Владимир Мищенко
Записки дворянина
– Сир, позвольте мне.– Начал свою речь герцог де Кале.– Позвольте мне, человеку, не имеющему воинских чинов, а исполняющему всего лишь скромную должность главного дворцового распорядителя высказать предложение?
– Разумеется, герцог. Я вызвал сюда всех, чьё мнение мне интересно, и к чьему мнению я буду прислушиваться. Говорите, барон.
– Сир, джентльмены, в Вестендорфе вы видели две рыбацкие шхуны.
– Герцог, но они же отогнаны на север. Туда сутки пути со сменными лошадями и больше суток назад. Причём здесь они?
– Барон, не торопитесь. Дайте мне высказаться.
– Простите, герцог.
– Джентльмены, может, кто-то из вас помнит, но пять лет назад штормом разрушило наше поселение на севере. Мне лично пришлось организовывать срочную загрузку этих шхун брёвнами, досками, мастеровыми. Я могу сказать, что в трюмах этих шхун можно разместить человек по восемьдесят солдат. И с десяток – на верху под видом рыбаков. Которые перед абордажем расстреляют французских моряков вдоль бортов их кораблей. Теперь о самих шхунах. Чуть выше, милях в двадцати есть несколько фьордов. Как-то давно наш остров врезался в проплывающие мимо айсберги и придавил их к земле Шотландии. С тех пор они так и плавают с нами. Я приказал капитанам пришвартоваться там. Капитаны хорошо знают те места. Чем для нас хорошо? Тем, что туда есть проходимая для лошадей тропа. Даже – дорога. У нас сейчас есть дополнительные лошади. Посадим людей на лошадей. Сто с небольшим миль. Это миль на пятнадцать больше, чем придётся идти отступающим французам. Но те идут пешком, а наши поскачут на отдохнувших лошадях. Наш остров плывёт по течению. Корабли тоже пойдут по течению, но усиленные парусами. Шхуны подойдут к берегу с запада. Французы этого ожидать не будут. Охраны там много быть не должно. Кавалерия вынуждена прикрывать отступающую пехоту. По крайней мере, захватить флагман эскадры можно.
– У них разница в высоте бортов большая.
– Крепостные стены ещё выше, но и их захватывают. Можно сделать трапы, использовать то, что используют пираты. Это война.
– Неожиданное предложение. Даже для нас, как я понял. Тем более это удивит французов. Врага всегда надо удивлять, чтобы он тебя всегда боялся.
– Сир, разрешите?
– Маркиз Генрих? Слушаю вас.
– Сир, разрешите мне с моим полком провести эту операцию. У меня от полка как раз осталось всего двести сорок пять человек. Я три года плавал матросом. Я всё сделаю сам. Среди присутствующих офицеров нет моряков. Я сумею. Разрешите, сир.
– Я помню ваши рассказы, маркиз. Я благословляю вас на этот подвиг. Захватите флагман, а остальные можете сжечь. Нам пока и одного корабля хватит. Тем более такого. К тому же, маркиз, там, наверняка, казна. Если захватите её, десятая часть ваша и вашего полка.
– Не сомневайтесь, сир, сделаем и захватим.
– Ощущение такое, что вы раньше были капитаном пиратского корабля. Шучу. Но казна нам действительно не помешает. Нам нужны деньги, чтобы заплатить солдатам. Да и дворяне, хоть и защищали помимо Отечества ещё и собственные дворцы, тоже были бы не против. Хотя пускай в бою захватывают в плен офицеров и требуют с них выкуп. Офицеры на строительстве дорог работники плохие. Но кому-то придётся поработать и там. Мы их сюда не звали. С этим вопросом решили. Маркиз, после совещание все подробности обсудите с герцогом. В продолжение этой мысли, чтобы не дать кавалерии уйти для защиты кораблей, надо связать её боями. Я уже дал приказ отловить всех лошадей. Наших гусар на время войны переводим в ранг драгун. Мало того, делаем драгунами всех, кому достанутся лошади. Достаточный, но при этом минимальный, отдых, и вдогонку за врагом. Догнать и безжалостно жалить, как те пчёлы, к которым забрался медведь. Напоминаю, французы до сих пор сильны. У них чуть меньше полка пикейщиков. Правда, без пик. Сотни две драгун, которые побросали пики. Но у них много пушек, пороха, ядер, сабель. Враг хоть и отступает, но он ещё опасен. Враг не побеждён до тех пор, пока сам этого не поймёт. Следом за драгунами выступает остальное войско. Время и порядок выступления определит коннетабль и доведёт до вас. Вопросы? Тогда свободны, джентльмены.
Главное подчинённого озадачить, чтобы не мешал тебе отдыхать и заниматься государственными вопросами.
– Сир, если вы не против, я пойду в свой полк. Задачу полка, как вы и сказали, я уточню у барона.
– Хорошо, барон. Ещё раз спасибо за ваше прибытие сюда.
Отвесив мне грациозный поклон, барон вышел.
– Тьфу ты. Барон! Простите, ради Бога. Не можете сказать, а была ли баталия у вас? В вашем королевстве? Что на юге? Там оставался наш мушкетёрский полк, и я не знаю его судьбу.
– Сир, король Карл внял вашей просьбе и выслал свои войска на южное побережье. Наши два полка сменили на диспозиции ваш мушкетёрский полк, и он убыл в вашу сторону. Я слышал, что он столкнулся с движущимися на юг французскими войсками, но подробностей не знаю. Увы. А наши полки имели баталию. Но там французов было не больше десяти тысяч, и мы одержали полную викторию. Сейчас добивают остатки французских войск, которые успели уйти за редуты.
– Какие редуты? Там не было никаких редутов.
– Не было. Но французы построили, пока шла баталия. Возможно, сейчас там всё закончилось, т.к. они на шлюпках вывозили своих солдат на корабли. Но подробностей я тоже не знаю.
– Благодарю вас, барон. Хотя я по-прежнему беспокоюсь о судьбе моих солдат. Буду надеяться, что это боевой полк, который имел опыт боевых действий. Не смею вас, барон, больше задерживать.
Раскланявшись, мы расстались. Мои мысли были обращены на запад, на кавалерийский бросок, на абордажную наглость, достойную пиратов.
– Виконт,– обратился я к пажу, – посмотрите, почему так тихо? Излишний шум, как и излишняя тишина напрягают.
Паж вышел и минут через пять вернулся.
– Сир, всё нормально. Резко стихло, потому что убыли эскадроны. Пехота занимается своими делами, готовясь выступить в поход. Но перед походом они не такие буйные, как гусарские лошади.
– Перед походом? Согласен. Но во время баталии, это даже полезно – отрезвляюще действует на противника. Уже убыли? Это хорошо. Передайте коннетаблю, пускай подумает над формированием ещё одного батальона пикейщиков из прибывших крестьян. Остальных пусть оставит на сбор и захоронение павших. Надо создать хотя бы тройной перевес в численности войск – у французов много артиллерии. И ещё. Передайте герцогу, пускай отправит палатку на место предыдущей баталии. Та палатка погибла. Она пожертвовала собою, конечно, с помощью барона Шерлока, но не допустила, чтобы французские варвары нагло воспользовались ею. Вот как надо воевать. Вот что значит королевская палатка. Завтра обедать мы будем там.
– Есть, сир.
– Ну, а перекусить сейчас мне никто не помешает.– С этими словами я кивнул виночерпию, и он наполнил для меня золотой кубок, украшенный рисунками скифской охоты, моим любимым сладким красным, как кровь, вином. Французским. Да, вот такая я сволочь – воюю с ними и пью их вино. Не трофейное, а купленное за деньги королевской казны. Но, может, ещё и трофейного удастся попробовать. Но это зависит от успеха морского сражения и лихости наших гусар.
Я наслаждался изумительным букетом вина, посасывал тонкие ломтики слабосолёного сыра, безжалостно раздавливал зубами жесткие виноградинки, когда опять меня побеспокоили.
– Сир, к вам маркиз Генрих.
– Допустите.
– Сир, я готов выступать. Мы отобрали лошадей, проверили у них подковы. Люди и лошади готовы. Сир, я в обозе забрал доски. Мы из них сделаем трапы, чтобы взбегать на борт корабля. Гвозди, верёвки, инструмент захватили. Мы на шхуне вдоль бортов положим фузеи, а когда приблизимся, огнём уничтожим всех, кто подвернётся под руку. Всё будет нормально.
– Не сомневаюсь. Конечно, хорошо бы согласовать время атаки, но я не вижу как. Там сплошные болота. Мы вас не увидим – далеко. Вам предварительный выстрел не сделать – раскроете себя. Будем маячить у них на глазах, а когда услышим стрельбу, начнём атаку. Главное – вы сами не выдайте себя чем-нибудь. Мы вам помочь ничем не сможем – у них там будет сосредоточена вся артиллерия.
– Я всё понимаю, сир.
– Тогда с Богом. Благослови Господь солдат наших на благое дело защиты Отечества от посягательства врага. И солдатам своим скажи, пускай молятся о Божьей помощи и победе. Вы же знаете, кто не просит, тому и не дают, а кто просит – тому дают, кто стучит – тому открывают.
– Да, сир, удачи нам.
– Стоп. Не удачи. Удача – это надежда на случай. А успех – это упование на помощь Бога. Только то, что благословлено Богом, обречено на успех. Никогда не путайте, маркиз, и понимайте разницу. Кстати, когда по вашим расчётам вы начнёте сражение?
– Сир, галопом – лошади быстро устанут. Заводных лошадей у нас нет. Пойдём рысью. Это примерно пятнадцать миль в час, т.е. часов восемь. Полчаса дам отдых по дороге. Загрузиться пятнадцать минут. Трапы сделаем уже на борту. Двадцать миль под парусом – это примерно четыре – пять часов. Думаю, завтрашний обед мы им сорвём или сразу после него их побеспокоим.
– Понял. Я это коннетаблю и передам. Нам тоже надо будет ещё пехоту туда доставить. Лишь бы капитаны не учудили и не угнали корабли в другое место, а то здесь был бывший дворянин, что прогнал крестьян из своей деревни в нарушении моего приказа. Пришлось его лишить званий вместе с жизнью. По законам военного времени. А иначе нельзя. Король не может быть только справедлив. Король должен быть ещё и строг, карать непослушных – это залог того, что не будет бунтов. Идите, маркиз. У вас на завтрашний день запланирован подвиг. Так исполните его достойно.
– Умрём, но исполним, сир.
– А вот умирать я вам не приказывал. Не переусердствуйте, маркиз. Мне хватит только захвата флагмана с казною. Берегите себя. По-возможности.
– По-возможности, да.
Я слегка приобнял его, прекрасно понимая, куда и на что я его посылаю.
– Вестовой! Передайте коннетаблю, что завтра в обед мы должны быть в готовности атаковать французов у Вестендорфа. И, желательно, пехотой. По-возможности, с артиллерией. Но атаковать будем. Выполняйте.
Не люблю есть в присутствии толпы людей. Праздник есть праздник. Там все суетятся, галдят, все одновременно говорят и при этом никто никого не слушает. Но в повседневной жизни, еда есть время подумать, поэтому и говорят, что мысль материальна. Медленно, ритмично разжёвывая мясо, человек пересыпает и перекатывает свои мозги, подобно горох в мешке. При этом его мысли тасуются, как карты, складываясь, всё время в новые и новые комбинации. Бывает, что случайно выкатывается и умная мысль. Поэтому, чем больше ешь, тем больше шансов, что выскочит что-нибудь умное. При этом понятное дело, никто не должен мешать и отвлекать. Умные мысли быстрее пули, проскочила – не поймал и больше не поймаешь. Приходится накладывать себе новую порцию. И так до тех пор, пока не поймаешь или не объешься. Поэтому все генералы такие толстые, потому как умные.
– Виконт, меня не тревожить. Я на кровати буду обдумывать важные государственные мысли. Утром на восходе – разбудить. Но нежно. Поняли?
– Так точно, сир.
– Выполнять.
***
С той стороны палатки громко треснула сухая ветка, кто-то прошёл.
– Солнце всходит. Пора будить короля.
– Не надо. Король уже проснулся. Виконт, вы можете запускать сюда ваших птенцов.
– Я вас понял, сир. Юнкера, цирюльник, дворецкий! Быстро в палатку. Их величество уже проснулись и изволят ожидать нас!
Полог приподнялся и пропустил эту обязательную к утреннему созерцанию свору.
– С добрым утром, ваше Величество.
– Утро, действительно, доброе. Не знаю только, как будет дальше. Спасибо Тебе, Господи, за наш новый день, за то, что мы живы, за то, что Ты благословил нам его и для нас. Аминь. Джентльмены, у меня отличное настроение и отличное самочувствие, а для Отечества это важно. Одеваемся, завтракаем и в путь. Сегодня мы обязаны добить французов, чтобы с победой, как и подобает героям, вернуться в столицу.
Мне лили холодную воду из черпака, а я плескался, фыркал, кряхтел, умывался. Те, кто по утрам умывается тёплой водой, многое теряют. Они не ощущают того кейфа, как говорят на востоке, того наслаждения, той утренней бодрости, что могут получать, но сами себя лишают. Потом цирюльник довёл до совершенства внешность своего монарха, а камер-юнкера помогли мне натянуть этот королевский камзол. Виночерпий уже наполнил маленький серебряный стаканчик моим любимым красным полусладким. И со словами – спасибо Тебе, Господи,– опрокинул в себя эту чудесную тягучую, как ликёр, слегка терпкую жидкость, преломил кусочек пресной лепёшки, положил на неё кусочек сыра и надкусил. Как хорошо быть генералом, а королём – ещё лучше. Слегка закусив, отправился в офицерскую палатку, где по утрам накрывали общий завтрак. Подданные должны каждый день видеть своего монарха, чтобы не сомневаться в своём будущем.
– Джентльмены! – Прозвучала команда. Разговоры и смех сразу же прекратились, и все, надев умные лица, приподнялись, встречая своё радостное будущее, т. е. меня.
– Джентльмены. Господа офицеры. Прошу садиться. Сегодняшний день должен быть решающим в нашей баталии. Сегодня французы попытаются погрузиться на корабли и убежать от нас к себе во Францию. Но мы понимаем, что французы войну не проиграли. Они только отступают, чтобы через год пополнить свои войска, учесть ошибки и сделать вывод. После этого они вновь, но уже в неизвестный нам час приплывут, сомнут наши передовые заслоны и ринутся к столице. Вы все видели, как и чем достались нам виктории, многие принимали участие в этих баталиях, поэтому ни у кого нет, надеюсь, мнения, что и потом мы их легко победим. Сегодня мы должны сделать так, чтобы французы, и, глядя на них, все остальные, надолго потеряли желание придти к нам и поработить нас. Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет. Так сказал один великий русский полководец. Так, вслед за ним, скажем и мы – кто с фузеей к нам придёт, тот от фузеи и погибнет. На том и стоять будем. И, если кому сегодня выпадет честь погибнуть, знайте, что вы погибнете ради будущего нашего острова, ради свободы и счастья ваших родных, ради свободы и независимости нашего Отечества. И я, как ваш король, как сюзерен благословляю вас на эту битву, на этот подвиг. И да поможет, и благословит всех нас Господь на это правое дело. Аминь. Выпьем по чарке вина за нашу победу. Приятного аппетита, джентльмены.
Приятно смотреть и слушать, как насыщается твоё войско, с которым ты сейчас пойдёшь в поход. Я видел их в бою, я вижу их сейчас, и мне хорошо. Насытившись, я, на выдохе, произнёс.
– Хорошо. По коням. Через пятнадцать минут выезжаем.
Легкий бодрящий ветерок дул в спину, ласково подгоняя лошадей. В каком-то эскадроне затянули лихую походную похабную песню. У солдат хорошее настроение, а это главное.
***
На израненной, на обильно политой кровью, а потом перетоптанной, изрытой воронками от взрывов земле, гусары утроили походный бивуак, дымили костры, готовилась пища. В походной кузнице подковывали лошадей.
– А почему не в деревне? – Спросил я подъехавшего с докладом командира эскадрона.
– Сир, ещё вчера вечером там были французы. Они прикрылись пушками, а пушки прикрыли фузилёры. Мы их немного тревожили, чтобы не давать спать, а что дальше – посмотрим сегодня.
– Добро. Сейчас французы в дереве?
– Нет, сир. Даже тот арьергард, что они оставляли в деревне, покинул её. Судя по количеству павших лошадей, они торопятся.
– И это нам на руку. Полковник, вы не в курсе. Сегодня в обед или где-то около него с моря по французам ударит наш флот в составе двух шхун. Наша задача, как услышим выстрелы, ударить по противнику со своей стороны, чтобы привлечь к себе внимание хотя бы часть их войск. Потом развить наше наступление, деморализовать и окончательно разгромить врага. Если враг не сдаётся, то его уничтожают. Это армейская истина. Задача кавалерии, невзирая на медленную пехоту, быть к обеду в пределах Вестендорфа в готовности атаковать. Вы поняли меня, полковник?
– Да, сир.
– Если не получится с ходу опрокинуть и победить, то бой перейдёт в затяжной, а тут и пехота подойдёт. Короче, будем действовать по обстановке, быстро, решительно и нагло. Это наша земля и, мы будем диктовать условия и правила.
– Я вас понял, сир.
– Надеюсь. Свободны, полковник.
– Джентльмены, поехали в деревню. Надеюсь, французы не тронули нашу харчевню.
Оставшуюся милю мы проскочили быстро. Но уже издалека стали видны дымы от сгоревших, но ещё тлеющих домов. Запахло гарью, палёной шерстью. Большинство домов были сожжены. Сквозь распахнуты ворота были видно, что в некоторых дворах валяются подстреленные коровы. А вот это зря они. Понимаю, если забрали с собой для кормёжки, но убивать? Они же убили не солдата, а корову крестьянина. В любом народе есть и герои, и трусы, есть благородные и подлецы. Но за их подлецов придётся отвечать и другим в том числе. За то, что не остановил, не задержал руку подлеца. В армии это называется воспитанием через коллектив. В римской когорте вообще могли по приказу легата казнить каждого десятого. И ничего. Это армия. А таверну они всё-таки не тронули. Внутри даже столы на местах, в мисках недоеденная еда, но вино выпили полностью, или унесли с собой. Ординарцы и мои пажи бросились наводить порядок. И вскоре весь мой военный совет сидел за уставленными разной снедью столами. В подвалах сохранилось много еды, а запасы с вином у нас были свои. Да оно и лучше. По крайней мере, наше вино не отравлено, а как можно отравить кровяную колбасу или буженину, я не знаю. Да даже и съем – не причинит это мне вреда, потому что Тот, кто во мне, больше того, кто в этом мире. Аминь. Минут через двадцать открылась дверь, и вошёл полковник – комэск.
– Сир, гусары выдвигаются к Вестендорфу, согласно вашего приказу.
– Отлично, полковник. Выпейте с нами вина.
– Сир, спасибо, нет, но сегодня за ужином, если позволите, я выпью за окончательную нашу победу.
– Согласен. С Богом, полковник.
Отдав честь, он вышел.
– Джентльмены, мы получили наглядный урок. Прекращаем есть, точнее, переносим приём пищи на природу поближе к морю. По коням, джентльмены.
Сделав пару получасовых привалов, мы доскакали до наших войск, вяло перекидывающихся с французами ядрами. Услышав далёкую канонаду, я встревожился, думая, что Генрих уже начал абордаж, но это оказалось всего лишь обычная военная потеха, чтобы не было скучно.
– Сир, разведчики – наблюдатели следят за морем. Как только покажутся наши корабли, они подадут сигнал, и мы будем в ожидании штурма.
– Отлично полковник. Я вами доволен. Пока. Сейчас поставят палатку, и я буду ожидать вашего доклада.
– Есть, сир.
– Барон, скажите, чтобы палатку ставили за холмом. У них пушки бьют на три мили. Не хватало ещё, чтобы нас накрыло шрапнелью или гранатой. Не будем дразнить раненого тигра. Даже крыса, зажатая в угол, бросается в горло. Кстати, нам тоже надо обязательно закупить подзорные трубы. Но лучше взять их в бою. Так приятнее будет и дешевле для королевской казны. Барон, если честно, я волнуюсь. Конечно, хорошо, что наши задерживаются, но нет гарантии, что они вообще придут. Капитаны могли увести свои корабли, и мы ждём тщетно.
– Всё в руках Господа, сир. Будем уповать и надеяться.
– Будем ждать. Не будет кораблей, подоспеет пехота. Только французы загрузятся и безнаказанно уплывут. И берегу не подойдёшь, их корабельная артиллерия мощнее, чем вся наша довоенная.
– Согласен, сир. Не будет смысла губить людей из-за ещё одного десятка убитых французов.
– А жаль.
– Конечно, жаль, сир.
– Едут! Плывут! Сир! Едут! – к нам бежал помощник вестового офицера.
– Есть!– Радостно вскрикнули мы с коннетаблем. – Пажи, королевского коня королю! – Прокричал я.
– Сир! Зачем? Вы рискуете. Зачем рисковать, когда победа уже в руке?
– Барон! Я офицер, прежде всего, а уж потом – король. Да и не велика потеря, король Карл вам нового назначит. – С этими словами я взлетел на своего коня и вытащил из ножен саблю, которую тащил ещё из далёкой России.
– Сир, наденьте хотя бы кирасу, шлем!
– К шуту гороховому! Гусары не стесняют себя такими пустяками. Командуйте тревогу, барон. Как только они подплывут к флагману, командуйте. Я буду ждать вашей команды среди гусар.
– Как скажете, сир.
– Так и скажу. И да поможет нам Бог.
Я проскакал открытое место и примкнул к эскадрону, защищённому от вражеского обстрела невысоким холмом. Командир эскадрона взмахнул шашкой, приветствуя меня.
– Сейчас начнётся, джентльмены. Корабли уже пошли на сближение. Ждём команды коннетабля. Джентльмены, давайте помолимся перед боем, чтобы Господь благословил и сберёг нас. Я не силён в этом, но двадцать второй Псалом я помню.
Господь – пастор мой! Я ни в чём не нуждаюсь.
Ты покоишь меня на злачных пажитях и водишь меня к водам тихим.
Ты подкрепляешь душу мою, направляешь меня на стези правды ради имени Своего.
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты, Господи, со мною, Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
Сбоку раздался перелив боевого горна.
– За мной, ребята!– Прокричал полковник, и мы, с криком, гиканьем и свистом ринулись за ним. Какое же это упование нестись на лошади в окружение твоих боевых товарищей, слышать свист пуль, близкие разрывы ядер, ржание раненых лошадей. Упоение боем. Красота смерти в бою. Так и только так должен жить и умереть настоящий мужчина, рождённый воином и рождённый для боя. Несокрушимой лавою налетели мы на французские позиции. Началась сеча, началась рубка. Кто кого. Где-то на море была слышна стрельба, но это всё был второй план. Коннетабль руководил сражением, поэтому можно было здесь и сейчас свободно и безрассудно отдаться бою. На маленьком пятачке смешались наши гусары, французские драгуны и их же фузилёры, вооружённые шпагами. Такого азарта, такой бодрости я не испытывал уже давно. Боевой дух, дух победы был среди нас и в нас. Мы давили и рубили французов. Что-то больно чиркнуло мой бок, потом обожгло левую руку. Я отбил, скинув набок удар вражеской сабли, но она, скользнув со звоном, рубанула шею моего коня, разрубив её почти до половины. Самое страшное в рубке на лошадях – это упасть на землю под обутые в стальные подковы ноги мечущихся лошадей. Сделав укол в сторону драгуна, задрал ноги повыше, чтобы падающий конь не утащил за собою. Скользнул в сторону. Гардой ударил в лицо фузилёра, и уколом достал всадника. Прикрытый с одной стороны телом павшего коня и крупом французской лошади с другой, я рванул драгуна вниз и сразу же запрыгнул на свой трофей. Успел даже оглядеться. До моря оставалось не больше десяти метров, но сеча была воистину, не на жизнь, а на смерть. Никто и не помышлял о прекращении боя. Да в таком бою и не сдаются. Из такого боя можно только вырваться, убежать и только потом попытаться сдаться.
– Победа! – Закричал я. В этом месиве ничего, кроме близкого врага не видно, поэтому сражающие прислушиваются к тем звукам, которые возможно расслышать среди этого лязга, стука, криков и стонов.
– Победа!– Поддержали меня откуда-то из гущи. Солдаты, видимо понявшие, что везде уже победили, усилили натиск. Это оказалось последней каплей в чаше терпения французских солдат. Они, наивно надеясь и, возможно, забыв, что поле нашего сражения ограничено морем, бросились прочь, но только забежали по грудь в воду, где и остановились.
– Прекратить бой! Прекратить бой!– Пришлось мне несколько раз прокричать, прежде чем распалённые боем солдаты что-то не просто услышали, но смогли и сообразить. Разгорячённые лошади не могли успокоиться и метались по берегу, затаптывая тех, кто не забежал в море.
– Бросить оружие! Поднять руки и выходи на берег. Я гарантирую вам жизнь.
Я, сдуру, чуть не крикнул, что я король. Наверняка бы нашёлся какой-нибудь фанатик и на прощание проткнул бы меня шпагой.
Живой и даже не раненый командир эскадрона продублировал на французском мою команду. Десятисекундная пауза и, бросая своё оружие в воду, начали выходить на берег уже побеждённые французы. Это не было планомерное отступление, как это было накануне, это была чистая безоговорочная победа. Теперь никто не скажет, что французы не проиграли войну, а просто удалились восвояси. Лишь с два десятка кораблей я отпустил по своей милости. По милости и ещё по кое-каким причинам. Но это не важно. Это потом и не вспомнят. Трубадуры ещё и приукрасят. Только пускай попробуют не сделать этого – отлучу от стола. Напряжение отпустило, но схватила боль. Сильная режущая боль в теле, в руке скручивали тело, заставляя наклоняться и сползти с лошади.
– Король ранен! Медикус! – Раздались крики. Меня подхватили и почти понесли к палаткам лазарета. Подбежал доктор. Меня уложили на песке, а доктор быстро и профессионально распорол камзол. Длинная резаная рана примерно на полдюйма в глубину рассекла мой бок, заливая королевской кровью крупный морской песок. Толстая салфетка и много слоёв бинта справились с кровотечением в этом месте. Рукав пришлось отрезать. Какой-то гад уколом шпаги почти насквозь проткнул мою державную руку. Хорошо хоть кость не задета, а то вместе с рукавом пришлось бы отрезать и руку. Насмотрелся я на это раньше. Кровь остановили, но не боль. Но я же король, ёшкин кот. Сжав зубы, поднялся. Отодвинул поддерживающие меня руки и медленно, проклиная всё на свете, пошёл к своей палатке.
– Сир, раны надо обязательно зашить. Может загноиться.
– Знаю. Сделаешь в моей палатке. Не хватало ещё мне матюкаться, и кричать в присутствии солдат. Стол там есть. Инструмент принеси.
Сбоку подошёл герцог и ненавязчиво подставил своё плечо. Вот паршивец, знает же, что и когда надо сделать. Спасибо ему. С помощью герцога идти стало значительно проще и не так больно.
В палатке, обильно полив виноградным вином, медикус, как последний садист, зашил мне раны и ещё раз перебинтовал. Залив в себя ещё кувшин полусладкого, я устроился на кровати под надзором пажей. Боль потихоньку затихала. Вскоре я заснул.
***
Проснулся от негромкого говора, почти шёпота. Но как могут шептаться мужи, привыкшие командовать в сражениях. Я зевнул и открыл глаза.
Барон Смит, герцог де Кале, два командира полка, Шерлок и Генрих сидели вокруг нескольких довольно объёмных сундуков. Моряки их называют, по-моему, рундуками. Откинутые крышки не столько открывали, сколько закрывали мне вид.
– Ядрёна вошь, барон. Вы мне весь вид закрываете. Будьте любезны отодвинуться. Я ничего не вижу. Мне же любопытно.
– О, сир, вы проснулись. Как дела? Как самочувствие?
– Было прекрасное, пока не увидел, что что-то рассматривают без меня. И что это такое?
– Улов, сир, нашего корсара. Французская войсковая казна. Целёхонька. Богатый урожай собрали вы сегодня.
– Не радуйтесь раньше времени, барон. Как я обещал, десятую часть заберёт себе и своим солдатам маркиз Генрих. Маркиз, надеюсь, вы не забудете при дележе добычи ваших павших солдат. У них тоже остались семьи. И эти деньги надо будет передать им. Кроме этого, джентльмены, мне придётся отдать годовое жалование всем погибшим в этих баталиях. Точнее, передать его их семьям. Всем до командира батальона, редута включительно.
– Сир, но годовое – это же огромная сумма.
– Полковник, сомневаюсь, что ваша семья обрадовалась бы в случае вашей гибели. Так почему вы считаете, что вдова простого фузилёра будет плакать меньше? Или его дети станут жить лучше, чем ваши? Они все отдали свои жизни за своего короля, т. е. за меня. Я не только строгий, я ещё и справедливый. Мало того, мы соберём мальчиков – сирот и возьмёмся за их воспитание и обучение. Воспитанные с детства воинским наукам и приученные к воинской дисциплине, они станут отличными прапорами и ротмистрами. Так что сначала отдадим долги, а уж потом начнём делить шкуру убитого медведя. Но устроить пир в честь победы мы просто обязаны. Только при этом, барон, постарайтесь, чтобы пленные французы не повязали нас пьяных и не увезли за море, востребовав выкуп. Глупо может получиться.
***
Как здорово, что в мою голову пришла мысль устроить пир в честь победы. Перепоручив сие мероприятие коннетаблю, я блаженно, не беспокоемый никем, лежал в своих походных апартаментах. Коннетабль честно заслужил все почести, которые ему сегодня воздают, и будут воздавать. Мой личный доктор напоил меня какой-то гадостью, уверив, что это снимет боль. Хотел сказать ха-ха, но рана на боку слишком глубокая и каждое движение отдаётся сильной болью. Скажу только – хи-хи. Боль можно заглушить и алкоголем, но я с пелёнок не приучен к пьянству, поэтому лучше просто спокойно полежу, потерплю и дам возможность моему телу самому справляться с этими заморочками.
Слегка откинулся полог палатки, образовывая небольшую щель, куда скромно протиснулся кардинал.
– Сир, зашёл проведать вас. Как самочувствие? Хуже не стало?
– Спасибо за внимание, падре. Болит, зараза. Что уж я только не пил, не помогает. Приходится просто терпеть. Ничего – три – четыре дня и будет легче.
– Сир, у вашего медикуса здесь нет всего, что есть во дворце. Может, вам будет лучше, если уехать в столицу? Ранения бывают разные, а там и у меня есть неплохой лекарь. Он сделает отвары, даст выпить настойки. Травки очень хорошо помогают. Некоторые травы мы даже заказывали из Франции.
– Из Франции? Да, подобное лечится подобным. Если француз ранил, будем лечиться травками из Франции. Тем более я знаю, какие бывают раны и их последствия. Насмотрелся. Поехали, падре. Сейчас распоряжусь подготовить экипаж.
– Сир, я, на всякий случай, уже подготовил его. Я подумал, что распрячь лошадей всегда успеем.
– Хорошо, когда в человеке сочетаются ум и мудрость.
Кряхтя и постанывая, я сполз с кровати и потихоньку поковылял наружу. Прямо у входа стояла моя карета. Дверца предусмотрительно распахнута, лесенка приставлена. Внутри, заботливой рукою, были разложены подушки. С помощью падре я устроился на скамеечке, обложившись со всех сторон амортизирующими подушками. Лошади начали свой неспешный бег.
– Падре, налейте хоть вина, а то дорога дальняя и мысли мои лишь о моей болячке. Надо сменить русло, по которому текут мои мысли. Может, что-нибудь расскажете интересное из вычитанного вами. Кстати, возвращаясь к нашим прежним разговорам, расскажите, что было до того, как. Да, Бог создал землю. Я читал это в Бытие – первой книге Моисея. А есть ли про это у тех же шумеров? Что-нибудь по подробнее вы читали? Расскажите.
– Сир, я вам расскажу то, что знают архивариусы Папы Римского, но не расскажут никому. Я, наверное, уже говорил вам, что только в Псалмах больше двадцати раз упоминается о том, что ликует не только земля, но и вся вселенная, и всё населяющее её, ненавязчиво доказывая нам, что мы не одиноки во вселенной. Вот это и скрывается церковью, желая сделать Господа только Господом земли, отделяя Его от прочего. Всех, кто обращает своё внимание на эти строки, не объясняя, начинают обвинять чуть ли не в святотатстве. Но как можно за это обвинять, если это написано в Библии. Никто не отрицает, что Бог Един, точнее, Триедин. Просто есть Бог, и есть его Единородный Сын. Всё просто. Итак, сир, во всей нашей вселенной насчитывается лишь шестьдесят один мир, подобный земле; эти миры – планеты видоизменения жизни. Большинство обитаемых миров населяется в соответствии с нормативными методами. На таких сферах Носителям Жизни, т.е. созданиям Бога, отвечающим за зарождение жизни, предоставляется лишь ограниченная возможность отклоняться от планов по имплантации жизни. Однако примерно каждый десятый мир называется десятичной планетой и выделяется в особый реестр Носителей Жизни; и на таких планетах им разрешается проводить некоторые эксперименты с жизнью с целью модифицировать или, по возможности, улучшить стандартные вселенские типы живых существ. К этой категории относилась и земля, куда они занесли плазму жизни. Всё это, естественно, сначала было согласовано и получило одобрение нашего Господа, который Первородным был введен в нашу вселенную Владыкой и будущим Богом разумных существ.
