Якубов Олег Александрович
Кабак
В какую тряпку женщина способна превратить мужчину, может объяснить только другой мужчина. Утром, за завтраком, едва глянув на мою хмурую физиономию, Шумский объяснил мне без обиняков:
– Послушай, Игорек. Ваш брак со Смолиной был ничем иным, как ее капризом. Ведь ты, если не считать твоей клинической лени, состоишь из сплошных добродетелей. Впрочем, даже твоя лень – добродетель, потому что делать гадости тебе тоже лень. Поэтому ты спокоен, как египетская пирамида. Ольке надоели вся эта кутерьма и суета с ее бесконечными нервными ухажерами. Она ведь понимала, что ее ждет блестящее будущее, а чтобы «великой актрисе» не отвлекаться на бытовые мелочи, ей нужен был надежный тыл. Да оставь ты этот кефир, лечи подобное подобным, – и Алик придвинул мне бутылку холодного пива. – Уехала – и черт с ней. А приезжала зачем? Склоняла тебя драпать из Союза?
– А ты откуда…
– Тоже мне, бином Ньютона, – перебил меня режиссер. – Знаешь, как сейчас мужиковевреев называют – паровоз. В том смысле, что еврейский паровоз едет и русский вагончик за собой везет. Думаешь, я не понял, зачем она так упорно к тебе рвалась? Выброси все это из головы. Я же тебе говорил, нас ждут великие дела. Пока ты здесь в роль вживался, в Москве произошли события, о которых ты и не ведаешь. Мы еще даже не запустились, а репортаж о съемках уже прошел в программе «Время» по Центральному телевидению. Лично Сергей Георгиевич распорядился (Сергей Георгиевич Лапин был председателем Гостелерадио СССР и о его антагонизме к киношникам ходили легенды). Так что кончай переживать. Ты еще своей Оленьке нос утрешь. Ну что, пошли создавать высокое искусство, – нарочито пафосно заключил он и тут же заботливо спросил: – Или еще пивка хлебнешь?
*
Работа неожиданно увлекла меня настолько, что я забыл обо всем на свете. Когда съемки по какойлибо причине срывались, я психовал, впадал в депрессию, на площадке снова оживал; игнорируя истерики автора сценария, придумывал целые монологи, сцены, реплики. Тем более что режиссер, и сам не очень довольный сценарием, явно поощрял мое творчество. С сыном в тот период я виделся редко, в Москве бывал наездами, встреч с Ольгой теперь избегал сам, и радовался, что она меня не ищет. Одним словом, все было настолько хорошо, что по теории относительности долго продолжаться не могло.
И гром грянул. Наша картина уже была смонтирована и готова к показу худсовету студии, когда мне позвонил Шумский и какимто деревянным, неживым голосом потребовал, чтобы я немедленно приехал к нему домой. Сидя на диване, он раскачивался, как еврей во время молитвы, и чтото бурчал себе под нос. Всегда опрятный и даже щеголеватый, был Шумский небрит, в какойто застиранной ковбойке и старых тренировочных штанах с пузырями на коленях. На столе стояла початая бутылка коньяка. Мое появление вывело его из транса. Обхватив голову руками, он не сказал, а скорее простонал:
– Все пропало. Твоего любимого Куликова выгнали из погранвойск, разжаловали и исключили из партии. В Госкино уже все известно. Мне сказали, что фильм с таким прототипом на экраны выпускать нельзя.
Сраженный этим известием, я рухнул на диван рядом с Аликом, не представляя, как могло такое случиться. Николай, примерный служака, лучший командир лучшей погранзаставы – и разжалован, выгнан, исключен. Немного успокоившись, Шумский рассказал, что на заставе была какаято драка, Куликов избил солдата, кидался на него с ножом. В общем – чудовищная история.
– Я не верю, что Коля мог себе такое позволить. Надо лететь в штаб погранотряда и все выяснить на месте, – брякнул я первое, что мне пришло в голову.
Шумский уставился на меня уже осмысленным трезвым взглядом, потом внезапно расхохотался, расцеловал в обе щеки:
– Какой же ты молодец. Умница! Как я сам до этого не додумался? Конечно, надо лететь и на месте все выяснить. Ты и полетишь, тебя же там теперь каждая собака знает. Конечно, командировку никто не даст. Но у меня есть деньги…
*
Вечерним рейсом я вылетел в Узбекистан, поздней ночью был на месте, устроился в уже знакомом офицерском общежитии – коробка московских конфет избавила меня от лишних формальностей. Утром, за завтраком, подсел за стол к знакомому пограничнику. Он узнал меня сразу и тут же поведал мне печальную историю, что произошла на заставе Куликова. Случилось следующее. На заставу пришло пополнение. В основном ребята из Таджикистана. Вечером они устроили драку, дневальный сообщил командиру. Когда Николай ворвался в казарму и попытался разнять дерущихся, один из них бросился на него с ножом. Капитан нож выбил, заломил озверевшему солдату руки, связал его ремнем и отволок в каптерку, где и запер до утра. Бдительный замполит Зарубин, презрев субординацию, отправил рапорт не в штаб отряда, а сразу в Главное политуправление погранвойск СССР. Он «сигнализировал», что капитан Куликов избил новобранца, угрожал ему ножом, а потом проявил особую жестокость, заперев связанного солдата в неотапливаемом помещении. О том, что избитый капитаном Куликовым бандит во время драки поранил ножом несколько сослуживцев, в рапорте не было сказано ни слова. Расправа над капитаном Куликовым, так же как и повышение в должности и в звании старшего лейтенанта Зарубина, последовали незамедлительно. Встречаться со мной Игорь Зарубин, теперь уже капитан, категорически отказался, о чем мне поведал дневальный. Я не настаивал.
В штабе погранотряда всю эту историю мне нехотя, но подтвердили. Здесь знали Николая как отличного офицера. Я спросил, почему они не заступились за своего офицера.
– Плетью обуха не перешибешь, – обреченно высказался подполковник из штаба.
– Если они отдали своего человека на растерзание, значит мы должны сами добиваться справедливости, – решительно заявил Шумский, когда я, вернувшись, поведал ему эту историю.
Дальше – рутинно и неинтересно. Режиссер Александр Шумский, сменив любимые джинсы и замшевую курточку с бесчисленными блестящими «молниями», облачился в свой лучший костюм с лауреатской медалью на лацкане и отправился по инстанциям. Звонил какимто знакомым генералам и даже побывал в ЦК партии. Через полгода капитана Куликова восстановили в звании и должности, вернули партбилет. Что стало с Зарубиным – не знаю. Кажется, его опять повысили – дерьмо, как известно, не тонет.
На премьере фильма в Доме кино Коля сидел рядом со мной. На его парадном мундире орденов и медалей было побольше, чем у иных штабных генералов. А мне ведь ни словом не обмолвился о своих подвигах, скромник.
*
Набоковское (или довлатовское) «случайность – логика фортуны» сработало еще раз. В главном управлении погранвойск фильм отметили премией, а спустя несколько месяцев Шумский пригласил меня и исполнителя главной роли в ресторан Дома кино.
– Завтра будет указ, – поднял он бокал, наполненный шампанским. – Нам троим присвоено звание заслуженного артиста Республики. – И, не дожидаясь, пока мы придем в себя от ошеломляющей новости, осушил бокал до дна, довольный произведенным эффектом.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
У нас обчистили кассу. Произошло это ближе к обеденному времени, денег было еще немного. За несколько дней до этого пришел на работу новый официант. Интеллигентного вида молодой человек, аспирант, изучает редкие диалекты арабского языка. Свободно владеет английским и французским. Но денег на жизнь катастрофически не хватает. К тому же есть невеста – дело молодое. Поэтому решил в свободное время подрабатывать официантом.
Азиз, как мы считали, для нас просто находка. Паша, в обмен на обещание позаниматься с ним английским, преподал новичку несколько уроков, показал, как надо сервировать стол и, кажется, посвятил еще в некоторые тонкости своего непростого искусства добывания денег. С гостями Азиз общается легко и непринужденно, умеет рассказать про предлагаемое блюдо так аппетитно, что после его рассказа и жареные гвозди деликатесом покажутся. Целую неделю не могли на него нарадоваться.
В пятницу Азиз зашел на кухню, попросил у молодого повара Славика плейер и пятьдесят рублей на полчасика. Объяснил, что должен в метро встретить товарища, который привезет для него деньги, переданные родителями. Плейер нужен, чтобы не скучно было ждать товарища, пятьдесят рублей – спуститься в метро. История выглядела правдоподобно. Почему и не выручить товарища по работе. На выходе из ресторана «товарищ по работе» открыл кассу, что было несложно, забрал наличность – и был таков.
*
В уголовном праве есть такое предостережение: нельзя провоцировать преступление. Но это в теории. Мы в ресторане то и дело создаем соблазны для персонала. Официанты имеют доступ к кассе, повара – к продуктам, кладовщица рассчитывается с поставщиками и какие у них складываются шашни, только им и известно. Даже разнорабочий дядя Леша и тот умудрился оскоромиться. По нескольку раз на дню он, гремя стремянкой, заявляется в зал, меняет лампочки, шумит, имитируя кипучую деятельность. На замечания администратора, что в зале, мол, люди обедают, отвечает снисходительно: «Ничо, они мне не мешают». На вопрос, отчего же лампочки перегорают так быстро, поясняет с неистребимым житомирским акцентом: «ховно китайское, вот и хорят».
Наталья Николаевна произвела нехитрый эксперимент. Приехала в ресторан до начала рабочего дня, села в зале, разложила для отвода глаз бумаги. Дядя Леша, стоя на стремянке, возился все с теми же пресловутыми лампочками. Потом спустился вниз, попросил у директора денег, исчез на часок, вернулся порозовевший, повеселевший. Мурлыча под нос «Червону руту», вкрутил лампочки. Ближе к вечеру настроение у него испортилось, он снова пошел за деньгами. Услышал от директора неприятное для себя, к тому же денег так и не получил. Прихватил купленную на ресторанные деньги электродрель. Больше мы его не видели.
*
К концу месяца обнаружились долговые счета. Задолжал наш постоянный гость Русланчик. Впрочем, этим именем он позволял себя называть только девицам, неизменно его окружавшим. От официантов требовал почтительного обращения «князь». Обслуживал «князя» неизменно официант Дима. На мои замечания по поводу долгов ответил флегматично и не совсем по существу:
– Он же князь, к тому же постоянно к нам ходит. Куда он денется – отдаст.
Угрозу вычесть долг из зарплаты Дима выслушал спокойно. В обед «князь» явился снова. Его сопровождали две визгливые размалеванные девицы в таких коротких юбках, что отсутствие этой детали туалета было бы незамеченным. Дима бросился навстречу с улыбкой, усадил гостей за лучший столик, подал меню, отошел в сторонку. Через минуту в зале послышался пронзительный свист – это «князь» подзывал официанта. Еще через несколько минут, сгибаясь под тяжестью подноса, Дима расставлял тарелки, бутылки. Потом взял на мангале блюдо с нежными, хорошо прожаренными золотистого цвета ребрышками ягненка, поставил его прямо перед Русланчиком. Урча, как голодный пес, этот явно не аристократического происхождения субъект накинулся на баранину. Жир стекал у него по подбородку, он утер его краем скатерти. Обглоданные ребра ягненка кидал себе под ноги, прямо на пол. Засаленной рукой обхватил сидящую рядом девицу. Та поморщилась, но не отстранилась.
Меня корежило от этой сцены, но я стоически решил досмотреть до финала мерзкую постановку. Потом меня позвали к телефону. Когда я вернулся, Дима любовно рассматривал тысячную купюру, полученную «на чай». Счет «князь» опять не оплатил, пообещал – завтра. Утром явился один, хмурый, с черной щетиной на небритом подбородке, потребовал сто пятьдесят водки и бутылку нарзана. Я запретил его обслуживать. Через минуту раздался возмущенный крик:
– Какой еще шеф, я сам – шеф. Тащи водку, а то разнесу ваш сарай вдребезги!
Направляясь к его столу, я понимал, что мне не следует вмешиваться в эту историю – зачем, спрашивается, я плачу зарплату всем этим администраторам, директору? Но злость – плохой советчик, охваченный этим чувством, я был не способен совершать разумные поступки.
Сдерживая себя от ярости, положил перед кавказцем его неоплаченные счета, пояснив скрипучим голосом:
– У вас накопились долги, оплатите сначала эти счета, потом мы вас обслужим.
«Князь», казалось, остолбенел.
– Ты с кем разговариваешь?! – заорал он. – Я богатый человек, я чаевые меньше тысячи не даю твоим халдеям. Тащи водку!
Как ни странно, этот крик меня успокоил. Так визжать может только неуверенный в себе человек.
– Ну раз ты такой богатый, оплатить счет для тебя не проблема… – возразил я ему.
– Ах, так? – взвизгнул он и схватился за телефон.
Через несколько минут у нашего входа взвизгнул тормозами огромный черный джипяра – этакий дом на колесах. В зал ввалился здоровенный детина – видимо, для устрашения прибыло подкрепление.
– Эй ты, – явно обращаясь ко мне, заорал кавказец. – Иди сюда.
И когда я подошел, продолжил с угрозой:
– Мне недавно предложили купить этот ресторан. Я отказался, на хер он мне нужен. Теперь нарочно куплю. А тебя не выгоню, ты здесь швейцаром будешь работать.
– Тебе же хуже, – ответил ему хладнокровно. – Если я здесь буду швейцаром, то и на порог тебя не пущу. Плати по счетам, иначе вызовем милицию. И вообще, не надо пустых разговоров.
Говорил я спокойно, голоса не повышал, но именно эта, мало действующая на других разгулявшихся гостей угроза на сей раз сработала отрезвляюще. Буян расплатился, водку все же снова заказал и выпил и, не оставляя никаких чаевых, хлопнул дверью. На этот раз официант его не провожал.
Через несколько минут Дима стоял возле кассира и чтото канючил. Да, у нас теперь есть кассир, решили, что так надежнее будет. Ольга, дородная матрона бальзаковского возраста, явно благоволила молодым официантампарням, но на сей раз с Димкой была чрезвычайно строга. А когда он отошел, заметила с ухмылкой:
– У Димочки сегодня траур, князь чаевых не оставил, нечего в автоматах просаживать.
Всем нашим было хорошо известно, что каждый заработанный рубль Дима проигрывает на игральных автоматах в соседнем ресторане. Никто не слышал, чтобы ему хоть раз улыбнулась удача, но он с маниакальностью неизлечимого человека продолжал играть. Работать он умел, обслуживал превосходно, чаевыми его не обделяли, так что страсть игрока была постоянно подпитана.
*
– Завтра утром еду на базар, так что буду ближе к обеду, – объявила мне Наталья Николаевна. – Надо бы нашего Стасика проверить. А то он утверждает, что цены на рынке постоянно растут, а я вчера в супермаркете возле дома рыбу и зелень купила дешевле, чем он с рынка привозит. Так что я договорилась с мужем, он отвезет меня на своей машине, и я сама закуп сделаю.
Вернулась Наталья мрачнее тучи. Цены оказались не просто ниже, чем те, которые показывал нам экспедитор Стас, а ниже многократно.
Когдато в самом начале моей ресторанной деятельности премудрый «академик» Юра Рыбаков наставлял меня: «Если экспедитор ворует у тебя на продуктах десять процентов – это нормальный экспедитор, поскольку честных в природе не существует по определению. Но вот если он берет больше десяти процентов, ищи другого, а этого гони сразу. Каждый лишний день его работы – ежедневные убытки». Как и во всем ином, что касалось ресторанов, он оказался абсолютно прав.
Вечером с экспедитором состоялся тяжкий разговор. Для начала мы с Натальей просто положили перед ним накладные, выписанные продавцами. Стас глянул мельком, воззрился на директора, нахально спросил:
– Ну и что? – меня он, вроде, не замечал.
– Как, что? – возмутилась она. – Ты же нас просто обкрадываешь. Такое впечатление, что ты не обычные продукты покупаешь, а сплошные деликатесы. Зелень по тысяче рублей за килограмм – виданное ли дело! Да к тому же расходы на бензин у тебя растут от месяца к месяцу. Пьешь ты этот бензин, что ли?
Стас демонстративно отвернулся от директора, спросил хмуро меня:
– Вы тоже так считаете?
– Что же тут считать, факты говорят сами за себя, – и, кляня себя за мягкотелость, я, признаться, симпатизировал этому человеку, добавил: – Короче, так. Или ты даешь нам твердое слово, что будешь покупать продукты по реальным ценам, или мы расстаемся.
– Значит, расстаемся. – ничуть не колеблясь, заявил Стас. – Посудите сами. У меня жена, ребенок, матери в Молдавию надо денег отправить, за квартиру заплатить. Где на все набрать? Ладно, как говорится, спасибо за все. Поищу себе работу, где платить будут больше. Мне кому ключи от машины отдать?..
*
Пришла беда – отворяй ворота, думалось мне после очередного ЧП. Но я ошибся. Никаких ЧП у нас не происходило, а было просто планомерное воровство, где каждый тащит, что удается, в зависимости от близости к материальным благам. На сей раз «протекло» на складе. Снежана внезапно улетела на Украину, где заболела ее дочь, за которой присматривала бабушка. Наталья Николаевна вынуждена была ее подменять. Через пару дней приехал поставщик, разгрузил упаковки с водой, зеленым горошком, майонезом… Спросил Наталью Николаевну, как, мол, рассчитываться будем.
– Деньгами, как же еще? – ответила она рассеянно, занятая подсчетами коробок и упаковок с продуктами.
– А, ну понятно. А то ведь Снежаночка уехала и никаких указаний не оставила. А мы ей либо деньгами «откат» оставляли, либо продуктами, в зависимости от ее пожеланий. Так что, как скажете, деньгами так деньгами, – и он протянул опешившей директрисе несколько купюр.
*
Еще во времена Сан Саныча первого ктото привел к нам в ресторан восемнадцатилетнего оборванца. Маленькому и тщедушному, ему и четырнадцатьто лет можно было дать с трудом. Славик поступил на обучение к Сан Санычу. Чистил картошку, перебирал и мыл овощи, выполнял ту рутинную работу, которой чурались повара, но без которой на кухне было не обойтись. Получал соответствующую своей квалификации, вернее отсутствию таковой, мизерную оплату, которой был на первых порах чрезвычайно доволен. Физиономия его округлилась, он приоделся, выглядел молодцом.
Потом забастовал, заявил Сан Санычу, что вообщето хотел бы стать космонавтом, а тут – грязная картошка да моркошка. Наставник засопел сердито, вытащил брючный ремень и поотцовски выбил из Славика космическую дурь. Урок пошел впрок, к тому же Сан Саныч и сам изменил тактику, стал делиться со Славиком секретами своего мастерства. Когда Сан Саныч окончательно «заболел» и ушел от нас, его ученик по безвыходности занял место повара. Кстати сказать, справлялся совсем неплохо.
Он очень изменился. Приобрел степенные манеры, в голосе появились уверенные и даже повелительные нотки, вроде и ростом стал повыше. От старших по возрасту поваров терпел обращение «Славик», от официантов требовал, чтобы его называли «Вячеслав». Они уступали, но произносили его полное имя всегда с какимито издевательскими интонациями. Как им это удавалось, даже я, бывший актер, не мог взять в толк. На день рождения я подарил ему свою кожаную куртку. Он ею очень гордился, с сожалением снял только с наступлением летней жары. Потом Славик влюбился.
Надо сказать, что ресторанные романы – особая часть жизни большинства тех, кто здесь работает. И если длиннющий телесериал «СантаБарбара» в итоге все же закончился, то ресторанные «мыльные оперы» не заканчиваются никогда.
Избранницей Славика стала официантка Олеся. Точная копия куклы Барби, она и глупа была, как кукла. Гости ее не жаловали, обслуживала она лениво, на просьбы чтонибудь посоветовать, отвечала односложно:
– Смотрите меню, там все написано.
Даже на комплименты и обидные замечания не улыбалась и не сердилась, проявляя тупое равнодушие.
Роман Славика с Олесей приобрел особую интригующую остроту, потому что у влюбленного был соперник. Молодой повар Витя, прошедший когдато обучение и стажировку в известнейшем московском ресторане «Пушкин», тоже оказывал «Барби» знаки внимания. Оба влюбленных прокладывали путь к сердцу избранницы через желудок. Работая одну смену в европейском зале, а другую – в японском, Олеся равномерно дарила благосклонность обоим молодым людям. Весь ресторан внимательно следил за развитием событий.
Пользуясь, как говорится, служебным положением, повара старались изо всех сил, демонстрируя чудеса кулинарного искусства. Олеся перестала есть за общим столом с персоналом. Да и зачем? Славик тащил специально приготовленные замысловатые горячие ролы, которые она обожала и поглощала в несоответствующем ее комплекции количестве. Витя, великолепно готовящий яблочные и вишневые штрудели, песочные пирожные, угощал любимую десертом. Понятно, что все это делалось тайком от администрации, пока история не получила печальное завершение.
Влюбленные и ослепленные своим чувством рыцари, решили выяснить отношения между собой. Ночью, после смены, они сначала вели «толковище», почти нашли общий язык и какойто невнятный компромисс. Решили это дело обмыть. Сначала тащили из японского зала доступное для Славика японское пиво и сливовое вино, потом, разгоряченные и потерявшие всякие ориентиры, умудрились открыть замок склада и перешли к более крепким напиткам. Сохраняя остатки порядочности, сбегали в магазин и купили немудрящую закусь – сырки, чипсы. «И все хорошее в себе доистребили», как пел гениальный и незабвенный Владимир Семенович Высоцкий. Позабыв о примирении, каждый схватил на своей кухне по ножу. К счастью, в ход свой профессиональный инструментарий не пустили. Вцепились друг другу в глотки, разбили носы, зачемто выломали дверь в женском туалете. Ристалище проходило в вестибюле. За собой они оставили перепачканные кровью кресла и диван, на полу – пустые бутылки и обрывки от упаковок, одним словом, неопровержимые следы современной дуэли.
Каялись оба истово, в сторону Олеськи клялись, помоему, неискренне, больше не глядеть. Через месяц Славик хмуро выразил желание поговорить со мной тетатет. Заявил, что уходит, потому что ему в другом ресторане предложили зарплату в четыре раза больше. Горделиво, но получилось довольно смешно, вздернул подбородок, сказал, что ценит добро и, будучи честным человеком, о своем уходе предупреждает заранее.
Я пытался его отговорить. Убеждал, что человек и специалист он еще совсем молодой, зарплата, которую ему сулят, скорее всего, просто замануха и его наверняка обманут. Все было тщетно.
Через полгода одна из сердобольных поварих попросила меня поговорить со Славиком, сам он ко мне подойти постеснялся. Передо мной предстал тот самый паренек, которого я два года назад увидел впервые – оборванный, грязный, с затравленным взглядом. Пророчил я ему, как выяснилось, истину. Его обманули. Проработав три месяца, он не только не получил ни копейки, но был изгнан в толчки, так как пытался «права качать». Перебивался случайными заработками, ночевал у знакомых, летом перебрался на садовую скамейку в парке, замерзая с наступлением осени, явился к нам. Я сжалился над бедолагой, взял его на работу.
Потрясенный моим благородством, Славик расплакался, обещал трудиться не покладая рук. Слово свое он поначалу держал. Потом вернулась из отпуска Олеся. Их роман вспыхнул с новой силой.
Когда он подарил ей колечко и зимние сапожки, я понял – жди беды. Так и случилось. Славик вытащил из ресторана восемь килограммов продуктов, все дорогостоящие, и продал их в одном из ресторанов неподалеку. Уличенный в этом, скрылся. Больше я его никогда не видел.
*
Наталья Николаевна пригласила меня к себе домой, на пельмени.
– Хоть домашненького поешь, – добавила она, хотя все реже и реже обращалась ко мне на «ты».
Горькими оказались те пельмени. Когда мы насытились и собирались с ее мужем выйти на балкон покурить, она решительно объявила супругу:
– Побудь в другой комнате, нам с Игорем надо поговорить.
Видимо, заранее предупрежденный, он безропотно удалился.
– Я так больше не могу! – и Наташа расплакалась. – Это не кабак, как ты говоришь, а какойто бардак. Повара и официанты пьют, воруют продукты, обманывают посетителей. По ночам, особенно после банкетов, целые оргии устраивают. Недавно, мне рассказали, девчонки голые на столах плясали, а мальчишки поливали их шампанским. А после тянули жребий, кто с кем спать ляжет. Чтобы, значит, все у них посправедливому было. Кассир вместе с администраторами наловчились отменять счета и попросту кладут деньги в карман. Бармены таскают из магазина «левую» безакцизную водку, разбавляют коньяк. Это уже не шутки, если попадутся проверяющим, штрафом не отделаемся. Ты заметил, как часто я меняю барменов. Да что толку, одного уволишь, на смену ему точно такой же приходит. Складывается впечатление, что друг другу передают эту эстафету. Даже посудомойщицы и те тащат домой посуду, ложки, вилки, стиральный порошок, моющие средства и вафельные полотенца… Я не могу за всем этим уследить. У меня ни рук, ни глаз не хватает. То, что вижу, стараюсь исправить, даже тебе не всегда говорю – стыдно. Но я не справляюсь. Мне надо уходить. Ты рассчитываешь, что я контролирую все, что у нас происходит. А они обводят меня, как девчонку.
– Послушай, Игорь. Я твердо все решила. Мне нужно уходить, – решительно повторила она после долгой паузы. – Не возражай, это в твоих интересах. Тебе нужен опытный директор. Такой, который знает ресторанный бизнес, экономику, умеет контролировать технологический процесс. Спасибо тебе, конечно, ты и меня, и всю нашу семью выручил, когда взял меня на работу. Но я хочу остаться порядочным человеком и именно поэтому должна уйти, – твердо заключила эта женщина, достойная всякого уважения.
Возвращаясь от Натальи, я вспомнил, как в конце первого месяца своей работы она сдавала отчет в бухгалтерии. Главбух, пожилая женщина, всю жизнь проработавшая в общепите, проверив директора, восхитилась:
– Поздравляю, Наталья Николаевна. У вас недостача – пять рублей. Такого даже я не припомню. Это, считайте, в плюсе.
Наталья нахмурилась, сказала, что быть такого не может. Потребовала от бухгалтера все перепроверить. Та наотрез отказывалась искать злосчастные пять рублей, на которые нынче и спичек не купишь. Директор настаивала. Перепроверка документов заняла больше двух часов. Пять рублей нашлись.
Ну где я еще найду такую?..
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Сначала разрушили Берлинскую стену. Потом, что казалось невероятным, приказала долго жить направляющая и мобилизующая все силы и помыслы населения шестой части земной тверди – КПСС. Какието хулиганы, впрочем, теперь уже точно известно, какие именно, заперли в черноморском Форосе законно назначенного президента СССР, поотключали ему все телефоны, в итоге под конвоем привезли в столицу и заставили отречься от коммунистического и государственного престола. Безвольный демагог, мечтатель и фантазер, подобно книжному персонажу Васисуалию Лоханкину, наш бывший кормчий воспринял отречение от должности и сопутствующих ей льгот и привилегий стоически и философски – значит, так надо.
Дальше события закрутились быстрее, чем разноцветные камешки в детской трубочкекалейдоскопе. На несколько часов власть захватил ГКЧП, после чего самозванцев определили в «уютные» камеры «Матросской тишины». Временщик – председатель КГБ Бакатин подарил американскому послу документацию о сверхсекретной системе подслушивания в здании посольства США в Москве. Складывалось такое впечатление, что Бакатина из МВД в КГБ перевели с однойединственной целью: раскрыть секрет некогда могущественной организации, которая десятилетия держала в страхе чуть не полмира. Американский дипломат от такого небывалого в истории спецслужб подарка ошалел, но принял, не забыв при этом заметить, что подарок советской стороны его государство ни к чему не обязывает.
Чем дальше, тем стремительнее развивались события. В декабре девяносто первого семеро мужиков пробрались тайно в непролазную Беловежскую пущу. Медведи в зимней берлоге, как известно, впадают в спячку. Эти же разгулялись вселенски. Под перцовочку либо горилку, охраняемые особым спецподразделением (каждому бойцу преломить кости человеческие, что сухариком хрустнуть), эти семеро простым росчерком пера уничтожили огромное государство.
С самого детства я слышал, что наш Союз Советских Республик – есть нерушимое братство. Семеро «медведей», представляющих всего три союзные республики, положили с прибором на двенадцать остальных братьев и сестер. Не проводя референдума, поскольку мнение такого быдла, которым им представлялся народ, их не интересовало, ни оповестив ни одну из международных организаций, включая ООН, эта «великолепная семерка» вторглась в судьбы, жизнь, само существование сотен миллионов людей. Совесть их при этом оставалась кристально чистой, поскольку так и не получила применения. Потом много еще чего случилось.
По Москве, как автобусы, передвигались танки, обстреливали Белый дом и телевизионный центр в Останкино, лилась кровь, гибли люди. А политики, взобравшись на баррикады, кричали в микрофоны, мегафоны и просто самодельные рупоры – каждый свое.
В итоге всех перекричал самый габаритный, колоритный и зычный из них, преодолевший нелегкий номенклатурный путь от Уральского хребта до белокаменной. Взобравшись на политический олимп, он отряхнул со своих ног коммунистический прах, демонстративно вышвырнул партбилет и принялся за возделывание демократии, решительно выкорчевывая мешавшие ему «сорняки».
*
Борис Николаевич был фигурой эксцентричной. Возглавив партийцев Москвы, он однажды ранним утром, правда, все же прихватив телохранителей, отправился на отдаленный захолустный рынок. Да не рынок даже в полном понимании слова, а так – три торговки, две морковки. Взгромоздившись на какоето возвышение, громовым голосом провозгласил: «Товарищи! Я – первый секретарь Московского городского комитета коммунистической партии Советского Союза Борис Николаевич Ельцин!» Был погожий воскресный день. Домохозяек и любителей утреннего пива на рынке было достаточно. Они собрались послушать импозантного, с благородной сединой, мужчину.
– Ну что, товарищи, – обратился к толпе оратор. – Как цены, не жмут?
Поскольку мы, люди простые, искренне полагаем, что дешевыми могут быть только бесплатные продукты (конечно, лучше если б за них еще и приплачивали), то толпа, мгновенно признав в заклятом коммунисте барина, дружно изображая возмущение, загудела:
– Жмут, родненький, как же им не жать, батюшка. Не напасешься на мироедов. Надо бы их к ногтю.
Борис Николаевич, окруженный доброхотами, немедленно отправился прижимать к ногтю означенных мироедов.
В хлебной палатке, сверкая металлическими зубами, первого коммуниста Москвы, вытянувшись по стойке «смирно», приветствовал пожилой мужик с черной перчаткой, натянутой на протез руки.
Промыкавшись два года по госпиталям, израненый солдатпехотинец вернулся в родную Москву. Власти выделили ему на рынке площадку, на которой он соорудил дощатую палатку, где фронтовик стал продавать по карточкам хлеб, крупы, сахар. Так он и стал одновременно заведующим, продавцом и даже грузчиком этой торговой точки. Ослепительная улыбка бывшему фронтовику не помогла. Ельцин набросился на него с упреками за ограниченный ассортимент, обвинив, что тотде самолично наносит непосредственный урон здоровью горожан. И даже обвинил в саботаже. Толпа сочувствовала молча – ветеранафронтовика в районе хорошо знали и уважали за добрый нрав да еще за то, что благодаря его стараниям хлеб в палатку привозили каждый день дважды и даже вечером можно было купить свежую теплую булку.
