Яна Вальд
Амулет Островов
Она искала нужные слова, но их не было. Предатель получит то, что заслужил, отрицать и утешать бессмысленно. Не было и не будет ответа, почему так случилось. Наэв виноват перед ним, но ссора в лесу стала лишь последней каплей, первым шагом в пропасть. Упрекнуть ли теперь Острова в том, что заставили Теора, как и тысячи других детей, любой ценой приносить добычу? Упрекнуть ли Ану – его первое поражение? Или насквозь чужую ему Регинию, в которой сумел жить только зверем? У Дельфины все сжималось внутри от мысли: лучший из лучших так и не побежден в бою, но перед жизнью беззащитен, как ребенок. Иначе не натворил бы столько.
Он засмеялся над ее печалью. Кивнул то ли на Море, то ли на небо:
– Там меня заждались. Если есть там бог или демон, буду биться с ним. Ничего другого я не умею. В чертоги Алтимара впускают только достойных. А куда идут остальные?
Удивительно, но Дельфина ни разу об этом не задумывалась.
– Я однажды задал этот вопрос матушке Маргаре, еще в детстве. Знаешь, что она ответила?
Дельфина знала отношение наставниц к лишним вопросам. Сотни лет назад, еще в языческой Регинии, верили, что дурных людей Мара запрет в своих подземельях навечно. Позже эта вера куда-то ушла, канула в позабытое прошлое, о котором молчат Жрицы.
– Маргара рявкнула, что между братьями плохих людей нет. И быть не может. У Островов всегда есть простой ответ, – Он тихо признался: – Я очень-очень устал, сестра. Все правильно. Лишь бы Совет ваш состоялся поскорее. Теперь, пожалуйста, уходи. И прощай.
Пять десятков шагов, от сарая до берега, Дельфина пробежала на пределе дыхания. По холодному песку, по серому пеплу, по острым ракушкам бежала, как от погони. Схватилась за скользкий валун на линии прибоя и рухнула на колени в воду. Взвыла, как от боли:
– Алтимар!!!
И вспомнила всю свою жизнь, от далекого лета Посвящения, до нынешнего дня.
Трещины
Из восьми каменных тронов были заняты два. Регинцы остервенело уничтожали символы Общины, истуканы Каэ и Алтимара были сброшены и расколоты. Но троны-валуны намертво вросли в землю Острова Советов, они ждали своих владельцев, словно ничего не произошло. Третьего Старейшину еще предстояло выбрать, а гадания о Мудрых так и оставались без ответа. Может, Арлиг еще не выбрал свою ставленницу, а, может, с покорными ему Жрицами говорили боги и запретили исполнять прихоти Старейшины, – Дельфина не знала. В другие времена решения столь не полного Совета не имело бы законной силы. И разве до суда теперь, когда предстоит отстроить заново столько домов. Надо выйти за рыбой, пока еще на набрали полную силу шторма, и засолить на зиму хотя бы четверть обычного запаса. Не погребены сотни тел, Островам грозит мор, если не поторопиться. Надо принести жертвы богам и испуганным духам плодородия…
Дельфина, видно, начинала стареть: ее уже не удивляло, что время для расправы люди найдут всегда. Регинские могилы островитяне обходили стороной, так и не осквернили, но предатель много хуже врага. Вся боль и ярость Островов сосредоточились на Теоре.
Малолюдно на Больших Советах не было никогда, а сегодня Дельфине казалось, что население Островов утроилось. Пришли все. Даже дэрэ , отличившимся в боях, разрешили присутствовать. Кэв с трудом сидел на земле, прислоняясь к дереву, рядом с ним поблекшая молчаливая Меда. Глядя на нее, Дельфина непроизвольно крепче прижимала к себе сына. Она с детьми оказалась в первых рядах толпы, из уважения тэру пропускали ее вперед.
Арлиг поднялся, и толпа мигом умолкла. Началось…
– Теор, сын Тины, есть ли тебе что сказать в свое оправдание?
Его связанным вывели на Холм, пред очи братьев и богов, ответа не дождались.
– Есть ли кому-нибудь что сказать в его защиту?
Дельфина опустила голову. Сколько еще человек, как она, были уверены, что именно Теор покончил с Гэрихом Ландским? Но брат ее не станет выпрашивать себе жизнь и первым посмеется над ней, если она выскажет вслух догадку. Взоры обратились к Тине, единственной родне Теора. Она отвечала, тверда и безразлична, как серый валун:
– Слышит Алтимар и слышат мои братья: тот, кто предал Острова, мне чужой. Если мне прикажут снести ему голову, я сделаю это охотно.
С трудом поднялся Терий:
– Теор, сын Тины, ты не брат нам и не один из нас. Будь приговорен к смерти за то, что сделал.
Дельфина мысленно отозвалась: “Ради великой Мара – будь приговорен к покою”. Но, видно, не услышали ее боги…
– Ты будешь повешен, Теор, сын Тины. Тот из вас, братья, кто не находит приговор справедливым, пусть выйдет из толпы и коснется рукой Каэ в знак своего несогласия.
Голос Терия чуть сбивается: от Каэ остались обломки. Толпа истово орет “Смерть! Смерть!”, никто и шагу не делает к идолу.
Кроме одной женской фигуры.
Под озадаченные возгласы она поднимается на Холм и кладет руку на кусок каменной шевелюры.
Каждый тэру вправе оспорить решение Старейшин, для того и собирается Большой Совет. Но авторитет троих избранных так велик, что несогласие возникает редко. Тем не менее, женщина выразила свою волю, и Арлиг кивает ей:
– Меда, дочь Унды и Корвилда, говори.
Блуждающий взгляд Меды замирает на Теоре, кажется, спалит его на месте.
– Отец и наставник, ты сказал, он будет повешен. Я видела, как моя дочь сгорела заживо. Как погибли ваши близкие? – спрашивает Меда толпу, и ее слова старательно повторяют глашатаи. – Он будет только повешен?? Умрет без мучений??
“Я действительно слышу это, Господин Морской? Наяву, не в кошмаре? От Меды!”
Меда заслуживала остаться на всю жизнь кокетливой хохотушкой, маленькая Фемина заслуживала дожить до старости. Рыжая фигура на холме веет даже не злобой, а чистой тьмой, холодом тел на морском дне, пеплом всех сожженных домов. И толпа взрывается:
– Правильно!
– Не будет ему легкой смерти!
С трудом Терий перекрикивает гомон:
– Он ведь не регинец! Когда-то он был одним из нас, мы не можем обойтись с ним, как с врагами!
Перст Меды направлен на Старейшину, как туча стрел:
– Ты не уберег нас, отец Островов! А теперь жалеешь это чудовище, потому что помнишь его ребенком. Моя дочь сгорела заживо! Пусть он будет сожжен! Да на влажном хворосте, чтоб горел медленно!
Ее уже мало кто слышит, но слова превратились в демонов и разлетелись по Островам, Дельфина всем телом ощущает кипяток горя и мести. Тысячи голосов завывают “моя мать!”, “мой муж!”, “вся наша деревня!”, тысячи рук готовы растерзать предателя прямо здесь. Жалеют, что убить его можно только один раз.
– Почему мы судим его? Разве регинцы нас судили?
– Вы виновны, Отцы-Старейшины! Вы должны исполнить нашу волю! – слова, что звучат для Дельфины, как раскат грома.
Кто это сказал? Не узнать. Паутина трещин на устоях Общины.
– Содрать с него кожу заживо! И сделаю это я!
К ужасу Дельфину, это говорит Алтим, и, похоже, всерьез. Она кладет ему руку на плечо:
– Да что ты, сынок! – но он не слышат.
Может, ее услышат с Холма?
Дельфина резво взбежала наверх, подняла руки и набрала полные легкие:
– Братья! Братья!
Многие готовы слушать любимую Жрицу Островов, но задние ряды ее не разглядели. Где же глашатаи? Без них толпа зажила своей собственной жизнью и превратилась в стихию.
– Тэру ! – кричала Дельфина тем, кто обращал на нее внимание, а люди меж тем подступали все ближе. – Если он заслужил все, что вы предлагаете, разве мы заслужили стать палачами??
Кэв сделал десять шагов вперед и тяжело рухнул на колени, но его голос как-то сумел пробиться:
– Твои дети живы, сестра. Ты говорить не смеешь.
За ним и без глашатаев повторили – увы, у многих есть основания так сказать. И у Арлига тоже. Арлиг охотно отдал бы Теора толпе, но это значит – отдать толпе власть. Последнее слово не должно быть за бунтовщиками. Наэв, Ирис и еще сотни человек закричали в ответ Кэву, что никто не смеет прерывать Дельфину:
– Она одна из нас и Островам не хуже тебя служила!
А что же Дельфине возразить? Кэв ведь прав, легко ей рассуждать. Она знает, что пережить смогла бы многое, но только не смерть своего ребенка.
Яростные перепалки вот-вот перерастут в драку, толпа подобна псу, готовому сорваться с цепи. Арлиг и Терий воззвали к тем, кто еще готов был подчиняться приказам, велели силой остановить непокорных. У Дельфины голова шла кругом. Силой?? Своих же братьев??? На Острове Совета запрещалось появляться с оружием, но кинжалы есть у всех, и постоять за себя каждый умеет. Дельфина беспомощно обернулась к Теору – он-то как держится, когда придумывают ему казни одна страшнее другой? И поняла – он даже не слушает, даже голову не повернет в сторону спорящих. И это не бравада, ему действительно все равно, что с ним сделают. Благословение страх, страшно позабыть это чувство совсем.
Она вдруг сообразила, что стоит между Теором и толпой. Значит, ни с места – не кинутся же тэру топтать Жрицу. Или кинутся?
Она умоляет:
– Опомнитесь! Он ведь сын Алтимара, не гневите Море! – она указывает на идола. – Господин Морской все видит!
А Меда впервые за много дней смеется:
– Оглянись, Дельфина. Ты указываешь на пустое место.
Никто не учил Меду управлять толпой, но это получается у нее лучше, чем у опытных Старейшин. Она подстегивает:
– Этот человек утопил в крови нашу землю! – окликает его: – Теор, сын Тины, расскажи нам, как умирали наши братья в Рогатой Бухте? А казнь пленников, которых Герцог оставил для публичной расправы, ты видел?
Он скалится:
– Я убивал их собственными руками!
Это самоубийство, последняя капля, толпа срывается с места.
Дельфина может сколько угодно кричать, что он врет, что из дурацкой гордости обвинит себя в чем угодно. Одни тэру штурмуют Холм, другие сдерживают их натиск. Дельфина посреди хаоса, и в голове мелькает: заколоть бы Теора кинжалом, прежде, чем эти сумасшедшие доберутся до него,– даже так было бы правильней! Но у Дельфины нет кинжала. Кто-то яростно кричит ей убираться. Потом вдруг толчок, удар – и мир летит верх тормашками, бушуют стихии, дно морское изнутри разрывает огонь. Море сжалось в комок, Море все слышит, дети слышат и учатся – неужели такими отныне будут ее Острова? Или такими и были – они же разбойники, ужас Побережья?
В сумасшедшем мире, как во сне, Дельфине протянула руку Тина. Помогая встать, сказала без всякого сочувствия:
– Юродивая дурочка. Считай, тебе повезло, что не вышибли мозги.
Может, Тина шла убить сына собственными руками? Дельфина не удивилась бы – мир ведь перевернулся.
Она обвела глазами Холм. Море осталось на месте, хмуро плескалось вдалеке и выглядело, как предвестие беды. Порядок на Холме был более-менее восстановлен, люди подчинились то ли окрикам Старейшин, то ли кулакам более разумных тэру и отступили. Теор оказался между каменными тронами, куда затолкала его охрана. Стражники были полностью на стороне толпы, но приказа нарушить не посмели. В итоге, Теора поколотили только они сами. Дельфине понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что она сейчас видела: зыбкость власти Старейшин. Воспитанные в подчинение, островитяне сами ошалели от того, что готовы были сотворить. Но начало было положено, теперь им было известно: приказ можно нарушить, против своего можно обнажить кинжал, можно толкнуть Жрицу. Небо не расколется, и земля не дрогнет. Дельфина чувствовала холодные иголочки в кончиках пальцев, подгибающиеся колени. Не так ли начались когда-то Плохие Времена?
Человек рядом с ней громко обругал того, кто сбил ее с ног. Дельфина так и не поняла, кому именно предназначалась брань. Возможно, этого не знал и новоявленный защитник, но окружающие четко услышали: кто-то едва не растоптал Жрицу. Человек перекинул ее руку через плечо, будто она не могла стоять, а потом уже предложил:
– Обопрись на меня, я отведу тебя в безопасность.
– Со мной все в порядке, брат. Уверяю тебя.
– Я отведу тебя в безопасность, – повторил он, держа Дельфину очень крепко. Помощь была безжалостна к ее свежим синякам. – Отец-Старейшина Терий хочется убедиться, что ты цела.
Если б в бою Дельфина соображала так же медленно, она не дожила бы до нынешнего дня. Но в своих она до сих пор не умела сомневаться, тем более, в Терии, которому она, как дочь. Она начала понимать, что происходит, лишь оказавшись позади каменных тронов, – от глаз толпы подальше. Теор – теперь он был всего в десятке шагов – скользнул по ней взглядом, изображая безразличие.
– Отдохни здесь до конца Совета, – велел то ли хранитель ее, то ли уже тюремщик. Ее тут же обступили еще трое, чтобы отдыхала без возражений. Подняла глаза на Терия – тот кивнул ей ласково и чуть виновато, должно быть, прошептал: “Так надо, девочка”. Не по его приказу Дельфину удерживали силой, но он признавал, что так надо.
– Братья, – заговорил Арлиг, когда все немного успокоились. – Права ваша ярость. Но предатель действительно сын Алтимара и Жрицы, пусть на наших руках не будет его крови. Тэру , вспомните, как поступали наши предки в былые времена. На Берегу Черепах виновного привязывали к столбу и отдавали приливу. Я клянусь, с ним обойдутся, как с худшими из преступников: привяжут так, чтобы он не утонул, чтобы подыхал очень долго. Пусть на наших руках не будет его крови, пусть его судят боги!
Толпа выразила одобрение, Арлигу следовало отдать должное за изобретательность. Несомненно, ему хотелось поскорей закончить Совет на грани бунта, велеть расходиться толпе, которую он боялся не без оснований.
– Такие казни были в ужасные времена! – прошептала Дельфина. – Нас на Острове Леса учили, что больше их не будет…
Руки Теора были связаны, по губам медленно текла кровь, которую он не мог утереть, и сквозь блики крови проступала ухмылка. Насмешка. Шепотом он назвал Дельфину дурочкой. Она чувствовала себя измотанной, как после сражения. Она зовет островитян братьями, но это те же разбойники, что громили Побережье и не щадили врагов, – вместе с ней, с ее благословения, иногда и по ее приказу. Она молчала, когда на куски рвали пленных регинцев, – почему же ее сейчас удивляет беспросветная жестокость? Потому что речь об ее близнеце? Или потому что всю жизнь не желала знать правду об Островах? Острова породили Теора, и его кровь, что бы ни говорил Арлиг, будет на каждом члене Общины, и на Дельфине тоже – ведь она часть целого. Морская Ведьма, лучница, Главарь, морской хищник – а отныне кто? Морское чудовище? Но в Море нет никаких чудовищ, лишь слуги стихий – она это знает. Монстры живут на суше.
– Совет вынес приговор, братья. Пусть тот, кто не находит наше решение справедливым, выйдет вперед и коснется рукой Каэ.
Страж очень ясно предупредил Дельфину:
– Ни шагу вперед, Жрица. Ни одного слова.
Она возразила:
– Это Большой Совет. Даже Старейшина не может запретить мне говорить.
У каждого властелина есть исполнители без единой мысли в голове – Арлиг не был исключением. Арлиг, конечно, не первый и не последний Старейшина, что злоупотребляет властью. Запретить он не вправе, но строптивую Жрицу можно вразумить ударом – так, чтоб замолчала суток на десять. Или навсегда. А обвинят во всем неведомого человека, который толкнул ее. Или же – она должна ударить первой?
Теор тихо произнес:
– Не совершай глупостей, сестра. Пусть они быстрее решают.
К Каэ так никто и не вышел.
Холод
Каменистый пляж, икристые волны, склизкие валуны, раскиданные там и тут. Берег Черепах – он же Бухта Призраков – остался таким, как в детстве, когда Теор единственное состязание не мог выиграть: дольше Дельфины продержаться под водой. Бывший тэру узнал пологую скалу, где когда-то пугал друзей рассказами о казнях, – издали она смотрелась грудой мокрых щепок. Сегодня он проверит, точны ли были его детские выдумки.
Осенью солнце не сжигает, как летом, а вода не ледяная, как зимой. И захлебнуться он не сможет. Всем Островам и самому Теору, было интересно, сколько же он продержится. Он видел публичные казни в Регинии, а на Островах их не бывало давным-давно. Уж не с него ли начнется новая традиция? Изгнанник представлял, как, ухмыляясь, пройдет свою последнюю дорогу, а бывшие братья будут забрасывать его грязью, если не камнями – но нет. То ли островитяне устали бесноваться, то ли Старейшины заставили умолкнуть самых мятежных. Связанного Теора вели к воде, а толпа провожала его ледяной тишиной и жгучей ненавистью в каждом взоре. Арлиг, Наэв, Кэв – Теор шел мимо, и каждый на берегу переживал казнь так, словно убивал предателя собственными руками. На плечах Теор ощущал каменную тяжесть – лучше б проклинали его на все лады.
Дельфина стояла в первом ряду, держа за руку мальчика, и единственная не подняла на брата глаз. Ему вдруг стало смешно – Дельфина побеждена! Бедная блаженная дурочка увидела истинное лицо Островов. И вынуждена, обязана, любить даже пасть с кровавыми клыками – иначе Дельфина не умеет.
Детский голос над берегом:
– Это ведь тот человек! – мальчик тянет ее вперед, желая коснуться Теора, проверить, настоящий ли он.
– Какой человек, сынок?
– Тот, что плыл на корабле в моем сне! Дельфина, он плохой?
Теор как раз поравнялся с мальчиком и подмигнул ему:
– Очень плохой. А из любопытных детей варю похлебку.
– Как из моллюсков? С травой? – идея захватила ребенка куда больше, чем вся казнь. – Как та, что варят сестры?
Стражники толкнули осужденного дольше, но там и тут прыснули смешки. Каждый островитянин вспомнил знаменитое нечто с Острова Леса.
– Дельфина, а ты тоже умеешь варить еду из мальчишек? А самые вкусные – это самые любопытные?
Оглянувшись в последний раз, Теор увидел, как она склонилась к малышу и что-то ему ласково объясняет. Наставления, видно, не помогли.
– Дельфина, а этот человек станет призраком и останется здесь? Когда мы придем собирать черепашьи яйца, он будет здесь?
Вне сомнений, любимой детской игрой на Островах теперь будет «казнь предателя».
Странно, но сын Дельфины стал для Теора последней каплей. Яснее толпы напомнил, каков конец лучшего из лучших.Всеми проклят, от всех отрекся и сотворил больше зла, чем под силу человеку за одну жизнь. Дельфина, наивный цветок морской, и та простить не в силах. И сам себя никогда не простит. Лучше б регинцы убили его много лет назад. Когда по глупости нарвался на их отряд, а потом струсил и выдал Бухту, убедив себя, что корабли ушли, – лишь теперь, Теор признавал, что все так и было.
Море простиралось перед ним безбрежное, как отчаяние. Его привязали к столбу.
Теор не знал, что толпе позволили наблюдать лишь за началом казни. К полудню тэру велели разойтись и не появляться на Ожерелье до смерти преступника. Все влияние Жрицы, вся сила убеждения понадобились Дельфине, чтобы уговорить Совет: не достойно делать зрелищем агонию. Терий был на ее стороне, Арлиг возражал:
– В Регинии, в Меркате и повсюду казнят публично.
– В Регинии и в Меркате, – сказала Дельфина, – не называют другу друга братьями.
Наверняка, Мудрые всех времен рвались к власти, и не всегда жили со Старейшинами в мире. Но не бывало на Островах публичных споров. Дельфина понимала, что играет не по правилам еще с Большого Совета. Знала, что Арлиг, как Мудрые когда-то, не доверяет ей: что сделает Жрица столь могущественная, если ее воля не будет исполнена? И кто теперь ей указ, если Старших Жриц не осталось? Арлиг был по горло сыт ее настойчивостью.
– Не оступись, – предупредил он, и в голосе прозвучала угроза. – Ты на краю пропасти.
– Как прикажешь, Отец-Старейшина.
Что там, за краем, как туда падают – она не пожелала узнать.
Мар все тянул ее за руку к воде, получше рассмотреть Теора, толпа начинала расходиться.
– Девочка, – к ней обратился Терий, единственный, кто до сих пор ее так называл.
Дельфина даже не оглянулась:
– Слушаю, Отец-Старейшина.
– Иди домой. Сама знаешь, Совет не велел здесь оставаться.
– Да, Отец-Старейшина. Что еще прикажешь, Отец-Старейшина? Убить ради Островов? Умереть ради Островов? Не умирать, потому у Островов еще много приказов в запасе?
– Дельфина!
Добрый дряхлый Терий не заслужил ее упреков, но какая теперь разница? Она устало попросила женщин увести Мара, а сама не двинулась с места.
– Дочка, это ведь не тебя приговорили к казни. Ради всех богов, уходи.
Она развернулась так резко, что чуть не сбила старика с ног. Никто еще не видел Дельфину разъяренной – Терий удивленно попятился.
– Ты! – указала она на него. – Это ты на Острове Леса учил, что все мы одно целое, единая семья! Как смеешь ты говорить теперь, что это не меня приговорили к казни?
Гладя черные волосы Мара, Дельфина глядела в Море.
– …солнце уже садилось, вот как сейчас. Старый рыбак подвел лодку к островку, чтобы передохнуть, и там нашел ее. Великую Ариду…
Мар сонным комочком свернулся на руках матери.
– Дельфина?
– Что, сынок?
– Человек, которого казнили сегодня утром, про похлебку соврал. Когда он будет призраком, я скажу ему, что врать нельзя. Только регинцам можно.
Она прижала Мара крепче и продолжила:
– …Арида была маленькой девочкой, дочерью морских вод. Ее кожа была бела, как пена на волнах, а волосы зелены, как водоросли. Волосы ниспадали до самых пят и укрывали ее, потому что на ней не было никакой одежды…
– Дельфина?
– Спи, сынок.
– Этот человек раньше был хороший?
Ана – ушки на макушки – подняла голову и прислушалась, но ничего не спросила.
– Не знаю, – зашептала Дельфина. – Ничего не знаю. Он заблудился в жизни, как в лесу.
“И что же? – спросила Дельфина саму себя. – Разве это его оправдывает?”. Конечно, нет, и Совет поступил справедливо.
Все вокруг знали, что сегодня утром она закричала на Старейшину. Из-за Дельфины половина тэру тихо спорила со второй половиной о приговоре. Теора никто не жалел, но многих терзали сомнения: можно ли отмахнуться от слов Жрицы? Неужели она стала причиной раздоров? Говорливые двойняшки обходили ее стороной, смотрели сочувственно, но держались поодаль, будто увидели на ней чуму или проказу. Кэв после Большого Совета не глядел в ее сторону. Арлиг ее предупредил. Двенадцать лет назад и Теора предупреждали, он тоже был на краю и на грани, но Главарь Милитар не заметил этого вовремя. Зато заметил Наэв…
Дельфина отнесла Мара в дом и устроила его в углу на соломе. Как похож на Марка ее спящий сын, как редко ей позволено самой уложить его спать. А ведь дети – то единственное, что Дельфина любила больше Островов.
В доме царил привычный гомон большой семьи. Сестры Наэва болтали без умолку, зятья препирались. Единственная уцелевшая курица кудахтала на единственной уцелевшей бочке. Малышка Тиба забилась в угол и почти не говорила с тех пор, как увидела дерево мертвых. Странно молчаливой была и Ана. В сотый раз она разглядывала свое отражение в лохани воды и безнадежно отмахивалась: “Вороненок…”. Мальчишки Тэрэссы что-то отнимали у мальчишек Авмиты, дочери Авноры дразнили тех и других, и в конце-концов, всем влетело от Дэльфы: “Ну-ка молчать, бесенята!”. Дэльфа наконец ответила Ирису согласием, их свадьба состоится, как только закончат погребать мертвых. Жизнь продолжалась.
Дельфина отрешенным взглядом смотрела на свой мир. Позвала:
– Наэв…
– Что, сестренка?
– Не знаю. Скоро придет вода. Море надвигается на Острова.
В доме повисла тишина, взрослые и дети принялись разглядывать вроде бы спокойную даль. Дельфина и не заметила, что ее услышали. Мысли ее блуждали далеко.
– О чем ты, сестра? Будет шторм?
Она сказала как о будничном:
– На нас кровь, и на Регинии кровь. На дне трещина. Это не шторм, такого мы еще не видели.
– Когда это случится?
– Через три заката.
Солнце утонуло в воде, начав отсчет.
– И что нам делать?
– Не знаю…
Встала и вышла на улицу. Наэв, не уверенный, предсказание он слышал или нет, сказал домочадцам держать слова Дельфины в тайне – и без того хватает паникеров. Сама она свои слова тут же забыла.
Дельфина шла, не понимая, куда бредет. Не может же она в такую ночь просто лечь спать! Тысячи тэру засыпают легко, и потому Дельфина отделена от них мертвенно-каменной стеной. Замурована в эту стену. Именно так много лет жилось Теору. Холодный вечерний воздух Дельфина глотала, как морскую воду, и чувствовала себя русалкой на суше. Просоленный ветер, горький на вкус, заполнял легкие, перерождался в боль, разрывал на части. Потом волна и боль отступают, дают передышку – именно это испытывает в воде связанный человек. Хочется замереть и захлебнуться – Дельфина так бы и поступила. Но Теор будет биться до конца, и одни боги знают, на сколько дней и приливов хватит его сил.
Утром Дельфина проснулась на берегу и не вспомнила, как пришла сюда. Вернулись трое стражей с Ожерелья, их место заняла следующая троица. Главная новость рассвета была – жив и умирать не собирается. Все повторяли, что предатель крепок, как бык, и продержится еще долго. Вспоминали домыслы вековой давности:
– Слышали? Иные преступники по двадцать дней подыхали на столбах?
– Как это? Больше пяти суток без воды никто не выдержит!
Дельфина зажимала уши.
Днем Дельфина помирилась с Кэвом. “Когда регинцы сожгли деревню, сестра, я не думал, что еще увижу тебя. Глупо нам после этого ссориться”. Он медленно выздоравливал, отлеживаясь в уцелевшем доме Тины. Рядом с ним, прямо на полу, сидела Меда лицом к стене и машинально била по ней кулаком. Взгляд замер в одной точке, а тело чуть раскачивалось.
– Она все время так сидит, – пожаловался Кэв, говоря так, словно жена его не слышала, – похоже, так и было. – Ни родителей, ни сестер видеть не хочет. Меня едва замечает. Говорит, лучше бы и нас обоих тоже… сразу. Зачем, говорит, нам жить и любить друг друга, если регинцы вернутся и добьют? Я не знаю, что делать, Дельфина.
Повсюду валялись глиняные черепки и обломки рухнувших полок. Тина здесь скакала по кровати и всем скамьям, отбиваясь, – забавно, наверное, это смотрелось со стороны.“Стены словно раздеты”, – подумала Дельфина. Боги знают, куда сгинули рыболовные сети, ножницы и пучки трав, всегда здесь развешанные. Разоренный дом выглядел непристойно, как изнасилованная женщина. Она знала, что разум Меды так же не склеить, как обломки разбитых кувшинов. Меда ждет смерти предателя. А потом наверняка что-то с собой сделает – Дельфина предупредила об этом брата. За Медой будут следить, но невозможно насильно заставить жить.
Ночь Жрица вновь провела на улице, несмотря на холод. Ей снилась Меда, и Теор в воде, мертвые Акв и Дэлада, и снова Теор. Тысячу раз справедлив приговор Совета. Был бы справедлив, если б смерть Теора могла вернуть хоть одну жизнь…
“Что делать мне, Морской Господин? Как смириться?”
“Обернись, Дельфина”.
“Что…?”
“Просто обернись”.
Обернувшись, она увидела на берегу Тину – та медленно шла, оставляя следы на мокром песке. Ленты в седеющих волосах выгорели на солнце и издали казались белыми, как у Невесты. Дельфине пришло в голову, что Тина издали вся выглядит, как обман: слишком малорослая, похожая на ребенка. На вид, беззащитная, а сколько регинцев положила за свою жизнь. Она подошла, и Дельфина, глазам не веря, разглядела на лице дорожки слез. Но голос был насмешливый, как всегда, словно, Тина и вблизи хотела быть сплошным обманом:
– С кем ты разговаривала, Жрица?
Дельфина ни в чем уже не была уверена – может, она всю жизнь говорила сама с собой?
– Хочу думать, что с Алтимаром, моим и твоим супругом.
Тина пожала плечами:
– Наверное, он и вправду тебе отвечает. Я еще у лусинского берега поняла – тэру глупцами будут, если не выберут тебя однажды в Совет, – поманила. – Иди сюда. – И попросила без всякого предисловия: – Освободи его, помоги ему бежать.
Дельфина так и замерла на месте.
– Но ты же сама говорила на Совете…
– Говорила и повторю! И поделом ему! Он вообще не должен был жить, он мертвым родился! Дельфина, это же мой единственный сын…
Дельфина смотрела на нее и пыталась разгадать. Она ощущала чувства других людей, но Тина была, как запечатанная амфора вина, – наверное, давно прокисшего. Всю жизнь Дельфина ее знала и относилась, как к злой девчонке, хотя коротышка ей в матери годилась. Нет, в матери эта женщина не годилась никому. Или же – просто слишком молода была и не готова к испытаниям? Совсем девочкой она прошла через очень страшную смерть и еще более страшное воскрешение, когда месяцами даже мочиться больно невыносимо, – кто вообще к такому готов? Циана никогда не говорила с дочерью по душам, а вот Ава кое-что рассказывала. Дельфина насмотрелась всякого, представляла, что было с матерью Теора после его рождения. У иных женщин тело загнивает изнутри. Обычно им уже не помочь, но Хона совершила невозможное, ужасно этим гордилась и любила попрекать своей помощью. Пусть боги судят Хону за злой язык. А Тина с тех пор боится только пыток…
Ее мысли Тина, видно, угадала, и напомнила:
– Прямо сейчас его там не просто убивают. Когда Мара держит за руку, но не забирает, – это очень страшно, уж я-то знаю… Дельфина, он любит тебя, как родную сестру, кто, если не ты? Все можно сделать незаметно. В рейдах и не такое совершают. Поклянешься перед братьями и Алтимаром, что ничего не знаешь о его бегстве. Тебе поверят! Я слишком стара для таких приключений, я не могу. И потом – что сделают со мной, если попадусь? Тебя простят, ты же словно амулет наш. А я не могу. Если даже меня не приговорят к смерти, только к изгнанию – ну что мне делать без Островов? Только в Море утопиться.
“Вот и утопись”, – подумала Дельфина, но вслух произнести не смогла. Она видела ярость толпы. Никакие заслуги не спасут сейчас того, кто вздумает помочь Теору. Что сказать, что ответить? Дельфина подбирала слова.
– Тина, если б даже ему удалось бежать с Островов, идти ему все равно некуда. Для него это хуже смерти.
Старая Жрица протянула ей кинжал, а возражений будто не услышала:
– Возьми, отдашь ему.
Тину было не остановить в бою – не удержать и теперь, когда пришла загребать жар чужими руками. Дельфина с изумлением смотрела на Акулий Зуб Теора.
– Я думала, его уничтожили.
– Позабыли в суматохе, – улыбнулась Тина. – Так и оставили валяться в пыли. Прости меня, Дельфина. Но мне некого больше просить. Я знаю, ты это сделаешь.
– Наэв?
– Что, сестренка?
– Что ты знаешь о дьяволе, которого так боятся регинцы?
Наэв не привык много рассуждать. Он разводит руками:
– Разве я могу знать о богах больше Жрицы? Моя Тэрэсса говорит, что это злой бог, и он может завладеть человеком.
– И навязать ему свою волю, чтобы творил зло?
– Наверное, так. Регинцы не оставляют ему приношений, вот он и вредит им.
Она улыбается:
– Регинцы хитрые. Хорошо, когда есть бог сваленной вины.
– Не мучь себя вопросами, – просит Наэв.
– Брат, что ты знаешь о боге печали?
– Никогда о таком не слышал.