Александр Тимофеевич Филичкин
Пылающий 42-й. От Демянска до Сталинграда (издание второе, исправленное)
Раскалённые обломки рикошетировали от орудия, ворвались в отсек, где стоял дизель машины, и заставили двигатель смолкнуть. Остальные куски отскочили от прочной брони, влетели в отделение управления танком, но каким-то удивительным чудом миновали Долю Первова.
Кое-что приняла на себя спинка сидения, все остальные яростно свистнули мимо. Они изорвали шлем на голове молодого танкиста и уничтожили приборную доску. Хорошо, что боезапас был уже на исходе и не детонировал ни один из уцелевших снарядов.
Всё это сопровождалось таким оглушительным грохотом, что в голове человека заметалось эхо от взрыва. Парень почувствовал, что у него перехватило дыхание от запаха сгоревшего тола.
Он перестал что-то видеть в дыму, заполнившем внутренности «тридцатьчетвёрки». Доля лишился ориентировки в пространстве и совершенно оглох. После чего, он лишился сознания.
Минуту спустя, механик очнулся и ощутил сильную боль, что поселилась в во всём организме. Шум в ушах постепенно затих и парень понял, что справа доноситься стон.
Он посмотрел в эту сторону и увидел радиста, обмякшего на жёстком сидении. Пригибаясь, механик подобрался к товарищу, с которым он познакомился не очень давно.
Доля сдвинул ноги бойца и открыл тесный люк, расположенный в днище. Он наклонился вперёд и скользнул на землю, словно выдра в воду реки. Водитель упал на рыхлую почву, изрытую взрывами, и огляделся вокруг.
Между катками машины парень увидел, как мимо прошли две «коробки» фашистов. Они разделались с «тридцатьчетвёрками» и очень спешили к окопам, чтобы напасть на советских стрелков. Ведь теперь те остались без прикрытия техники.
Доля повернул голову по ходу движения «Т-34». Он выглянул из-под носовой скошенной части и разглядел, что следом за немецкими танками, идёт мотопехота фашистов.
Переваливаясь на неровностях почвы, впереди шли приземистые бронетранспортёры врага. За ними спешили грузовики, набитые фрицами, одетыми в серо-зелёную форму. Не обращая внимания на подбитые «тридцатьчетвёрки», они проехали мимо, приблизились к советским траншеям и ринулись в бой.
Три воздушных налёта и три артиллерийских обстрела за сутки сделали чёрное дело. Половина красноармейцев погибла от бомб и снарядов, ещё большая часть получила ранения. Из трёх полковых батарей, численностью в восемнадцать орудий, в строю оставалось только пять пушек. Плюс двенадцать противотанковых ружей и несколько ящиков с зажигательной смесью.
Хорошо, что батальон бился с фашистами вдалеке от станицы, и, дал стрелкам какое-то время. Оно ушло на перевязку пострадавших товарищей и восстановление неглубоких траншей.
Пушкари тоже не сидели без дела. Они сняли с разбитых «сорокопяток» годные части, собрали из них четыре боеспособных орудия, и укрыли их так хорошо, что их не заметили пилоты «лаптёжников». Этими скромными силами красноармейцы и встретили фрицев, идущих в атаку.
Немцев поддерживали восемь «коробок». Местность была ровной, как стол и машины фашистов оказались прекрасно видны. В то время, как артиллеристы РККА били из капониров, а бронебойщики из обычных окопов. Это слегка уравняло шансы противников, но не столько, чтобы остановить нападавших далеко от советских траншей.
Угловатые железные монстры подошли вплотную к цепочке окопов. Они уничтожили истребителей танков, но в ходе той перестрелки потеряли все восемь «коробок» и транспортеры.
Техника вышла из строя, не доехав до нужного места всего сотню метров. Мотопехота немедленно спешилась и, как в сорок первом году, с громкими криками рванулась в атаку.
Фашистов встретил ураганный огонь. Красноармейцы били из всех стволов, что имелись в наличии. Ухали уцелевшие в бою миномёты. Строчили «Максимы» и сухо трещали выстрелы «мосинок». Затем, в ход пошли ребристые гранаты «лимонки». Загремели частые взрывы. Осколки и пули косили наступавших врагов, но те продолжали мчаться вперёд.
Около сотни фашистов домчались до линии обороны РККА. Они швырнули в траншеи ручные гранаты и упали на землю. Длинные деревянные ручки мелькнули в вечереющем воздухе. Набитые аммоналом, железные банки оглушительно грохнули и раскидали бойцов, попавших под взрывную волну.
Штурмовики вскочили на ноги, преодолели последние метры до советских окопов и спрыгнули вниз. Стреляя из магазинных винтовок и нескольких «шмайсеров», они быстро добили оглушённых бойцов, рванулись к ходам сообщений и устремились вглубь обороны.
Их встретили красноармейцы, и началась рукопашная схватка. В образовавшейся свалке, в ход пошло всё, что нашлось под рукой: штыки и приклады винтовок, небольшие лопатки и колья, державшие стенки окопов, котелки или каски, руки, ноги и зубы.
Схлестнувшись в ужасающей драке, враги потеряли человеческий облик. И те и другие забыли, всё доброе, что имелось в душе, и уничтожали друг друга, словно дикие звери.
Спустя десять минут, все фашисты были убиты, а станица осталась у прежних, исконных хозяев. Жаль, что эта большая победа далась Красной Армии огромной ценой. Стрелковый полк потерял почти всех офицеров и большую часть боевого состава. Он утратил обозы и всю артиллерию. В строю было две неполные роты солдат, под руководством одного лейтенанта. Кроме того, сохранилось несколько ручных пулемётов.
Патроны и гранаты кончались. Колодцы засыпало взрывами бомб, а воды с продовольствием, почти не осталось. Все хорошо понимали, в таком состоянии они не удержат станицу и при новой атаке, погибнут здесь все до единого. Нужно отходить к Сталинграду, но на руках большое количество раненных, с которыми неизвестно, что делать?
Искалеченные бойцы, что оказались «тяжёлыми», сразу же поняли нерешительность здоровых товарищей и сделали правильный вывод: – Сами идти мы не можем, а везти нас отсюда, в общем-то, не на чем. У танкистов есть пара свободных полуторок, так сначала они погрузят своих. Так что, места для нас не останется.
К тому же, вряд ли в такой обстановке, удастся доехать до медсанбата. Либо помрём в долгой дороге, либо нас расстреляют самолёты фашистов. Вон сколько раз нападали «лаптёжники», пока полк добрался сюда. Все обочины тракта усеяли свежие холмики. Уж лучше отдать здесь концы без мучений, без тряски и воздушных налётов.
Те, кто мог держать винтовки в руках, попросили оставить оружие и немного патронов. Всем остальным посоветовали, взять с собой легкораненых и уходить на восток. Глядишь, им попадутся свежие части РККА. Они войдут в их состав и отомстят проклятым фашистам за гибель друзей. Так все и решили.
Отступление к Волге
Пока длился бой у советских окопов, Доля вернулся в «тридцатьчетвёрку» и снял радиста с жёсткого кресла. Нужно сказать, что в отделении управления танком удивительно трудно развернуться с безвольным телом товарища, который лишился сознания. Однако, его было нужно спасать, и, напрягая все силы, механик всё-таки вынес сослуживца наружу.
Оказавшись на рыхлой земле, он перевязал кровоточащие раны соратника. Затем вернулся в машину, взял уцелевший в бою «ППШ» и сумку с гранатами. После чего, вылез наружу, проверил свой револьвер и стал ждать затишья.
Ближе к восьми часам вечера, солнце ушло за кромку земли, и наступила тёплая южная ночь. Всё небо усеяли крупные мохнатые звёзды. Как назло, в небе повисла, круглая, как тарелка, луна и залила всю близлежащую местность призрачным серебряным светом. Стало довольно светло.
С западной стороны часто били пулемётные очереди, но после боя возле станицы, фашисты не рвались в атаку. Они ожидали, когда к ним подойдут подкрепления.
Пролежав ещё полчаса, Доля повесил оружие за спину. Парень улёгся на бок рядом с радистом, взял его левой рукой за комбинезон и пополз к советским окопам. В правой ладони парень сжимал свой «Наган». Так что, ему приходилось отталкиваться от земли только ногами и правым локтем.
Перемещаясь таким странным образом, механик сдвигался на полметра вперёд. Он упирался в грунт сапогами и тащил на себя безвольно тело напарника. Радист так и не вернулся в сознание и не оказывал помощи парню.
Доля полз от одного неподвижного танка к другому. Он старался двигаться так, чтоб корпуса подбитых машин прикрывали его от вражеских снайперов и ручных пулемётов врага.
Чем ближе механик подползал к советским окопам, тем больше попадалось убитых. Вскоре всё поле сражения оказалось усеяно телами фашистов. Наверняка среди них находилось большое количество раненых. Кто-то укрывался за трупами и очень медленно, отходил к немецким позициям. Другие тихо стонали и, с тоскою смотрели на своих сослуживцев, что ползли мимо них.
При приближении танкистов, живые фашисты закрывали глаза и притворялись покойниками. То ли, у них не имелось патронов? То ли, сил не хватало, чтобы направить винтовку на цель? А скорее всего, они не решались навязывать бой здоровому парню. Слишком трудно им было его победить.
Пару раз, Доля встречался с везунчиками, что могли самостоятельно двигаться, и находился от них на расстоянии в несколько метров. Он направлял на них револьвер, но не стрелял.
Фрицы тоже держали ствол наготове, но не открывали пальбу. Так же, как и механик, они опасались шуметь и не хотели привлечь к себе чьё-то внимание. Ведь, ударь в поле выстрел, как с двух сторон на него обрушиться огненный шквал. А удастся ли в нём уцелеть, никому не известно?
Кроме того, крайняя степень остервенения, что наполняла противников во время атаки, давно уже схлынула. Умирать никому не хотелось. Вот и расползались враги в разные стороны, не пытаясь, напасть один на другого. Мол, дойдём до своих, а там разберёмся, что делать дальше?
Через очень долгое время, Доля, наконец, очутился у советских окопов. Он поднял голову и увидел, что до траншеи осталось около десяти с чем-то метров. Он огляделся по сторонам, нет ли поблизости живого фашиста, который пальнёт из винтовки на звук, снова пригнулся к земле и вполголоса крикнул:
– Ребята, не стреляйте, я свой…
В окопе кто-то чуть шевельнулся. Мелькнула голова в мятой каске, и послышался отчётливый шёпот:
– Кто ты такой?
– Танкист. Тащу радиста, он ранен. – ответил механик.
– Ползи тихонько сюда, но осторожно. У фрицев снайпёры стали работать.
Минут через десять, Доля приблизился к низкому брустверу. Он перевалил сослуживца через рыхлую горку земли, и с облегченьем почувствовал, что товарища подхватили руки солдат.
Парень не стал искушать злодейку судьбу. Вжимаясь в мелкую пыль и укрываясь за трупами, механик отполз немного направо. Вдруг снайпер заметил движение возле траншеи, но не начал стрелять по увечному воину? Мол, пусть с ним враги долго возятся, а вот здорового парня нужно убить.
Собравшись в комок, Доля упёрся в иссохшую почву всеми конечностями. Он оттолкнулся от рыхлой земли и стрелою рванулся вперёд. Молодой человек, пролетел около метра и рухнул ничком на кромку окопа, вцепился руками в стенки траншеи, потянул на себя и свалился на дно. В то место, где он был мгновенье назад, ударила немецкая пуля, а в воздух взметнулся фонтанчик из пыли.
Усталые донельзя пехотинцы, вяло похлопали его по плечам. Они подняли радиста с земли и, пригибаясь, отнесли во вторую линию своих укреплений. Доля шёл следом за ними. Парень качался от сильной усталости и смотрел на бойцов, которых осталось так мало. Многие из них были ранены.
Он непроизвольно подумал: – «Сейчас, я уйду в расположение своего батальона, а им придётся вернуться назад и оборонять небольшую станицу. Остановят ли эти бойцы очередную атаку фашистов? Похоже, что нет».
Солдаты передали санитарам радиста и, не сказав ни единого слова, исчезли в узких ходах сообщения. Во многих местах стенки траншей обвалились и были, до половины, засыпаны мелким грунтом. Конечно, нужно бы всё привести в полный порядок, но для этого здесь не имелось людей, а у тех, кто был ещё жив, не осталось и толики сил, чтобы копать рыхлую землю.
Медики осмотрели повязки, которые наложил сослуживцу механик. Они с одобреньем кивнули и тут же сказали, что у них нет лекарств, и они совершенно ничем не могут помочь. Солдаты уложили радиста на плащ-палатку, отнесли в пологую балку, где стоял батальон, и передали его горьковчанам.
Правда, танкистов там было на удивление мало. Всего одиннадцать из ста двенадцати воинов, что раньше числилось в штате, и это если считать Долю с напарником. Среди них оказалось шесть здоровых сержантов и один поседевший стралей, что командовал ротой. Остальные состояли в обслуге. Да и тех уцелело лишь половина.
Незадолго до этого, ремонтники завели «тридцатьчетвёрку» Доли Первова, от которой осталась лишь ходовая и моторная часть. Они нагрузили на металлический корпус тросы и цепи и укатили на поле недавнего боя.
Прячась за подбитыми танками, они осмотрели те «Т-34», что находились ближе к советским окопам, и нашли две машины, что остались без гусениц. Подсвечивая себе фонарями, ремонтники быстро проверили моторы с орудиями и, облегчением поняли, что всё основное у них в полном порядке.
Мастера прицепили одну «тридцатьчетвёрку» и, не включая фары, уволокли её в пологую балку. Через тридцать минут, туда же пошла и вторая «калека». Там люди взялись за дело, и «надели» на стальные катки новые траки.
На другом конце поля сражения, рычали моторы, а вокруг суетились чёрные тени фашистов. Похоже, что фрицы занялись ремонтом подбитых «коробок» и тащили их в тыл.
Ближе к утру, танкисты и техники, способные стоять на ногах, завершили работу и ещё раз «сходили» на поле недавнего боя. Уже почти рассвело, поэтому, они очень спешили. Вдруг фрицы увидят и откроют огонь из пулемётов и пушек?
Ремонтники взяли ближайшую, не сгоревшую, «тридцатьчетвёрку» и приволокли её к базе. После осмотра, выяснилось, что у неё разбито орудие и полетела трансмиссия. Так что, она пошла на запчасти. Это тоже было неплохо. Деталей для ремонта машин не хватало.
Перед самым рассветом, старлей собрал остатки своего батальона и приказал: – Здоровым танкистам занять места в отремонтированных сегодня машинах. В связи с тем, что людей очень мало, в каждом из боевых экипажей будет по три человека: командир, заряжающий и, конечно, механик.
Всех остальных погрузить на полуторки. Если получится, то посадить туда столько раненых из пехотинцев, сколько удастся. Они лежат в соседней от нас котловине.
Офицер хорошо понимал, что у трёх «тридцатьчетвёрок», что остались прикрыть пару сотен стрелков, нет каких-либо шансов. Даже если они будут прятаться среди развалин и бить из засады, то вряд ли сожгут, более чем, пять или шесть лёгких танков противника. Остальные наваляться кучей и расстреляют в упор.
Но оставлять без поддержки людей, которые не могут отсюда уйти, ему не позволила совесть. Кроме того, была команда начальства: – Держать эту станицу до последней возможности. Значит, нужно её выполнять.
Ротный глянул на Долю, вспомнил о том, что парень тащил на себе недавно радиста и сейчас он измотан до последних пределов. Офицер немного подумал и тихо продолжил:
– Первов сядет в безбашенный танк и прицепит машину, что притащили последней. В неё сядет один их ремонтников и будет держать на расстоянии от буксира. Они двинутся вместе с колонной и доставят разбитую технику на тракторный Сталинградский завод. Там делают такие же «тридцатьчетвёрки». Так что, их очень быстро приведут в полный порядок.
Увидев, что механик готов возразить, мол, он тоже здоров, офицер строго добавил:
– После ремонта, вернёшься сюда.
Ни старлей, ни сержант, ни другие танкисты, совершенно не верили, что такое возможно, но приказы в РККА обсуждать, не позволено.
– К машинам! – тихо сказал всем старлей.
Подчинённые вразнобой козырнули и бросились выполнять команду начальства. Через тридцать минут, из балки тихонечко выехала цепочка автомобилей. Она выбралась на узкий просёлок и устремилась на уже посветлевший восток.
Следом пылил безбашенный «Т-34», что тащил на прицепе подбитого недавно собрата. На броне каждой «тридцатьчетвёрки» сидело по пять-шесть раненых красноармейцев, что могли держаться за скобы, приваренные к железному корпусу.
Скромный обоз шёл по той же дороге, по которой прибыл сюда двое суток назад. За это короткое время, от горьковского батальона осталось в строю три боевые машины, треть автомобилей, да пятая часть людей, в основном, из обслуги. Все остальные из полутора сотен бойцов были убиты.
Ещё через час, за спиной Доли Первова послышался грохот и к небу поднялись клубы мощных взрывов. Начался новый день и фашисты затеяли очередной артиллерийский обстрел.
По дороге к станице, танк парня находился в конце длинной колонны. Широкие траки поднимали с просёлка тучи мельчайших белесых частиц. Механик следил лишь за машиной, что шла впереди, и не обращал никакого внимания на обочины, мелькавшие по сторонам.
Сейчас он тащился за несколькими полуторками. Грузовики были наполнены ранеными красноармейцами. Водители очень старались не растрясти несчастных больных. Поэтому, двигались медленно, не более двадцати километров за час.
К тому же грунтовка оказалась изрыта воронками, которые нужно было объехать. Доля мог обогнать весь обоз, но карты у него не имелось, и парень не знал, как можно проехать до Сталинграда.
Да и с «тридцатьчетвёркой» у себя на прицепе не очень разгонишься. Хорошо, что у подбитого танка вращались две гусеницы, и он не волочился по грунту, словно огромный валун.
По две стороны лежала бескрайняя степь, но рвануть напрямки, механику совсем не хотелось. Доля доподлинно знал, что кругом разбросаны пологие балки, а то и крутые овраги. Упрёшься в такую промоину, и будешь пылить вдоль неё неизвестно куда. Не ровён час, она вольётся в другую большую ложбину. И придётся тогда возвращаться назад по своим же следам.
Воздух был относительно чистый. Доля настежь открыл свой узкий люк. Он вертел головой и, от нечего делать, смотрел по сторонам. Только сейчас он заметил, что по обеим обочинам разбросаны холмики свежей земли, с воткнутыми в них обычными досками. Судя по внешнему виду, это были могилы, погибших красноармейцев, что продвигались на запад.
Кроме страшной приметы войны, в кюветах валялись сгоревшие автомобили, а кое-где мелькали разнообразные броневики или танки. В основном попадались сгоревшие остовы «Т-60».
Встречались закопчённые корпуса «тридцатьчетвёрок» и даже громоздких «КВ». Видимо по этой дороге перебрасывали силы на фронт, а на пути от железной дороги их сильно бомбили «лаптёжники». Кое в кого, конечно, попали. Отчего даже дизели, работавшие на «тяжёлой» солярке, горели, как сухие дрова.
Проехав около десяти километров, колонна наткнулась на заслон пехотинцев. Бойцы повернули обоз в южную сторону и направили его к Сталинграду в объезд. Недовольные этим водители сразу спросили, а что случилось на восточной дороге?
Им в двух словах объяснили, что немцы прорвались сквозь фронт, севернее того самого места, откуда они едут сейчас. Моторизованные части фашистов вышли на оперативный простор и на всех парах летят к матушке-Волге.
Напоследок солдаты добавили. Мол, если хотите встать на пути у фашистов, то езжайте прямо, как раньше. Вон, у вас даже есть «тридцатьчетвёрки». Может быть, именно вы врагов остановите? Пришлось поворачивать и двигать туда, куда указали.
К полудню, обоз добрался до переправы через небольшую речушку. Машины упёрлись в огромную очередь и застряли там на полдня. Здесь стояли полуторки с ранеными, телеги с несчастными беженцами, гурты худого скота и большие колонны сельскохозяйственной техники. Всё это перегоняли в районы, расположенные в глубоком тылу.
Вокруг слышались громкие крики. Все требовали пропустить в первую очередь именно их. Однако, все доводы возмущенных людей разбивались об очень усталого, пожилого майора с пистолетом в руках.
За ним виднелся десяток солдат с винтовками «Мосина». Они стояли плечом к плечу и направляли в толпу стальные штыки, примкнутые к боевому оружию. Причём, они выглядели удивительно грозно. Будто могли открыть огонь по сотням гражданских людей.
Особенно, по тем шумным гражданам, кому не терпелось уйти на противоположную сторону. Время от времени, бойцы останавливали движение и пропускали идущие на запад военные части: артиллерию, танки, пехоту.
За часы, что колонна торчала среди бедных беженцев, трижды прилетали «лаптёжники». Они устраивали «карусель» над головой и пикировали на мост или технику, что скопилась вокруг.
На людей проклятые фрицы не обращали внимания. Что с того, что внизу собрались «унтерменши»? Всё равно их слишком много и придётся потом, часть уничтожить. Сейчас самое главное, сломить у них волю к сопротивлению и занять плодородную землю для чистокровных арийцев.
Заслышав крик: – Воздух! – люди тут же смолкали. Все падали в небольшие кюветы и пытались укрыться везде, где только возможно. Бомбы сыпались сверху. Они взрывались с ужасающим грохотом и тысячи раскалённых осколков косили всех тех, кто не успел где-то спрятаться.
Горели полуторки, тракторы, разного рода комбайны и простые телеги. Сбивая и топча окружающих, испуганные шумом, животные громко ревели и разбегались в разные стороны. Всюду слышались крики боли и страха.
В танке Доли не было башни, и бомба могла угодить в большое отверстие, что оставалось открытым. Да и осколки внутрь залетали со всех направлений. Боясь попасть под удар, парень, во время налётов, выбирался наружу и вместе с другими залазил под днище.
Какая-никакая, но там имелась защита. Сверху металлический корпус, а справа и слева катки гусениц. Правда, между ними большие прогалы, но куда тут деваться? До той машины, что висит на прицепе, бежать далеко. Пока до неё доберёшься, пока влезешь внутрь, срежет осколком, а может, и пулей, пущенной сверху.
Тяжело раненым людям приходилось хуже всего. Они лежали в телегах и кузовах открытых полуторок, не могли двинуться с места и молились о том, чтобы их миновала курносая смерть.
Другие грозили небесам кулаками, ругались, на чём стоит свет, и проклинали всех фрицев. Те, у кого имелись винтовки, стреляли по истребителям, летавшим на небольшой высоте и поливавшим длинную очередь пулемётным огнём.
Ближе к вечеру, колонна добралась до моста и переехала на другой берег речушки. Она пропылила по степи больше десяти километров и встала на отдых. Во-первых, все сильно устали. Всё-таки весь день на колёсах. Во-вторых, уже сильно стемнело, а указателей или заслонов солдат вокруг нет никаких. Так что, куда нужно ехать совсем непонятно?
В грузовиках у танкистов нашлась кое-какая еда и все чуток подкрепились. С водой оказалось значительно хуже. Всем выдали только по кружке живительной влаги.
Палатки и другое имущество батальона из Горького, сгорело вместе с машинами возле станицы, которую они недавно покинули. Поэтому, спать улеглись на голой земле. Хорошо, что ночи стояли удивительно тёплыми. Дождей давно не было, а земля оказалась сухой, словно порох.
Двадцать третьего августа, поднялись ни свет, ни заря и с огорченьем узнали, что за прошедшую ночь, умерло трое бойцов. Танкисты взялись за лопаты, вырыли небольшую могилу недалеко от обочины, где и похоронили погибших. Минуту все молча постояли вокруг. Потом, расселись по прежним местам и поехали за теми машинами, что шли впереди.
По мере движения, равнина, изрезанная пологими балками, плавно спускалась к берегу Волги. Дорога привольно петляла по степи и вела то на восток, то на юг, а то и на запад.
Так прошёл целый день. Ближе к вечеру, над головою послышался шум многих моторов. Доля решил, опять прилетели «лаптёжники», что атаковали их дважды сегодня.
Он остановил безбашенный танк, вылез наружу и понял, что звук совершенно иной. Механик поднял глаза и разглядел над собой тьму самолётов. Их оказалось так много, сколько парень не видел за всю свою жизнь.
В их сельском клубе часто крутили кино о юбилейных парадах, проходивших на Красной площади нашей столицы. На полотняном экране показывали военную мощь СССР. Но даже там было меньше воздушных машин, чем в данный момент, висело над головою танкиста.
У парня создавалось впечатление, что фрицы согнали сюда всю авиацию, что имелась в Европе. Судя по массивным обводам, это были тяжёлые бомбардировщики. На их внушительном фоне привычные уже пикировщики казались стрижами, парившими рядом с воронами.
Летательные аппараты шли большими шеренгами, находились недалеко друг от друга, а по высоте располагались во много рядов. В то время, как первые линии прошли над колонной, последние ещё находились где-то вдали. Они занимали западную часть небосвода, неотвратимо рвались на восток, и парню казалось, что не будет гигантскому флоту ни конца и ни края.
Придя в себя от изумления, Доля заметил множество истребителей, которые сопровождали тяжёлых бомбёров. Они должны были гнать «сталинских соколов» если те вдруг появятся рядом.
Вот только, красные военлёты не встали на пути у врага. По крайней мере, среди великого множества немецких машин Доля их не заметил. То ли, все наши ассы погибли в 41-м году? То ли, они защищали другие участки данного фронта? Как бы там ни было, но армада фашистов, спокойно шла к Сталинграду и не обращала внимания на дороги, забитые беженцами и всяческой техникой.
Водители поняли, что фрицы не будут на них нападать. Они вернулись в кабины и завели моторы полуторок. Замершая было колонна, тронулась с места, проехала ещё полчаса и оказалась на одном из плоских пригорков. Кто-то сказал, что их здесь зовут ергенями.
Было около шести часов вечера. Солнце клонилось к закату и его косые лучи освещали большое пространство, что лежало перед механиком. Доля глянул вперёд и видел голубую ленту воды, текущую слева направо. Она начиналась на севере и, делая плавный изгиб, неспешно уходила на юг. На берегу матушки-Волги виднелись дома в четыре-пять этажей. Это был Сталинград, растянувшийся на многие вёрсты вдоль широкого русла.
Подлетая к намеченной цели, воздушные эшелоны перестраивались в полёте и разбивались на большие отряды. Каждый из них насчитывал тридцать, а то и сорок машин, и летел к одному из районов селения.
И вот, первая волна самолётов достигла окраин протяжённого города. Открылось множество бомболюков и тысячи тяжёлых фугасов обрушились вниз. Десять долгих секунд, боевые снаряды мчались к земле.
Затем, они падали на заводские цеха, жилые дома и прочие здания и срабатывали один за другим. Вспышки разрывов вспухали шарами огня, выстраивались в цепочки и пересекали широкие улицы множеством дымных пунктиров.
В воздух взлетели обломки перекрытий и стен, листы кровельной жести, горящая мебель и безжизненные тела горожан. К небу поднялись тучи чёрного дыма, извёстки и пыли.
Первая линия бомбардировщиков, пролетела над Сталинградом и ушла на восток. На месте центральных кварталов остались остовы зданий, кучи битого щебня и прочего мусора, но на этом разгул разрушений не кончился.
Вторая волна самолётов бросила на разрушенный город тысячи зажигательных бомб. Они валились наружу, как горох из мешка, и широкими веерами разлетались в разные стороны.
Небольшие контейнеры падали вниз, а из них выпадали полоски фольги, покрытые фосфором. Их оказалось так много, что порхавшие вверху лепестки, походили облака и окрашивали небеса в серебристый оттенок.
Соприкоснувшись с окружающим воздухом, фосфор немедленно вспыхивал. Миллионы пылающих ленточек плавно опускались на город и попадали на то, что ещё уцелело при взрывах. Залитые битумом крыши, деревянные части домов и, даже асфальт на дорогах, занимались ярким огнём.
Внизу начались сразу сотни пожаров. Ветер подхватывал искры и угли и перекидывал на ближайшие здания. Очаги яркого пламени сливались друг с другом и превращались в огромные области ревущей стихии. Температура в них поднималась до тысячи градусов Цельсия.
Во многих районах возникли огромные смерчи, сосущие окружающий воздух, подобно кузнечным мехам. Столбы чёрного дыма поднялись в высоту на пять или шесть километров и, чуть изгибаясь, потянулись в заволжские степи.
Фашистские самолёты утюжили город всем тем, что только имели в своём арсенале. В ход шли обычные бомбы, большие фугасы, осколочные и зажигательные снаряды разного типа.
Чередуясь друг с другом, они уничтожали не только жильё, но и тех бедных граждан, что не успели уйти к широкой реке. Те, кто не умер при взрывах, сгорали в бушующем пламени и задыхались от удушающих газов. В то время погибли десятки тысяч людей.
Затем начался, налёт на заводские цеха и нефтехранилища города. Огромные ёмкости взрывались от прямых попаданий. К небу взлетали языки из огня длиной в сотни метров. Тысячи тонн жидкого топлива выливались наружу и неслись широким потоком по склонам высокого берега.
Сжигая всё у себя на пути, горящая жидкость стекала в широкое русло. Она расходилась по поверхности Волги и покрывала её пылающей плёнкой толщиною в полметра. Бушующее жаркое пламя уничтожало всё то, что оказалось в реке: катера, деревянные лодки, пароходы и баржи. Всё на чём плыли жители города: женщины, старики и малолетние дети.
Воздух наполнился едкой вонью мазута. Ввысь поднялись клубы чёрной сажи и закрыли красное солнце, висевшее над горизонтом. Частые взрывы слились в продолжительный гул, который летел по степи и разносился на многие километры вокруг. От низкого утробного звука в Заволжье дрожали стены у зданий, звенели и трескались стёкла в окнах домов.
Бомбёжка длилась до темноты, и всё это время, фашисты ничуть не снижали её интенсивность. Самолёты с крестами избавлялись от смертоносного груза, возвращались на аэродромы и спешно заправлялись горючим. Пилоты брали на борт боеприпасы и спешили назад. Они очень старались, уничтожить всё то, что ещё уцелело в этом аду. Так продолжалось до наступления ночи.
Ошеломлённый увиденным зрелищем, танкист стоял на невысоком пригорке. Он слушал шум отдалённых разрывов и с ужасом наблюдал за бомбёжкой, которую называют ковровой.
Насколько знал Доля, чего-то подобного в новейшей истории ещё никогда не случалось. Да фашисты уничтожили Гернику, но в испанском посёлке обитало три тысячи бедных крестьян. В то время, как в Сталинграде тогда находилось полмиллиона людей. Очень возможно, что половина из них покинула город, но все остальные, метались меж пылавших домов и пытались спастись в море огня.
– «Хорошо, что солдаты пустили колонну в объезд, – невольно подумал механик: – иначе, мы прибыли в город вчера поздно вечером и оказались в этом аду».
Никто не решился ехать в то место, что стало похожим на жерло вулкана. Все хорошо понимали, там сейчас происходит нечто ужасное. Все солдаты и прочие службы заняты каким-нибудь делом. Кто-то бьёт из зениток по проклятым фашистам, кто-то тушит пожары, кто-то спасает гражданских людей.
