Владислав Михайлович Попов
Князь тараканов
17
«Т» был задумчив и рассеян. Мой вопрос «вспомнил ли он что-нибудь новое о своих отношениях с отцом» был оставлен без ответа. Вместо этого «Т» попытался сменить тему. Он спросил, кто живет этажом ниже. Искусственность и нелепость вопроса только доказывает, что пациент изо всех сил хочет уклониться от обсуждения своих семейных дел. Я сказал, что это моя квартира. Там обычно живет сестра моей жены. После этого «Т» замер на кушетке. Через пару минут я повторил свой вопрос. Равнодушным тоном, видимо старательно отрепетированным, он рассказал про публичную экзекуцию на конюшне. Отец высек его за избиение лошади. «Т» оправдывал отца и удивлялся скорее не его реакции, а своей жестокости. И раньше инцидента и позже, ему всегда было больно смотреть, как кучера стегают лошадей. Это доводило его до слез. В результате выяснения обстоятельств, «Т» вспомнил, что давно мечтал о коне. Считал, что это атрибут настоящего мужчины. Отец был отличным наездником. «Т» завидовал деревенским сверстникам, которые гоняли табуны в степь. Но вместо лихих скачек на него свалились хлопоты по уходу за дорогим подарком. Мать запрещала кататься без сопровождения, а отец заставлял убираться в конюшне. Однажды, когда стойло было только-только убрано, жеребец навалил кучу. Это и послужило поводом для вспышки ярости. Психоанализ знает множество примеров, когда лошадь играет роль заместителя отцовской фигуры или его обязательного атрибута. Ясно, что это была месть отцу. Его символическое избиение. То, что пациент и до и после инцидента не мог видеть, как бьют лошадей, только доказывает его амбивалентные чувства к родителю. Мой анализ пациент воспринял спокойно, без прошлого негодования, задумчиво переваривая сказанное. Я спросил, не было ли еще похожих вспышек ярости. «Т» долго не отвечал. Затем с кушетки послышалось какое-то бормотание. Я не понял, переспросил. Оказалось «Т» в детстве ненавидел жаб и лягушек. Одно время он убивал их без всякой жалости. Специально ходил на пруд, глушил палкой и смотрел, как они всплывают лапками в стороны и «срамным белым брюхом» кверху. «Т» так и сказал, «срамным белым брюхом». То есть ненависть шла об руку с любопытством. Воспоминания у пациента сопровождались рефлекторным сокращением мышц, учащенным дыханием, как будто он воспроизводил свои удары. Былая ненависть вернулась к нему. Еще одно воспоминание: деревенские дети забавлялись тем, что надували лягушек, вставляя соломинку прямо в клоакальное отверстие. Считалось, что если тронешь жабу, то ее бородавки перейдут к тебе. Он не мог без страха и отвращения слушать в детстве сказку про принцессу-лягушку, особенно эпизод, где герой целует лягушку и та превращается в девушку. Однако, он точно помнит, что слушал эту сказку не раз. И зимой и летом. Читала ее молодая няня Груша. Эротический подтекст заметен невооруженным глазом. Вероятно, что «срамное белое брюхо» лягушки и детские забавы указывают на подсмотренную сцену, когда женщина раздвигала ноги перед коитусом. Регулярное требование от няни почитать сказку было завуалированным предложением любви. Няне предназначался сказочный поцелуй. Няня и должна была оказаться перед ним «срамным брюхом кверху». Меня осенила одна догадка. Я спросил у «Т», помнит ли он, когда он охотился» на лягушек? «Т» сказал, что не помнит. Но тут же поправил себя: пруды определенно были во втором имении. Пазл складывается. Любовь к няне, подсмотренная сцена, сказка о принцессе-лягушке, любопытство к лягушачьей анатомии. Затем, исчезновение няни и, в качестве мести за то, что она бросила «Т» – избиение земноводных, как ее «заместителей». История повторится через много лет. «Т» опять предложит простолюдинке, похожей на няню Грушу, сделать ее «царицей» в обмен на поцелуй. Правда, у этой сказки конец оказался печальнее. Снова повисла пауза. Неожиданно «Т» спросил меня, кто я по убеждениям. Не являюсь ли я социал-демократом? Какая прихотливая игра ассоциаций привела его к такому вопросу? Возможно, до него дошли какие-то слухи. Адлер, насколько я знаю, близок к левым кругам. Хотя я настаиваю, на том, чтобы психоанализ стоял над политикой.
18
Ответ доктора меня поразил. Квартира мол его. И нижняя тоже. Он ее купил достаточно давно. Там часто живут его многочисленные родственники. То есть мое секретное задание было передать сверток доктору? Причем сверток с пустой коробкой! Не понимаю. Он тоже в партии? Или просто сочувствующий как я? Мысли путались. А тут еще доктор со своими неуместными вопросами про отца. Причем здесь отец? Я пересказал, что вспомнил про публичную порку в конюшне.
Получается, что? Что я принес сверток, но не отдал его! А ведь доктор делал мне намеки. Что же он прямо меня не спросил? Так я даже пароль не сказал! Какой же я идиот! Убить меня мало. Что? А, понятно.
«Туз» был потрясающий жеребец. Когда его подарили, я чуть с ума не сошел от счастья. Конь благородных кровей, с длиннющей родословной, почти как у отца. Неудивительно, что отец меня чуть не убил из-за него. Как я мечтал ускакать на своем гнедом, куда глаза глядят! До головокружения мечтал. Или хотя бы с деревенской шпаной ходить в ночное. Вместо этого мне было разрешено ездить только по двору и только с конюхом. Позор-то какой.
Хотя с другой стороны, доктор так удивился моему появлению в первый раз. И, вообще, не ждал меня. Да какой он к черту конспиратор. Респектабельный буржуа. Самодовольный, уверенный в себе. С этой своей вечной сигарой. Отец тоже был спокойный, когда меня секли. Стоял, попыхивал. Правда, у него трубка была, а не сигара. Он сохранил хладнокровие, даже когда кровь у меня пошла, и я завизжал, как резаный. Когда маман прибежала вызволять меня, вся растрепанная, с покрасневшим лицом и начала кричать на него по-французски, называть его монстром, он только пыхнул трубкой, но не сказал ни слова. Велел привязать маман к коновязи и собственноручно выстегал ее. К стыду моему у меня, при виде этой сцены, такое волнение поднялось, что брюки испачкались. Не, это доктору знать не обязательно.
Может, спросить профессора напрямую? Наш он или не наш? А если он действительно не наш? Тогда я своих выдам. Но если он не наш, то возвращаемся к первому вопросу: зачем меня к нему посылали? С пустой коробкой!?Может, меня так проверяли? Дали бессмысленный сверток, отправили по первому попавшемуся адресу, а сами следили, выполню или не выполню задание? Вдруг, я в полицию побегу. Очень даже правдоподобная версия.
Профессор продолжал о чем-то разглагольствовать и мешал думать.
А что если меня просто хотели выпроводить из квартиры? Для чего? Да мало ли для чего! Бомбу делать. Курьера с деньгами принять. Какая бомба, какие деньги?! Кто там бомбу может сделать? Они с грехом пополам научились готовым мимеографом пользоваться. А деньги? Деньги они с меня вечно тянут. Тогда что? Что, что? Развлекалась моя прима с этими бандитами, вот что! Сильные, опасные, небось, в эксах участвовали. Как в такими не увлечься?! А я? Рохля, тюфяк, мешок денежный. Подай, принеси и «брысь», когда не нужен! Она же мне своими руками сверток отдавала! Инструкции читала. Желала удачи! Скользкая двуличная тварь! Жаба!
Кажется, я вслух проговорился. Надо следить за собой. Доктор что-то переспрашивает. «Кого я еще ненавидел?» Жаб я ненавидел! Иненавижу! Мерзкие твари. Так бы лупил их и лупил, пока кровь в разные стороны не брызнет! Я выложил доктору все, что вспомнил о лягушках. Господи, о чем он говорит? Разговор о какой-то ерунде. Причем здесь лягушки? Что за мелкотравчатые темы. Тут вопрос, доверять человеку или нет! Как так можно: нагло, в темную использовать человека! Я какой-то наивный Иванушка-дурачок. Я ведь ей руку и сердце… Тут я вспомнил, что в детстве обожал сказку про Ивана-царевича и царевну-лягушку. Кинул ему эту историю, как кость собаке. Пусть грызет, раз нравится.
О, женщины! Имя вам вероломство. Конечно, они любовники. Вот почему она замуж не хотела! Вот почему она холодна со мной все это время, как лягушка. Все сходится. Я тут на кушетке лежу, а она… Она тоже лежит, только на нашей кровати. Раздвинула ноги… Водевиль какой-то получается. Все-таки не может быть. Я превращаюсь в бедного “С”, у которого паранойя на счет жены. Анна не могла так со мной поступить. К тому же, она сознательный член партии. Дело для нее превыше всего. Возвращаемся к началу. Или меня проверяли, или доктор тоже в организации. Неведение и неопределенность ужасны. Это невозможно терпеть. Кто вы доктор? Я плюнул на конспирацию и прямо спросил своего визави, не социалист ли он. Доктор ответил, что нет, и выдал порцию пространных рассуждений. Он не верит, что можно устроить гармоничное общество без насилия и несправедливости. Желание и агрессия – это главные инстинкты человека. Культура может их ограничить, спрятать, но не искоренить. Природу не исправить, по крайней мере, так быстро. Отказ от насилия и несправедливости к одной группе людей вероятно приведет к безудержному насилию в отношении других. Даже сейчас тяжкие культурные запреты ведут к психологическим болезням. Если их увеличить, то плотину, ограждающую человека от его диких инстинктов может прорвать. Он еще что-то вещал, но остальное я пропустил мимо ушей. Мне и этого было достаточно. Он не наш. Значит, мое задание– это все-таки проверка или… Или трое моих товарищей что-то от меня скрывают.
Выйдя от доктора, я снова натолкнулся на странную девицу. Она зашнуровывала ботинок, поставив ногу на стул. На этот раз чулок вообще не было. «Мой отец хочет, что бы доктор научил меня вести себя прилично», – девушка поменяла ногу на стуле. Юбки полезли вверх, открыв белое круглое колено. Кокетка посмотрела на меня в отражение зеркала: «но скромность мне не идет. Как вам кажется?» Я стушевался, схватил шляпу и выскочил за дверь. За спиной раздался смех.
Мы договорились встретиться с Анной в кафе за квартал от библиотеки. Я хотел что-нибудь заказать, но Анна сделала суровое лицо и сказала, что пора работать. Пришлось глотать библиотечную пыль натощак. Набрав по стопке нудной литературы, мы пошли искать место. Я выбрал стол у окна. Анне не понравилось. Видите ли, жизнь за окном будет ее отвлекать. Да, и я тоже. Она оставила меня и пошла искать место более уединенное. С трудом я заставил себя открыть Вандервельде. От первых же строк на меня повеяло такой скукой, что я невольно уставился в окно. Былая гимназическая тоска охватила меня. Я снова чахну над учебником, а за окном весело протекает свободная жизнь. Тут я удачно вспомнил, что не знаю, какого объема должна быть статья. Надо найти Анну и спросить у нее. Я с явным облегчением отбросил книгу и двинулся на поиски. Ее нигде не было. Я обшарил самые тихие закоулки библиотеки, результата – ноль. Подозрения с каждой секундой увеличивались. Она специально бросила меня здесь и скрылась по своим делам! Я пошел в буфет заесть горе и подумать над своим положением. Анна сидела у окна, ела пирожное и листала журнал мод! Я даже не сразу узнал ее. Ни дать ни взять, светская кокотка. Взгляд сосредоточенный, серьезный, какой бывает только у девушек, когда они выбирают платье в магазине. Я готовился сострить на тему неубиваемой женственности, но шутка так и не слетела с моих уст. Фигура, сидевшая за соседним столиком, показалась мне знакомой. Тут до меня дошло, что Анна не просто сосредоточенна, она сосредоточенно слушает разговор соседей. Я вспомнил, где видел эту фигуру. Это был вчерашний молодой человек из ресторана, который сидел с нами рядом! Правда, теперь его собеседником был не солидный старец, а молодой кучерявый парень в поношенном костюме, с неопрятной бородкой. Я застыл, не зная что делать. Тут меня увидела Анна. На долю секунды она была в замешательстве, затем быстро вскочила мне на встречу и, весело щебеча на своем ломанном французском, потащила меня обратно в читальный зал. Ее хватка была железной. Когда мы вышли из буфета, щебет сменился на шипение. Веселая маска была снята, и на меня смотрела рассерженная кобра, готовая к смертельному броску. «Что вы здесь делаете? Вам было сказано, где сидеть и чем заниматься», – она говорила ледяным тоном, от которого можно превратиться в сосульку. Я понял, что сообщать о мотивах своего поступка было бессмысленно. «А вы? А вы что здесь делаете? Кто этот человек? Вы с него глаз не сводите. У вас тайное свидание?», – удивляясь своей смелости, спросил я.
«О чем вы? Какой еще человек? Здесь куча народу. Какое еще свидание? Мне что, кофе нельзя выпить?! Это у вас статья горит, а не у меня. И, вообще, что за подозрения между членами партии? Свидание! У вас, как ее, паранойя. Лечитесь. Сходите к доктору». Она пыталась казаться спокойной, но было видно, что мой вопрос смутил ее. Во мне самом пульсировала злоба, тянуло сказать ей какую-нибудь грубость вроде « не квакай!», но я не успел. «Все мне некогда! Отправляйтесь к своим штудиям. Подумайте лучше, где вы достанете … этот, как его… Вы еще обещали его достать… Что у меня с памятью?…» Моя прима явно забыла текст и все напутала. Мимеограф уже был в наличии, а вот машинки с кириллицей нет. Но ее такие мелочи не заботили и не остановили: «И нечего следить за мной. Оставьте эту низость охранке». Легким движением руки она поправила прическу, вернула на лицо обворожительную улыбку и засеменила обратно к своему пирожному. Все-таки потрясающая актриса.
Я вернулся на свое место, но ни читать, ни писать был не в состоянии. Я стал заниматься своим привычным делом – клясть себя на чем свет стоит. «Зачем я в слух заявил о своих подозрениях? Я выглядел жалко. Тем более я сам не верю, что она мне изменяет. Просто мне не доверяют. Анна прибыла в Вену с каким-то заданием и это задание как-то связано с кучерявым господином. Со мной ее прибытие, увы, никак не связано. Мы чужие люди, она просто меня использовала». За окном сновали прохожие – тоже чужие люди, которых я не знаю, и которые не знают меня. В следующую секунду я понял, что ошибся. На улице замелькали знакомые фигуры. Первым был кучерявый господин из буфета. Когда он скрылся из виду, появилась Анна. Она явно шла по его следу. Я лихорадочно стал собирать книжки в надежде присоединиться к погоне. Библиотекарь, в отличие от меня никуда не торопился: он не спеша заполнил бланк о приёмке, не спеша поставил их на полку и не спеша отдал мне мой билет. Я выскочил на улицу уже без всякой надежды. Ее шляпка и зонтик давно затерялись в толпе.
Вдруг за спиной раздался голос: « Господин Тараканов?» Я чуть не подскочил от испуга. Сердце рухнуло куда-то вниз к печени и там забилось в истерике. Охранка. Нашли. Я повернулся.
– Сергей Константинович?
–Да.
– Рад. Искренне рад нашему знакомству.
19
– С кем имею честь? – промямлил я.
– Чести вы давно не имеете. С тех пор как предали царя и отечество.
Лицо у незнакомца было злое, тон грубый, вид решительный. Перед такими я пасовал сразу.
– Что вы такое несете? Я никого не предавал.
– Полноте, милейший Сергей Константинович. Вы состоите в подпольной организации, имеющей целью свержение нашего самодержавного царя-батюшки, так сказать.
– Ни в какой организации я не состою, тем более, в подпольной. Одно время был членом яхтенного клуба, но и оттуда вышел. Разрешите откланяться, я спешу, – надерзил я скорее не от смелости, а от отчаяния.
– Не разрешаю, – отрубил незнакомец. – Тем более, куда вы спешите? Анны Григорьевны, как вы изволите знать, нет дома. Давайте лучше отобедаем.
– Не имею привычки обедать в компании незнакомцев, – я сопротивлялся по инерции, уже зная, что соглашусь.
– Евстратий Павлович, к вашим услугам. Пройдемте, дорогой Сергей Константинович. Пройдемте.
Мой новый знакомый взял меня под локоть. Я безвольно дал себя увести.
Аппетит у этого Евстратия Павловича был волчий. Ел он жадно, некрасиво и говорил с набитым ртом.
– Вот я из простых людей. Этикету вашего не знаю. Где вилкой, где ложкой есть, не кумекаю. Отец половым служил. Зато такие, как я – опора престола. А вы знатные и богатые, в ресторанах откушиваете, вы, как есть, предатели. Простые темные мещане во главе с Кузьмой Мининым Святую Русь спасли. А всякие там Шереметьевы, Голицыны к самозванцу переметнулись.
Я смотрел с отвращением на это животное, но от страху не мог ничего ему ответить. Есть я тоже не мог, кусок в горло не лез. Меж тем, сосиски исчезли в пасти филлера. Он принялся за кофе.
– Что за дрянь они тут пьют. Тем более в таких маленьких чашках. Разве ж можно напиться? То ли дело у нас чай из самовара. Напился, аж пот прошибает! Красота, благолепие!
Пил он так же отвратительно, как и ел. Громко прихлебывал, так что люди оборачивались. Чашку держал, оттопырив мизинец. Руки у выходца из народа были, в прочем, белые, холеные, как у купчих на картинках.
– Ну, рассказывайте, Сергей Константинович, как вы докатились до жизни такой? Что вы в Вене делаете?
– В Вене я отдыхаю. Занимаюсь самообразованием. Хожу в библиотеку, как вы сами знаете.
– А ну, перестать! – загавкала опора престола.– Перестать мне тут ваньку валять. Я с вами напрямую разговариваю, потому что все знаю.
– Раз вы все знаете…
– Ты, щенок, не в том положении, чтобы со мной в игры играть, – отбросил вежливость филлер. Хочешь, чтоб с тобой, как со Шмидтом, поступили? Удавили в камере. Без суда и следствия? Можно и так. Да я за сутки получу документы на твою выдачу, как опасного преступника.
У меня предательски задрожала коленка под столом.
– Какие у вас дела с этой актрисулькой?! Что вы затеяли?
– Ни…чего. Ни к..к…каких дел, – я начал заикаться.
Лицо Евстратия приблизилось ко мне. Вонь из его рта была невыносима.
– Дурак. Я тебе добра желаю. Она тебя же использует. Понимаешь, ты, дурья твоя голова! Использует.
– У нас с Анной чув…вства…
– Какие чувства?! Историю Морозова знаешь? У Морозова тоже были чувства и тоже с актрисой. Она из него деньги выкачивала. На нужды партии. Ну как есть сходство?! Его нашли мертвым в отеле. Писали, что застрелился. Вранье! Это ж его соратники кокнули! И тебя кокнут.
У меня все внутри рухнуло. Господи, как противно, что этот мерзавец повторяет мои же подозрения. Теперь дрожала не одна коленка, меня трясло всего.
– Я ничего не знаю. Мне ничего не говорят. И денег я… больших не выделяю.
– Вот и правильно, что не даете денег, – Евстратий снова стал вежливым. – Правильно. Вы же князь! Настоящий князь. Хоть только и по папеньке. Зачем вам яшкаться со всякой нечистью? Я вам, Сергей Константинович, помогу. Вы мне поможете, я вам.
Как? – вырвалось у меня.
– А я научу. Вам ничего не говорят? Это значит, не доверяют. Так это… – Евстратий сделал паузу, как в театре, – надо… чтобы доверяли. Сергей Константинович, надо чтобы вам доверяли. Надо сделать им что-то полезное, понимаете? Что вы можете им сделать полезное?
Я понимал, что если отвечу на вопрос, то стану предателем.
– Я обещал найти печатную машинку с русским шрифтом. Но не нашел, – сказал я тихо.
– Господи, ерунда-то какая. Это мы вам в миг организуем.
Тут мне в голову пришла мысль сделать хоть одно доброе дело.
– Одного человека хотят убрать. Он ни в чем не виноват. Помогите ему.
Евстратий тут же встал в стойку, как гончая на охоте. Я рассказал историю про «С». Правда, по-своему. Без подробностей о моей жалкой роли в этом деле. Шпик задал несколько вопросов и быстро заторопился на выход. «Дела-с, Сергей Константинович. Дела-с. По поводу вашего знакомого не беспокойтесь, вмешаемся и разберемся», – уверил меня Евстратий покровительственным тоном, когда мы покинули пивную. Лицо его сияло как начищенный пятак. Так и представляю, как он радостно докладывает обо мне своему начальству.
– Встречаемся завтра в четыре пополудни в церкви Михаила-архангела, – Евстратий протянул мне руку для прощания.
– Почему там? –я пожал его руку с содроганием.
Евстратий ухмыльнулся, отвернул пиджак. На внутренней стороне мелькнул значок со святым Михаилом.
Боже, я пожал руку черносотенцу!
20
Паранойя у «С» эволюционировала неожиданным образом. Теперь у него есть не только преследователи, но и защитники. Настроение его явно поднялось, но доверие ко мне несколько ослабло. Он двигается в сторону вымышленного мира, в котором ему более комфортно. В отличие от него «Т» пришел в крайне тяжелом состоянии. Начал с призывов смерти на свою голову. Это напомнило мне его рассказ, о том, как он хотел покончить с собой, вызвав какого-то солдафона на дуэль. Видимо, его нарцисизм подвергся очередному удару. Всю ночь его мучили кошмары. Впервые, за долгие годы. Он идет по темному коридору, но почему-то среди свисающих корней. Пытается кого-то догнать, какую-ту мелкую тварь. Идет на страшный звук. То ли рычание, то ли плач. Дверь распахивается, он оказывается на вонючей помойке, на скотобойне. На горе из гниющих трупов сидит медведь, рвет тушу свиньи или лошади. Медведь видит «Т», кланяется и зовет присоединиться к трапезе. Затем сажает «Т» себе на спину, в корзину с пирожками. Пирожки тухлые с буквами. Второй кошмар не так насыщен действием, но внушал пациенту просто панический ужас. Именно после него он проснулся в холодном поту. Он снова бежал по коридору. На него смотрели рогатые звери и какие-то чумные люди, с большими глазами. Он был в рубашке, но абсолютно голый снизу. Впереди снова слышит страшные звуки. Вдруг распахивается окно, он видит огромное дерево, а на ветках сидят огромные белые волки. Шесть или семь. Волки застыли и смотрят на него. Он пытается убежать, но ноги не двигаются.
Как обычно, я предложил начать с анализа впечатлений прошедшего дня, так они являются исходным материалом сновидения. «Т» взялся спорить, он де не встречал медведей в Вене ни вчера, ни когда либо, но тут же осекся. У него была неприятная встреча с человеком, который имеет косвенное отношение к медведям. Пользуясь этим открытием, как ключом, «Т» расшифровал свой первый кошмар. Образы были нанизаны на страх к этому человеку, как бусины на нить. Второй слой сновидений – это воспоминания детства. Скотобойню он увидел случайно в период второго имения. Было моровое поветрие, одного из дядьев неожиданно вызвали прямо с семейной прогулки. «Т» дал ему слово, что останется в коляске, но любопытство пересилило. Ужас от увиденного и учуянного навсегда остался в его памяти. К тому же непослушание было жестоко наказано. Образ опасного человека из дневного впечатления, у которого, как заметил «Т», изо рта пахло как из помойки, был совмещен с образом злого дядьки из детского впечатления. Тут же пришло новое воспоминание, что этого родственника звали Михаил.
Если анализ первого сновидения не встречал сопротивления, то второй кошмар поставил пациента в тупик. Я выдвинул предположение, что это и есть тот детский кошмар, который так долго его мучил. На прошлом сеансе, мы выяснили, что кошмар начался после исчезновения любимой няни Груши. Она пела колыбельную про маленького волка, который должен придти и укусить непослушного мальчика. То есть сон напоминал об утерянном объекте любви. Откуда тогда непередаваемый ужас? Из всех воспоминаний понятно, что волк – это замещение фигуры отца. Отец – охотник с волчьими трофеями, любивший играть с сыном в волчьей шкуре. Отсюда ужас во сне – это страх перед всемогущим отцом, которого маленький «Т» любил и боялся. Это он мог придти и укусить за бок! Это он мог придти и наказать «Т». Но за что? Ответ находится на поверхности. Отец неспроста называл сына «мокрым местом». Он считал его не только плаксой! Отец так называл его за ночное недержание! Маленький «Т» боялся, что отец узнает о его очередном ночном конфузе. Я спросил «Т», не грозит ли ему новый знакомый раскрытием какого-либо секрета? Ошарашенный «Т» упавшим голосом ответил, что да. Вот! Дневная проблема всколыхнула в бессознательном старые страхи. Детский кошмар вернулся. Но возникает вопрос. Почему про ночное недержание должен узнать отец, а не мать? Тут состоялось еще одно открытие, которое произвела на пациента убийственное впечатление. Отец знал о ночных проблемах сына потому что был рядом. А в детской он был, потому что был ночью с няней. Маленький «Т» просыпался и заставал их за коитусом. Более того, за коитусом a tergo, отец сверху и сзади, по-звериному. Отсюда образ сидячего волка в кошмаре. Абсурдное положение волка на дереве тоже находит свое объяснение. Имя няни «Груша» совпадает с названием садового дерева! Увиденное возбуждало ребенка. Он ревновал к отцу за украденный объект любви и ненавидел его. Одновременно он боялся, что его заметят. Плач и энурез давали ему повод прерывать их, возвращать няню к себе. Но одновременно рождался страх перед местью всемогущего отца. Видимо, няню услали в деревню, когда заметили, что она в положении. Возможно, маленький «Т» понимал, что у него появятся маленький брат или сестра. Отсюда избиение мелких животных, как символическое убийство юных конкурентов. Это не только месть бросившей его няне. Опять-таки, возможно, я не настаиваю, вчерашняя дневная встреча снова угрожала потерей любимого объекта.
«Т» молчал.
Потом так же молча, вышел.
21
Я вышел от Фрейда на ватных ногах. Вчера я просто хотел повеситься, но сейчас чувствовал, что этого мало. Меня должны разорвать на кусочки, сжечь, как злую, грязную книжку. Книжку, в которой, увы, каждое слово – правда.
– Я вижу, вы не зря полежали сегодня на кушетке, – ироничный тон принадлежал нескромной пациентке, которая ходила к доктору после меня.
– Вы узнали, как ненавидели своего отца? Или как любили свою мать?
– А вы?
– Я, оказывается, настолько любила отца, что получала эротическое удовольствие, когда он меня наказывал. Забавно, да?
– Забавно?
– Сначала мне тоже казалось, что это ужасно. Но есть одно средство, которое помогает справиться с ужасом. Хотите?
Я молчал.
Она задрала юбку, на этот раз даже выше обычного, подразнив меня белизной бедра, и достала из-под резинки чулка золотую пудреницу.
– Подойдите.
Я повиновался. В пудренице открылось второе дно, оттуда на стол высыпалось что-то белое, какой-то порошок.
– Делайте как я.
Девушка достала из кошелька купюру, свернула ее в трубочку, затем через эту трубочку вдохнула порошок.
– Вуа ля! Жизнь снова прекрасна! Попробуйте, не пожалеете. Только быстрее, доктор это средство теперь не приветствует.
Я вытащил из кармана деньги. Но они были мятые и мокрые от пота.
– Держите мою.
Я наклонился над столом. Мне показалось, что мелкие кристаллики переливались таинственной синевой.
– Теперь зажмите другую ноздрю и вдыхайте!
Я сделал вдох.
Ледяная поземка взвилась вверх к моему мозгу. Там поземка превратилась во вьюгу, вьюга в метель, метель в буран. Везде все стало бело, бело и подвижно: то горизонт казался необъятно-далеким, то сжатым на два шага… Снег становился белее и ярче, так что ломило глаза. Оранжевые, красноватые полосы выше и выше, ярче и ярче расходились по небу. Вдруг стало тихо и ясно. В моей голове воцарился сплошной восторг. Мороз и солнце, день чудесный ужель ты дремлешь, друг прелестный?
– Я буду звать вас Снегурочкой! – весело сказал я из своей нарядной зимы. Снегурочка улыбнулась и пообещала найти меня в кафе « Флер де лиз» на Себастьянплац через полтора часа.
Я летел по Вене на волнах вальса. Какой все-таки прекрасный город! Веселые, жизнерадостные люди гуляют среди живописных парков и дворцов. Вокруг меня сплошные улыбки, смех и дружелюбие… Через час мне хотелось взорвать все это к чертям и себя в первую очередь. Меня захлестывали страх, злоба и отчаяние. Еще вчера, после встречи с агентом охранки меня мучила совесть. Я не мог смотреть в глаза своим товарищам, особенно Анне. Я молил, чтобы они не поделились со мной своими секретами, чтобы мне не пришлось их выдавать. Сейчас мне было все равно. Любая низость казалась мне по плечу. Я выпил вторую чашку кофе, когда услышал знакомый голос.
– Кончилось?
– Что кончилось?
– Кончилось действие препарата?
Снегурочка, не церемонясь, села за стол, достала, но уже не так эффектно как у доктора, свою золотую пудреницу.
– Просто обмакни палец и проведи по деснам. Сейчас полегчает.
Полегчало.
– Меня зовут Аврора. У доктора в заметках я прохожу под именем «Норма». Подсмотрела, когда он не видел. Может быть, обо мне статья выйдет.
– Сергей. Как меня доктор назвал, не знаю.
Поклон вышел у меня так себе.
– Я у доктора уже полгода. Он лечил меня от пристрастия к морфию и прочих мелочей. Я вылечилась сама, перешла на этот чудесный порошок. Называется кокаин. В аптеках идет еще как препарат Келлера.
Мне показалось, что я где-то слышал что-то подобное.
– Доктор ни о чем не догадывается. А если догадывается, то молчит. Скажу тебе по секрету, наш Фрейд сам сидел на кокаине! Даже написал несколько статей по этому поводу. Теперь он не принимает. Боится привыкания. Правильно боится. К тому же, ты сам познакомился с обратной стороной волшебного снега. Скажи, как ты хотел убить себя?
– Я хотел взорвать весь город.
– Потрясающе! Сергей, а вы человек с потенциалом. Я вот просто мечтала отравить всю семью. Но это не продуктивно. На кокаин нужны деньги, а деньги можно добыть только у отца. А вы как добываете деньги?
– У матери.
Признание вырвалось у меня легко и непринужденно.
– Титул?
– Князь.
– Ого. Я всего лишь баронесса.
– Я на половину князь.
– Я баронесса во втором поколении. Мой отец купил титул. У нас много общего.
– Не все. У тебя есть кокаин. У меня нет.
– Легко исправить. Держись меня, и все будет.
Я был не против подержаться за Аврору. Родственная душа с соблазнительными ногами и многообещающей улыбкой. Увы, она была не из моего мира. В моем мире меня ждал агент охранки.
– Мне надо идти. Дело срочное и неприятное. Увидимся завтра?
– Нет. Завтра у доктора выходной. Он никого не принимает. А мне надо быть с моей отвратительной семейкой. Так что послезавтра.
Я встал. Немного помялся, но все-таки спросил.
– Дашь немного?
– Не. Самой не хватит. Потерпи.
– Застрелюсь.
– Не. Только взрыв со всем городом. Ты обещал.
Я снова шел по Вене. Легкомысленный город. Только что избежал полного уничтожения, и хоть бы хны, все так же беззаботен и купается в своей расслабленной суете.
В церкви архангела Михаила было тихо, но многолюдно. Почти все скамейки были заполнены. Богомольцы уткнулись в свои молитвенники. Не совсем удобное место для передачи большой секретной посылки. Малейший шепот и вся толпа повернется и будет гневно тебя рассматривать. А то и полицию вызовет. Только я задумался, где здесь искать агента Евстратия, как за спиной раздался шепот: «Ну-с, наконец-то. Следуйте за мной». Я повернулся. Грузное тело шпика с трудом вылезло из-за скамьи. На улице он шел не оглядываясь на меня. Через пару кварталов он нырнул в арку, вынырнул на Бейкер штрассе и вошел в неприметное фотоателье. Я за ним.
