Владимир Александрович Быков
Дневниковые записи. Том 3
Техсовет в министерстве закончился благополучно. Носаль, зачитав официальное заключение, где предлагалось техпроект утвердить, начал было говорить о том, что надо еще поработать над проектом, но тут же был прерван Рыбальченко.
– Вы что? Не согласны с заключением, подписанным вашим начальством?
– Да нет, я не для протокола…
– Чтоб вы знали, – внушительно произнес Рыбальченко, – у нас не базар, и все фиксируется стенографистами… Носаль замолк.
Когда по окончании совета все поднялись, Носаль закричал:
– А с Гриншпуна причитается! Марк с угодливой поспешностью заверил:
– Я готов! Выбирайте место и вперед…
Хотя тут же сообразил, что денег у него в обрез, да ладно, как поется в песне: «На последнюю, да на пятерку!».
Однако компания не состоялась. Предложение отметить утверждение проекта было встречено вяло, без энтузиазма, да и сам Носаль, похоже, только проверял Марка и совсем не был склонен к дружеской пирушке.
В поезде Марк почувствовал себя плохо, еле добрался до дома и свалился в постель. Поначалу казалось, что это тривиальная простуда, но прошел стандартный срок (леченый грипп проходит через неделю, а не леченый – через семь дней), а состояние не улучшалось. Болеть он не имел права: до конца месяца надо было проверить и подписать последние рабочие чертежи. Превозмогая себя, Марк еще несколько дней ездил на завод, работал над чертежами и, только когда последний узел был сдан в производство, отправился в заводскую медсанчасть.
Больничная палата на три человека, Марк здесь уже четвертую неделю; пульс – 120, удары сердца так сильны, что в определенном положении тела резонирует кровать, постоянное чувство жара, субфебрильная температура и, самое страшное, непрерывное похудание: каждую неделю с завидной регулярностью он теряет один килограмм собственного веса. Букет болезней: сердце, щитовидная железа, горло… – следствие перенапряжений в последние месяцы.
Озабоченные лица врачей, старшая из которых не по возрасту, а по положению Галина Станиславовна Мармалевская, крупная, красивая женщина с сильными руками, не может скрыть своей тревоги, когда ей докладывают о результатах взвешивания. Проводятся консилиумы, пробуются разные средства. Дефицитнейшее лекарство, специально для Марка привезенное из командировки в Москву главным инженером Уралмаша, ничего не дало. Мама в отчаянии пишет письмо своему бывшему ученику М. Г. Первухину (до этого она ни разу к нему не обращалась). Из Совета Министров приходит пакет с еще одним чудодейственным, по словам Мармалевской, средством, однако и это не помогает…
Родным разрешили навещать Марка, как тяжелобольного, каждый день. Мама и Лиля (жена) приходили по очереди, через день. Лиля появлялась в палате бесшумно, если ее только не выдавал звон кефирных бутылок. Приближение мамы узнавалось по громкому прерывистому дыханию, она так спешила, что не дожидалась лифта. Марка закармливали всяческой вкуснятиной, но больничные весы оставались неумолимы: он уже весил на 30 кг меньше нормы, еще несколько килограмм и все…
Невозможно было смотреть в эти родные глаза: страдальческие у Лили и мятущиеся у мамы… Марк лежит в излюбленной позе: на спине, ногами к окну, вцепившись закинутой назад рукой в холодную никелированную перекладину кроватной спинки; согнутый локоть руки прикрывает глаза от света.
«Неужели конец?.. Интересно, как я буду умирать?» – думает он; ему так плохо, что смерть не кажется страшной, или все-таки не верит он в глубине души, что скоро расстанется с жизнью. И происходящее представляется ему как спектакль, где умирает герой, которого он играет… Но время идет, просвета нет и, просыпаясь ночами в той же позе, он всерьез задумывается о смерти и бессмертии…
Как-то Марк, маясь от бессонницы, сел на кровати и стал слегка раскачиваться из стороны в сторону, стараясь убаюкать самого себя.
В палату решительно вошла Мармалевская и, присев на стул, что стоял рядом с кроватью Марка, сказала:
– Будем лечить вашу щитовидку радиоактивным йодом. Это совершенно новый способ, вы один из первых больных в Свердловске, которым предлагается этот метод. Вы вправе отказаться.
– Галина Станиславовна, я в вашей власти, делайте со мной, что сочтете нужным.
– Спасибо. У нас нет другого выхода.
Марка перевели в одноместную палату и стали поить безвкусной и бесцветной жидкостью, содержащей радиоактивные атомы йода. Однако и на этот раз чуда, на которое надеялся Марк, да, пожалуй, и Галина Станиславовна, не произошло: прежнее сердцебиение, похудание, потливость. К тому же Марк простудился. Мармалевская пригласила на консультацию лоринголога – свердловское светило. Заключение того было однозначным – резать гланды. Заметив испуг в глазах Марка, профессор засмеялся:
– Чего боишься? Вырежем гланды, будешь мороженое кушать без ограничений.
Мармалевская объяснила, что гланды блокировали действие йода и теперь, когда их удалят, болезнь должна отступить.
Марк еще никак не может окончательно поверить в возможность своего выздоровления, хотя и пульс, который он постоянно проверяет, приблизился к норме, и вес стабилизировался, и глаза у Галины Станиславовны повеселели.
Боязнь рецидива отступает медленнее, чем сама болезнь; эту боязнь постепенно побеждает вновь пробуждающаяся жажда жизни. Он начинает радостно воспринимать эти красивые весенние вечера. Сны длинные, покойные: ему снятся чертежи, письменный стол, экспроприированный у Дуси, знакомые, приветливые лица конструкторов.
И вот уже говорят о сроках выписки из больницы, реальными становятся мечты о возвращении на работу, рождаются планы, идеи… И приходит яркий майский день, Марк спускается с крыльца больницы, снова перед ним открывается мир.
– Поздравляю тебя с вступлением в строй действующих агрегатов! – Так Химич приветствовал Марка в первый день его появления в КБ. – Давно ждем. В Первоуральске на днях заканчивается монтаж твоего стана ХПТ90П, предпусковая лихорадка уже началась. Надо туда ехать.
– Еду.
– Оформляй командировку, – не сдержав улыбки, приказал Химич. Конечно, Марку не терпелось увидеть свою машину, о чем и подумал с улыбкой Химич. На Уралмаше стан собирали по частям. Целиком же будет собран у заказчика и, если монтаж заканчивается, то, наверное, это уже произошло. Теперь главный вопрос: как стан будет работать? Вспомнив безапелляционное утверждение внииметмашевца Носаля о неработоспособности конструкции, Марк мысленно поежился, но из суеверных соображений, что все будет хорошо, убеждать себя в обратном не стал: надо быть готовым ко всему.
В Первоуральск Марк выехал вместе с руководителем электрической части Виктором Модестовичем Мамкиным, который за несколько лет работы в конструкторском отделе стал видным специалистом в области электропривода и автоматики металлургических машин. Они сблизились, работая над проектом стана. Витя в строю всегда был правофланговым, ростом под сто девяносто сантиметров, с интересной особенностью фигуры: спина, шея и затылок образовывали у него одну прямую линию. Он был не намного старше Марка, но воевал и с войны сохранил замашки бравого капитана и склонность к армейскому юмору.
Доложив первоуральскому начальству о своем прибытии, они отправились в цех.
Вытянувшись более чем на пятьдесят метров, во всей своей красе на фундаменте стоял стан, плод мучительных поисков, ожесточенных споров, многомесячного напряженного труда конструкторов, технологов, изготовителей. Не сказав друг другу ни слова, они переглянулись, чувства их совпали: они гордились своим детищем (дескать, «знай наших!»), посмеивались над этой наивной гордостью и переживали за предстоящий пуск.
Однако до пуска оставалось еще много дел. Надо было закончить монтаж маслоподвала, развести по стану трубопроводы гидравлики и смазки, закончить сборку и подсоединение электрощитов и пультов управления.
Отпущенный машиностроителям и трубникам год уже истек, и представители Миля требовали лонжероны. Работа на стане шла в три смены, круглосуточно. Марк и Виктор приходили в цех к 8 часам утра и уходили в 9 – 10 вечера. Марк помогал смазчикам тянуть трубопроводы, выбирая наиболее удобные места, занимался вместе с Коффом технологическим инструментом, обучал будущих вальцовщиков конструкции стана. Виктор для ускорения дела, вооружившись паяльником и пассатижами, выполнял работу электромонтажников.
Начальство регулярно, три раза в сутки, появлялось на стане. Главный механик, многоопытный старик, назначенный директором ответственным от Новотрубного завода за пуск стана, тщательно проверял работу своих подопечных, по некоторым моментам советовался с Марком, что Марку льстило, попутно делал замечания по конструкции стана. Заместитель Главного энергетика ограничивался вопросом: к своим подопечным: «Мы механиков не держим?» и, получив дружные заверения: «Не держим!», удовлетворенно удалялся.
Подошло время прокрутки отдельных механизмов, начали с рабочей клети По общей оценке клеть двигалась плавно, без толчков с ровным шумом, легко проходя мертвые точки. Все было хорошо, но не прошло и пяти минут прокрутки как с клети сорвало шланг для подачи к трубе охлаждающей эмульсии, и струя маслянистой эмульсии, как и должно в таких случаях, окатила Марка с ног до головы.
– Ну, Марк Михайлович, – с восторгом кричал Кофф, – Вы приняли боевое крещение и стали настоящим хапэтевцем!
Марку было не до восторгов. В качестве спецовки он использовал старый отцовский китель, теперь надо было искать какую-то другую робу. Конечно, об этом случае с улыбкой говорил весь завод.
На следующий день случилось происшествие куда более серьезное. При прокрутке подающего механизма скрутило девятиметровый вал поворота. Через четыре часа на Новотрубный прибыли директор Уралмаша Глебовский и Химич. Марка по радиосвязи вызвали в заводоуправление.
Когда Марк зашел в директорский кабинет, Глебовский и Химич были уже там. И они, и хозяин кабинета сидели в полном молчании, как у гроба покойника.
– Садитесь, – Данилов указал Марку глазами на свободный стул.
– Рассказывайте, что произошло, – глухим голосом попросил Глебовский.
– Как только запустили подающий механизм, скрутило вал поворота.
– А что, разве перед этим вручную не крутили? – спросил Химич.
– Нет, – выдавил из себя Марк.
– Ну как же так, Марк Михайлович? Ведь это же элементарно: перед запуском – прокрутка вручную…
– Поторопились.
– Хорошенькое дело…
– И в чем причина поломки?
– Вал пережали в люнетах.
– Кто?
– На монтаже, наверное. Точно сказать не могу, может и у нас на заводе.
– А я вот тут посоветовался с народом, есть мнение, что вал вообще слаб и не выдержит нагрузку. Надо переделывать весь механизм. – Вступил в разговор Данилов:
– Неправильное мнение.
Глебовский (пытливо): Вы уверены?
Марк: Абсолютно. У меня с собой расчеты.
Напряжение в кабинете уменьшилось на несколько пунктов.
Данилов: Значит, Гриншпун гарантирует, что если сделать новый вал по тому же чертежу, все будет в порядке?
– Гарантирую.
Данилов обратился к Глебовскому:
– Когда сделаешь новый вал? Понимаешь, боюсь Миль начнет жаловаться в ЦК.
– Неделя.
Данилов (с вздохом): Добро. Теперь пошли в цех, посмотрим все на месте.
Потянулись томительные дни ожидания нового вала. Работы на стане почти прекратились, Марк и Виктор возвращались из цеха в четыре часа, а воскресенье вообще было в их полном распоряжении.
Новый вал привезли точно в срок, названный Глебовским, установили на стан, благополучно прокрутили вручную и можно было бы начинать комплексное опробование, однако что-то заело у электриков. Примчался заместитель главного энергетика, суетливо запричитал: «Ну, что у вас тут, ребятки? Говорят, у механиков все готово! Не подкачайте, пожалуйста!»
Электрики сгрудились у главного пульта. Подошел Марк:
– В чем дело, Витя?
Мамкин бросил на Марка сердитый взгляд:
– Не знаю. Сами понять не можем. Вот прозвоним схемы, тогда будет ясно.
– Но, когда?
– «Когда? Когда?» – передразнил Мамкин. – Через час.
Прошел час, полтора, электрики продолжали копошиться у пульта. Марк отправился подгонять своего приятеля:
– Сколько можно возиться? Ждем больше часа. Мамкин психанул:
– Это сложнейшая электросхема! Могут быть десятки причин ее сбоя, попробуй сразу найти. Этот придурок энергетик прибегает: «Ребятки, не подкачайте!», теперь ты явился…
– Чего ты орешь?!
– А чего ты здесь раскомандовался? Из-за твоего несчастного вала загорали неделю, а тут тебе не железки, а электротехника!
– Раньше нельзя было проверить?
– Не учи меня тому, чего не знаешь!
– Не ори!
Дальше пошел мат-перемат. Сцена получилась безобразной: оба раскрасневшиеся стояли друг против друга, размахивая руками, казалось, вот-вот в ход пойдут кулаки. Свидетели не вмешивались, похоже, не без удовольствия наблюдая за ссорой. А дело заключалось в дефектном командоаппарате, на замену которого требовались еще сутки.
Праздник по случаю пуска стана был отчасти смазан из-за отмеченных выше обстоятельств. Тем не менее, все прошло достаточно торжественно. Приехал Химич с группой конструкторов, сошлось начальство Новотрубного, был представитель горкома КПСС и, конечно, милевцы.
Корреспондент местной газеты описал это событие высоким стилем, с должным пафосом. В заметке была фраза, над которой особенно потешались конструктора: «…И вот настала долгожданная минута. Зам. Главного энергетика включил рубильник, и ток медленно потек по проводам…». Через несколько месяцев новые вертолеты летали на трубах, прокатанных на стане ХПТ 90П.
Прошло пять лет. Приказом Министра комплексное проектирование и поставка станов и агрегатов для производства труб были возложены на завод тяжелого машиностроения, находящийся в городе Электросталь Московской области. На этот же завод было переведено с Уралмашзавода конструкторское бюро станов ХПТ, которым руководил Марк.
В Электростали была разработана и освоена новая высокоэффективная модель станов ХПТ для прокатки труб от 16 до 90 мм. Этой моделью заинтересовались многие зарубежные фирмы, в том числе и японские.
10.08.17
Еще один интересный архивный материал.
Интервью с моим знаменитым другом Ильей Блехманом.
«К. Илья Израилевич, ответьте на совсем простой вопрос: как стать успешным ученым, разумеется, при наличии определенных способностей?
И. Б. Ответ такой же простой – надо сильно захотеть и много работать. А еще на старте нужны хорошие наставники. Альберт Эйнштейн справедливо говорил, что достойная личность может сформироваться только на достойных примерах.
К. Вам в этом смысле повезло?
И. Б. Чрезвычайно! Когда в послевоенных сороковых годах я учился в политехническом институте, на физико-механическом факультете преподавали великие ученые, творцы перспективного научного направления – нелинейной механики. Прежде всего, надо назвать Анатолия Исааковича Лурье и Георгия Юстиновича Джанелидзе. В то время был еще жив и «отец советской физики» академик А. Иоффе, который несколько раз в год читал нам «мировоззренческие» лекции. Уровень преподавания в ЛПИ был высоким, а главное – царила атмосфера служения науке, интереса к техническим проблемам, о них мы узнавали из первых рук. Пока жив, буду благодарен своим учителям – политехникам за привитие интереса к науке и за выработку определенной шкалы ценностей в ней.
К. Как Вы пришли в вибрационную механику?
И. Б. На старших курсах я познакомился с отдельными примерами применения вибраций в конструкциях горных машинах отраслевым исследовательским и проектным институтом «Механобр». Они потрясли мое воображение. Курсовую и дипломную работы я выполнил о вибрационном перемещении материала. Но тогда еще не мог представить, что вся моя последующая жизнь будет связана с этой организацией.
К. А как Вы оказались в «Механобре»?
И. Б. Меня приметил большой энтузиаст вибрационной техники горный инженер Д. Плисс, недавно вернувшийся после войны из армии. Он обратился в Политехнический на кафедру с просьбой распределить меня в «Механобр». Честно скажу, я очень сопротивлялся «внедрению» в их институт, поскольку не видел, за исключением отдельных интересных процессов, широких перспектив для применения механики, считал тематику приземленной, узкой. К счастью, я ошибся. Г. Джанелидзе решительно развеял мои сомнения, сказав, что о такой возможности можно только мечтать.
К. Как на первых этапах складывалась Ваша карьера в «Механобре»? Обычно специалисты-теоретики трудно приживаются в сугубо прикладных организациях, где всем движет необходимость выполнения плана по вполне конкретным техническим разработкам.
И. Б. Мне и небольшой группе молодых теоретиков, в которой я, пожалуй, был «первой ласточкой», повезло. Во главе «Механобра» стояли прозорливые инженеры, понимавшие перспективы хорошей теории и, кроме того, понимавшие, что мгновенной отдачи от теоретиков не будет.
К. Прошло пятьдесят лет как Вы защитили докторскую диссертацию и одновременно создали лабораторию вибрационной механики. Что, как говорится, в «сухом остатке»? Подтверждается известный афоризм, что нет ничего практичнее, чем хорошая теория?
И. Б. Вполне подтверждается! Из ста пятидесяти типов оборудования, поставлявшегося в десятки стран мира корпорацией «Механобр-техника», примерно две трети – уникальные дробилки, грохоты, сепараторы, построенные с учетом достижений вибрационной механики. Наши машины обеспечивают как новые технологические эффекты, так и реальное энергосбережение, на 30 – 50% превышающее показатели лучших мировых аналогов. Сегодня «Механобр-техника» признанный мировой лидер в горном вибрационном машиностроении.
К. А как Вам видятся перспективы развития вибрационной механики, над чем Вы с коллегами сейчас работаете?
И. Б. В широком плане перспективы вибрационной механики неисчерпаемы – от проблем устойчивости космических аппаратов до предотвращения техногенных катастроф на стадии проектирования крупных мостов и гидротехнических сооружений. Примеры негодной работы в этих сферах нам с вами, к сожалению, известны. Кстати, дипломная работа моей внучки посвящена анализу причин катастроф на гидроэлектростанциях. Если посмотреть шире, в общефилософском плане нелинейность процессов в природе и обществе – видимо, условие развития. Как иронизировал известный писатель Виктор Пелевин – полная стабильность достигается только в состоянии комы. Применительно к тематике горного машиностроения мы сейчас активно работаем над малоизученными проблемами вибрационной механики жидкостей и псевдоожиженных тонких минеральных веществ – в этом направлении уже есть интересные практические результаты. К счастью, фундаментальные исследования в нашей, вполне коммерческой, компании активно поддерживает ее руководитель – член-корреспондент РАН Л. Вайсберг, который сам является крупным ученым в области вибрационных технологий. Главное в процветании такой инновационной компании, как «Механобр-техника», – подготовка кадров. Это значимо более важный актив, чем здания и оборудование.
К. Илья Израилевич, Вы подготовили десятки молодых ученых – кандидатов и докторов наук, которые успешно работают в крупнейших исследовательских и инженерных центрах всего мира. И сейчас Вас всегда видят в окружении молодых талантливых учеников. Скажите, а в сегодняшней России есть смысл молодым людям идти в науку?
И. Б. Сегодня для способного и работящего молодого человека, благодаря открытому мировому сообществу, имеются хорошие возможности в научной сфере заниматься интересным делом и одновременно иметь достойный заработок. Можно оставаться гражданином своей Родины и при этом ездить по всему миру, получать научные гранты, заключать контракты на исследования. Наука – это большое наслаждение. Конечно, для этого обязательно знать, как минимум, международный язык науки – английский, а лучше несколько языков. То есть, мы возвращаемся к тому, с чего начали нашу беседу – надо иметь желание много и хорошо работать…».
15.08.17
Про сны. Они у меня необычные. Я не вижу картинок. Во сне я размышляю, придумываю что-нибудь, с кем-либо спорю, или что-либо доказываю. В годы работы чаще всего занимало меня первое, и я действительно приходил к решению отдельных своих конструкторских проблем во время сна. Ныне больше занимаюсь вторым, причем, как мне представляется, достаточно доказательно.
Запись эта сделана не случайно. Дней десять назад Нисковских позвонил мне, и неожиданно предложил помириться, что, дескать, столько было в нашей жизни прекрасного, а ведем себя как базарные мужики. Я было заикнулся, что не получится – далеко зашли. Но он парировал меня тем, сказал, что придумал некую программу примирения. Я согласился, и через пару дней договорился о встрече.
Прихожу, хватило нас на пять минут, после чего Виталий перешел на характеристику самого себя: насколько он правильно и благосклонно, естественно, прежде всего по отношению к моему брату, все делал, дабы не допустить известного скандала (подробно приведенного ранее в моих записях), но быстро споткнулся и как-то совсем не к месту, заявил, что не только Леонид, но, надо понимать, и я с ним, стали лауреатами Госпремии по воле и решению Химича, который для сего дела назначал инженерами явно «проходных» проектов угодных и приятных ему людей. Конечно, будь я в здравом уме, эту несусветную виталиеву глупость надо было бы перевести в шутку и адресовать подобную «процедуру» присуждения Госпремий самому Нисковских с его криволинейной УНРС, к тому же еще, и в соавторстве с Химичем и «назначенным» ими, в качестве руководителя данной темы, бывшего в то время премьером Рыжкова. Я же по стариковски завелся… У нас пошла одна ругань, закончившаяся тем, что я хлопнул дверью.
Но зато, какой в ту ночь, прямо в стиле описания Нисковских собственных творческих достижений, я увидел свой сон?
Начался он с вопроса. Как это он опытную УНРС, да к тому же спроектированную с привлечением лучших отдельских специалистов, представил только в 1964 году? Да я к этому времени сколько успел сделать! Два рельсобалочных стана для Индии и Китая. На базе данных проектов и в дополнение к ним в Бюро крупносортных станов спроектировать, на принципах серийного производства, практически всю гамму применяемых в прокатных комплексах так называемых общих элементов. Максимально при этом упростить их конструкцию, повысить эксплуатационную надежность, упросить сборку и монтаж, обслуживание и ремонт. По пути совместно с Планово-производственным управлением предложить и внедрить новую систему изготовления прокатного оборудования путем запуска его в производство крупными заказами, состоящими только из однотипных, по технологии изготовления, узлов и деталей. Сократить тем резко объем обращаемой техдокументации во всех технологических службах и цехах, исключить дублирование в подготовке производства и обеспечить рациональную организацию последнего на условиях оптимальной загрузки станочного парка завода и участков сборки.
Далее подверг во сне разносной критике его многочисленные утверждения относительно новизны создания радиальной и криволинейной УНРС.
В технике необходимость в новых решениях диктуется потребностями текущего производства, его видимыми уже всем недостатками, а потому решения по их устранению рождаются практически одновременно и повсеместно в головах многих трезво мыслящих инженеров. Об этом упоминает и сам Нисковских, повествуя, как Химич во время своей командировки в Москву попытался было рассказать Целикову о наших разработках, и как тот немедля вытащил из стола свой эскиз с изображенной на нем аналогичной радиальной установкой. С точки же зрения формального первенства нельзя забывать, что первый патент на радиальную машину был получен еще в 1952 году в Германии, т. е. за 10 лет до того, как ею только еще начал заниматься Нисковских. Так что хвастаться тут можно лишь тем, что мы первые создали превосходный по внешнему виду образец такой установки для ее рекламной, прежде всего, демонстрации в производственных условиях. Создали благодаря тому, что Нисковских (и тут ему нужно отдать должное) сумел привлечь к ее разработке упомянутую команду конструкторов, обладающих соответствующим опытом, но… основанном, заметим, на чисто механистических представлениях этой команды, включая и самого Нисковских, без учета технологических особенностей процесса непрерывной разливки стали. Именно в силу этого последнего обстоятельства, несмотря на многолетнее мощное демонстрирование и даже продажу лицензии в Японию, разработанные командой Нисковских в дальнейшем все ныне действующие установки на отечественных заводах и за рубежом эксплуатируются без главных ее рекламных узлов: балок в системе вторичного охлаждения и ножниц на участке резки заготовки на мерные длины.
Балок – в силу их непомерной сложности и несоответствия требованиям эффективного равномерного охлаждения заготовки; ножниц – по причине их исходного по конструкции предназначения к работе в потоке высоко-производительного прокатного комплекса, а не тихоходного процесса разливки стали, а потому сверх не оптимального их тут использования, а вернее, даже полной не возможности использования, в силу довольно частого, по самым разным причинам, подхода к ножницам сверх захоложенного металла.
В настоящее время, кроме того, на современных установках перешли на разливку стали вообще через прямой, а не радиальный, кристаллизатор с последующим непосредственно под ним загибом заготовки для вывода ее на криволинейный участок. Тем самым стали производить деформацию слитка в более горячем его состоянии и со скоростями на порядок более высокими в сравнении, с теми, что на протяжении долгих лет «научно» обосновывались исследовательской командой Нисковских.
Таким образом от первой созданной Нисковских опытной установки, похоже, может остаться только используемый при отливке, давно всем известный, принцип возвратно-поступательного перемещения кристаллизатора.
А вот моему балочному стану, обобщенная характеристика была дана известным тагильчаниным М. И. Аршанским. В своей книге «НТМК. События, Люди» он написал, что «Цех прокатки широкополочных балок продолжает успешно работать, несмотря на свой 35-летний возраст. Надо отдать должное конструкторам Уралмаша, спроектировавшим стан таким образом, что он и сегодня является одним из лучших прокатных агрегатов страны».
У Нисковских же в третьем издании книги «Так это было» события и люди представлены с несусветной тенденциозностью. Если о себе и своих делах – то прямо и в сверх превосходном виде, если о других, своих коллегах – то как бы из-за угла, а если прямо, то непременно с некими оговорками, а то и совсем в уничижительном или обвинительном духе.
Все это мне приснилось как бы в ответ на его книгу и, более всего, на реплику в ней о том, что я, в отличие от него – новатора, занимался усовершенствованием уже известных в мировой практике балочных станов, т. е. надо понимать, работой более простой. На самом деле, по крайней мере, в моей инженерной оценке, значимо более объективной в сравнении с таковой Нисковских, нами при проектировании балочного стана была проделана по объему и сложности в несколько раз большая работа, чем им при создании своих УНРС. Но не в этом дело, а в том, что все нововведения по нему пребывают и ныне в их первозданном виде, без каких-либо даже самых малых исключений.
Тут я проснулся и стал думать. Неужели я, вот прямо в таком виде, когда-нибудь и где-нибудь похвалялся?
Утром вооружился своими книгами, статьями письмами, и стал их просматривать в части нами сделанного.
Смотрю «Заметки конструктора». И вот как в них совсем беспафосно представляется наша работа в 50-десятые годы.
«Накопленный опыт позволил нам со своими молодыми коллегами произвести кое-какие нововведения. Во многом пересмотрели подходы к проектированию и изготовлению оборудования. Сократили объем техдокументации по стану почти в два раза. Сделали его на 5 тысяч тонн легче. Провели большую работу по унификации оборудования и запуску в производство крупными заказами. Обеспечили тем однократную подготовку производства по всем однотипным, или имеющим какие-либо общие признаки, деталям и узлам. Характер изменений сразу сказался в цехах завода. Оборудование стало изготавливаться быстрее на индустриальной основе и принципах серийного производства с меньшим объемом подгоночных работ, а то и полным их исключением».
Или о том же (из частного письма Гриншпуну) «Не помню, говорил ли я тебе о своих впечатлениях от посещения в 80-е годы вашего завода. Удивление от красоты и сложности схемных решений по вашему оборудованию, и одновременно, – от архаизма в элементной базе, методах изготовления оборудования, с которыми мы на Уралмаше (горжусь, – не без моего активного участия) расстались еще в 50-е годы и которые, такое у меня сложилось впечатление, полностью сохранились у вас, и будто без каких-либо изменений оказались перенесенными из нашего 32 цеха тех лет его существования. Сверление отверстий на сборке, индивидуальная подгонка деталей и узлов, призонные болты, разъемные зубчатые муфты…».
А вот как было написано у меня, без всякого яканья, о балочном стане.
«Стан ощутимо видимо и в лучшую сторону отличался от подобных ему, работавших и строившихся в Японии. С элементами новизны в технологии прокатки, конструкции оборудования и его планировке были разработаны почти все участки стана.
Применена более устойчивая и более простая в инструментальном обеспечении технология прокатки заготовок в обжимной клети стана в так называемых «закрытых калибрах». Предусмотрено линейное (тандем) размещение рабочих клетей, что, в сочетании с придуманной Соколовским их малогабаритной кассетного типа конструкцией, позволило уменьшить количество оборудования на этом важнейшем участке стана, сократить значительно время и цикл прокатки балок. Внедрена цельноклетьевая перевалка валков с механизированной разборкой-сборкой клетей и их настойкой на специально для того оборудованных стендах вне основного потока стана. Организована многопильная резка балок на мерные длины с полностью механизированной программной установкой и настройкой (исключительно простых по конструкции, удобных и надежных в эксплуатации, придуманных также не без участия Соколовского) пил, а также их вспомогательного оборудования. Реализована более производительная одновременная правка балок в двух плоскостях на роликовых машинах. Запроектировано очень экономичное по эксплуатационным и энергетическим затратам оборудование на участке охлаждения балок с организацией их попакетного на нем перемещения при помощи подъемных транспортных тележек. Аналогичный способ перемещения балок применен на стеллажах инспекторского осмотра и пакетирования балок перед погрузкой в железнодорожные вагоны. Предусмотрена «свободная» планировка всего оборудования стана и его размещение на условиях легкого к нему доступа, удобного обслуживания и ремонта.
