Владислав Михайлович Попов
Князь тараканов
Мы впрыгнули в первую попавшуюся пролетку и начали наперебой торопить степенного извозчика.
– Что случилось? Что случилось? – тараторил я. Моя шпионка не могла отвечать, она едва не задохнулась от бега. Мы проехали пару кварталов, Аврора отдышалась.
– Там человек пять стояло снаружи и … столько же внутри. Цыгане и какой-то уголовный сброд.
– Ты все-таки полезла в самое логово! А если бы тебя схватили!?
– Но не схватили же! Хотя пытались! Там был Троцкий.
– Десять человек – это много. Если они вооружены, то, боюсь, нам не справится. Надо что-то придумать.
– Да, надо.
Мы погрузились в раздумья.
– Можно все бросить, – упавшим голосом пролепетала Аврора.
– И что? Ты вернешься к отцу, я – к матери. Ты продолжишь нюхать кокаин, я – пить. Будем каждый раз клянчить деньги?
« И вернулся псе к своей блевотине» – вдруг вспомнилось мне. Нянечка причитала. Про кого она говорила? Неужели про меня. Может про отца? Вряд ли. Значит, про меня.
– Знаешь, я один рассказ читал. В России, еще до того, как сюда приехал. Про собаку, которую бил хозяин. Забыл, как ее звали. Неважно. Потом она потерялась и в цирк попала. Научилась там трюкам, стала артисткой, к ней хорошо относились. Вдруг встретила прежнего хозяина и… вернулась к нему. К избиениям, издевательствам… Такая история. Не хочу, как эта псина закончить. Хочу как …
– Волк? – попыталась угадать Аврора.
– Почему нет. Съем всех бабушек, схвачу Красную Шапочку, а там пусть дровосеки приходят. Посмотрим кто кого.
– Отличный план.
Я вспомнил, как звали собаку из рассказа, а самое главное, с кем я про нее читал.
– Кажется, у меня созрела одна идея. В нашем плане появился первый ход.
Лицо Авроры просветлело.
– Какой? Надеюсь, достаточно безумный?
– Совершенно безумный. Запутаем ситуацию, что сам черт не разберет. Враги наших врагов – наши друзья? Значит, пора повидаться со своими старыми друзьями.
– Столько человек на один сундук денег! Отлично. Я знаю, как запутать все еще сильнее.
Глаза Авроры снова заблестели. Лицо стало хитрющим, веселым и хищным. Она наклонилась ко мне, и влажный, горячий шепот защекотал мне ухо.
– Плутовка! Я восхищен. – И от радости поцеловал ее прямо в губы.
17
Авель смотрел зло, Коба пристально и зло, Анна вообще на меня не смотрела. Она задумчиво смотрела в окно, пытаясь разгадать, правда – мой рассказ или нет.
– Да это ловушка! Он хочет сдать нас охранке! Выслужиться хочет провокатор! – горячился Коба.
– Я его зарежу, и дело с концом, – отозвался Авель.
Анна молчала. Авель принял ее молчание за одобрение и полез за ножом. Я равнодушно скользнул взглядом по нему. Без приказа этот пес не укусит. Мое спокойствие выводило из себя кавказцев. Я продолжил говорить со спиной Анны:
– Да кому вы нужны? Какая ловушка? Подумайте. На кону сотни тысяч, а вы считаете, что Евстратий только и думает, как посадить вас в тюрьму? У вас мания величия. Что я вас уговариваю? Никто вас не заставляет. Раз боитесь, так не беритесь.
Я встал. Расчет был простой, заиграет оскорбленное самолюбие, закипит горячая кровушка. Не выдержит душа поэта позора мелочных обид.
– Ну, не хотите, как хотите. Я пошел.
– Сядь! – рявкнул Коба.
– А ты разрешения спросил гавкать? – небрежно бросил я на прощание и продолжил идти к выходу. Анна молчала. У самой двери, я обернулся:
– Мне интересно, Анна, а что ты Старику доложишь? Как в ЦК объяснишь, что дала уйти Троцкому с деньгами?
Я взялся за скобку двери в некотором замешательстве. Потом подумал, что если они меня сейчас отпустят, то все равно явятся на кладбище. Куда денутся.
– Я тебе верю. Но ты как-то долго нас уговариваешь. Это подозрительно. – Впервые заговорила Анна. Голос ее был спокойный. Она повернулась. В ее лице не было ни единого намека на панику или раздражение. Взгляд был твердый, изучающий. – Тебе самому что-то надо. Видимо, долю. Я права?
Пришлось кивнуть.
– Все вы буржуи одинаковые.
– Я просто делаю тебе прощальное одолжение. Расквитаемся и разойдемся. Каждый своей дорогой.
– Договорились. Но если что-то пойдет не так, он выполнит свое обещание, – Анна кивнула в сторону Авеля.
– Отлично. Тогда встретимся на кладбище вечером, часов так в 11.
– Никуда ты не пойдешь. Останешься с нами.
– Почему?
– Еще выкинешь какой-нибудь фортель.
– Какой?
– Не знаю.
– Мне надо принять ванну, выпить чашечку кофе, – наигранно покапризничал я.
– Без кофе обойдешься. Ванну здесь можешь принять.
Я представил грязные носки Авеля, которые вечно там отмокали, и легко отказался от этой идеи.
Минут пятнадцать мы сидели молча. Коба ковырялся в револьвере, Авель в носу. Анна вернулась к созерцанию улицы. Вдруг она решительно встала.
– Мы едем на кладбище сейчас. Надо осмотреться при дневном свете.
– Я сам хотел это предложить, – подхватил Коба. – Если готовится ловушка, мы тебя прямо на этом кладбище и зароем, – сказал он, повернувшись ко мне.
– Я это уже слышал. Можешь не повторять.
Сборы заняли считанные минуты. Все трое оказались при оружии. Когда и где успели раздобыть? Возможно, я недооценил их. Сели в пролетку, подняли крышу. Все как в день их прибытия. На этот раз по сторонам не смотрел даже я. Мне было не до Вены. Шандор сказал, что я сразу узнаю укрытие, где будет спрятано для меня оружие. Что это может быть? Успеет ли Аврора сделать все, что задумала? От мыслей меня отвлекал Коба, он заметно нервничал с приближением к месту развязки: дергал ногой, постоянно вытирал ладонь о штаны и бросал на меня злобный, но тревожный взгляд.
– Где будет встреча?
– Откуда я знаю? Не я же ее о ней договаривался. Что услышал, то и передал. Надеюсь, на месте разберемся. Кладбище не должно быть очень большим.
Кладбище действительно оказалось небольшим. Такое милое, уютное кладбище, хоть живи тут. Такое типично венское заведение. Ни тебе унылости родных погостов, ни угрюмости немецких. Как будто местные покойники отправлялись не в ад или рай, а на потусторонний горный курорт. На лицах мраморных ангелов играла улыбка, мадонны были соблазнительными, как нимфы. Памятники украшены легкомысленными виньетками. Редкая публика слонялась среди могил скорее охваченная любопытством, чем убитая горем. Они разглядывали плиты как старинные альманахи. Мы присоединились к зевакам. Над памятниками возвышались редкие родовые усыпальницы. Скоро я понял, почему Шандор хорошо знал это место, а так же, где он устроил убежище и спрятал оружие для меня. Родовая усыпальница Батори выделялась на общем фоне мрачным характером. Она была старше чем большинство местных памятников, мрамор был уже даже не зеленым, а черным от старости. Никаких милых ангелов. Над порталом возвышалась женщина с косой и в саване. Массивная кованая дверь запирала склеп, как будто сдерживала все силы ада, чтобы они не вырвались наружу. Однако в петле огромного замка торчала свежая гвоздика. Явный знак мне. Я сделал вид, что ничего не заметил и прошел мимо со скучающим видом. Авель и Коба следовали за мной по пятам. Коба заметно нервничал, обливался потом и дергался. Авель рыскал глазами по могилам, но не по делу, а в поисках какой-нибудь оставленной недопитой бутылки. Анна бродила среди могил отдельно. То ли из за лирического настроения, то ли из за желания осмотреться и понаблюдать за мной со стороны. Пару раз я ловил на себе ее косые взгляды. Вдруг она поманила меня жестом. Я подошел. Анна молча указала на невзрачную, запущенную могилу. Дешевая плита из серого камня вся заросла травой. На плите еле заметная, надпись: Эльза Ротшильд (Шпильман) 1874 – 1897. Я не поверил своим глазам. Это могила матери Авроры? Могила жены богатейшего человека Европы?
– Ты знал, что она была актрисой? Актрисой варьете? Имя Эльзы Шпильман гремело. Точнее на афишах был ее сценический псевдоним – Зизи. Она как-то даже в Одессу приезжала. А потом вышла замуж и исчезла. Этот негодяй потешил свое тщеславие, заполучив в жены знаменитую красотку, и тут же запер ее в четырех стенах. И даже памятника ей приличного не поставил. Чванливый, высокомерный подонок. Ненавижу. Всю вашу жирную породу ненавижу. Думаете, что все можно купить?
Это Анна говорила уже мне. Классовая ненависть за неимением другого адресата излилась на меня. Я молча удалился. Зато теперь я понимал, почему Аврора так ненавидела своего отца. Он не сказал ей даже, где похоронил ее мать.
Солнце садилось, на улыбках ангелов и мадонн заиграли закатные блики, с Дуная потянуло свежестью, публика постепенно редела. Но тут появился кое-кто новый. Это был колоритный персонаж. Без шапки, в грязной ситцевой рубахе, выглядывающей из старого замызганного пальто, Всклокоченные черные с проседью волосы, смятое, острое лицо, ястребиный нос, худая сутулая фигура. Сначала я принял его за обычного бродягу, который ищет, чем поживиться. Но какая-то прицеливающаяся походка и цепкий взгляд насторожили меня. Может, это Евстратий выслал вперед себя человека для рекогносцировки местности? Все может быть. Я следил за ним и боялся, как бы он не унюхал чего-нибудь у усыпальницы Батори. Сначала он слонялся на некотором расстоянии, но постепенно ссужал вокруг нас свои круги. Наконец, он неловко столкнулся с Авелем, пытаясь дотянуться до бутылки. Авель грубо оттолкнул его и выругался на своем кавказском наречии. Бродяга не обиделся, попросил на ломанном немецком мелочи на выпивку, сказал, что у него тут лежит брудер и, не дождавшись ответа, откочевал прочь. Все, что нужно он узнал.
Авель решил пожаловаться на местные нравы Кобе:
– Нет, ты видел? Наглец!
– Он тебя облапал, чтобы проверить есть ли у тебя оружие, дурак.
Зазвенел колокольчик кладбищенского сторожа, призывающий публику оставить покойников в покое. Значит скоро девять часов. Мы вышли. Я предложил спуститься к Дунаю. Надо было посмотреть, что за пути отхода придумал Троцкий. Через полчаса мы оказались на берегу у пристани. Последний пароход уже ушел. Первый рейс завтра будет в шесть. Мы без особого интереса полюбовались на реку в последних лучах заката. Пора было возвращаться. Приближение условного часа сделало всех мрачными и напряженными. Тревога стала разъедать и мое веселое азартное настроение. Я начал осознавать, что скоро предстоит схватка не на жизнь, а на смерть. Что я рискую не только своей шкурой, но и жизнью близкого человека. «Отставить мелкое малодушие!» – скомандовал я себе.
– Пора на спектакль! А то все пропустим! Третий звонок, господа товарищи. – Мой голос вывел всех из оцепенения. Мы двинулись наверх. С приближением к кладбищу мы стали часто останавливаться и замирая вслушиваться в ночь, но никаких посторонних шумов и голосов не было. Ворота, как и ожидалось, были закрыты. Неожиданно оказалось, что забор был нешуточной преградой. Перелезть его, особенно для Анны, было положительно невозможно. Авель с Кобой попытались отломать железный прут забора, используя какую-то дубину в качестве рычага. Время уходило. Из затеи ничего не вышло, кроме шума. Я стал сомневаться, что эти двое участвовали в эксах. Анна зашипела на них и пообещала пристрелить, если нас кто-нибудь услышит. Я вспомнил, где исчез бродяга и двинулся туда. Там, как я и предполагал, пара прутьев было аккуратно спилено. Я вернулся за своей нерадивой компанией. Когда мы, наконец, проникли на кладбище, выявилась очередная проблема. Мои опасные заговорщики не взяли с собой фонари. Мы несколько раз наталкивались на памятники, падали на могилы и больно ударялись о древние камни, пока Анна не нашла свечку. Авель с Кобой стали сваливать вину друг на друга. Анна прекратила эту комедию, молча взведя курок. В наступившей тишине раздался скрип открывающихся ворот.
18
Сегодня с утра заходил Отто Ранк, принес удивительные новости. В клинике Вульфа произошел массовый побег. Норма, которую заточил туда отец, сбежала. Барон Ротшильд в гневе. По слухам, ей помог сбежать какой-то русский князь. Уж не мой ли это «Т»? В таком случае, я его долго не увижу. Если это так, то в моем пациенте произошли удивительные перемены. Совсем недавно это был невротик, умеющий только жаловаться на свое бессилие и ничтожество. Теперь же это целеустремленный, сверхактивный субъект. Свойства эти присущи одержимым психопатам. Очевидно, ситуация с Нормой, оказалось для «Т» воспроизведением его детской потери. Норма заняла в его сердце место молодой няни. Ее потеря была для него невыносима. Подавленный кошмар выплеснулся в реальность, и это привело к взрывному эффекту. Однако мне не дает покоя некоторые моменты его воспоминаний: все случаи подавленной агрессии, которые он приписывал или своей фантазии или другим субъектам. Утопленная собака, затравленная одноклассница, навязчивые мысли о дуэли. Возможно, в его детстве кроется еще одно событие, которое мы не смогли вытащить из «бессознательного».
19
Темноту прорезали лучи фонарей. Мы заметались в поисках укрытия. Лучи недолго порыскали по кладбищу и остановились, высвечивая точно те могильные плиты, за которыми мы прятались. Причем пара фонарей высветила нас со спины.
– Господа, будьте благоразумны, – раздался голос Евстратия. – Вы у нас на мушке, мы перестреляем вас как куропаток.
– Точнее, как крыс, – зло проскрипел из темноты голос Троцкого.
– Сам ты – крыса, – огрызнулся Коба. – Жандармская подстилка. Прислуга охранки.
– Я давно не работаю в Охранке, – снисходительно заметил Евстратий.
– Он не работает в охранке, – поддакнул Троцкий.
– То есть на подстилку ты не обиделся, – не удержалась и съязвила Анна.
Раздался выстрел. Нас осыпало мраморной крошкой. На укрытии Анны появилась выбоина. Эхо выстрела побежало вниз к Дунаю. Мы услышали шлепок затрещины.
– Нам не нужен лишний шум, – миролюбиво продолжил Евстратий.
– Так в чем же дело, – откликнулась Анна, – бери своих людей и уходи.
– Ерунда. Минута, другая стрельбы, потом выкопаем яму и дело с концом. Барон не расстроится, увидев, что мы решили свои проблемы.
Пока Троцкий брызгал ядом, Анна жестами велела Кобе и Авелю стрелять по фонарям. Но только Авель вынул руку из кармана с револьвером, как над его ухом раздался звук взведенного курка. То же самое услышал и Коба.
– Шнель.
Оба боевика поднялись из за своих укрытий с поднятыми руками. Авеля конвоировал тот самый бродяга, что при свете дня просил у него выпить.
– Анна Григорьевна, не заставляйте нас ждать. Просим. Просим.
– Бис! Бис!
– Мы ваши преданные поклонники. Не откажите в любезности, дайте вас лицезреть.
– Умоляем.
Анна затравленно встала. Фонари освещали ее, как свет рампы. Послышались издевательские аплодисменты.
– А где князь? Князек, вы там? Выходи, ваша светлость.
Похоронный марш проиграл в моей голове первые такты. Жаль, что все пошло не по плану. Не так я себе представлял собственную кончину. Свет фонаря уперся в плиту, за которой я прятался, затем обошел меня и прицелился прямо мне в спину. Я встал.
Вдруг грохнул выстрел. Анну снесло пулей.
– Ты что творишь?! – заорал Евстратий. – Мне не нужен шум!
– А мне не нужны свидетели! – с наглым вызовом ответил Троцкий.
– Да я тебя… – успел рявкнуть бывший агент. Тут же я услышал звук удара. Чье-то громоздкое тело упало на землю.
– Твои друзья цыгане – это мои друзья цыгане. Не надо быть таким жмотом, поц, – голос Троцкого звучал язвительно и торжествующе.
– Комт зум энде! – скомандовал он.
Один из фонарей был поставлен на могилу, высветив бычью голову Евстратия. Затем у головы, блеснув в луче, появился нож. Через секунду я услышал мерзкий отвратительный звук. Это был свист воздуха из перерезанного горла. Кладбище, убийства – все это показалось мне каким-то нереальным. В голове загудело. Только не припадок.
Меня затошнило, но я успел патетически воскликнуть:
– Шекспир, черт побери!
Фраза не возымела никакого действия.
– Что вы там кричите, подойдите сюда, не бойтесь. – Скомандовал Троцкий.
Я молча сделал пару шагов. Троцкий повернулся к двум боевикам. Они уже стояли на коленях с пистолетами у затылков.
– А теперь небольшое испытание для вас двоих. Я оставлю одному из вас жизнь.
Троцкий выдержал паузу.
– Но только в том случае, если один из вас убьет другого.
Коба и Авель молчали.
– Ну, я жду.
Один из цыган разломил револьвер, высыпал из барабана все патроны кроме одного и сунул оружие под нос Авелю. Авель замычал какие-то кавказские ругательства и замотал головой.
– Я так и думал. Но вы, Коба, не такое тупое, упрямое, животное. Вы должны оценить мое великодушное предложение. Вы станете моей правой рукой. Мы такие дела провернем вместе! Выбирайте. Или грязная яма или великое будущее.
Коба взял револьвер. Медленно поднял его и направил в мою сторону.
– Нет. Коба, нет. Князя все готовы убить. Ха-ха. Это легко, понимаю. Нет. Предоставьте это мне. – Троцкий смеясь повернул руку Кобы в сторону Авеля. – Нет. Коба. Брата своего по оружию и по крови. Брата своего Авеля надо убрать. Или вы все еще верите в божью кару, Каинову печать и все такое? Бросьте, вы же не сопливый семинарист!
Револьвер дрожал в руке Кобы. Авель что-то сказал в лицо своему другу, закрыл глаза и положил голову на могилу, как на плаху. Дуло револьвера ткнулось ему в ухо.
Я громко, что есть мочи завопил:
– Шекспир! Шекспир, твою мать!
Все удивленно на меня уставились. Удивление на лице Троцкого сменилось тревогой. Он пригнулся. Луч его фонаря заметался во все стороны, ощупывая темноту. И ту наконец-то раздался выстрел со стороны. Нужный мне выстрел. Один из фонарей с треском лопнул и погас. Я рванул в темноту.
– Взять его! – заорал Троцкий. – Убить всех, кого найдете! Две тени метнулись за мной.
Я бежал, спотыкаясь, к усыпальнице Батори. Но бежал не напрямую.
«Запомни, ты должен вывести преследователей к памятнику мадам Портиш», – вспоминал я указания Шандора. «Там я их встречу. Если не произойдет ничего экстраординарного. Главное, ты должен обежать памятник слева! И ни в коем случае не справа!» «Слева или справа?! Слева или справа?!» – я не мог вспомнить точно. Памятник уже показался впереди. «Слева или справа?» «Наступай только на крест!» – звучал в голове голос Шандора. «Что за кресты?!» – я никак не мог вспомнить. Память была темна, как кладбище. Силуэт памятника стал отчетливым. «Слева или справа?!!» Он напоминал статую независимости. В правой руке у мадам Портиш горел факел. Настоящий факел. Я оказался освещенным, раздался выстрел. Пуля отрикошетила очень близко. Я побежал справа от памятника. « А вдруг Шандор думал, что я побегу с другой стороны?» Поздно. С правой стороны я увидел небольшой кенотаф с крестом. Вспрыгнул на него, перелетел через ограду и исчез в темноте. Преследователи решили окружить меня, побежали с двух сторон памятника. Тот, что гнался за мной, уже настигал меня. Я слышал его дыхание. Вдруг раздался железный лязг, клацанье и дикий вопль! Один из наших сюрпризов сработал! Значит Шандор все-таки смог достать капканы. Меня он уверял, что это невозможная затея. В Австрии перевелись волки. Теперь я бежал строго к усыпальнице Батори. Со вторым преследователем ничего не случилось. Я догадался об этом по двум выстрелам в мою сторону. Никогда в жизни я так не спешил попасть внутрь склепа с покойниками! Тяжелая, оббитая кованым железом дверь, открылась легко и бесшумно. Только я хотел закрыть ее за собой, как в дверное кольцо вцепились с другой стороны. Я отчаянно задергал дверь на себя. Посыпались непереводимые венгерские ругательства. – Это я, – зашипел Шандор. Пришлось впустить.
– Здесь мы в полной безопасности, – прошептал Шандор, запирая огромный засов.
– Да, но деньги снаружи!
– Мертвым деньги не нужны.
– Мы еще не мертвы. К тому же там скоро появится Аврора!
– Что?!
– Таков план.
– Какой план.
– Который только что провалился. Где оружие?
Шандор посветил свечкой.
– Это оружие? – в панике воскликнул я. На могильной плите стоял открытый ящик со старинными дуэльными пистолетами.
– Сегодня день рождения императрицы, лавки закрылись очень рано. – вяло оправдывался мой компаньон. – Но они стреляют, вы могли убедиться в этом. Есть еще кое-что.
Шандор нырнул в темный угол склепа и вынырнул оттуда с мушкетом. Я застонал.
– Это из какого музея?
– Из частного, барона фон Метца. Правда, он мне одолжил его с условием, что я не буду пробовать из него стрелять. Это их фамильная реликвия. Но когда дело касается жизни и смерти… Шандор не успел закончить свою мысль, потому что мы услышали крики и ружейный выстрел.
– Это сторож.
В ответ гавкнул револьвер-бульдог. Наступила тишина.
– Вот и нет сторожа. Кстати, сколько времени?
Из кармана на свет были вытащены старинные серебряные часы.
– Фамильная реликвия Батори? – съязвил я. – Они ходят?
– Почти четверть двенадцатого, – гордо не обратил внимания на мою колкость Шандор. – Сверим часы. Сколько на ваших.
Я достал свой золотой брегет.
– О! Какая редкая вещь. Тоже наследство? – вернул мне укол хозяин нашего убежища.
– На моих золотых без восьми минут одиннадцать.
Мы оба вздохнули.
– Как бы то ни было, пора действовать, – решительно сказал я. – Пистолеты заряжены?
– Ваш да. Я возьму мушкет.
Мы тихо выскользнули в темноту.
Факел в руке мадам Портиш догорал. Криков и стонов попавшего в капкан не было. Значит, свои его уже подобрали.
– Как-бы не попасть в собственные сети, – прошептал я.
– Не попадете, – успокоил меня Шандор. – Это был единственный капкан.
Я посмотрел на друга со значением.
– Что? В Австрии давно нет медведей. Разве что где-нибудь на окраине империи. В горах. Медвежьи капканы не в моде. Вам очень повезло, что ваш преследователь угодил в единственную ловушку на всем кладбище. Шаг в сторону и он был бы цел.
Послышался шорох. Мы вскинули наше оружие в направлении опасности.
– Выходи с поднятыми руками, кто бы ты ни был. Иначе мы изрешетим тебя! – скомандовал Шандор суровым, громким шепотом. Из за чугунной юбки мадам Портиш выглянула цыганская рожа. Вскоре испуг на этой роже сменился изумлением. Видимо, цыган разглядел наше оружие. Он вышел к нам не поднимая рук.
– Руки вверх или я стреляю! – Шандор не шутил.
– Ну, стреляй, – со смехом ответил цыган.
Оскорбленный потомок гордого рода Батори нажал на огромный спусковой крюк. Замок мушкета клацнул кремнем. Ничего не произошло.
– Это вы руки вверх, и идем к нашему атаману, – весело сказал цыган, поднимая револьвер. В ответ я тоже щелкнул пистолетом. Тоже в пустую. Моя попытка вызвала приступ хохота. Тут что-то зашипело, и раздался страшный грохот. Шандора отбросило на землю. Когда дым рассеялся, я увидел нашего врага целым и невредимым. Он только ошарашено стучал себя по оглохшему уху. Не теряя времени, я врезал по его голове дуэльным пистолетом. В качестве дубинки этот инкрустированный «лепаж» оказался очень даже не плох. Хватило одного раза, чтобы злодей принял горизонтальное положение. Я подобрал цыганский револьвер, потом своего товарища и двинулся прочь с места битвы. Скоро здесь будет вся шайка.
Угадал. Не успели мы пройти и пары могил, как услышали противный скрипучий голос Троцкого:
– Князь, сделайте одолжение, перестаньте скакать по покойникам. К чему эти казаки-разбойники? Тем более с капканами. Какие у вас странные фантазии. Идите на все четыре стороны. Я не буду вас убивать.
– Какой вы великодушный. Вот Евстратий вам доверился, и где он?
– Он получил, что заслуживал. Вы мне не нужны. Идите к своему Фрейду, жалуйтесь на трудное детство. Рассказывайте, как вас мама не любила.
Я оскорбился за вульгарно изложенное учение Фрейда и попробовал ответить колкостью на колкость:
–Интересно, что сказал бы доктор Адлер, узнав, как вы боритесь с детской ущербностью? Кстати о сверхкомпенсации. А что если вы не получите ее от барона? Вот будет смеху.
– Я ее получу. – Уже без всякой иронии в голосе ответил Троцкий.
Наш обмен репликами мог длиться еще долго, но его прервали самым обескураживающим образом. У ворот кладбища заиграла музыка. Я узнал ее с первых аккордов. Душераздирающая ария Надира в исполнении скрипучего патефона. Долгое время я сам мучил всех в доме, слушая ее по десять раз подряд, в финале фальшиво подпевая Собинову «где же ты, мое счастье». Троцкого ария не умилила.
– Кто там? Что за декадентство? Не кладбище, а проходной двор! Кого там несет?
– Господин Троцкий! Впустите. Я знаю, что вы здесь. Эй, ловцы жемчуга, ау!
Я узнал этот звонкий голос.
– Что вам надо? – со злым недоумением откликнулся интриган.
– Со мной отец.
– Проверь, – кинул через плечо Троцкий.
Бродяга шагнул в темноту. Через минуту мы услышали топот копыт и скрип колес.
– Что это? – прошипел мне в ухо Шандор.
– Это и есть план.
– Какой план?
– План спутать чужые планы. А там как пойдет.
Пользуясь замешательством, мы сменили дислокацию. Теперь мы видели, что происходит. Аврора весело спрыгнула с катафалка. Приветственная реплика Троцкого была полна раздражения:
– Господи, выключите это нытье!
– А что вы предпочитаете, «Тореадора»? Или, может, быть Вагнера?
– Я предпочитаю, чтобы вас здесь не было.
– Грубо. Я все-таки дочь барона.
– Где он. Скоро он приедет?
– Он уже здесь.
– Где?
– Да вот же! – Аврора махнула в сторону катафалка. – Еще даже румянец не сошел. Прямо, как живой.
– Что за шутки?! – не удержался от крика демон революции.
– Какие шутки, сами посмотрите. Только осторожнее, цветы не помните. Я сама венок собирала.
Как хотел бы я быть там рядом! Посмотреть, как побелел Троцкий, как дрожат его руки, кривиться рот. Его фигурка бросилась к гробу, откинула крышку и в панике отпрянула назад.
– Как же не вовремя! Не мог подождать, старый шмак! Всего день! Мне нужен был всего день! Да что там день, всего пару часов! И подыхай, сколько захочешь!
Меня душил смех. Я уткнулся в плечо к Шандору, чтобы мое ржание не выдало наше место. Револьвер скакал в моей руке.
– Что случилось? Как это произошло! – Троцкий явно скатывался к истерике.
– Я его отравила. Atropa belladonna. Почти не мучился. Похрипел для порядка, побредил. Маму вспомнил и к ней отправился.
– Дура! Что ты наделала! А где деньги? Где мои деньги!
– Ваши деньги, останутся в нашей семье. Извините, что похоронила ваши надежды. Кстати, его похоронить бы, а то пахнуть начнет.
– Тебя замуруют в психлечебницу навечно!
– Уже пробовали.
– А знаете что?! Я похороню вас вместе с ним! Заживо! В одном гробу! Вы будете наслаждаться его тлением до самой своей смерти! Я вам покажу, как меня дурить! Взять ее!
Цыгане бросились к Авроре.
– Что ж, мой выход. Держите этого умалишенного на мушке, – прошептал я, отдавая Шандору трофейный револьвер.
После пары шагов свет фонарей выхватил меня из темноты. Я торопился. Моя торопливость объяснялась не просто желанием спасти Аврору. С того момента, как Троцкий наставил на нее свой револьвер, в голове моей опять зазвенело. Пока легко, но я знал, к чему это шло. Этот тихий звон в пустой, гулкой голове, эта легкость в мыслях необычайная, предшествовали головокружению. А после головокружения начинался припадок. Сидя за могильной плитой, я с ужасом понял, что скоро стану бессмысленным куском мяса, которое дергается на земле, потешая бандитов и Троцкого. Мне во чтобы то ни стало надо было опередить этот припадок. Опередить собственное тело! Шандору я ничего не сказал, чтобы не наводить на него тоску и панику.
– Для социал-демократа вы слишком сильно любите деньги! – начал я насмешливо. – И слишком кровожадны.
– Князь. – Аврора сделала театральный реверанс в мою сторону.
– Баронесса, – ответил я поклоном.
Троцкий не оценил моей иронии.
– Я закопаю вас вместе! В гробу шутить будете! А деньги я достану, не сомневайтесь. Не у барона так у кого-нибудь еще. Например, у ваших родителей. Они наверняка не пожалеют денег, если получат посылку с вашим пальцем.
– Вы импровизируете на месте. Ничего не знаете про мою семью. Они с удовольствием получат все мои десять пальцев, а потом с вас сдерут кожу на семейной живодерне. – Я говорил, все, что приходит в голову, плавно продвигаясь к Авроре. – Вы в панике. Остыньте, пламенный борец за справедливость.
– Не в вашем положении угрожать мне! – взвизгнул Троцкий. – Начинайте копать для них яму, – скомандовал он своим подручным.
Энтузиазм цыган заметно поубавился, с того момента, как до них дошло, что денег не будет. Действовали они вяло, хотя еще слушались своего нового хозяина.
– Коба, где вы? Помогите им. Надо быстрей покончить с этим. Нагрянем на дом к барону. Деньги наверняка еще там.
Из темноты вышел бывший подручный Анны.
– Коба, Коба. Где брат твой Авель? – не удержался я.
– Скоро ты его увидишь, – зло пробурчал кавказец, берясь за заступ лопаты.
Между мной и Авророй осталось всего пару метров и один бандит. Сшибаю его на землю, подхватываю свою Снегурочку и уношусь прочь в темноту. Я уже делал знаки Авроре, пуча глаза и кося ими в сторону побега, как вдруг из темноты, совершенно бесшумно выплыл огромный пистолет. Но даже огромный Маузер казался маленькой игрушкой в огромной лапе, которая показалась вслед за пистолетом. Затем в круге света появилась вся фигура. Там, где я ожидал увидеть голову, находилась широченная грудь. Голова у человека-горы была выше.
– Голем! – радостно вскрикнула Аврора.
– Привет, Капустница, – нежным басом откликнулась гора.
«Голем? Капустница?» – промелькнуло удивление в моей голове.
– А меня тут живьем закопать хотят, – проворковала весело моя Снегурочка и его Капустница.
– Это они шутят. Сейчас они извинятся.
Троцкий сконфужено пробурчал извинения.
– Хозяин, все чисто, – сказала гора в темноту.
На свет фонарей вышла щуплая, по сравнению с Големом, фигурка барона.
– В чем дело? Что здесь происходит? Что за сборище? Почему мы слышали выстрелы? – стрелял он вопросами. – А ты что здесь делаешь? – повернулся барон к Авроре, причем его голос при виде ее поднялся сразу на пару тонов выше.
Ошарашенный Троцкий вперился взглядом в живого Ротшильда, поправляя удивленно пенсне.
– Что вы на меня уставились, как будто я Лазарь, из гроба восставший?
Троцкий ринулся к катафалку, откинул крышку гроба. Барон проследил за ним взглядом и тут же задохнулся от возмущения:
– Ты украла мою скульптуру для музея Тюссо! Ты совсем обезумела от наглости! Я тебя… Я тебя…
– Деньги при вас? – резко перебил его Троцкий. – Я хочу быстрее завершить этот цирк.
– Цирк – это, возможно, важнейшее из искусств в нынешнюю эпоху, – глубокомысленно заметил я, давясь от смеха. – Ну, может, еще синематограф.
Мое глубокомысленное замечание прошло незамеченным.
– Деньги при мне, – ответил барон. – Но, возможно, они так и останутся при мне. Вы слишком шумно повели дело, с трупами и свидетелями. Я начинаю сомневаться в рентабельности нашего предприятия. Боюсь, из-за вас у меня будут огромные издержки. А то и прямые убытки.
