Владимир Александрович Быков
Дневниковые записи. Том 3
И если при выше упомянутом рассмотрении претендента на проведение «ЭКСПО-2025» его участники прознают о таковом явлении с развесом продуктов, то они зарубят наш город только по одному этому омерзительному факту современной российской действительности.
Наконец. В каждом, например, у немцев, даже самом маленьком магазине, на выходе из него стоит емкость для сброса в нее покупателем купленной им тары, прежде всего стеклянной и пластмассовой. С целью, надо понимать, ее дальнейшей организованной утилизации. Нам нужно этот опыт немедленно внедрить в наших магазинах.
Третье. Об утилизации отходов населения силами УЖКХ. Несколько лет уже ведутся разговоры о сортировке этих отходов, но пока все это делается только в опытном порядке. Нужно воспользоваться перспективой проведения «ЭКСПО-2025» и немедленно решить и эту проблему.
Полагаю, что выше приведенное мной не охватывает всех проблем, решение которых можно было бы привязать к данному выставочному мероприятию. Расширить их круг в разумных пределах можно путем привлечения к ним жителей нашего города».
Аналогичного содержания письмо послал также в газету «Уральский рабочий».
02.08.17
Путина давно критикуют, но раньше критика велась в основном на интернетных страницах. Последнее же время во все больших размерах она стала печататься и на страницах СМИ.
Вот что было недавно мной прочитано в газете «Свердловская Правда» под рубрикой «Страшно жить?».
«В России любую проблему можно решить за пять минут. Надо просто лишь позвонить Президенту.
– Пусть горит. Прямая линия с Президентом уже закончилась, а следующая будет не известно когда.
Монетизация льгот, субвенция, дефляция, реновация – какие только слова не придумает Власть, чтобы отнять у людей последнее.
Самое страшное, когда безголовые министры с головой уходят в работу».
Профсоюзный лидер Шмаков в одном из своих выступлений, выразив недоумение по поводу «неведомой в цивилизованном мире, в сотни раз, разнице в доходах погрязшего в роскоши меньшинства и пребывающего в нищете большинства населения нашей страны», обратил внимание, что Россия, пережившая за одно столетие уже две разорительные революции, третью такую катастрофу не перенесет.
А сегодня в ночной телепрограмме «Право знать», на эту же тему, антисоциальной политики Власти, с возмущением выступал Курганян.
04.08.17
Сегодня разбирал свой архив и обнаружил в нем статью Гриншпуна под названием «Трубная эпопея», настолько мне понравившуюся, что в память об этом уникальном мужике – талантливом конструкторе и замечательном человеке, решил поместить ее в своих Записях.
Привожу ее ниже с некоторыми сокращениями.
«Трубная Эпопея.
Поздний вечер. В КБ почти никого не осталось. Марк собрался домой, когда в зал вошел Главный конструктор Верник. Пружинистой, энергичной походкой он подошел к рабочему месту Марка. Остановился, поздоровался. Было заметно, как напряжен и взволнован Главный. Неожиданный визит и состояние Верника свидетельствовали о том, что произошло нечто экстраординарное.
– Кажется, Вы занимаетесь станами холодной прокатки труб?
– Да, вот, начинаю… Волнение Главного передалось и ему, хотя он не мог понять, в чем дело.
– Мне только что звонил Министр, а перед этим ему лично – Сталин. Поставлена задача: в сжатые сроки создать оборудование для производства холоднокатаных труб переменного сечения. На Политбюро заслушали Генерального конструктора вертолетов Миля. Он заявил, что для выполнения поставленной перед ним задачи по созданию тяжелых вертолетов нужны именно такие трубы. Нам предстоит спроектировать и изготовить для этого специальные станы.
– Специальные? Значит, никаких аналогов нет?
– Тем почетнее задача. Химич в командировке, я сейчас позвоню Двинянинову. Вам ночь на размышления, завтра в первой половине дня к нам приедут гипромезовцы с техническим заданием. Будьте готовы, подберите материалы, подготовьте вопросы, продумайте, что нам потребуется. Марк стоял оглушенный, но где-то в глубине души уже возникло радостное сознание от предстоящей архиважной работы.
– Имейте в виду, Министр меня предупредил, что товарищ Сталин поинтересовался, кто Главный конструктор Уралмаша, и что была названа моя фамилия.
На следующий день появились гипромезовцы и представители Первоуральского Новотрубного завода – заказчика этих станов. Конечно, никакого технического задания у них не было; сами они пребывали в растерянности. Какая труба? Какие размеры? Какой материал? Что значит «переменное сечение»? Масса вопросов, по которым высказывались только предположения. Ничего не оставалось, как всем вместе срочно лететь в Москву, к Милю.
Марка назначили Главным инженером проекта станов ХПТ.
– Люди растут под тяжестью ответственности – отметил Верник, подписывая приказ по этому назначению.
Начальство решило: в Москву едут Двинянинов и Гриншпун. В то время аэровокзал Свердловского аэропорта Кольцово занимал длинный барак; внешне здание выглядело весьма непрезентабельно, однако внутри отделано было не без некоторого шика: хрустальные люстры и пластиковые обои, в зале ожидания мягкая никелированная мебель, в буфете бармен лихо взбивал коктейли, на витрине – бутерброды с красной и черной икрой.
Марк не без волнения пережил мгновение отрыва 24-х местного Дугласа от земли, а когда самолет поднялся выше облаков и, казалось, что летит над снежной пустыней с ледяными торосами, вспомнился капитан Гаттерас, стремящийся к Северному полюсу.
Лететь Марку нравилось, падение в воздушные ямы напоминало качели, которые он любил еще с раннего детства. Остановка в Казани, еще два часа лету и, наконец, хорошенькая стюардесса объявляет:
– Уважаемые пассажиры! Мы идем на посадку; пожалуйста, пристегните ремни. Самолет прибывает в столицу нашей Родины – Москву! Волнительные слова.
Двинянинов, бывалый командировочный, с улыбкой наблюдает за Марком. Из аэропорта Быково на электричке они добрались до Комсомольской площади (площади трех вокзалов).
– Основную заповедь командировочного знаете?
– Нет, – признается Марк.
– Вот, молодежь! Всему надо вас учить. Итак, прибыв на место назначения, первое – позаботься об обратном билете. Второе – устройся в гостиницу. Останется время – поработай, нет – ну, что же, до следующего раза. Марк смеется.
– Обратные билеты мы взяли в Свердловске.
– Правильно. Значит?
– Гостиница.
– Молодец! Вон, видите за железной дорогой высотное здание?
– Вижу.
– Это гостиница Ленинградская. Ее собирались сдать в эксплуатацию к нашему приезду. Представители такой фирмы, как Уралмаш, должны жить в лучших отелях столицы. Идемте.
Им повезло. Действительно, Ленинградская только что начала принимать гостей, и уралмашевцы легко получили шикарный двухместный номер на одиннадцатом этаже.
Встреча у Миля была назначена на завтра, а пока Двинянинов предложил привести себя в порядок с дороги и затем прогуляться по Москве. Судя по всему, ему доставляла удовольствие роль гида.
– Всем известно, что земля начинается с Кремля. Значит, раньше всего – на Красную площадь. Вы не боитесь дальних прогулок?
– Наоборот. Очень люблю бродить по незнакомым местам. Это у меня наследственное.
На Красной площади Марк опять не смог скрыть волнения.
– Если только вообразить себе все, что произошло на этом месте за всю историю России, аж дух захватывает…
– А что еще произойдет, об этом Вы не подумали?
– А что может произойти?
– История XX веком не кончится. А будущее всегда интересней прошлого…
– Хорошо бы еще к памятнику Пушкину, – попросил Марк.
– Пошли. Пушкин с нетерпением ждет Вас.
День закончился в ресторане гостиницы Москва, где Двинянинов заказал для себя и для Марка две порции судака по-польски и бутылку сухого вина.
На следующий день за завтраком Двинянинов, развивал перед Марком стратегию их дальнейших действий.
– Главное, мы не должны допустить, чтобы нам навязали несусветные сроки проектирования и поставки оборудования.
– А зачем им это?
– Неужели непонятно? Мы не выдержим сроки, они тоже, но у них будет козырь, они сошлются на нас и скажут, что мы их задержали.
Генеральный конструктор вертолетов Михаил Леонтьевич Миль встретил уралмашевцев и гипромезовцев по высшему разряду; сам повел гостей показывать свое хозяйство – опытное производство, скорее мастерские, чем цеха, на Марка особого впечатления не произвели, а вот в КБ и лабораториях все было классно: просторно, разговоры только вполголоса, еле слышно гудят вентиляторы, множество сложных испытательных установок и приборов, персонал – в белых халатах… Перед началом совещания был подан чай с печеньем.
Миль произнес краткую речь. Он указал на колоссальное значение новых вертолетов. В частности, с их помощью должны будут закладываться в шахты ракеты дальнего действия, устанавливаться опоры электропередач, проводиться десантные операции… Не преминул упомянуть, что этой проблемой занимается лично товарищ Сталин. В заключение выразил уверенность, что участники совещания сделают все возможное и невозможное, и обеспечат успешное решение проблемы в установленный срок.
Долго разбирались с техническими вопросами. Трубы, для выпуска которых необходим новый стан ХПТ, должны были служить основой четырех вращающихся лопастей вертолета, которыми он призван держаться в воздухе. Переменное сечение трубы (с изменяемой, для равнопрочности, по длине толщиной ее стенки) могло быть обеспечено за счет перемещения конической оправки в очаге деформации. Ничего подобного в мировой практике еще не было.
После обсуждения технических вопросов перешли к срокам.
– Исходя из того конечного срока, установленного нам партией и правительством, – сказал Миль, – прокатный стан нам нужен через четыре месяца.
– Что?! – вырвалось у Марка. Это же немыслимо!
– Молодой человек видимо не понял, что я сказал о необходимости сделать все, даже невозможное. Мы ужесточили свой график до немыслимого предела, но, как не крути, нам надо получить от вас опытную партию труб не позже, чем через четыре месяца.
При таких сроках бессмысленно было начинать проектирование. Все радужные надежды, питавшие Марка в связи с этой задачей, разлетались в прах. Марк собрался поспорить, но Двинянинов его одернул и сам взял слово.
– Мы очень уважаем труд наших коллег, конструкторов – вертолетчиков. Представляем себе колоссальную сложность стоящих перед вами проблем. Но вправе рассчитывать, что и вы с уважением отнесетесь к нашему труду. Ведь спроектировать новый прокатный стан, может быть, не менее сложно, чем новый вертолет, тем более что задача стоит на уровне изобретения. Вы не называете отпущенных вам сроков, возможно, это государственная тайна. Но, во всяком случае, это не те четыре месяца, что отводятся нам. Они абсолютно недостаточны, и не могут быть нами приняты, как бы нам того не хотелось.
(В это время в кабинете появился представитель Новотрубного завода. И у Марка мелькнула одна мысль, он подсел к этому представителю и стал с ним шептаться).
Миль встал.
– Знаете, я не намерен с вами торговаться. Если вы и ваш юный помощник, ничего не поняли, я сейчас звоню вашему Министру и скажу, что ко мне приехали совсем не те люди, которым можно доверить решение государственной задачи особой важности.
Двинянинов побледнел, но не дрогнул:
– Но вы же диктуете нам условия, совершенно не считаясь с реальностью. Согласиться с вами, значит заведомо пойти на обман.
– Это ваши проблемы.
– А мне казалось, что у нас проблемы общие, государственные, – не без иронии заметил Двинянинов.
Миль нахмурился, поняв, что его реплика была явно неудачной.
– Я закрываю совещание, – решительно заявил он.
– Если хотите, можете присутствовать при моем разговоре с Министром.
– Подождите! – закричал Марк. – У нас с Новотрубным заводом есть предложение.
Все повернулись к Марку.
– Вам нужна опытная партия? Сколько? Десять? Пятнадцать?
– Четыре комплекта. Шестнадцать штук, – ответил заместитель Миля.
– Трубники на существующем оборудовании с нашей помощью, кустарным способом, вручную передвигая оправку и разводя валки, на пониженных режимах сделают вам шестнадцать труб. Это будет адский труд, но за четыре – пять месяцев это можно будет сделать. А новый стан… Когда, Сергей Алексеевич?
– Через год.
– Кустарным способом? Что же это будут за трубы? – усомнился Миль.
– Трубы будет принимать ОТК по вашим чертежам, – подал голос новотрубник. – Но вот стоимость их может оказаться очень высокой.
– Решили подзаработать? – заметил кто-то из милевцев, но Миль, видно опасаясь, чтобы его опять не обвинили в эгоизме, пресек этот разговор.
– Предложение Новотрубного завода надо обдумать. Прошу Вас завтра поработать с нашими специалистами, а через день в это же время мы встретимся снова.
Когда уралмашевцы остались одни, Двинянинов сразу остудил ликующий взгляд Марка:
– Вы, молодой человек, что-нибудь слышали о субординации? – менторским тоном спросил он. – С всякими предложениями должен выступать руководитель, а Вы, не посоветовавшись со мной, вылезли…
– Сергей Алексеевич, – взмолился Марк, – он же собирался звонить Министру! Когда было советоваться?
– Никогда не лезьте поперек батьки в пекло. Вот и предложение Уралмаша (ведь вы – уралмашевец) отныне будет трактоваться, как предложение Новотрубного завода.
– Да черт с ним, с авторством! Главное, им теперь не отвертеться, и придется принять названный Вами срок.
– Эх, молодо-зелено… – вздохнул Двинянинов.
На заключительном совещании стороны пришли к соглашению. Сергей Алексеевич настоял на том, чтобы в тексте протокола значилось «… предложение Новотрубного завода и Уралмашзавода».
Сразу же по возвращении из Москвы для Марка начался аврал. Из отвоеванного у Миля года конструкторам отдали всего пять месяцев – фантастически малый срок. Марк разрывался на части, уходил из дома в семь часов утра и возвращался в двенадцать – час ночи. В воскресенье отлеживался плашмя на диване, но все равно мысли о стане не оставляли его ни на минуту. Несколько раз пришлось съездить в Первоуральск, на Новотрубный завод. Советовался с трубниками по конструкции новой машины, участвовал в подготовке и прокатке опытного лонжерона (так стали называть трубы переменного сечения для лопастей вертолета).
С самого начала работы предвиделось, что прокатка лонжерона на действующем оборудовании будет неимоверно трудной. На деле же оказалось, что это вообще муки адские. Даже с помощью приспособлений, наспех спроектированных, изготовленных трубниками и уралмашевцами, из тридцати – пятидесяти труб удавалось сдать ОТК одну, в лучшем случае, две штуки. И то она сопровождалась скандалами, руганью, уговорами. Начальство и рабочие проклинали Зосима Абрамовича Коффа (так звали представителя Новотрубного завода, с которым объединился Марк на совещании у Миля) за согласие на прокатку опытной партии, хотя все понимали, что это было единственно реальное решение в сложившихся условиях. За четыре месяца новотрубники с грехом пополам сделали семнадцать труб и, тщательно упаковав, как величайшую драгоценность, отправили их в Москву. Стало очевидным, что нормальная прокатка вертолетных труб возможна только на новом специальном оборудовании.
Участие в прокатке лонжеронов рождало у Марка новые идеи. Уже первый отрицательный опыт на действующем оборудовании подсказал альтернативные решения, которые Марк тотчас же наносил на ватман. Вырисовалась схема стана, она активно обсуждалась с Двиняниновым, Химичем и Верником. Общей эрудиции старших товарищей Марк противопоставил знания, полученные непосредственно на работающем стане, и это давало ему возможность разговаривать с начальством на равных.
Чертеж с окончательно согласованной схемой стана Марк закончил спустя полтора месяца после совещания у Миля. Проведя на чертеже последнюю линию, Марк вышел из заводоуправления в морозную сизую ночь.
Стоял сильный туман. Трамваи не ходили. Следовало бы вернуться и переночевать на стульях в КБ, но Марк решил попробовать проголосовать проезжавшим машинам. Машин не было. Прождал несколько минут и уже начал замерзать, когда услышал резкий визг тормозов и увидел в тумане две светящиеся фары. Дверь кабины распахнулась.
– Ты чего на дороге растопырился!? Я ж тебя чуть не переехал!
– Мне бы в город. Может, довезете?
– Не положено. – Дверь кабины захлопнулась. Но, вдруг передумав и приоткрыв дверцу, шофер крикнул. – Ладно, залезай!
Марк забрался в кабину.
– Проспект пересекать будете?
– Ну.
– Там и сойду.
– Откуда ты такой, чумовой, взялся? Добрые люди давно спят, – он искоса взглянул на Марка.
– Да, вот заработался.
– На работягу ты непохожий.
– Я конструктор.
– Вам, что? Дня не хватает?
– Мы выполняем задание товарища Сталина. – Марк не мог удержаться, чтобы не похвалиться, но на шофера это не произвело, похоже, никакого впечатления.
– А тебе не страшно со мной ехать?
– Нет. А, собственно, почему? Вместо ответа – короткий смешок.
На углу проспекта Ленина и улицы Мамина-Сибиряка машина остановилась. Марк спрыгнул на дорогу; туман рассеялся и тут обнаружил, что ехал он… на черном тюремном вороне с железными решетками на окнах.
До выдачи чертежей в производство осталось три с половиной месяца. Выдержать классическую схему – сначала закончить полностью технический проект, а затем рабочий – в оставшийся срок было немыслимо. Решили техническое и рабочее проектирование вести параллельно. Марку в помощь был придан молодой, но уже хорошо зарекомендовавший себя конструктор, Петр Михайлович Соловейчик; они вдвоем рисовали техпроект и по мере готовности отдельных узлов передавали свои чертежи в конструкторские группы для «орабачивания».
Не обходилось и без конфликтов. Учитывая условия работы стана и проведя некоторые приближенные расчеты, Марк предусмотрел в техническом проекте общую для всей машины жесткую массивную раму. Рабочий проект по этому техпроекту должна была выполнять бригада Леонида Александровича Крутикова (к тому времени он стал самостоятельным бригадиром – руководителем группы). Крутиков, получив техпроект, сразу же его отбросил, и сам стал рисовать отдельные плиты под каждый механизм. Узнав об этом, Марк попробовал убедить Крутикова в правильности техпроекта, но тот ничего и слушать не хотел.
– Чушь собачья! Это утяжеляет стан, как минимум, на 20%. Спрашивается, «на фига попу гармонь»?
– Леонид Александрович! – стараясь сохранить вежливость, говорил Марк. – Я Вас предупреждаю: без общей рамы чертежи не подпишу.
– Ну это мы еще посмотрим. Не Вы здесь самый главный.
Видимо, он переговорил с Двиняниновым, и тот пригласил Марка к себе.
– Что у вас там с Крутиковым?
– Сергей Алексеевич! Он… Двинянинов перебил:
– Запомните основное правило руководителя. Если предложение исполнителя не хуже вашего, то принимается предложение исполнителя. Поразмыслите, и вы убедитесь, насколько это лучше, особенно в такой творческой деятельности, как конструкторская.
– Но тут не тот случай. Для динамической устойчивости машины необходима общая массивная рама. Крутиков этого не понимает, а вот новотрубники одобрили такое решение. Двинянинов задумался.
– Оставьте мне все материалы. На следующий день Крутиков, красный от досады, возвращаясь после разговора с Двиняниновым и проходя мимо Марка, нарочито громко бросил:
– Вот до чего дожили. У нас уже яйца курицу учат…
Помощник Марка Соловейчик действительно оказался способным конструктором, работать с ним было легко, они понимали друг друга с полуслова. Но был у Соловейчика один пунктик, из-за которого он сильно страдал комплексом неполноценности: не выдался, бедняга, ростом. Примеры многих великих мира сего (Наполеон, Бетховен, Ленин, Сталин) его не вдохновляли. И он всеми мерами стремился скрасить свой недостаток: занимался штангой, носил обувь на высоченных каблуках, голову держал всегда поднятой, напускал на себя особую важность. Требовал, например, чтобы его звали только по имени и отчеству.
И надо же было такому случиться: заболел Петр Михайлович детской болезнью – скарлатиной. Положили его в детскую больницу, навещавшие рассказывали:
– Вывешен бюллетень с температурой больных: «… Соков Сережа – 37,6; Соловейчик Петя – 37,2…»
Какой пассаж! Ведь даже его родная мама, Клара Львовна, называла сына не иначе, как Петр Михайлович!
Разработка техпроекта подходила к концу. Марка вызвал Верник.
– Звонил заместитель начальника техуправления министерства Александр Михайлович Рыбальченко: Министр потребовал, чтобы проект стана для вертолетных труб… Кстати, придумали ему название?
– Стан ХПТ 90П.
–Так вот, чтобы проект был рассмотрен на научно-техническом Совете Министерства.
– А как это?
– Начальству такие вопросы не задают, разберитесь в бюро.
Для утверждения техпроекта следовало представить в Министерство, по крайней мере, четыре документа: решение технического совета Уралмашзавода; заключение по проекту Заказчика; заключение по проекту генпроектировщика – Уральского Гипромеза и отзыв Центрального конструкторского бюро металлургического машиностроения. План дальнейших действий обсуждали у Двинянинова.
– Вы уверены, Марк Михайлович, что новотрубники дадут положительное заключение?
– Надеюсь. Мы с ними рассматривали подробно все механизмы и узлы.
– Тогда так. На наш заводской совет выйдем с отзывом Новотрубного завода: у нас в совете всегда находятся горячие головы с радикальными предложениями как изменить конструкцию. Отобьемся от них, если будет поддержка Заказчика (его представителя обязательно пригласите на совет). Вы же понимаете, изменения техпроекта для нас сейчас смерти подобно: полетят сроки, полетят головы. Заключение Гипромеза, думаю, сможет получить Петр Михайлович. Как, справитесь?
Соловейчик только солидно кашлянул, хотя Марк знал, что Петр Михайлович очень горд этим поручением.
– А в Москву к Целикову и в Министерство поедем, наверное, с вами вдвоем, Марк Михайлович.
Новотрубники определили дату технического совета по проекту стана ХПТ90П, и к этому сроку Марк отправился в Первоуральск. В поезде он еще раз продумал план своего доклада на техсовете. В докладе надо было обязательно отметить бесценную помощь, полученную им от инженеров и рабочих Новотрубного завода. Вроде причины для волнения отсутствовали, но Марк не был спокоен, он уже знал, что жизнь полна неожиданностей, можно споткнуться и на ровном месте.
Когда он подходил к заводоуправлению, на втором этаже, где находилась лаборатория холодной прокатки труб, распахнулось окно.
– Марк Михалыч! ХПТ! Привет!
Это был Кофф. С тех пор, как они познакомились, он все больше и больше нравился Марку. Кофф располагал к себе идущей от него кипучей энергией, доброжелательностью, а главное, он, как может быть никто в то время, понимал этот непростой процесс – холодную прокатку труб. Невысокого роста, с лысинкой, окруженной темными курчавыми волосами, он старался придать себе серьезный вид, видно полагая, что солидному специалисту не подобает веселиться, однако, чаше всего, не мог удержаться от улыбки и шутки.
Вел Совет уже упоминавшийся начальник технического отдела Федор Александрович Данилов, будущий директор гиганта отечественной трубной промышленности – Первоуральского Новотрубного завода. Коренной уралец, кержак. Во время войны Данилов принимал в Америке оборудование по ленд-лизу и, используя предоставленную ему возможность ездить по заводам, досконально изучил американское трубное производство, чему способствовало неплохое знание им английского языка, который он освоил в рекордный срок. Массивный, с крупной головой как бы вросшей в туловище, это был человек – глыба. Ему не надо было напускать на себя серьезность, наоборот, когда хотелось пошутить, приходилось делать над собой обратное усилие.
Во время доклада Данилов неотрывно следил за Марком. Казалось, сфальшивь он в чем-то, и это будет сразу замечено. Оппонентом выступил Кофф. Он одобрил проект, но сделал два замечания, с которыми Марк согласился, поскольку их еще можно было учесть при рабочем проектировании. Затем докладчику и оппоненту было задано множество вопросов. Последний из них принадлежал Грехову, начальнику цеха, где должен был быть установлен новый стан.
– А что будет, если стан окажется неработоспособным, как довоенные модели уралмашевских рокрайтов?
За Марка ответил Данилов.
– Тогда мы заставим Гриншпуна катать лонжероны вручную.
– Постараюсь избежать этого страшного наказания, – парировал Марк. – Стан должен работать.
Убежденность Марка понравилась Данилову, завершая, он положительно оценил проект и отметил, что совместная работа конструкторов и эксплуатационников всегда приносила хорошие плоды.
По тому, как члены совета прощаясь, жали ему руку, Марк почувствовал, что оставил о себе неплохое впечатление. Было приятно.
В радужном настроении он возвращался в Свердловск на автобусе. Все треволнения остались позади, он мог позволить себе расслабиться и обратиться к окружающему миру. Дорога – Московский тракт. Перед ним разворачивались разнообразные картины, одна живописней другой. Мягкие очертания невысоких гор, поросших лесом, прерывались ложбинами, в которых, отражаясь от ручьев или родников, мелькал луч вечернего солнца. И, конечно, лес – самое сильное украшение природы. Как ни хороши степи, но нет лучше хвойно-лиственного в любое время года… «Родной Урал, – думал Марк. – Ты прекрасен!»
Через двадцать минут после выезда из Первоуральска автобус взобрался на самую высокую точку водораздела Волги и Оби. Неподалеку от дороги стоял памятник, если так можно назвать скромную четырехгранную пирамиду высотою около трех метров, на одной стороне которой было написано «Европа», а на другой – «Азия». Несколько лет спустя, на этом месте Данилов устроит завтрак посетившему Новотрубный завод президенту США Ричарду Никсону. Президент провозгласит тост за отмену всяческих границ между Европой и Азией, между Европой и Америкой, между Америкой и Азией, а его помощники будут раздавать шоколадки набежавшим деревенским ребятишкам…
В Москву Марку пришлось ехать одному. Двинянинов оформлял командировку в Индию. Без поддержки старшего опытного товарища было немного страшновато, но, с другой стороны, самонадеянный Марк всегда стремился к самостоятельности и был рад предоставленной возможности быть полностью самим собой.
Напутствуя Марка, Двинянинов сказал:
– У Вас в портфеле положительное решение заказчика, а это – стопроцентный успех. Не вижу никаких подводных камней.
О Ленинградской гостинице не могло быть и речи, да и в других гостиницах устроиться было трудно; Марку посоветовали обратиться в АХО Министерства, где ему дали адрес одной женщины в Сретенских переулках, которая сдавала койки для командировочных. Прежде, чем отправиться по указанному адресу, Марк решил позвонить Целикову и договориться о встрече. Но с Целиковым его не соединили, а дали номер телефона заведующего трубным отделом Носаля; тот согласился принять Марка завтра в 10 часов. Голос у Носаля был громкий, раскатистый. Как показалось Марку, разговаривали с ним по-барски снисходительно.
Всеволод Владимирович Носаль, кандидат технических наук, следовало из таблички на двери его кабинета, оказался высоким, плотным мужчиной с пышной седой шевелюрой, облаченным в серый модный костюм, белоснежную рубашку с темно-серым галстуком. Кабинет был небольшой, явно не по масштабам его хозяина. Присутствовал еще молодой человек, одногодок Марка, с приятным лицом и спортивной фигурой.
– Что это вы там напридумывали? – С ходу загремел Носаль. – И грузовой механизм, и упор-захват – дурацкие названия. Ничего это работать не будет.
– Ну, почему?! – Опешил Марк.
– Надуманная конструкция, детский лепет!
– Но на каком основании Вы так говорите?
– Вот, например, – Носаль ткнул пальцем в чертеж, – траектория этого рычага пересекается с толкателем…
– Да Вы же не разобрались! Они срабатывают в разное время! Носаль не смутился:
– Может быть, пример неудачный. Не в этом дело!
– А в чем?
– В принципе. Если вы оставляете валковую прокатку, то клеть надо сделать неподвижной, а возвратно-поступательное движение придать вспомогательным механизмам.
– Но это совсем не изученный процесс.
– Вот и надо им заняться.
– И что? Вы так в заключении записали?
– Конечно! – Носаль торжествующе засмеялся.
– Можно заключение получить?
– Оно еще не подписано. Завтра отправим в Министерство.
Марк помчался в техуправление.
Рыбальченко был у себя, и Марк, представившись, рассказал о положении дел..
– Вечно они воду мутят; не нравится, когда без них решаются важные вопросы. Ладно, позвоню Целикову. Того на месте не оказалось.
– А вы можете позвонить Кузьмину. Он заместитель Целикова, и меня вроде знает, – вспомнил Марк мимолетное знакомство, состоявшееся несколько лет назад.
– Попробую, – вздохнул Рыбальченко. Кузьмин действительно Марка не забыл и предложил ему организовать аудиенцию у Целикова во второй половине завтрашнего дня.
Так Марк впервые встретился с Александром Ивановичем Целиковым.
В тот период Целиков еще не достиг вершины своего могущества, но безостановочно приближался к ней. Он обладал незаурядной физической силой, и в молодости участвовал в ярмарочных кулачных боях, наращивая мускулы и бойцовский характер. Работал молотобойцем, учился. Получив образование, перешел на конструкторско-исследовательскую работу, защитил кандидатскую диссертацию, написал учебник, ставший настольной книгой каждого прокатчика. Возглавил кафедру в МВТУ им. Баумана, а главное, создал коллектив исследователей и конструкторов с большим творческим потенциалом – это самое ЦКБММ.
Целиков сидел за большим письменным столом и рассматривал две бумажки – очевидно, заключение по проекту стана ХПТ 90П. Еще когда Марк находился в приемной, в кабинет Целикова прошел Носаль. Заметив Марка, бросил на ходу:
– «А ты чего здесь делаешь?». – И, не дождавшись ответа, скрылся за дверью начальства.
Сейчас Носаль, красный как помидор, сидел в углу кабинета, а Кузьмин прохаживался вдоль стола заседаний.
– Краткость заключения, – говорил Целиков, – граничит с демонстративной небрежностью. Нельзя так обращаться с нашими коллегами… Я прошу вас, Всеволод Владимирович, поработать еще с… э… – Марк Михайлович, – подсказал Кузьмин.
– Да, да, с Марком Михайловичем. Ваша идея относительно неподвижной клети безусловно заслуживает внимания, но я бы рекомендовал ее как перспективу при дальнейшей разработке способов холодной прокатки труб переменного сечения… Прошу Вас, – и он протянул листки Носалю. Уже в коридоре Носаль сказал Марку:
– Старик не хочет ссориться с Химичем… А ты давай вот, напиши, что тебе надо. Подлиннее только, я отредактирую, и подпишем у шефа.
