Владислав Михайлович Попов
Князь тараканов
– Здравствуйте, дорогие зрители и слушатели. Специально для вас и вашего богоугодного заведения всего один раз выступает знаменитый артист больших и малых театров, член РСДРП, князь Тараканов!
Я затянул, увертываясь от громилы, «Смело, товарищи, в ногу. Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу грудью проложим себе!»
Салочки – замечательная игра! Можно играть и днем и ночью. Медсестра тоже захотела побегать. Пришлось перейти на плясовую. «Барыня, барыня! Барыня, сударыня!» Бег по палате стал быстрее. Я начал скакать, распевая «Эх, яблочко! Куда ты катишься!» Пел не долго. В палату прибежал еще один охранник. Он вступил в игру неожиданно, не спросив у меня разрешения. Он засалил меня подло, в спину, врезав со всего маху кулаком. Меня повалили на пол. Придавили коленом. Пришлось замолчать. Зачем все это я устроил? Зачем этот нелепый спектакль? И тут я понял зачем. В окно серебряным дождем откуда-то с третьего этажа полилась нежная тихая песня: «Брудер майн, брудер майн…» Раньше веселее голоса я не слышал, теперь он был печальнее похоронного марша. Голос прерывался рыданиями, но продолжал … «мин херц Тристан…» Я собрал все силы и прокричал, даже не пытаясь вспомнить арию: « Изольда! Жди меня! Одна жизнь, одна смерть!» Я потерял сознание с чувством выполненного долга.
7
Утро влетело в окно веселым теплым ветерком. Я проснулся. Солнечные зайчики скакали по всей палате. За решеткой шелестела листва, щебетали птицы. Казалось, еще чуть-чуть чуть и зазвучит вальс Шопена. Но сейчас не время для благодушия. Я вымел прочь все это розовое настроение из головы. С мрачной решимостью я ждал завтрака. Только приведите меня в общую столовую. Ночной волчий концерт покажется вам милой шалостью. Я вам устрою бунт по случаю гнилого борща, метание тарелок, охоту на повара. Вы у меня получите восстание на броненосце «Потемкин». Точно получите! Ночь показала, что люди созрели для большого общего действия! Вместе даже психи – страшная сила. Я свергну с этой силой власть в больнице и вырвусь с Авророй на свободу!
Дверь открылась. Вошла медсестра. Не та, что была вчера, но лицо все тоже бульдожье. Специальная порода для психбольниц? Где их разводят? За ней выросли два мордоворота, тоже незнакомые. «Новая смена», – догадался я. Медсестра прошествовала с подносом к моей тумбочке. Один громила сопровождал ее, другой остался в дверях. Передо мной поставили алюминиевую миску с какой-то похлебкой и алюминиевую кружку с водой. Гопля! Общий завтрак отменяется, а с ним и восстание на броненосце «Потемкин». Все пропало! «Человек предполагает, а Бог располагает», – как говорила няня, когда я хотел варенье, а мне приносили пюре. В замешательстве я поводил ложкой в жиже, которую мне представили как рагу. Медсестра повернулась к двери. План родился молниеносно. Это был даже не план, а порыв отчаяния.
– Что это за отрава?! Я эту гадость есть не буду! Меня от нее тошнит! Зовите вашего главного врача! Иначе я объявлю голодовку! Вы получите мой труп с судебным иском, а не выздоровление клиента!
Речь произвела впечатление. Медсестра на секунду остановилась, затем, не говоря ни слова, вышла.
Я ринулся к подушке, вытащил из нее снотворные пилюли и высыпал их большей частью в похлебку, а остаток в кружку с водой. Оставалось ждать и надеяться. Я ждал и надеялся, размешивая по очереди содержимое тарелки и кружки. Шанс есть. Малюсенький, но есть. Шанс, что Вульф придет. Что придет именно тогда, когда растворятся таблетки. Не придет Вульф, придумаю что-нибудь еще. Не знаю что, но придумаю. Обязательно придумаю. Обязан придумать. Обязан. Вошел Вульф. Я еле скрыл свою радость от его появления. Чего не скажешь о Вульфе. Он был крайне раздосадован. Вместо «доброе утро» он сразу начал говорить гадости и угрозы:
– А, вы, оказывается, злостный нарушитель спокойствия! Знаете, что у нас бывает со злостными нарушителями?
– Мое спокойствие целиком и полностью зависит от хорошего со мной обращения. Конкретно сейчас, от хорошего завтрака, а так же обеда и ужина, – парировал я. – Меня, что всегда будут кормить этими тюремными помоями?
Тарелка с похлебкой звякнула об стол от моего удара. – Моя семья платит достаточно за мое содержание, чтобы на столе у меня была приличная еда! За такие деньги мне фазанов можно приносить хоть каждый день!
– Фазаны для вас слишком тяжелая пища. Тяжелая пища вам противопоказана, она делает вас слишком нервным. Вам дают диетическое питание. Оно гораздо полезнее.
Я пошел в атаку. Все. Или пан, или пропал.
– А вы сами пробовали ваше полезное питание?! Пробовали? Оно отвратительно.
– Я полагаюсь на повара.
– Нет, вы попробуйте! Попробуйте прямо сейчас! Вы же ученый. Причем, настоящий. Вы не можете полагаться на чужое мнение, а только на личный опыт.
Грубая лесть сделала свое дело. Вульф засомневался. Уступить пациенту или не уступить? Показать твердость или объективность и великодушие?
– Ну, хорошо.
Он взялся за тарелку и брезгливо поднес ложку ко рту. Я жадно следил за ним. После первой пробы Вульф поспешил вынести вердикт.
– Вполне съедобно. Не вижу оснований для ваших претензий.
Одна ложка. Сколько в ней снотворного? Совершенно не достаточно даже для такой тщедушной особи, как Вульф.
– Съедобно?! – возмутился я. – Вы смеетесь надо мной?! Профессор, а давайте так: если вы съедите эту порцию целиком, то я все лечение буду тих и спокоен. Не издам ни единого возгласа возмущения. Вы не услышите от меня ни одной жалобы. Но если вы не сможете это съесть, то мой рацион будет улучшен. Согласны? Это отличный договор.
Вульф сделал шаг назад. Я испугался. Может я был слишком напорист? План провалится даже не начав исполняться.
– Профессор, разве я много прошу?!
Вульф пристально посмотрел на меня, словно пытался понять, что я задумал. От таких пронзительных взглядов у меня давно имелась отличная защита. Я состряпал максимально глупое выражение лица. В этом я был непревзойденный мастер. О пользе глупости я узнал раньше, чем прочитал Эразма Ротердамского. В гимназии о мою тупость разбилась не одна учительская атака.
Вульф заглотил наживку:
– Вы даете слово дворянина, что больше я вас не услышу?
– Да. Клянусь честью.
Доктор с торжественным видом приступил к похлебке. Диетическое питание явно не доставляло ему удовольствие, но он мужественно давился ради благой цели. В конце концов, он начал запивать водой каждую проглоченную ложку. Медсестра и санитары с сочувствием смотрели на шефа. Я – со злорадным возбуждением. Мне повезло, доктор оказался волевым человеком. На стол он поставил пустую тарелку.
– Отличное рагу, – еле сдерживая тошноту, уверил он меня. – Что ж теперь ваша очередь выполнять условия договора.
– Я восхищен, профессор. У меня последняя просьба: мы можем поговорить тет-а-тет? Мне очень нужно кое-что вам рассказать.
– У меня нет времени.
– Профессор, пожалуйста. Это ненадолго, но это очень важно. Это поможет в моем лечении.
– Я сам знаю, что поможет, а что не поможет. Все. Я и так потратил на вас слишком много времени, – упрямился Вульф.
Пришлось прибегнуть к испытанному средству:
– Профессор, я не говорил об этом даже с Фрейдом. Хотя он изо всех сил пытался узнать мою тайну. Тайну моей семьи. Я не верил ему. Но вы другое дело. Я узнал вас, как человека слова. Вам я могу доверять. Буквально на два слова. Вы не пожалеете.
Тщеславие и жажда первенства сделали свое дело. Вульф одним кивком головы дал согласие меня выслушать.
– Только, пожалуйста, один на один, – взмолился я искренне. – А то я стесняюсь. А еще лучше у вас в кабинете. Там, среди книг, в кабинетной тиши мне будет легче сделать признание. А потом я сам пойду в процедурный кабинет. Вашим санитарам не придется меня тащить туда силой.
Доктор зевнул и нетерпеливо махнул рукой.
– Хорошо. Пройдемте.
– А еще позвольте взять на процедуры мою свинку?
В коридоре он назидательно выговаривал медсестре:
– Видите, что можно добиться терпением и простой вежливостью? И не нужно всякий раз прибегать к силе.
Дойдя до кабинета, он попросил принести себе кофе.
– Так о чем вы хотели поговорить со мной? Вульф устало плюхнулся в кресло. « О чем с тобой поговорить? А черт его знает, о чем с тобой поговорить! Ишь, какой общительный », – я лихорадочно перебирал варианты, чем занять доктора, пока он не уснет.
– Я, профессор, вот по какому вопросу…
– Ну, же…
« Господи, по какому я вопросу?! Ну, засыпай же, Франкенштейн проклятый!»
– Как вам сказать…
– Скажите прямо. Мое терпение заканчивается. Если вы еще хоть минуту так промычите, то отправитесь на сеанс электротерапии прямо сейчас.
Это обещание быстро привело меня в чувство. Посиделки на электрическом стуле больше в мои планы не входили.
– Об этом я и хотел поговорить. Вы, профессор, вчера так интересно рассказывали про область мозга, которая отвечает за речь. Я подумал, а может, есть такое место в мозгу, которое того, управляет удовольствиями. Как вы думаете? Я хотел попросить…
Вошел санитар, принес кофе. Вульф приказал жестом мне заткнуться и обратился к этой горилле:
– Зайдите через пять минут. Отведете пациента на электротерапию.
Затем он снова повернулся ко мне, сонно хлопая глазками.
– Так о чем вы? Продолжайте. У вас пять минут.
«Без тебя знаю, что у меня пять минут! Что же ты не засыпаешь?» Глядя, как Вульф отхлебывает бодрящий кофе, я начал снова впадать в панику.
– Я о том, профессор, что может быть вы с помощью вашей чудо-машины возбудите мою зону удовольствия? Я, видите ли, в своей жизни никогда так настоящего удовольствия и не испытал. Об этом трудно признаться. Я даже Фрейду не говорил. Сексуальное удовольствие прошло мимо меня. Может, до того, как вы вылечите меня от эпилепсии, проведете один сеанс…
– Вы хотите сказать, – Вульф, зараза, даже приободрился от такой темы, – что желаете получить с помощью моей машины … оргазм?!
– Ну, да.
– Вы идиот. Я не знаю никакой зоны удовольствия. И не знаю, как ее найти. Хотя, если вы согласны на вскрытие вашей черепной коробки, то я готов ее поискать. Не обещаю, что найду, но обещаю, что очень постараюсь. Ха-ха.
– Вскрытие черепной коробки? Боюсь, это слишком высокая плата за удовольствие. А, может, сделаем по-другому. Доктор Фрейд говорил про эрогенные зоны на теле. Если их того… электричеством? Только ток сделать послабее…
– Фрейд, Фрейд. Заладили со своим Фрейдом…
Вульф наконец понял, что засыпает, и с удивлением посмотрел на чашку кофе.
– Ваш Фрейд –шарлатан.
На этих словах он и уснул, обмякнув в своем шикарном кожаном кресле.
Действовать нужно было стремительно. С минуты на минуту явятся санитары. Надо поменяться с доктором Франкенштейном одеждой, найти ключи от палат, порыться в картотеке и узнать, где держат Аврору. Я заметался по кабинету, начал вскрывать подряд все ящики. Но там было столько папок и бумаг, что рыться в них пришлось бы вечность. Тогда я ринулся к доктору. Обшарил карманы, но ключей от палат нигде не нашлось. Зато были два маленьких ключика, которые подходили к ящику стола и маленькому сейфу в ящике стола. В сейфе лежали флорины. Наверняка это плата за мое неудачное лечение, подумал я, и с чистой совестью взял их. Я же уйду из больницы, за что же деньги? Шандор обрадуется, когда я ему верну всю сумму. Карманов, куда можно сунуть деньги, у меня не нашлось. Попытался раздеть Вульфа. Снял с него с грехом пополам халат. Понял, что в доктора переодеться не выйдет. Халат слишком мал. Снял свою долгополую смирительную сорочку с длинными, как у боярских шуб, рукавами и завязками на спине. Остался, в чем мать родила. Сорочка на Вульфа налезала с трудом. Вялые руки сонного человека не попадали в рукава. Я дергал докторишку с остервенением, он несколько раз ударился головой о свой прекрасный дубовый стол. Но проснуться после такой дозы не возможно. Время утекало катастрофически. Да, бог с ними, с завязками! Стянул на спине рукава и хватит! Пора подумать, что делать с тем, кто войдет. Я стал искать, чем оглушить гостя. Классического орудия убийства – тяжелого пресс-папье – не было. Императорского канделябра тоже. Стул неприподъемный, лампа легкая. Мой взгляд заметался по комнате в поисках нужного орудия. Безрезультатно. В отчаянии я тупо уставился на дверь, которая вот-вот откроется. Я знаю, что будет дальше. Стук в дверь. Входят санитары. Видят меня, доктора. Меня ловят. Сажают на электрический стул. Включают рубильник. Все, я пропал. Тушите свет.
Свет? Свет! Пожалуй, нас еще рано хоронить.
8
Даже обидно. Никто не оценит мою находчивость. Санитар, когда вошел и увидел меня, долго пытался сформулировать вопрос, почему я голый и почему у меня в руке два провода. Наверно, если бы я ему дал несколько минут подумать, он смог бы спросить, что здесь происходит. Но мне надоело смотреть на его тупое и непонимающее лицо. Я нежно коснулся его проводами. Тушу сильно тряхнуло, она нелепо подергалась и упала на пол. Так громила ничего и не понял. Пару минут назад я разбил люстру, отодрал провод, идущий к ней, от потолка и стены, включил тумблер электричества и стал ждать.
Одежда санитара была в два раза больше, чем мне нужно, но это лучше, чем куцый халатик доктора. К тому же, в его штанах и куртке было множество карманов, куда я распихал деньги. Ключей от палат у санитара не было. Пришлось позвонить в колокольчик. Исполнительная медсестра не заставила себя ждать. Я тоже решил не тянуть время. Через секунду она уже лежала рядом с санитаром. Ключи у нее были. Парочку пришлось связать. Я их так тесно прижал друг к другу, что после того, как они очнутся, должны будут пожениться. В моей смирительной сорочке, без штанов и очков, Вульф уже не походил на чванливого профессора, каким был. Он выглядел, как типичный пациент своей клиники. Я бросил его в кресло каталку, которое предусмотрительно привез для меня санитар, и мы поехали навстречу передовым научным экспериментам. На коленях у него лежала моя тряпичная свинья, что делало Вульфа еще больше похожим на идиота. Я решил не возиться с бумажками и не выяснять в какой палате Аврора. Просто буду открывать все двери на третьем этаже. Но сначала – процедуры, зарядка. Настроение у меня было приподнятое, какое-то головокружение от успехов.
Когда доктор был успешно водружен на «трон Франкенштейна», крепко стянут ремнями и заткнут кляпом, я пожалел, что поблизости нет фотографического аппарата, дабы запечатлеть эту картину. Я бы оставил дагерротип на память. Еще мне было слегка обидно, что доктор получит первый заряд бодрости без сознания. Не будет обмирать от страха в ожидании экзекуции, как я, просить о пощаде. Однако ждать, когда он проснется, у меня не было времени. Я нажал на рычаг. Стрелка на приборе измерения тока дернулась, доктор тоже. Достаточно. Сон, как рукой сняло. Доктор непонимающе вращал выпученными глазами.
– Еще раз здравствуйте, профессор! – поприветствовал я его. – Как вам, удобно? Ремни не жмут? Кляп не туго? Ну, ничего. Потерпите. Ради науки.
Вульф гневно заерзал на своем троне и замычал что-то угрожающее.
– Знаете, профессор, я считаю, что настоящий ученый должен на себе испытать свое изобретение. Вижу, вы со мной согласны. Что ж, приступим. Сейчас вылетит птичка.
Я опустил рычаг. На этот раз сеанс был чуть дольше. Мне самому стало жутковато от потустороннего жужжания электричества и трясущегося в конвульсиях доктора. Рука сама потянулась к рычагу. Вульф облегченно вздохнул.
– Я вижу, профессор, вы потрясены в буквальном смысле слова. Теперь вы понимаете, что чувствуют ваши пациенты. Интересно, от чего эта машина вылечит вас самого? Не знаете, есть в мозгу зона высокомерия? Думаю, за несколько сеансов мы вас избавим от этого недуга.
Я медленно потянулся к рычагу, Вулф что-то замычал.
– Что? Вы уже вылечились? Неужели? Так вас можно показывать на психологическом конгрессе. Можно сделать доклад о вашем чудесном выздоровлении. Вот только выглядите вы как-то непрезентабельно. Слюни пускаете.
Утолив жажду мести, я перешел к делу. Ослабил винт стягивающий кляп и вежливо спросил:
– А теперь, профессор, скажите, в какой палате содержится Аврора Ротшильд?
Но как только Вульф смог говорить, он начал бешено изрыгать проклятия в мой адрес:
– Мерзавец! Шайсен! Как ты смеешь, тупой идиот… я тебя…
– Вы, профессор, еще не выздоровели.
И не возвращая кляпа на место, я щелкнул рубильником. К жужжанию электричества добавилось клацанье Вульфа зубами. Когда я остановил машину, изо рта доктора шла кровавая пена.
– Так в какой палате Аврора Ротшильд?
– Вошемь.
– А?! Не понял?
– Вошемь! Во-шемь!
– Ах, восемь. У вас что-то с дикцией. Я зык прикусили? Как же вы будете выступать на конгрессе?
– Шкотина! Когда ваш поймают, я выжгу вам можг!
– Какой вы, профессор, злой. Неисправимо злой. Но я не теряю надежды вас вылечить. Сейчас я поставлю реле на пять минут, ровно столько, сколько вы сами мне прописали, и пойду по своим делам, а когда вернусь, мы с вами оценим результат. Вам кляп поправить?
Я зашел за спинку трона, затянул ремни с кляпом и снова включил ток. Однако смотреть на конвульсии доктора мне было уже не интересно. Я летел навстречу своей любви.
Но сначала мне навстречу попалась медсестра, она шла по коридору и подозрительно меня разглядывала. Я разволновался, вдруг у нее тоже есть ключи от процедурного кабинета. Не хватало мне преждевременной тревоги по всей больнице. Надо торопиться.
Я отпер дверь с цифрой «8» и игриво прикрыл лицо плюшевой свиньей, как маской.
– Ку-ку!
Не знал, что встреча с любовью может стать для меня страшным ударом. В следующий момент я оглушенный валялся на полу. Рядом со мной упала табуретка. Если бы не свинья, лежал бы я с проломленным черепом. Аврора склонилась надо мной и деловито начала шарить по моим карманам. Я с трудом приподнялся на локте, она снова схватилась за табуретку.
– Аврора! Это же я.
Я снял дурацкую шапку санитара.
– Князь?
Аврора не сдержав радости, бросилась обнимать меня.
– Баронесса, задушите. Какая вы Изольда, вы скорее Кримхильда! Воительница.
– Да, я собралась спасать вас. Решила идти напролом. Я была так растрогана, что вы пришли за мной в больницу.
– Как я мог не придти. Кстати, вы хорошо пели, с чувством. Это, вам.
Я протянул Авроре свинью. Моя воительница посмотрела на меня непонимающе. Под ее удивленным взглядом я разорвал игрушку по швам и достал платье медсестры.
– Немного мятое, но это лучше, чем халат пациентки. Переодевайтесь. Я отвернусь.
– Можете не отворачиваться. Это вам моя маленькая награда за подвиг. Первая.
Мне так много хотелось ей рассказать, но когда она скинула халат, я потерял дар речи. Голова закружилась, но это было не от удара табуреткой. Я упивался представшим зрелищем. Ради этого стоило пройти через любые испытания. На лице Авроры заиграла лукавая улыбка.
Дар речи ко мне вернулся только с последней застегнутой пуговицей на платье.
– У меня для вас еще один сюрприз, – выдохнул я. – Вас этот палач в белом халате пытал током? Можете отыграться.
– А, нет. Я сказалась больной. Попросила отсрочки. Этот чудной старикашка был так мил, что уступил моей просьбе. А что с ним?
– Прямо сейчас он дожаривается на электрическом кресле собственного изобретения. Я устроил ему сеанс ровно такой же, какой он прописал мне. Око за око. Но раз он вас не тронул, останется жить. Думаю, нам пора покинуть этот храм науки. Но перед этим надо сделать одно дело.
– Какое?
– Выпустить волков на свободу.
Я галантно распахнул перед Авророй дверь и вышел вслед за ней. Перед нами стоял полуголый Вульф в смирительном халате, за ним санитар и медсестра, та, которая встретила меня в коридоре. В руках санитара палка с петлей для ловли. Доктора било крупной дрожью, лицо его ежесекундно корежил тик, ноздри свирепо раздувались. Говорил мне отец-покойник: « Нельзя оставлять за спиной раненого зверя. Проверяй и добивай».
– Не ожидали так быстро встретиться, больной? – с трудом, стуча зубами, проговорил доктор.
– Я вижу, процедура пошла вам на пользу. Вы прямо светитесь от счастья.
Из-за угла в конце коридора показался еще один санитар. Это был старый знакомый. Он был в одних трусах и тер место электрического ожога. Я вытащил ключи из кармана и сунул Авроре.
– Открывай палаты. Ключ общий для всего этажа. Беги. Я задержу их.
Доктор понял мой план:
– Чего стоите? Хватайте этих бешеных!
Санитар шагнул в мою сторону. Я встал в боксерскую стойку, предлагая громиле честный поединок. Громила не принял мой благородный вызов и подло бросился на меня с палкой. Увернувшись от петли, я толкнул его что есть сил. Но не сдвинул эту тушу и на пару дюймов. Медсестра рванула за Авророй. Я ловко подставил карге подножку, она растянулась на полу. Надо было пнуть ее для профилактики, но у меня не поднялась нога на женщину. Вот бы где пригодилась моя опасная бритва. Сейчас бы взял эту дуру в заложницы и выиграл время. Но бритва осталась где-то в кабинете. Санитар сменил тактику. Теперь он просто хотел оглушить меня палкой. Попал пару раз, слава богу, не по голове. А то лежал бы я уже на полу, дергая ножками. Однако моя левая рука повисла плеткой. Подоспел второй санитар. Он явно жаждал мести, потому как хотел не столько поймать меня, сколько сразу избить. Двое на одного! Бокс быстро перешел в борьбу на полу. После яростного, но не продолжительного сопротивления, все было кончено. Один громила сидел у меня на спине и выкручивал руку, второй – лупил кулаками по чему попало. Медсестра пыталась надеть мне петлю на шею. Я завыл от боли. Но тут, неожиданно, мою руку отпустили, а через секунду прекратились удары. Раздался визг медсестры. Мое тело взлетело. Затем оно было аккуратно поставлено на ноги. Я оглянулся. Мне улыбался геркулес раза в полтора больше санитаров. В цирке такие гнут подковы. Он не напрягаясь сломал об колено палку для ловли и бросил ее вслед уползающей на карачках медсестре. Вытирая кровь с лиц, и, боязливо пятясь, отступали санитары.
– Первая палата открыта! – весело отрапортовала Аврора. – Держите оборону, иду за подкреплением! Сейчас здесь будет вся стая!
Она издала боевой волчий клич и побежала освобождать заключенных. Ей в ответ грянул по всей больнице страстный вой. Выли из всех дверей. Доктор испуганно поежился.
– Кажется, профессор, вы скоро вернетесь на свой «трон Франкенштейна», – приободрил я его.
– Это бунт. Я вызову полицию! – взвизгнул Вульф.
– Боюсь, к тому времени, когда она приедет, вы уже не сможете ничего ей объяснить. Где там, говорите, находится центр речи?
Доктор и его побитая команда медленно отступали. Мы, соответственно, наступали.
– Так и быть, профессор, не буду вас поджаривать. Бегите со своими недобитками. Бегите. Чего вы ждете?
Оказалось, доктор ждал подмоги. Она действительно пришла в виде еще двух санитаров и двух медсестер.
– А где Куртц и Фриц? – спросил доктор.
– Они бегут из другого корпуса, сейчас будут.
Наше наступление приостановилось. Завязалась драка. Три санитара вцепились в моего соратника, как шавки в медведя. Периодически один из них отлетал, вопя и ругаясь от боли. Со мной бился тот самый санитар, которого я ударил током. Все-таки, какой злопамятный человек. Увидев, что чаша весов склоняется не в нашу пользу, медсестры расхрабрились и стали нападать на нас. Одна улучила момент и вцепилась мне в волосы. Ударить женщину я не мог, пришлось ущипнуть ее за грудь. Она взвизгнула и отступила. Покраснела еще, как будто я ей неприличное предложение сделал. Карга старая, кто тебе его сделает? На ее месте появились две другие. Пришлось отступать. Но отступали мы не долго. За нашими спинами раздался волчий вой в несколько голосов.
– Трое в бой! Один со мной! Открывать палаты второго этажа! – звонко командовала моя воительница.
Свежие силы подоспели вовремя, я совсем стал выдыхаться. Меня чуть было не взяли в плен. Теперь перевес был на нашей стороне. Особой яростью отличался один из вступивших в бой, у него были связаны смирительным халатом руки, но он пинался и кусался за троих. Противник дрогнул, стал отступать, отбиваясь палками. Победа была не за горами. И снова в конце коридора появились санитары. Видимо, те самые Куртц и Фриц, на которых возлагал надежду доктор. Понятно, почему. На их головах красовались шлемы, в руках были дубинки. Тяжеловооруженная пехота по сравнению с нами. Рано я торжествовал победу. Однако Куртц и Фриц не спешили пустить в ход свои дубинки. Пару секунд они постояли в нерешительности, вдруг развернулись и пустились наутек. К нам на всех парах мчалась разъяренная толпа освобожденных пациентов. В рядах противника началась паника. Доктор и его приспешники обратились в беспорядочное бегство. С гиканьем мы бросились в погоню. У самой лестницы пара медсестер и один санитар были настигнуты. Началась стихийная расправа. Из за этого на лестнице образовалась свалка. Это дало фору остальным беглецам. Санитары и медсестры меня не интересовали. Моя цель была доктор. Надо было не дать ему добраться до телефона. Когда мы с геркулесом пробились на второй этаж, было поздно. Доктор успел закрыться в своем кабинете. Причем не просто закрыться, а забаррикадироваться. Так что даже геркулес не смог выломать дверь. Слышно было, как доктор кричит в трубку на оператора, требуя соединить его с полицией. Нельзя было терять ни минуты. Я бросился назад, к своим.
– Сейчас здесь будет полиция! Надо бежать из больницы! Уходите! Бросайте вы этих несчастных. Слышите!
Те, кому была дорога свобода, бросились вниз, те, кому месть была дороже свободы, остались. Картина расправы слегка омрачила мне торжество победы. Однако спасать мучителей от разъяренных мучеников в мои планы не входило. Я искал Аврору. Нашел ее на третьем этаже. В пустом коридоре она делала какие-то невероятные балетные па. Увидев меня, Аврора засмеялась.
– Это танец победы!
Затем она разогналась, взлетела в высоком прыжке и приземлилась прямо передо мной.
– Князь, вы заслужили это, – и одарила меня страстным поцелуем.
– Вы, Аврора, моя звезда пленительного счастья. Кстати, нам пора покинуть место битвы, докторишко успел вызвать полицию. Триумф отпразднуем позже.
9
–
Там, в палате, вы спрашивали, князь, хочу ли я отомстить? Да, хочу. Только не доктору. – Аврора говорила медленно, потягивая Токайское, удобно устроившись на диване. В гостиной Шандора Батори она снова стала томной светской львицей. Куда подевались: боевой кураж, азарт бегства, горящий взор, румяные щеки? Серая униформа медсестры сменилась шикарным шелковым платьем фрау Батори, слегка великоватым, но вполне подходящим. Сама фрау подавала нам кофе на подносе. Она с восторгом выслушала историю наших приключений и была готова, как и ее муж помогать «влюбленным голубкам» и дальше. Шандор находился в приподнятом настроении, особенно после того, как пересчитал деньги, которые вернулись к нему с процентами. Видимо, в сейфе доктора лежали деньги не только за мое лечение. Время от времени Шандор важно поднимал палец и восклицал: «Я же говорил, что свинья принесет удачу!»
–
Я бы хотела отомстить человеку, который упек меня в эту клинику. Моему отцу.
После этих слов недобрая улыбка скользнула по ее прекрасному лицу.
– И поверьте, я знаю, как это сделать.
– Ради тебя я перегрызу горло любому, моя дорогая, – пылко откликнулся я. Некоторая доля в этой пылкости была результатом коньяка (Токай для меня слишком сладкий), но, в целом, я был искренен как никогда.
– Не сомневаюсь в… тебе… мой серый волк.
Я был благодарен ей и за то, что она перешла на «ты», и за лестное сравнение.
– Так вот, – продолжила она,– я попала в клинику, потому что случайно подслушала один очень важный разговор отца. Думаю, именно это стало каплей, переполнившей «чашу его терпения». Я собиралась с ним объясниться раз и навсегда, сказать, что я ухожу из семьи. Ждала этого домашнего тирана в его кабинете. Он вошел вдвоем с тем господином, что был в кафе. Забыла, как его зовут.
– Троцкий! – догадался я.
– Они напряженно о чем-то шептали. Мне стало неловко, и я незаметно отступила за ширму, место, где мой отец … оправляется. У него… а, неважно. Разговор шел не просто о деньгах. О деньгах отец и так говорит постоянно. Речь шла о забастовках на предприятиях отцовских конкурентов. В основном Нобилей. Где-то на юге России. Обязательно через месяц. Не позже. Отец очень интересуется нефтью в последнее время. Но если забастовки не заставят Нобилей остановить добычу нефти, то Троцкий должен предпринять крутые меры, вплоть до грабежа и диверсий. Троцкий назвал это «экспроприациями». Он сказал, что в партии есть специалисты в этом деле, но их сложно переманить на свою сторону. Отец отвечал, что именно поэтому дает столько денег. Еще Троцкий должен попасть в парламент, где должен лоббировать нужные отцу кредиты, военные и прочие заказы. Троцкий сказал, что это легко, так как партия социал-демократов в его руках.
– А ваш отец – хоть и злодей, но человек с размахом, – невольно восхитился Шандор.
– И как мы отомстим твоему отцу? – спросил я и тут же сам ответил, – Я могу сорвать сделку, сообщив о ней своим товарищам по партии. Троцкий врет, что партия в его руках. Там много людей, которые его ненавидят.
– Нет. Мы не просто сорвем сделку. Мы возьмем все себе. Я знаю, когда состоится передача денег.
– Это безумие! – воскликнул Шандор.
– Да. И здесь сидят достаточно безумные люди, чтобы провернуть это! – ответила Аврора.
Совсем недавно я бы придумал тысячу отговорок, чтобы не ввязываться в это дело. Опасная авантюра, серьезные враги. Сама мысль об этом пугала бы меня до колик. Я бы изворачивался, как червяк, а под конец сбежал бы или прикинулся больным, или запил.
Но теперь другое дело – я дрожал от возбуждения, как свора гончих перед охотой. Меня охватила какая-то кровожадная радость.
10
«Т» не пришел на сеанс. Это в двойне досадно, потому что под давлением отца прервала сеансы и «Норма». И даже в тройне, потому что «С» резко регрессировал. Теперь он твердо уверен, что попал в самый центр политического заговора. На все мои вопросы он загадочно улыбался и говорил, что не может раскрыть мне тайну, так как дал слово молчать. На этом фоне «Т», даже со своим последним срывом и припадком, выглядел более здоровым пациентом. Меня, конечно, смущала эта внезапная эпилепсия, о которой он не упоминал до этого ни разу и полное отсутствие сопутствующих ей симптомов. Я надеялся все выяснить, когда придет «Т» с результатами врачебного обследования. «Т» не пришел. Врач, к которому я его направил, сказал, что к нему такой пациент не поступал. Одно из двух: или «Т» отвезли в какую-то другую клинику, или его эпилепсия носит истерический характер. Последнее более чем вероятно. Мы вплотную подошли к разоблачению отца и его роли в ночных кошмарах. Возможно, припадок – это самонаказание за дурные мысли об отце. «Т» винит себя за то, что его родитель попал в больницу и там умер. Надо узнать, происходил ли такой припадок сразу после смерти отца. С другой стороны в болезни есть некоторое оправдание самого себя. «Я тоже болен, меня тоже надо пожалеть», – как бы говорит его припадок. К тому же, эпилепсия –наследственное заболевание, значит контрабандой просачивается очередное обвинение родителю – «я болен из за тебя». Однако, если я прав, и перенос эмоций с фигуры отца на фигуру врача свершился, то «Т» еще вернется на мою кушетку.
