Алексей Александрович Полевой
Драконодав
– Особо не надейся, – усмехнулся Гонсало, отпивая из кубка изрядно, – Барбаросса наполовину грек, наполовину турок, оба народца винцом побаловаться не дураки, сарацины тоже разные бывают и пьют много и свинину едят, думаю, флот его весьма пёстрый и воняет на его каракках похлеще пивной бочки в дрянном кабаке. Надо как испанцы: да, мы много пьём, не соблюдаем дисциплину, но когда наступает время драться, мы стоим насмерть, как швейцарцы, а может лучше. Французы такие же, как испанцы, вы много пьёте и дерётесь отчаянно, не такие механические и исполнительные как немцы. А сарацины всегда в каком-то движении, расслабленные, думают о гуриях девственных, райских кущах и прочих мальчиках в зелёных одеждах. Поэтому в плен к сарацинам сдаваться не вздумай – яйца отрежут и будут насиловать, а потом запросят дорогой выкуп.
– Содомиты, – буркнул я, – у нас тоже знать не брезгует мужскими жопами, да крестьяне не отстают, поэтому напиваться вусмерть отучился с детства, видал как-то, что приключилось с напившимся до упада оруженосцем в лагере его светлости.
– Надо грузиться на имперские корабли, не к Барбароссе, – сказал Гонсало, отрезая ножом мясо и накалывая его остриём, чтобы отправить в рот, – вооружить корабли максимально, пока идём на баржах поучить ребят стрелять при качке и порох не подмачивать. Если сарацины предадут, а такое вполне возможно, будем отстреливаться, артиллерия у них будет, но меньше и хуже нашей, уведём три-четыре корабля и будем действовать самостоятельно.
– Да, у нас справных моряков как раз на четыре корабля и набирается, – кивнул я, – сарацины могут быть верными союзниками до времени, а затем предать на ровном месте. Главное на испанцев не напороться, они Барбароссу постараются разнести в перья.
– Барбаросса испанцев и венецианцев бил много раз, – вздохнул Гонсало, – может быть сумеем договориться, главное чтобы этот пират не стал промышлять своим основным занятием. По дороге много богатых городов, много кораблей, не думаю, что сарацины удержатся от грабежа.
– Нам только войны с Испанией не хватало, – кивнул я, – ваши пошлют флот, придётся отстреливаться.
– Может и проскочим, – отпил Гонсало, – Барбаросса говорят умный и дальновидный флотоводец, однако кто его знает, я сам иногда имея под рукой хороший отряд, борюсь с искушением ограбить богатый городишко. Часто сложно отговорить солдат от мародёрства, трудно вешать старых ветеранов, привыкших грабить, воюют-то ради добычи.
– Да, идейного солдата найти сложно, – улыбнулся я, – читал тут Цезаря, даже в римской армии получали жалование, легионер был просто наёмником.
– Да, люблю почитать про Рим, – кивнул Гонсало, – такие свершения, такие войны! Читал у них легионеров в лучшие времена было тысяч сто пятьдесят, попробуй сейчас такую армию собрать и прокормить! И Иерусалим захватили и север Африки и Галлию и Англию, весь мир! А какой флот у римлян был, куда теперешнему, мы еле Ла-Манш переплываем, а у них постоянно суда ходили, а рейнская флотилия! И что, в Тевтобургском лесу разбили германцы три легиона, Германик вернулся, как им вдарил, да Лимес построили, намного длиннее Вала Адриана. Я был на остатках башен и валов, был в Риме, тысяча лет прошла, Колизей разбирают на постройки уже тысячу лет, там красильня внутри, а Колизей нерушимо стоит. Я удивляюсь с римских правителей и граждан, как они строили эти могучие акведуки и города: Кёльн, Париж, Лондон, это же всё старинные римские военные лагеря.
– Да, Римом можно восхищаться бесконечно, – кивнул я, – они строили крепости, воевали в дальних странах, писали книги настолько великие, что мы теперь снова осваиваем знания, коим тысяча лет, а то больше. У меня в голове не укладывается, как можно было такими умными быть и умелыми.
– Может просто мы дикие и необразованные, – хохотнул Гонсало, – представляешь, что можно было сотворить, имея десяток легионов, с алебардами, пушками и мушкетами?
– Думаю, этому десятку легионов покорился бы весь мир, – кивнул я, – будем же, как древние римляне несгибаемыми и умелыми, чтобы побеждать и строить свою маленькую империю.
– В том-то беда, все строят маленькую империю, – сказал Гонсало решительно допив кубок и бросив его слуге, махнув рукой, что пить больше не станет, – представь себе империю от Лиссабона до Китая, что могла бы такая страна!
– Была такая, при монголах, – сказал я, блеснув знаниями, – но распалась, как Чингисхаан помер.
– Не знал, а монголы они какие? – спросил Гонсало.
– А пёс их разберёт, хроника была путанная, вроде лет двести назад монгольские конники воевали с рыцарями почти в Германии, битва при Легнице вроде, захватив до этого Китай и все страны до Германии, – сказал я, почесав в затылке и припоминая прочитанную книгу, – французским тамплиерам сильно досталось в сражении и тевтонцам, сам король Генрих был убит.
– И почему монголы не пошли дальше? – поинтересовался Гонсало, писая в речку.
– А пёс их знает, вроде приказ отступить получили, вроде хан помер и гражданская война за трон приключилась, – развёл я руками, присоединяясь с опорожнению перед сном, – церковники скажут чудо, но думаю, монголам просто бедность земель по вкусу не пришлась, они в Палестине с крестоносцами воевали, всяко Багдад и Индия с Китаем богаче.
– Да, слыхал там сказочные богатства, – кивнул Гонсало, – самые лучшие драгоценные камни из Индии привозят, а шёлк из Китая.
Наутро, пинками подняли матросню и заставили работать, капитаны помогали, глядя как Гонсало поглаживает рукой пистолет. Надо сказать, видок у матросиков был зверский, нечесаные космы дополняли всклоченные бороды, налитые кровью глаза и соседствовали с чудовищным перегаром. Однако, испив немного эля, они смогли, наконец, сфокусировать взгляд, уяснить, где находятся и трясущимися руками взяться за канаты и шесты. Баржи, наконец, отвалили от пристани, мы выловили замешкавшегося и упавшего в воду бедолагу, неудачно выбирающего канат и флотилия устремилась вниз по течению. Мимо проплывали городки и деревеньки, течение было весьма быстрым, даже ветерок подгонял. Качало, поэтому проплывая мимо каменных скал, я дал распоряжение переставить несколько пушек на морские лафеты и потренироваться в стрельбе. Дело оказалось нелёгким, но у Гонсало было несколько опытных морских канонира и дело пошло лучше. Становилось с каждым днём жарче, а затем показался городишко со светлыми невысокими домами и черепичными крышами, совсем как в Италии. Мы высадились у пристани, куда прибежал испуганный нашим появлением мэр, сопровождаемый десятком несмелых парней со ржавыми копьями и тесаками.
– Какое счастье, мы думали вражеский десант! – пролепетал мэр, потрясая клочковатой бородой, – город совершенно беззащитен.
– А флот Барбароссы? – удивился я.
– Этих пиратов удалось насилу выпроводить из города! – испуганно оглянулся мэр, – они бесчинствовали, приставали к жителям, едва не поубивали всех.
– Понятное дело, бузят пираты, – кивнул я, – а где теперь они стоят?
– На песчаных пляжах, здесь всё равно такому числу кораблей причаливать некуда, – махнул на юго-запад мэр, – мы отправляем им провизию и воду, чтобы здесь не шныряли, когда они только отчалят, совсем житья нет.
– Как сможем, так отчалим, – пообещал я, – нас прислали возглавить эскадру.
– О Пресвятой Брендан Мореплаватель, воистину отличные новости! – продолжал драматично заламывать руки мэр, ребята его тоже повеселели, засунув тесаки в простенькие ножны, – я дам провожатого, Вульфран, покажешь дорогу.
– Нам потребуются волы, чтобы отвезти пушки, – сказал Гонсало, – а потом нужно будет закупить провизию и запастись хорошей водой.
– Гуго, организуй волов, если Донациан будет артачиться, скажи: перестану закупать у него телятину, – засуетился мэр, – имеется добрая солонина, чистые, без червей сухари, вяленая рыба, сидр и вино, а воду можно набрать в ключах за городом, из реки вода быстро протухает.
Видимо мэр, недовольный вооружёнными людьми в городе хотел нас побыстрее спровадить, понять старикана можно: наёмники могут оказаться похлеще других пиратов. Мы, оставив половину отряда с пушками, отправились искать нашу флотилию. Было жарко, мы шли по песчаному пляжу, поросшему травой местами, попадались рыбацкие лодки. Миновав небольшую рощицу, мы увидали вдалеке мачты каракк и галер, число было не впечатляющим, около двух дюжин. Подойдя ближе, мы увидали четыре довольно больших трёхмачтовых каракки, десяток помельче, остальные просто галеры, весьма небольшие. На пляже были несколько шлюпок, мы добрались до стоящих на якоре кораблей и поднялись на борт. Охраны не имелось, флотилия будто вымерла, мы едва смогли криками разбудить сонного малого, тот поведал, что команда или спит, или загорает на пляже, многие ушли с рыбаками. Гонсало и его ребята стали осматривать корабли: большие каракки оказались старыми, но в хорошем состоянии, малые совершенно гнилыми и негодными, загаженными и воняющими. Галеры тоже были не в лучшем состоянии, впрочем, чего ждать от пиратов. Однако, выходило, что имперские корабли можно вполне использовать, даже такого небольшого числа хватит, чтобы устроить хорошую встряску англичанам в Ла-Манше.
Команды по-прежнему отсутствовали, нашлась всего дюжина сонных или пьяных матросов, ничего толком сказать не имеющих. Имперский командующий уехал в бордель неделю как и не возвращался, капитаны тоже появлялись редко, оставаясь в городе. Гонсало разогнал своих приводить корабли в порядок и отправил гонца, чтобы везли пушки. На каракках нашлись только фальконеты, что-то вроде больших мушкетов, немного правда, да орудий бронзовых имелось дюжины четыре на всю флотилию. Требовалось быстрее вооружить каракки, чтобы обезопаситься – любой крупный флот пустит на дно наши кораблики. Судя по искусной ругани ребят Гонсало, выбрасывающих за борт всякую гнилую и воняющую дрянь, дела шли не очень. На малых каракках обнаружили переломанные реи, грот-мачта была с крупной трещиной, имелись течи в трюмах, в общем, работы корабельному плотнику хватало. Требовалось заменить некоторые порванные паруса, канаты и имперские корабли будут готовы к походу. Начали подтягиваться кое-кто из команд, однако толку было немного, никто ничего не знал. Их отправляли на малые имперские каракки, пираты сами разберутся на своих кораблях. Вскоре прикатили пушки, их аккуратно на шлюпках доставили на борт и расставили на привезённых с собой морских лафетах с маленькими колёсиками. Подняли стяг с драконом, флот стал обретать нормальный вид.
К вечеру мы загрузились солониной и вяленой рыбой, всякими крупами, горохом и чечевицей, овощами и фруктами с хлебом на первое время, набрали очень вкусной воды в чистые бочки, загрузили местное весьма плохенькое вино и средней руки сидр. Город портовый, здесь парусина и канаты не переводились, имперская часть флота быстро ремонтировалась, к утру должны были привести суда в божеский вид. От дозорных пришло известие, что Барбаросса появился в городе с несколькими пиратскими капитанами и направляется к нам, узнав о прибытии адмирала. Вскоре его самого и капитанов стало видно, они прискакали на берег и направились на свои корабли. С появлением Барбароссы стали на берег стекаться группки матросов, вернулись рыбаки, с их лодок с корзинами рыбы тоже подтягивались матросики. Флот зашевелился и загудел, обсуждая новости, уже смеркалось, как прискакали двое капитанов, прослышавших, что мы прибыли. Они были пьяны, доложившись, что остальные капитаны пьяные вусмерть и будут только завтра. Думать, что делать с командой решили завтра, а пока, раз представился случай, мы отужинали на берегу великолепным рыбным супом и полакомились отличной свежей жареной рыбой, запивая это остатками нашего доброго вина.
– Моё почтение адмиралу! – пророкотал Барбаросса, подходя к костру, он был в чалме, при сабле, в богатых шёлковых одеждах, – надеюсь дорога была приятной?
– Ас-саляму алейкум ва-рахмату-Ллах Хызыр Хайреддин-паша, – решил я польстить пирату, используя весьма почтительное приветствие, – дорога была хорошей, готовы воевать?
– Мои люди что львы, их сердце готово сражаться вечно, – с восточной цветастостью выпалил Барбаросса, наливая себе вина.
– Нам бы этих львов увидеть на кораблях завтра, – сказал я, – мы отходим с утренним отливом.
– Да, Годфрид, слыхал про вас многое, все говорят быстроты не занимать, – усмехнулся в рыжую бороду пират, – большинство уже на кораблях, кто останется, значит останется.
– Корабли в порядке, достаточны ли припасы? – спросил я.
– Мы забиты припасами по самую палубу, – сказал пират, – достаточно пороху и ядер, говорят у вас много орудий, поделитесь?
– Мы привезли совсем немного, могу отдать пушки с двух имперских кораблей, они видимо не смогут выйти в море, совсем гнилые, – сказал я, не желая вооружать пирата и терять драгоценные пушки, а на маленьких каракках их было всего четыре и небольших совсем, – распоряжусь, чтобы их вам передали, надеюсь, завтра будет попутный ветер, штиль третий день говорят.
– Адмирал, ветер будет попутным, дойдём за неделю, – заверил пират, вытащив из-за пояса увесистый фиал и открыв пробку, – видите?
Из горлышка вылетело светящееся облако и превратилось в обнажённого немолодого мужчину с синеватой кожей, ниже пояса тот переходил в светящийся белый дым и уходил этим дымом в горлышко фиала. Гонсало перекрестился, моя рука потянулась к мечу, а пришелец сложил руки на груди и весьма презрительно уставился. Барбаросса внимательно наблюдал за нами, но явно разочаровался, видимо ожидал другой реакции, с другой стороны мы джиннов у сарацинов видали, эка диковина. Редки они, навроде драконов, больше вредные, чем полезные и весьма опасные существа. Его светлость хотел купить такого, исполняющего амурные желания, но заломили цену неимоверную.
– Джинн управляет погодой? – спросил я, окончательно разочаровав спокойным тоном пирата.
– Ветром, – объяснил Барбаросса, – для моряка весьма удобная способность.
– Дорого заплатили? – поинтересовался Гонсало.
– В добыче нашёл у иоаннитских пиратов, ещё рыцарями себя называют, – фыркнул Барбаросса, – грабят мусульманские корабли постоянно, еле тогда отбились.
– Да, у нас на флоте тоже много служит госпитальеров, – кивнул я, – отчаянные вояки.
– Позволю себе откланяться, надо готовить корабли к завтрашнему выходу, – поднялся Барбаросса и ушёл в темноту.
– Да, хлопот с этим неуправляемым пиратом будет, – вздохнул Гонсало, – надо ухо держать востро, чтобы не захватил имперские каракки.
– А что ему мешало это сделать раньше? – спросил я.
– Теперь это справные, отремонтированные корабли с пушками, забитые припасами и порохом, – махнул рукой Гонсало, – пираты мастера ночью перерезать команду.
– Я не против, дозорных поставить, пусть караулят всю ночь, – кивнул я.
– Тут это называется вахтенный, – усмехнулся Гонсало, – нос корабля – бак, корма – ют, входишь на палубу, отдай честь квартердеку и стоящему там капитану, хотя ты адмирал, честь будут тебе отдавать.
– Сдалась мне их честь, – хмыкнул я, – чай не девицы.
– Спереди бревно торчит, бушприт называется, мачта такая скошенная, там сетка, оттуда слабятся, – рассказывал бывалый Гонсало, – хотя тебе каюта положена, можешь в ночную вазу ходить, но при качке можешь и весьма живописно адмиральскую каюту расписать в коричневых тонах, да вазой же по голове получить, всё имущество надо убирать в сундук, он здесь рундук называется или закреплять. Любая незакреплённая штуковина, особенно пушка, может запросто покалечить или вовсе убить, а то корабль потопить.
– Шторм страшный? – спросил я.
– В море вообще страшно, в океане до одури страшно, – кивнул Гонсало, – кто в море не бывал, настоящего страха не знает. Волны через борт хлещут, ветер такой, что мачты ломает, даже парусов не нужно, мачт хватает, чтобы нестись с бешенной скоростью. Если корабль не подготовить, то паруса сорвёт, пушки в море сбросит, экипаж перекалечится, не забить люки – вода попадёт в трюм, нужно откачивать, холодно, может разбить об скалы или перевернуть. Но, главное как в любом деле работать слаженно, знать, что делать и уповать на стоящего рядом, поэтому моряки такие дружные – команды годами ходят вместе.
– А почему говорят ходят? – поинтересовался я.
– Сами моряки не знают, но говорят, что плавает человек в воде, а судно ходит, скользит по воде, – пожал Гонсало плечами, – слова-запреты, как не говорят «последний», а только «крайний», чтобы злые силы не утопили, потому как ежели ты ушёл в море, а не уплыл, так и потопнуть некому, ты же идёшь.
– Да, моряки ребята весёлые, погляжу, – усмехнулся я, – встану завтра с капитаном, буду его мучить вопросами, нужно учиться морскому делу, а то всякое может приключиться и как командовать тем, что не понимаешь.
– Понимать там немного требуется: ветер нужно ловить, да быстро ставить паруса, – сказал Гонсало, – на крупном вроде нашего корабле мачты всего три: первая фок-мачта, самая большая грот-мачта и сзади бизань-мачта. У нас одна четырёхмачтовая каракка, поэтому у неё есть малый грот или бонавентура её называют. Когда ветер слабый, ставят все паруса, если сильный, можно убрать почти все, если очень сильный, паруса берут рифы, там к парусу пришиты полоски, ими можно уменьшить парус. Сложнее искать путь, нужно звёзды разбирать, уметь находить стороны света, время отмерять, в картах разбираться, помнить течения, очертания берегов, этим штурман и капитан обычно занимаются, без них кораблю совсем никак. Боцман ещё, он матросню гоняет, те обычно могут одно-два дела всего делать, на мачту заскочить, да определённый парус убрать или поставить. Самое простое идти вдоль берега и ночью останавливаться, на берег сходить, намного сложнее открытым морем идти и выходить на порт, берегов не наблюдая. Здесь проще, будем идти по знакомому морю, вдоль берегов, в Ла-Манше вообще узко, его Каналом называют поэтому, хотя бывало и там людишек неделями носило.
– Разберёмся, – вздохнул я, – главное чтобы не укачивало.
– Тут как повезёт, – сказал Гонсало, – бывалые флотоводцы животом страдают, но терпят, главное не зацикливаться на качке, да есть, как следует, на голодное брюхо качка сильнее действует. У нас корабли большие, качка будет чувствоваться меньше.
– Ладно, давай по последней и спать, – налил я вина, – сухопутным крысам завтра предстоит стать водоплавающими.
– Мои солдаты тебя называют уважительно «Вьеха ратта» – в Испании так называют ветеранов, это означает «старая крыса», – сказал Гонсало, – не обижайся, я знаю крыс здесь не почитают серьёзным животным, ты, наверное, предпочёл, чтобы тебя называли вашим символом и гордостью – петухом.
– Его светлость любил себя сравнивать с петухом, – улыбнулся я, – мне больше нравилось, как на английский манер оруженосцы величали бывалого рыцаря «знающая старая птица», а германские наёмники говорят «старый заяц».
– Ага, целый зверинец, – допил Гонсало и отставил кубок, – надеюсь, джинн не подведёт.
– На синего только и надежда, – кивнул я, – иначе месяц тащиться, Барбаросса обещал неделю.
– Обещать они все мастера, – буркнул Гонсало.
Глава 17
Неравный бой – корабль кренится наш. Спасите наши души человечьи! Но крикнул капитан: «На абордаж! Ещё не вечер, ещё не вечер!»
Песня «Корсар. Ещё не вечер». Владимир Высоцкий
Однако пират не подвёл. Загрузили и закрепили всё необходимое, подвезённое из городка. Мы на шлюпке прибыли на корабль, где мне выделили тесную каюту, однако остальные вообще ютились в грязном и тёмном трюме, где шныряли крысы и стояла вода. Гонсало хотел отправиться к солдатам, однако я уговорил его остаться в каюте, благо за собутыльником далеко бегать тогда не потребуется и вдвоём спокойнее, испанец, если случится непонятное – опытнее меня. Бросив вещи, мы поднялись на квартердек, расположенный позади, где нас поприветствовал хмурый и мрачный капитан. Там же располагался рулевой у здоровенного правила – румпеля и стоял слега пьяный штурман с картой. Внизу команду подбадривал боцман трелями морской дудки и пинками, здесь они были в ходу. Пираты для команд использовали барабаны и плётки, но с некоторых галер слышались дудки, где боцманские, на корабликах поменьше капитанские. Наутро большая часть команд была на борту, хотя ночью многие сбежали. Матросню разогнали по реям, они довольно скоро, невзирая на опухшие лица и трясущиеся руки поставили паруса, встали по местам и уставились на пирата. Тот усмехнулся, вытащил фиал и выпустил джинна, тот по-прежнему был синим и невозмутимым. Ветерок был на берег, отлив слабым, всё обещало полное безветрие вскоре, однако быстро затеялся нешуточный бриз в попутном направлении. Паруса, доселе висевшие безжизненно и едва колыхаясь, надули пузо и ощутимо рванули корабли, самые нерасторопные даже попадали. Ветер, можно сказать, был даже излишне крепким, но хмурый капитан приказал убрать марсели – такие косые паруса, оставив только прямые, благо ветер дул строго туда, куда направлял его с помощью джинна Барбаросса. Пират отсалютовал нам, оставалось только поклониться ему в ответ, пока союзник был весьма полезным.
На берегу появилась группка людей, судя по флажкам это был имперский командующий флотилией и несколько капитанов, однако забрать опоздавших не представлялось возможным. Неизвестно насколько ценные моряки эти ребята, а разгильдяи и пьяницы точно преизрядные. Утром появились многие офицеры и штурманы, несколько капитанов, впрочем, ребята Гонсало уже сформировали свои экипажи из бывалых моряков, прибывшие попали к ним в подчинение. Испания страна мореходов, там бывают такие, что воды больше чем в кружке не видали, если живут в глубине страны, а бывают такие, что видят океан ежедневно. Поэтому, набрать в моём войске добрых мореходов было несложно, через одного воевали на море, каждый третий служил на корабле матросом или рыбачил. Все имели опыт абордажа: особого вида самого отчаянного боя, где нужно как на крепостную стену взобраться на крутые борта, загнутые внутрь каракки и броситься вниз, на пики и тесаки команды, прокладывая путь товарищам. Имея пушки, можно конечно топить корабли издали, но абордаж оставался пока единственной формой боя на море. На мачтах были «вороньи гнёзда» или «марсы», такие площадки, откуда во время абордажа стреляли мушкетёры, арбалетчики и лучники. Конечно, марсы использовали для высматривания земли вахтенные, но предназначались они для самого кровавого боя, марсовые стрелки последние защищали корабль, если на палубе и в трюмах всех перебьют.
Стоя на скрипящем и словно дышащем судне, я ощущал прохладный морской ветер и смотрел на зелёные волны моря. Это было волнующе и страшно одновременно, совершенно непохоже на виноградники и крепостные стены. Просто дерево и канаты, а какой восторг от летящего над волнами корабля! Было что-то волшебное во вздымающейся палубе, свисте ветра в канатах, их называли такелаж, деловитой беготне команды, железной уверенности в собственных силах капитана, зорко глядящего по курсу. По морю явно ходили особые люди, знающие что-то, недоступное сухопутным. Где-то в глазах хмурого капитана пряталось это знание, даже мальчишка, драящий палубу шваброй понимал это, скаля зубы. Штурман, склонившийся над картой и что-то показывающий капитану явно тоже знал что-то про морскую жизнь, что говорить про боцмана, гоняющего экипаж по одному ему ведомым делам. Корабельная жизнь мне нравилась, своей деловитостью, каждый знает место, понимает, что делать. За бортом и вовсе показались диковинные рыбы, они неслись с немыслимой скоростью, обгоняя корабль и выпрыгивая из воды с радостным стрекотанием. Воистину море было удивительным миром, полным очарования и красоты.
Наша каракка называлась «Святой Гоар», зато остальные были нидерландскими, поэтому названия там приключались одно смешнее другого, голландцы вообще шутники ещё те: «Каас Хоофд» – головка сыра, «Гроте пенис» – большое достоинство. Мелкие два судна назывались проще: «Бремен» и «Любек». Пиратские корабли вообще непонятно, назывались ли как-то, сарацинские надписи было сложно отличить от рисунков. На флагмане Барбароссы виднелся синий джинн, невозмутимо глядящий вперёд, команды разбрелись спать или другим занялись, многие играли в кости, палубы опустели, изредка появлялся кто-то. Наши корабли представляли собой мастерскую и прачечную одновременно: команда драила палубу, выбрасывала остатки хлама из трюма, переносили плохо закреплённые грузы, повара здесь называли коком, тот готовил к обеду сытную похлёбку. Гонсало умел занять всех полезным делом, привести любой свинарник в божеский вид, сколотить разномастный люд в толковую команду, встречающую любого самого грозного врага дружным залпом. На марсах глядели в оба зоркие ребята с мушкетами, рулевой имел разумный вид, капитан что-то обсуждал со штурманом, изредка прихлёбывая вина.
Надо сказать, хоть волна была небольшая, но вскоре желудок немного заволновался, стало немного не по себе, слюна потекла, завтрак пытался лезть наружу. Капитан, увидав моё немного напряжённое лицо, сунул мех с вином, оно было крепким и горьковатым, зато сразу стало легче. Старый, изрезанный морщинами на загорелом лице испанец, с серьгой в ухе сверкнул белоснежными крепкими зубами и кивнул, переключившись на разговор со штурманом. Двое уже висели на борту, подкармливая рыб своим завтраком, судя по кислым лицам многим было непривычно. Впрочем, боцман проиграл обед, хотя есть совсем не хотелось, мы с Гонсало направились к себе в каюту и я затолкал в себя щедро сдобренное мясом и овощами варево. Хотя поначалу желудок брыкался, но пища усвоилась, стало получше, хотя качка усиливалась, видать джинн или Барбаросса спешили и прибавили ветра. Я по примеру капитана, налил себе во флягу горького вина и отхлёбывал, если начинало мутить. Надо сказать, к вечеру желудок видимо смирился с неизбежностью, поэтому практически не беспокоил. Хуже было с опорожнением: после обеда захотелось мне сходить по маленькому: уцепившись за сетку, качаясь, полдюжины матросов скорчились, выдавливая из себя переработанную еду. Вид такого зрелища меня настолько потряс, что я забыл, для чего пришёл. Вернувшись в каюту, мочевой пузырь о себе напомнил, я, воспользовавшись ночной вазой облегчился, выплеснув её в окно. Заодно озадачился вопросом: как быть со штанами? Куда их девать? Отлить в море оказалось делом непростым, а сходить по большому вовсе задачей рискованной и достойной акробатов бродячего цирка. С другой стороны, у рыцарства имелся ответ на такой вызов: бре с разрезом на заднице – присел, штаны разошлись, оправился, встал и двигай по своим делам. Обычно такие надевали в бой или страдая животом, Людовик Сварливый даже ввёл такие штаны в моду, бесконечно страдая животом сам, брюхо у него было хворое. Поэтому я надел такие штаны и едва пузо захотело послабиться, ловко забрался на сетку и запросто достиг желаемого, без того, чтобы стаскивать портки заранее или стараться не наложить в них. Гонсало, старый морской волк, тоже переоделся, оказалось и капитан щеголял в бре, сразу не обратил внимания. Матросы-то вовсе иногда бегали голышом, море презанятное место.
Единственное: спалось в море плохо. Качало изрядно, в каюте были лавки, они же лежаки, жёсткие, того гляди упадёшь ночью. Рындой, таким колоколом, всё-то бы матросам назвать помудрёней, отбивали склянки, то есть время, отмеряемое песочными часами из стекла, потому и склянки. В море всё переназвали: скамейка – банка, лодка – шлюпка, верёвка – конец, только бы запутать сухопутного человека. Так вот эти склянки, как зазвенят-зазвенят. Всё скрипит, ухает, плещется, моя бренная тушка решительно отказывалась засыпать в таком необычном месте. Долго ворочался, мешая спать Гонсало, тот не выдержал, налил полный кубок крепкого вина и заставил меня выпить. Не сказать, чтобы качка и скрипы исчезли, однако стали менее назойливыми, а потом незаметно для себя я уснул. Экипажу было намного хуже в тёмном и душном трюме, отчаянный всё же народ моряки.
Наутро выяснилось по эскадре, что двое умерло по непонятной причине, один повесился, не выдержав качки, а дюжину рундуков кто-то обшарил. Трупы зашили в парусину и привязав к ноге по камню из балласта выкинули за борт, едва прочитав молитву, здесь особенно не церемонились. Зато Гонсало учинил целое расследование по краже: вор был недалёким, сложив украденное к себе в рундук. Вором оказался корабельный плотник, хороший мастер, зато плохой человек. Его мастерство было нужно, поэтому вешать его не стали, а решили килевать. Это особая казнь, чисто морская: наказуемого привязывают за руки и бросают за борт, а канат тянут с другой стороны борта. На днище множество ракушек и наростов, они могут быть острыми как бритва, поэтому даже если не захлебнётся с перепугу, то поранится изрядно, говорят многие не выживали. Плотнику повезло, его тащили довольно быстро, не бросив на половине пути, днище недавно чистили, поэтому вернулся наказанный с ошалевшими глазами, весь трясущийся, но относительно целым. Он клялся больше не воровать, целовал крест и просил всех прощения. Гонсало пообещал если повторится – весьма изощрённым способом повесить на рее. Пираты тоже выбрасывали трупы умерших в море и отрубили кому-то голову, видать провинился кто-то. Море, как любой поход чреват опасностями для жизни, ничего не попишешь.
Барбаросса не приставал к берегу, шёл открытым морем, берега давно скрылись из вида. Иногда на горизонте появлялись паруса, но спешили скрыться, завидев пиратские корабли. Вообще завидев эскадру старались убраться подальше, история как с отрядом ландскнехтов: может протопают мимо, а может зарежут и ограбят. Торговые корабли больше жались к берегу, там было оживлённое судоходство, сновали военные корабли, защищающие от пиратов и сами пираты, старающиеся захватить добычу посущественнее. А в открытом море что делать, место опасное, случись что, никто не поможет. Но Барбаросса, с его-то джинном, мог себе позволить ходить где угодно. С другой стороны идти открытым морем хороший шанс не встретиться с враждебным флотом. Особенно стоило опасаться испанского флота, самого мощного и опасного в этой части мира.
– Испанцев бы только не встретить, – вздохнул я, – не хватало только отведать испанских пушек.
– Не хотелось бы, – нахмурился Гонсало, не жаждущий схватиться со своими отчаянными соотечественниками, – ну, вот, марсовые что-то увидали, вон как всполошились.
– На горизонте португальский корабль, – сказал капитан.
– Ну, хорошо не испанский, – вздохнул я.