Алексей Макаров
Черная пятница
Храм Детства
– Возденьте руки к небу! – похожий на шпиль готического собора колпак брата Антуана покачивался в унисон словам общей молитвы:
Священное Дитя, людской род пожалей,
И в лоне материнском ты поселись скорей,
Не дай угаснуть жизни, прости за прежний грех,
Позволь услышать вновь бесценный детский смех!
В тесном помещении стоял неровный гул, издаваемый десятком сбившихся в кучку неофитов. Руки молящихся в едином движении то поднимались вверх, то незаметно исчезали в складках просторных одежд. Глаза закрыты в упоенном сосредоточении на внутренней проблеме и откроются лишь в тот момент, когда стоящий рядом с братом Антуаном послушник Ледо ударит легкой пластмассовой палочкой в подвешенный к потолку барабан.
В другой комнате группа молодых людей готовилась занять место молящихся. Один из них, отзывавшийся на имя Игорь, о чем-то задумался, внимательно рассматривая лежавшую на боку машинку с облупленной на колесах краской. За мутным стеклом кабины не разглядеть водителя, но Игорь точно знал о его существовании. Когда-то давно, в другой жизни, мать подарила ему под Новый год такой же грузовичок. Он тогда повис у нее на шее и звонко чмокнул в пахшую летними цветами щеку. Следующего подарка пришлось ждать долго: почти все свободные средства потратили на новое шерстяное пальто и зимние ботинки.
Взгляд Игоря оторвался от грузовичка, застыв на татуированной «чинскими» иероглифами шее Нины. Витиеватые значки соответствовали изречению «жизнь продолжится». Похожая на прозрачную тростинку девушка нежно водила рукой по пледу на одной из аккуратно застеленных кроваток. Когда-то у Нины были тяжелые пшеничные косы, сейчас – взъерошенная пацанская стрижка – полтора пера. Местами просвечивает красная кожа, даже индейцы могут принять за свою. Плевать Нинке на индейцев, она ребенка хочет. Законное женское желание. Но Закон теперь другой, и Нина понимает, что не следует питать лишних иллюзий.
Метрах в двух от Игоря раздавалось тяжелое сопение: крепко сбитый Санек пытался уместиться на крохотном стульчике. Упрямо пыхтел, облизывал губы и забавно щурил глаза. Наконец пристроил тушку и расплылся в довольной улыбке, отвесив щелбан разноцветному клоуну. Заметит брат Антуан, и Санек получит по шее. Игрушки сегодня ценнее прежних реликвий. Но побороть себя трудно: Санькин отец всегда покупал сыну клоунов, а не роботов или солдатиков, как тот просил. Словно не слышал просьб, продолжая пополнять коллекцию арлекинов, заставляя одиннадцатилетнего парня все больше их ненавидеть…
С отцами приключилась беда: война отобрала почти всех. Подростковый период прошел без мужского воспитания. Но матери заменили отцов. Так что все равно доставалось крепко.
Санька – славный малый, часто выручал Игоря во время драк: характер непростой, а сил не всегда хватало. Зато мозга – на двоих. Вот и сошлись друзья не разлей вода.
У двери с мозаичным стеклом задумалась Катя. В руках сборник стихов, из-под ресниц медленно скатываются прозрачные слезинки. Игорь зажмурился и словно наяву увидел маленькую Катьку, стоящую на столе и под бурные аплодисменты педагогов и воспитателей декламирующую Чуковского: «А слониха, вся дрожа, так и села на ежа…». Кате тридцать, и она тоже хочет стать мамой, но ни мужчины, ни продвинутая медицина ни ей, ни другой Кате – Свете – Нине – Жанне – Миранде – Хуаните – помочь не сможет… Хорошо бы только в этом чертовом веке.
Братья в первой комнате завершили службу и что-то тихо обсуждали. За их спинами пластиковые полки во всю стену. От пола до потолка. Рядом сложенная стремянка. На полках смешные розовые бутузы. Разные, радостные, глаза преимущественно голубые, но и зеленых хватает, и в каждом – чья-то нерожденная душа. Нинкин и Катькин давно уже там. Такой вот алтарь.
…Жахнуло как-то внезапно. А потом завертелось в сумасшедшем вихре: всеобщая мобилизация, бомбежки, эвакуация и убежища, пропитавшиеся людским страхом. Отдельное мерси ученым, не успевшим довести до ума ядерную бомбу, а то бы никого не осталось…
Все накопленное потеряло цену: камни, золото, валюта… Игорю почему-то вспомнилась соседка, выбрасывавшая в мусорник почти целые торты. Была у нее такая особенность, несколько кусков надкусить, а остальные – в отходы. Что с ней стало в том кошмарном бреду, Игорь не знал, но хорошо помнил, как трое вполне приличных с виду парней били его ногами, заметив случайно выпавшую из кармана булку. А потом озверело дубасили друг друга, деля добычу… Заболевшая воспалением легких мать не дождалась в тот вечер ни сына, ни хлеба со спецсклада…
После применения противником «особого» оружия, с едой и питьем началась катастрофа. Пищевые производства срочно перевели на «синтетику», а защитные костюмы приросли к телу, превратив в скользких лягушек. Правда, хватало их не на всех. Двоюродный брат Игоря – Кирилл – оказался в очаге заражения в одном балахоне… Спустя некоторое время язвы превратили тело в сплошной нарыв. Как-то раз Игорь принес брату мази и обнаружил его с простреленной из дядиного именного Стечкина головой. Чудовищная Боль, застывшая в широко раскрытых глазах самоубийцы, оставила в памяти Игоря неизгладимый след.
Говорили, когда умрет последняя собака, начнется закат человечества. Но собаки почему-то выжили… Люди же умирали так часто, что между нескончаемых похорон позабыли о всеобщей ненависти. Когда попадаешь в беду, начинаешь присматриваться к окружающим. Даже приходится интересоваться чужими проблемами.
– Эй, незнакомец, чего такой грустный? – кряжистый мужчина, закутанный в лохмотья, дружески хлопает по плечу скорбно опустившего голову человека.
– Всех сыновей схоронил, не до веселья… – человек смотрит на задавшего вопрос отстраненно, отвечая скорее из вежливости.
– Я тоже – всех родных… – мужчина протягивает незнакомцу руку. – Вижу, тебя на ветру качает, пойдем ко мне – на черный день парочка пищевых концентратов припасена, заодно согреешься.
Игорь часто слышал подобные разговоры. Люди менялись. Да и мало их осталось за шесть лет бесцельного истребления человека человеком…
Из небытия воскресли слова «добро», «милосердие» и «взаимопонимание». Перемены были настолько глубокими, что турок Шафак спокойно мог выпить ракы в компании с армянином Теваном, а израильтянин Авив перестал смотреть волком на араба Абдаллу.
Только дети больше не рождались… Горькая цена поспешного решения КОГО-ТО ТАМ НАВЕРХУ… Один умник пошутил однажды, что больше всех из-за войны пострадали производители контрацептивов, а другой назвал новую реальность Раем Бесплодной Любви.
Игорь и его ровесники были последними из «самых молодых». К несчастью, все родившиеся после его десятилетия не выжили…
Позже появилась религия Детства. Уцелевшие детские сады восстановили, превратив в храмы, куда стали приходить не теряющие надежды люди, чтобы просить Дух Детства снова вернуться в наказанный небесами за глупость, запредельные амбиции и слепой эгоизм мир.
Старец
Семен разулся и тихо вошел в келью. Казалось, старец за дубовым столом не заметил гостя. Спокойно продолжал что-то записывать в общей тетради. Несмотря на преклонный возраст, во всей позе ни намека на сутулость. Иконный нос, длинная серебряная борода. Скуфья слегка надвинута на лоб, поверх рясы – застегнутый на все пуговицы жилет. Из-под простых очков сверкнули чуть слезящиеся глаза:
– Не стой на пороге.
– Неудобно так врываться, – замялся Семен.
– А девиц раз в месяц менять удобно? – монах спрятал улыбку в усы.
– Что вы, отче, как можно? – краска залила лицо духовного чада.
– Можно по-разному, а скрывать бесполезно… – старец закрыл тетрадь. Поднялся из-за стола, минуту вглядывался в лики святых на иконах:
– Я иногда замечу, они – постоянно видят.
Восемь лет назад иконы едва не стоили отцу Никодиму жизни: поздним вечером трое отморозков, решивших украсть ценные реликвии, ворвались во внутренние покои храма и до полусмерти избили преградившего им путь старца. После удара по голове обрезком трубы тот долго истекал кровью у алтаря, пока не появился кто-то из братии. Итог – кома, металлическая пластинка в затылке и длительное выздоровление. Возвращение в монастырь, служение страждущим, выстаивающим бесконечные очереди и не всегда осознающим необходимости коротких перерывов.
В милицию отец Никодим заявлять не стал. Грабителей тех хорошо знали в поселке у монастыря, боялись и были безмерно удивлены, когда вдруг один за другим подонки покинули бренный мир. Скончались в расцвете лет от известных человеческих болезней: обширного инфаркта, внезапно разросшейся опухоли и банального гриппа. Такой вот жизненный «бумеранг».
Однажды Семен спросил Никодима, почему не ушел тогда раньше, ведь предвидел… «Запомни – всяк несет свой крест. Не следует избегать предначертанного – с другой стороны зайдет и еще сильнее огреет. Значит, Господу угодно было послать испытание. За всеми грехи тянутся… А что до тех варнаков, то Господь рассудил, кто чего заслуживает…» – ответил старец и отвел взгляд.
Семену Никодим помог не сойти с правильного пути, открыл тайны рода, а заодно и глаза на «друзей», задумавших подвести под статью. Позже старец начал знакомить Семена с необычными сторонами человеческого бытия. Почему выбор пал на него, Семен до сих пор не понимал.
Старец оторвался от икон:
– Не будем о девицах, как матушка?
– Почки… – Семена беспокоило ухудшившееся в последнее время здоровье матери.
– Воду монастырскую пьет? – Никодим сложил на животе худые руки.
– Она и спровоцировала приступы…
– Ничего, скоро организм изживет хворь, – успокоил старец.
– Вашими молитвами.
– И твоими! – Никодим погрозил пальцем – Все реже в храме появляться стал… Забываешь о своей проблеме?
– Замотался…
– Отговорки! Всегда можно найти время и свечку поставить! Легче станет метущейся душе… – отец Никодим оправил бороду и подержался за бок. – Колет, старость не в радость. – Так что, Сёма, сильно мучает Сестрёнка?
Семен вспомнил первую встречу с Никодимом. Старец тогда долго молчал, пристально рассматривая Семена, пока не произнес: «…Натворила дел зазноба деда твоего… Страшно озлоблена была – прокляла. Подумать только: почти сформировавшийся плод клещами тянуть… Раньше позором считалось вне брака ребеночка нагулять. Не нынешние нравы… Вот душа нерожденного в твою бабку и перепорхнула, чтобы, значит, и третьему поколению досталось… Родную кровь нашла…»
– Душа чужая – крест твой. Как пронести по жизни и где бросить, от тебя зависит. Пока не освободился от груза, нужно с нею жить научиться и правильно использовать дополнительные возможности… – напомнил Семену Никодим.
– Не справляюсь… – нехотя признался Семен.
– Укрепляй дух! Уйдешь в атеизм – погибнешь… – Семен выдержал взгляд – Это мы здесь души неприкаянные лечим, а доктора особенные в такое не верят, и разберись потом в специальной клинике, кто с подселением, а кто натуральный шизофреник. Приклеят ярлычок, и жизнь под откос…
– До этого не дойдет! – разозлился Семен.
– Дай-то Бог, подобные «чудеса» чаще, чем на Афоне происходят… – Никодим перевернул страницу церковного календаря:
– Большой праздник завтра – Покров Пресвятой Богородицы. – Поманил Семена. – Подойди, потенциал усилим.
Семен приблизился к старцу, крепкие пальцы сжали запястья. Старец закрыл глаза, начал молиться. Семен почувствовал легкие покалывания в предплечьях и ключицах. Теплые ручейки потекли из рук старца, вливаясь в набухшие вены, быстро добрались до сонной артерии. Энергопоток постучался в темя, стянув железным обручем голову. Тысячи микроскопических молоточков отбивали в висках чечетку, беспощадно усиливая удары. Внезапно слаженный стук стих, обруч ослабил давление, исчез. Пепельная пелена, маячившая перед глазами несколько дней, рассеялась: добрый великан освободил страдальца от десятитонного шлема.
– Вот и замечательно – почистили поле от негативных надстроек. – Никодим разжал пальцы и помассировал лоб. – Как ощущения?
– Словно заново родился! – В теле резвилась сила, способная сокрушать любые преграды.
– Индийцы называют этот процесс чисткой чакр, славяне – оперированием первородными энергиями. – Никодим встряхнул руками, окончательно освобождаясь от информационной «накипи».
– Избегай стрессов, они проявляют в сознании темную сущность. Сейчас она уснула, поэтому какое-то время можешь побыть собой. В состоянии, когда собственное «я» понимает и принимает только твои слова, не меняя смысл, не пробуждая бесконтрольную агрессию. Дьявол искушает постоянно. Не давай шансов напоить сладким ядом…
– Спасибо за напутствие, – поклонился Семен.
– Обожди немного: на трассе пробка образуется – много часов простоишь. В трапезную лучше сходи. – Лицо отца Никодима выражало обеспокоенность.
– Рад бы, но тороплюсь, – отмахнулся Семен.
– Эх, молодость… задерживать не смею. – Старец сел за стол и придвинул тетрадь. Семен попрощался и вышел из кельи.
На дворе стоял октябрь. Непреклонная Осень давно отправила жаркого бесполого родича на покой и сейчас радовалась бессовестным выходкам холодного ветра, незаметно забиравшегося под одежду и крадущего драгоценное тепло.
Семен несколько минут смотрел на величественный храм с золотыми куполами, зажженными над массивными белокаменными стенами, опасно накренившуюся колокольню, напоминающую известную Пизанскую постройку, широкие остроконечные башни, бдящие за горизонтом, узкие щели бойниц, награждавших захватчиков меткими стрелами. Огромные кованые ворота приоткрыты. Через них до самой ночи циркулировала разношерстная толпа. Сев в припаркованную у крепостного рва «Мазду», Семен прогрел мотор и выехал на узкие поселковые улочки. Недалеко от поворота на трассу автомобиль Семена подрезали. Мгновенный удар по тормозам чудом спас от столкновения с оглушающе загудевшей фурой. Ремни безжалостно врезались в тело, не позволив пробить собой лобовое стекло.
Серебристый внедорожник затормозил с противным свистом сжигаемой резины, ткнулся тупой «мордой» вперёд и замер. Двери открылись, из салона выбрались серьезно настроенные парни. Быстро преодолели расстояние между внедорожником и «Маздой». Самый высокий бесцеремонно пнул дверь:
– Слышь, баклан, вылазь – «бочину» стер.
– Машина застрахована? – Семен немного опустил боковое стекло – Дождемся гаишников и составим протокол. – Семен понимал, что оказался жертвой дорожной подставы, и на благополучный исход не рассчитывал. Платить всякой мрази тоже не собирался: выкрутится как-нибудь.
– Чего застрял, интеллигент? – К Высокому подошел второй – лысый, подвижный, с изуродованным угрями лицом. За ним скалой застыл третий – носатый, толстогубый, с ежиком крашеных волос.
– Слушай сюда: машина – предлог. – Лысый переглянулся с Высоким. – Через тебя нужно привет старому знакомому передать.
– Вряд ли у нас общие знакомые…
– А старик, которого ты недавно покинул? – Высокий продемонстрировал идеальные зубы. – Никодимом кличут, или отрицать будешь? – Семен заметил, что Лысый обходит машину справа.
– Откуда… – Семена охватило нехорошее предчувствие.
– Мы старые приятели, для которых он когда-то «доски» пожалел, – присоединился к разговору Крашеный. – Неужели не рассказал?
– Слышали, ученика нашел: смену готовит, – продолжал ухмыляться Высокий.
– С того света не возвращаются… – сердце Семена заколотилось.
– Для нас сделали исключение, жаль, всего на день… – зло процедил Высокий. – Очень ты там понадобился.
– Кому? – Семен окончательно осознал, что происходящее – не дурной сон.
– С кем твой старикашка вечный бой ведет? Не понимает, что без шансов! – с пренебрежением сказал Высокий, незаметно моргнув Лысому.
– Не переживай – уделаем быстро, испугаться не успеешь… – откровенно признался Лысый, чья угрястая рожа противно расплылась по стеклу. Семен не успел понять, как он оказался рядом. Был снаружи… Невозможно, но острое лезвие, приставленное к горлу, чувствовалось вполне реально.
– Двери для живых! – Лысый надавил на лезвие…
«Схожу с ума», – подумал Семен. «Успокойся, братишка, ты в добром здравии», – пробилась через плотину придавленных стрессом мыслей самая юркая. За ней просочилась вторая: «Ищи во всем плюсы и освободишься!». Но это мои мысли, а чья, уверенно заявившая: «Забыл, на что мы способны?». Проснувшейся души-соседки? Лишние эмоции внезапно испарились, разум в ледяном безвременье заработал с удивительной быстротой. Чёрный океан жадно захлестнул сознание, гротескная волна, выросшая из мазутной глубины, взорвалась миллионами капель, сформировавших живую сеть. Ячеи колыхнулись, и кого-то, ощутимо опасного, пробкой вышибло из салона… Тварь, некогда называвшаяся человеком, обернулась ярко-зеленым сгустком, отвергнутым небом, и сгорела в метре от земли.
Высокий и Крашеный нервно переглянулись и одновременно положили руки на капот «Мазды». Из-под ладоней зазмеились мелкие трещины, разрастаясь и оплетая коррозийной паутиной кузов. Стекла лопнули мелким бесцветным порошком, шины уродливо расплавились, металл начало коробить: бампер, крылья и колесные диски смялись, как бумага. Деформированный руль вошел в грудную клетку Семена, давление истерзанного сумасшедшей конвульсией металла смяло шейные позвонки… Подчинившись общему хаосу, тело жертвы распалось на скользкие пластилиновые фрагменты.
– Не смерть, а произведение искусства! – Высокий оглянулся и вдруг замер: погибший спокойно стоял рядом и оценивающе смотрел на растерянных нелюдей; карие зрачки затопили радужку, отражаясь вселенской глубиной:
– Не верь глазам, выродок, верь сердцу, ибо оно указывает Истинный Путь.
– Дьявол, кто же ты? – Высокий увидел Крашеного, в ужасе удиравшего вверх по дороге, чтобы внезапно споткнуться о невидимую преграду и вспыхнуть веселым фейерверком. Нечеловеческий крик «на день отпущенного из ада» утонул в неестественной тишине.
– Не поминай ЕГО – бесполезно. – Семен повернулся к бандиту спиной и зашагал вдоль обочины. В тот же миг чудовищная сила затянула Высокого под асфальт. На месте происшествия остались бесформенный остов «Мазды» и осиротевший внедорожник с распахнутыми настежь дверями.
Семен дошел до поворота и увидел старца.
– Не просто так просил остаться… – ни тени упрека в голосе.
– Иначе я не узнал бы себя, отче.
– А Она?
– Исполнила предназначение.
– Не так думал расстаться?
– Кто знает наверняка, когда еще, где и с кем встретится?
– И что же дальше?
– Путь в тысячу лье начинается с маленького шага.
– Вот оно как? А осилишь Дорогу-то?
– Все уже предрешено…
Притча о Великом Созидателе
Берег теплого моря. Тишина и покой вокруг. Период Шан истекал, благосклонно позволяя воде обнажить отшлифованные до зеркального блеска камни и малознакомые предметы, украденные штормами у покорителей бескрайних морей.
Отлив был ширмой будущего нелицеприятного действа: в реальном времени он начинался лишь после периода Зен. Но сегодня Высшие силы предначертали освободить берег Великому Аэ. Пусть на короткий, но достаточный для раскаяния миг.
Ветерок, облетающий прибрежную полосу, шептал: «Скоро, очень скоро…» Затаилась каждая травинка. Даже вечно снующие насекомые замедлили темп беспокойной жизни. Внезапно над побережьем пронесся мощный гул. Ударил Небесный Колокол, извещая: «Великий Аэ, собственной персоной!» Но не в былом величии, скорее бледной, еле мерцающей тенью…
Измученный зноем и обильно кровоточащей раной, высокий старик с бесцветными глазами и искаженным болью лицом еле шел. Через пару шагов он упал на колени и дальше уже полз, оставляя багровый след. Раскаленный песок набился в ноздри, воспаленные глаза, противно хрустел на чудом уцелевших зубах…
Он прошел свой тернистый путь, но не воскрес и не стал Новым Богом… Учение Аэ, исковерканное и растоптанное, умерло, а самого Творца, словно паршивую дворнягу, выбросили на улицу, всласть поиздевавшись и над принципами Счастливой жизни, и над моралью Безграничного Разума.
Когда-то он вел за собой народы, создал затерянное среди галактик пространство Покоя и Справедливости. Благословенное место, где отсутствовала разрушающая тело физическая жажда, но была лишь жажда Познания – всего и до конца. Сейчас тот мир рассыпался карточным домиком, и причиной всему был он! Возжелавший Абсолютного Знания и достигший цели. Получивший возможность единения с Вселенной, но не сумевший вовремя остановиться и избежать фатальной ошибки. Какой? Ответ прост: великодушный, безнадежно оторвавшийся от мирских материй, Аэ осмелился наделить Абсолютным Знанием каждого, кто внимал его проповедям!
Неудивительно, что Боги не простили Аэ искреннего порыва: когда это смертные были равны Творцам Мироздания? Кара разгневанных небес в одночасье обернула всё и всех против чистой Идеи…
Аэ оставили право «выбора»: лишиться сверхвозможностей (и стать рабом плоти) и жить в изгнании или идти навстречу гибели (после публичного презрения учеников).
Аэ выбрал Вечность… Час и минуту смерти он знал: сохранив изгою способность предвидения, Боги посмеялись в последний раз. Он чувствовал приближение печального финала, но стоически терпел. Аэ даже успел сделать себе прощальный подарок – улыбнулся Вселенной.
Спустя треть цикла глаза Аэ остекленели, душа освободилась от бренной оболочки и устремилась к звездам.
Начался прилив. Игривая волна унесла тело Великого Созидателя в морские глубины.
