Алексей Макаров
Черная пятница
– Если ты тоже знающая и видящая, – продолжал упорствовать я, – что высмотрела? Безвременную кончину отрока Андрея?
– Вижу зацикленного на себе упрямца! – Крохина уже не сдерживала эмоций. – В будущем это может сыграть с тобой злую шутку!
– Сам решу, чему верить! – я слегка поклонился присутствующим и вышел из гостиной.
– Андрюх, ты далеко? – побежал следом Диман.
– Оставь его! Пойдет туда, где ему давно пора быть… – открывший глаза Чубчик чему-то улыбнулся. – Андрей – грамотный парень. Ты не права, Светочка (Крохина отвернулась): человеку необходимо временно наедине с собой побыть, решение важное принять. В жизни Андрея ждет еще немало сюрпризов.
Моросил дождь. Я медленно брел по улицам, рассматривая в больших лужах отражения однотипных домов. Зажглись фонари, редкие прохожие с зонтиками спешили по делам, а я упрямо подставлял лицо холодным каплям. Одежда давно промокла. Глупо вышло: ушел, нагрубил. На кого злился? На всеведущего домового, Светку или друзей, затащивших меня в тот дом? Злился я на себя, а Чубчик лишь раскрыл карты. Я ведь действительно считал Диану виноватой. Запутался в отношениях, и теперь предстояло без чьей-либо помощи разрубить Гордиев узел. Почему? Да потому, что помощь всегда отвергал, предпочитая думать своей головой, со всем справляться самому. Ха! Справился…
Я незаметно подошел к серой высотке, и среди россыпи теплых огоньков нашел знакомый, живущий на шестом этаже. Несколько минут вглядывался в подернутый желтоватым свечением квадрат.
ОНА открыла мне дверь, замерев на пороге: высокая, красивая, нежная… Широкий сарафан плохо скрывал округлый живот. Зеленые глаза встретились с моими – повеяло спокойствием и добротой. Я понял, что был последним идиотом.
– Диана, прости, если сможешь… – услышал я свой неуверенный шепот.
– Заходи, Андрюша, между нами нет зла, – раздался ее мелодичный голос, такой родной и не похожий на миллионы других голосов.
За вкус грибочков
Бред! Зачем всегда надевать эти шутовские наряды? Неужели и так мало неприкрытых издевательств? Но нас уверяют: «Красивая одежда, где еще в «дизайнерских» шмотках походите?»
Хорош «дизайн»: широкие голубые штаны с петухами, зеленые «боты», из которых пальцы наружу торчат, желтая куртка с мишенью на спине – сплошное унижение.
Нас четверо: Бус, Глой, Щип и я. Стоим у входа в стеклянную кишку постепенно сужающегося коридора. Ждем свистка. Его дают то рано, то поздно, но воображению всегда представляется сытая рожа, извлекающая слюнявыми губами визгливый звук. В конце коридора, через сто метров, столы с едой. Если едой можно назвать синтетические концентраты. Правда, они с потрясающим вкусом курицы или (сейчас облизнусь) грибочков. Но выбирать не приходится. Иначе медленная смерть от грязной массы, что по пищепроводу в каждую каморку льется. А мы же слабые, все умереть боимся. Вот и унижаемся, вот и развлекаем… Хотя человек сам по себе – тварь живучая: куда его ни помести, везде комфорт организует. И вообще, так есть шанс выжить, раз в трущобах рожден. Или, что вернее, прожить чуть дольше. Люди из трущоб не имеют возможности пробиться наверх. Даже на одну ступеньку залезть, чтобы отопление включали больше пяти раз в месяц. Знаете, так уютно в тепле: закутаешься в дырявый плед и к батарее спиной, на целый час! И плевать, что потом спина волдырями покрыта, все равно ведь нечем лечить… Мы их, там, наверху живущих, даже по-своему понимаем: быстрее исчезнем, и не будет необходимости выделять средства на кормежку. На ту самую, грязную массу…
Сейчас мы побежим. Применение любого вида оружия в их высокоморальном обществе считается варварством, поэтому сойдемся в рукопашной. Будем давить и пинать друг друга. Кусать, царапаться, как бабы, и локтями бить, а они, высокоморальные, с трибун будут улюлюкать, в экстазе захлебываться, а в перерывах «джюс» через трубочку попивать. Только здесь не Колизей, а мы – совсем не гладиаторы.
Да, разделение общества добралось до пиковой отметки: одни в аэромобилях сериалы смотрят, другие – в тележке на металлическом ходу разный хлам сдавать везут.
С тех пор, как все производства и разработки оказались полностью автоматизированными, мы оказались никому не нужны. Даже на радиоактивных рудниках сейчас одни машины. Правящие элиты полностью поделили ресурсы, построили по своим законам собственный рай и стали в нем припеваючи жить, а лишних, или как они нас назвали, «биомассу», никто не захотел содержать. От лишних обычно избавляются, а «биомасса» вообще не имеет гражданских прав. Кроме права умереть. Сначала отчаявшихся людей насильно закрыли в резервациях, а потом начался зверский геноцид. Стихийно вспыхнувшие восстания жестоко подавили, и от миллионов остались тысячи, которые уже совсем скоро стали участвовать в Представлениях Черни… Любой толпе, а особенно – толпе патрициев, необходимы зрелища. «Поэтому, – самонадеянно подытожили мы, – они и не решаются совсем потравить нищету. Кто тогда, простите, их развлекать станет? Сами клоунские манишки наденут и на арену побегут? Сказка!»
Хотя ходят слухи среди старших, что скоро надоест наша борьба за крохи с барского стола, и примут по нам самое важное решение. Ведь что только с нами ни творили, а мы ж, как тараканы, все равно плодимся и доставляем проблем. Мы даже читать умеем: деды, что при той жизни успели вольным воздухом подышать, научили. А иначе откуда мы и про гладиаторов, и о Колизее узнали? Книг-то у нас много: все шкафы в каморах заставлены. Те, которые над нами, книг не читают: все на свалки оттащили. Одни новости в Сети смотрят, да еще всякие «развлекухи», как сегодня.
Да и любовь у нас настоящая! А бывает, и «за деньги». Вчера Зинка Красотка приходила и за плесневелый пряник так нас с Глоем развлекла… О-о-о! Да им, наверху, с квотами «на интим», такое и не снилось! И опять же, о последствиях бесполезно думать: все равно лечить нечем.
Ладно, вернемся на арену…
Бусу сегодня не повезло: челюсть я ему сломал, а он до этого руки да ребра – Глою и Щипу. Лежит Бус в пыли у моих ног, комки крови выплевывает и мычит что-то… «Прости, дружище, – одними глазами показываю я ему. – Выживает сильнейший». А на меня прожекторы светят, слепят, а глянцевая толпа беснуется и ржет, видя, как синими упаковками карманы набиваю. Эти упаковки – с запахом курочки, эти – с беконом, а эти…
Да вы уже поняли.
Снег
Ратка убежала, не предупредив. Через высоченные сугробы, без ботинок. Спасибо, платьице легкое нацепила, через которое, прости господи, все видно, а посмотреть есть на что. Правда, любопытные взгляды вряд ли будут – утро раннее, спят еще все.
– Дура! – крикнул Гришка Нойбер простывшему следу Ратки и сразу вдогонку кинулся. – Пропадет ведь, кукла безбашенная!
Собрал Гришка Раткины шмотки и кинулся за ней в полной экипировке: теплый костюм, куртка с меховым капюшоном, лыжные очки на обеспокоенно бегающих глазах и лыжи. Гришка себя любить не забывает, и Ратку тоже. Давно они вместе – десять лет. Как раз через такой же промежуток времени теперь выпадает снег. Что-то однажды изменилось, «что-то» там испытали, и снег сразу стал для всех диковиной. «Что-то» – это секретную климатическую пушку. Но об этом нельзя говорить. Даже думать нельзя. Иначе рот суровой ниткой заштопают и в темной камере закроют. В общем, табу – климатическая пушка.
Трава и деревья тоже расти перестали. Высохли потом, пугая своим «энтропийным», сквозящим печалью, видом, а вот снег почему-то еще успевал побаловать, пусть и редко. Неожиданно радующий «сбой». Птиц и животных со временем тоже не осталось. Но это все следствие высоколобого научного безумия.
Когда на календаре выпадает «снежная дата», наступает всеобщий праздник. Хлопья с неба летят, глаз радуют, на лицо садятся снежинки и тают нежным прикосновением, как будто пальчики любимой коснулись. Ну и за город все подаются. Туда, где всегда больше чудной «белоты» наваливало. Чтобы попрыгать в снегу, поваляться, за шиворот напихать, в рот… Пусть и ангина потом. Но она же быстро пройдет, а снега еще целое десятилетие ждать. Правда, радость все по-разному воспринимали. Климыч, что с Нойбером приехал, снежных баб лепил и стихи Есенина вспоминал («Мне бы бабу, белую, белую…»), Борька Дутацкий, приятель Климыча, крепость построил и в ней огонь развел. Потом эта крепость на потерявшего бдительность «Прометея» и завалилась… Еле откопали Борьку. Ратка без конца смеялась и бросалась снежками, визжала и щеки ими растирала. Подбегала к каждому и говорила: «Как же здорово здесь, друзья!» А наутро сорвалась…
Далеко Ратка не ушла. Свалилась в сугробе. Губы побелели, и волосы белее обычного стали, в инее все, как у Снегурочки. Лежит, глаза закрыла, засыпать начала… И верно – дура…
Нойбер нагнулся, поднял Ратку, накинул на нее прихваченную с собой шубейку, натянул на ледяные ноги желтые «тимберленды», а на волосы-сосульки – шерстяную шапку, забросил свое сокровище, без диет невесомое, на плечо. Нес потом, похлопывая по круглому заду, а она, придя в себя, из последних сил ударила его по спине и прошептала:
– Хрен ты кудрявый! Верни, поставь, положи меня обратно в сугроб, остаться в нем хочу.
– Ты что, умом тронулась? – разозлился Нойбер, не сбавляя шага. Лыжи под ними тяжело скрипели, но уверенно несли к дому.
– Гори все… – заломила Ратка тоненькие руки. – Кредиты, цифровой беспредел, вездесущие камеры, две вон кружат, серость эта, убогость, стоэтажные дома, кварталы, как под копирку, проклятые бетон и асфальт. Он у меня отовсюду лезет! Скоро асфальтовых детей рожать начнем.
– И что асфальт? – пропыхтел Гришка, понимая, что и половины пути не пройдено. – Все его духом пропитаны.
– Да пошел ты, снега я хочу, а еще цветочков, белок и синичек, – немного успокоилась Ратка и сразу обмякла. – Снега… Смешно даже, ведь он теперь дороже «брюликов».
Нойбер смолчал. Он думал о другом: если сейчас поднажмет, то немного оторвется от «соглядатаев» (полчаса назад спокойно фиксировавших факт замерзания) и на горизонте быстрее покажется арендованный дом, а там – тепло, и Ратка быстро отогреется. А потом и его согреет, в благодарность за спасение.
Где-то в душе Нойбер тоже любил снег. Он был застывшей в памяти новогодней вечностью, почти утерянным природным элементом. И уж тем более не имел Гришка права осуждать Ратку за холодный «вояж». Главное, вовремя нашел, а все остальное неважно, да и… растает скоро.
Туча
Тряска летуна напоминала эпилептический припадок. Старенький аппарат колыхнулся в последний раз и натужно закряхтел, глуша перегревшийся двигатель. Покрытые искусственным оперением крылья сложились, исчезнув в специальных портах. Колпак кабины откинулся, выпуская в полутемный гараж сдерживающего рвотные позывы пилота. Система охлаждения отказала еще в полете, поэтому кожа под маской Серьезности противно чесалась, а мелкие капельки пота просачивались наружу, медленно стекая под воротник. Луч карманного фонарика выхватил из сумрака пришпиленный кнопками план объекта. Изучив схему, советник вскарабкался по узкой лесенке, визжащей разболтанными поручнями, на техническую палубу. Механизмы дремали, перемигиваясь контрольными огоньками миниатюрных пультов. Советник непроизвольно выругался и поднялся на капитанский мостик.
Бескрайнее небо завораживало. Величие воздушного океана ощущалось каждой клеточкой измученного перегрузками организма. Объект ОТ-109, в просторечии – «туча», лежал в дрейфе и казался песчинкой под гигантским атмосферным одеялом. Слева от штурвала, на высоком станке, грела стальные бока снайперская винтовка, справа, на хромой треноге – безразлично уставился ввысь мощный телескоп. Странный арсенал отвлек внимание: скользкие ступеньки бесцеремонно стащили важную персону с мостика, ткнув маской в овальную дверь. Каюта смотрителя Объекта выглядела карикатурным грибом, выросшим над палубой после дождя. С трудом восстановив равновесие, советник забарабанил по выпуклой поверхности двери:
– Катон, вы на месте?
Ответа не последовало.
– Смотритель шестнадцатого разряда, Луций Катон, не делайте вид, что оглохли!
За дверью от души высморкались и произнесли:
– Потяните ручку, током не бьется…
«Странный юмор», – удивился Крыж, постепенно приходя в себя.
Несколько осторожных касаний сняли с дверной ручки подозрения, и Крыж вошел в каюту. Теснота помещения столкнула советника с массивным мужчиной, вытиравшим ветошью жирные пальцы и, судя по недовольному виду, не успевшим дообедать. Синяя спецовка с желтыми погончиками красовалась аккуратными заплатками. Залысины на высоком лбу отвоевали у жиденьких волос солидный участок. Свернутый вправо нос постоянно шмыгал, скучающая по бритве щетина придавала сходство с дикобразом. Бесцветные глазки без стеснения буравили советника. «Сейчас дырку прожжет», – подумал Крыж, отчетливо видя, что смотрителя бесит бесстрастная маска чиновника: черные треугольники глаз, парабола рта – истинное выражение лица надежно спрятано.
Угрюмая физиономия Луция начинала нервировать Крыжа, и он первым нарушил неловкую тишину:
– Знаю, вы мне не рады, но жалобу, поступившую в Департамент Дождей, под сукно не спрячешь.
– Какую еще жалобу? – не понял Луций.
Крыж не стал задавать новых вопросов и перешел в наступление:
– Главный оросительный агрегат выведен из строя, а вы здесь баклуши бьёте? Почему отключена маскировка? Объект визуально уже не ТУЧА, а летающая тарелка! Пожалейте хотя бы нервы аборигенов, без конца строчащих статейки об инопланетянах…
– Руку на отсечение даю: Перкуссиус постарался! – Луций театрально вскинул брови и запулил в стену скомканную ветошь. – Пил со мной, поддакивал! Шею сверну! – из-под кустистых бровей полетели молнии, которым позавидовал бы сам Зевс Громовержец. – Большие себе премиальные выторговал?
– Ваши отношения с младшим климат-техником Перкуссиусом никого не интересуют, – Крыж перебил не на шутку распалившегося смотрителя. – К нему у Ведомства нареканий нет!
– Масочку бы сняли, господин советник, – обезличенность вот уже где! – Катон резко провел по горлу ребром ладони. – Утомили меня клоны пробирочные.
– Попрошу вас не менять тему, – попросил Крыж, но Луций его не слышал. – Понимаю: не положено… Но взглянули бы мы тогда друг на друга по-новому и, может быть, поняли, кого и какие тараканы терзают.
– Ваши насекомые, в отличие от моих, успели насолить Системе, – заметил Крыж, чувствуя, что у смотрителя накипело, и пока он не выскажется, не успокоится.
– Между прочим, я не просил бесцеремонно выдергивать меня сюда из гущи сражения… – начал жаловаться Луций. – Жил себе честный центурион второй центурии третьей когорты двадцатого Победоносного легиона, о подвигах мечтал. А кем стал? Понимаю – рабы везде требуются…
– Отмолите грешки и отправляйтесь восвояси, – сказал Крыж, нисколько не кривя душой. – Даже выше, но и там рутины хватает…
– Я обратно хочу, но где она – наша великая Империя? – Луций безнадежно махнул рукой. – Под управлением потомков немытых варваров, ставших жителями высокоразвитых стран… Тьфу! Меня навсегда лишили не только Родины, но и общения с истинными римлянами…
– Предоставив взамен возможность долголетия… – парировал Крыж.
– Отвечающую вашим интересам! – не желал уступать Луций.
– Отставить лирику! – перебил распорядителя советник, не обращая внимания на обвинения с протухшим сроком давности.
– Не командуйте, вы не мой легат! – Луций взъерошил волосы, подозрительно щелкнув ногтями (о том, что под ними погибло, Крыжу думать не хотелось).
– Считаете, что я специально сломал «лейку»?
– Подозреваю, но буду проверять, – сказал Крыж, немного устав от вынужденной полемики, к тому же его еще не отпустила тошнота.
– Еще раз заявляю, что стал жертвой доноса, – уперся как осел Луций. – Система орошения не функционирует по причине полного износа центральной шестерни. Попробуйте-ка поработать без важного органа. Молчите? А засор форсунок рассеивателя? Сниму я старые фильтры, а новые где взять? Что мне прикажете делать, если запрос о выделении запчастей и расходных материалов валяется без ответа в Департаменте снабжения?
– Так вы писали запрос? – удивился Крыж. – А почему я об этом не знаю?
Луций тут же растянул губы в ухмылке:
– В Ведомстве многие бумаги исчезают бесследно, а крайними остаются скромные труженики.
– Опять Косяцкий… – нахмурился Крыж, ослабив впившийся в шею узел галстука. – Копия запроса сохранилась?
Луций подбежал к столу и выдернул из-под стоящей на нем тарелки со щами мятую бумажку.
– В лучшем виде… – расправил запрос Луций. – Немного запачкался, но еще читаются исходящий номер и дата.
Крыж всмотрелся в предъявленный ему «документ»: в центре листа остался грязно-бордовый круг с расплывшимися краями, но текст запроса не размылся.
«Получается, распорядитель вынужденно просиживает без дела», – подумал Крыж, а вслух произнес:
– В файлик бы убрали, документ все-таки.
Луций молча кивнул, с интересом наблюдая, как советник снимает с пояса крошечный скайфон, на котором была всего одна кнопка для связи.
Дозвониться удалось не сразу: начальник гаек и пружин, как всегда, решал важные государственные вопросы.
Когда у Крыжа начало заканчиваться терпение, на другом конце невидимого провода послышался подобострастный шепот Косяцкого:
– Я весь внимание.
– Объекты обслуживания африканского континента в твоей ответственности? – спросил Крыж, заранее зная ответ.
– Не только африканского, здесь работы навалилось, аврал за авралом… – стал оправдываться Косяцкий.
– Авралы, говоришь, а с какой поднебесности одна из крупнейших «туч» болтается, как сдутый… – голос Крыжа заскрипел. – Тебе поступал запрос от Луция Катона?
– От сумасшедшего легионера? – ответил Косяцкий и осекся. – Что-то не припоминаю…
– Зад прикрываешь, клоун? – разозлился Крыж. – Цирк у нас, да?
– Ну, какой цирк, советник, обычные дела… без фокусов…
– Дела, говоришь? – пытаясь подавить гнев, Крыж с трудом проглотил застрявший в горле комок. – Сейчас Главному Фокуснику позвоню: из начальника вмиг в секретаря превратишься. Трутни! Меня по небесам мотают, а у себя на столе разобраться не могут!
– Не надо Главному… – голос Косяцкого стал тоньше, превратившись в невнятное поскуливание.
– Через сорок минут все необходимое на борт! – отдал распоряжение советник. – Минутой позже, и большие звезды съежатся до о-очень крошечных…
– Сию секунду-с, господин советник, сию секунду-с, – проблеял Косяцкий, и Крыж представил, как с надутых щек прохвоста спадает спесь, сменяясь нездоровой бледностью.
Луций победно сжал кулаки. Крыж посмотрел на довольного легионера, и внутри заметно полегчало.
– Сделал все по регламенту, – советник коснулся клапана застежки, и маска Серьезности безвольно повисла на груди. Вспотевшее лицо впервые за сутки почувствовало спасительное прикосновение платка. На Луция смотрел седой мужчина с вполне обычным человеческим лицом: несколько крупноватый носом, полными губами, выступающим подбородком, грубо очерченными скулами, глубокими вертикальными морщинами на лбу и совсем не холодными серыми глазами. Крыж присел на единственный диван.
– Узрел винтик Системы? – спросил советник. – Когда привезут детали, покажешь объект в работе – мне тоже перед руководством отчитываться.
– Как скажете, – Луций почесал живот и вдруг замялся. – Хочу заметить, лик чиновника не так уж страшен.
– Представлял меня дьяволом во плоти?
– Разные мысли в голове… – Луций покосился на шкафчик у двери. – У меня с незапамятных времен бутылка рома припрятана. Подумал, по случаю благополучного решения вопроса…
– Перкуссиуса такой же «древностью» потчевал?
– Сразу раскусили… – уловив одобрительный жест советника, Луций извлек из шкафа пузатую емкость.
Янтарная жидкость заполнила возникшие, словно по волшебству бокалы.
– За мир без засухи! – сказал Луций и сделал большой глоток.
Крыж последовал примеру легионера, и ром приятно обжег внутренности.
– Кстати, на кой черт тебе снайперская винтовка? – вдруг спросил Крыж.
Луций поперхнулся. Растерявшийся распорядитель напомнил Крыжу воришку, застуканного на месте преступления с главной уликой в руках.
– Тоскливо тут, – потупил взор Катон. – Техника пассивно контролируется, а беспокойная душа требует поддать «огоньку». Как-то раз прилетел по делам паренек из Департамента Твердых Осадков. Задержался на день. Скоротали время за префом. Продул он вчистую, а долг погасил непонятно зачем взятой с собой винтовочкой. Потом он куда-то исчез… Пришлось самостоятельно с выигрышем разбираться. Ну и затянуло: простор – птица косяком, настоящий атмосферный тир…
– Каждый расслабляется по-своему, – сказал Крыж и добавил: – Как думаешь, откуда у моих коллег снайперские винтовки? Оклад небольшой, да и в кого стрелять?
По виду Луция Крыж понял, что тот сболтнул лишнее.
– Не бери в голову, по-дружески беседуем, – Крыж похлопал распорядителя по плечу. – Просто я вспомнил о скандале в одном департаменте. Пришлось долго разбираться, а после сделать определенные оргвыводы… Представляешь, помогали одни ушлые специалисты радикальным группировкам делать «бизнес»: санкционировали бесконтрольное использование «градобоев» новейшей разработки. Скажу так: для устранения политических конкурентов. Расчет происходил деньгами и частично оружием. Угадаешь, каким?
Луций перестал дышать, втянув голову в плечи. Бывший легионер повидал всякое, но при мысли о судьбе горе-предпринимателей ему стало дурно.
– Кстати, винтовки передавались знакомым бандитам в обмен на определенные услуги, – продолжил Крыж.
– Я, кх… к этому не имею отношения, – закашлял Луций.
– А я тебя и не обвиняю, – успокоил легионера Крыж. – Скажи мне лучше, ты свой чудо-телескоп тоже для необычного хобби используешь?
– Сегодня точно не мой день… – зажмурился легионер.
Увидев, что Луций окончательно скис, Крыж сжалился:
– Ладно, умолкаю…
Снаружи послышалось жужжание – прибыли недостающие запчасти. Шустрые ребята из Службы Доставки передали груз появившимся следом монтировщикам. В длинных контейнерах находились квадратные фильтры для форсунок и громадная, состоящая из нескольких деталей, шестерня. Оперативно распакованный груз исчез в машинном отделении. На капитанском мостике послышалось довольное урчание заработавших после долгого перерыва винтов.
– Командуй! – кивнул на штурвал советник, и распорядитель с силой раскрутил колесо.
– Сейчас полетим над Нигерией, польем самые засушливые места, – объяснил Луций.
Крыж подошел к телескопу и заглянул в окуляр: «Туча» медленно плыла над континентом, уходя на северо-восток. Советник точнее настроил оптику, и в поле зрения показалась маленькая деревушка. Максимально приблизив изображение, Крыж увидел шамана, забавно прыгающего вокруг ритуального тотема. Зафиксировав штурвал, Луций осторожно постучал пальцем по плечу советника:
– Позволите?
Крыж уступил место у телескопа.
– Видели? – расхохотался Луций. – Дождя требует, того и гляди выскочит из набедренной повязки!
– Не томи колдуна! – Крыж попытался перекричать шум ветра, но тот унес его слова прочь: «Туча» быстро набирала силу.
Катон утопил в пол длинный рычаг, и палуба завибрировала так, что Крыж еле устоял на ногах. Когда поручни капитанского мостика оплели змейки статических разрядов, ударил гром. Нижняя палуба разделилась на сегменты, выпуская в бескрайнюю синь испещренную отверстиями платформу. Мгновение спустя безмерные резервуары изверглись тысячами мощнейших струй.
Шаман внизу жадно подставил ладони дождю. Он радовался как ребенок: Боги Туч услышали бесконечные молитвы.
