Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2
Черт возьми! Я выругался про себя. Неужели в человеке заключено энергии не меньше, чем в ядерной бомбе? Если это так, то тогда становятся понятны старинные легенды о людях, в могуществе своем сравнявшихся с богами. И ключ к такому могуществу лежит в магии.
Я лихорадочно забегал по комнате. Бежать к Светлане? Под каким-нибудь предлоглом пробраться на балкон, забрать оттуда книгу? Мне не понадобится ключ, лежащий на полке среди вещей двойника. Все равно книгу, кроме дочки, никто не заметит. Я остановился, как вкопанный.
Екатерина Ивановна подарила эту книгу моему двойнику. Подарила Ведунову, а не тебе, Андрей Игоревич! Хочешь украсть книгу, которая принадлежит другому? Допрыгался! Да книга просто не дается тебе в руки!…
Что же тогда делать? А ничего. – оборвал я сам себя. – Будешь ждать выздоровления Ведунова. И не спешить. В конце-концов, у тебя достаточно накопилось дел, которыми ты можешь заниматься и без демонологии.
Усевшись на тахте в позе размышлений, я впервые за последние дни принялся за мозговой штурм демонологии, очень жалея, что не могу, как бывало, поговорить на эту тему с Ведуновым.
Плодить все возрастающее количество своих двойников я больше не решался, помятуя о своем недавнем прошлом.
Многие тысячи лет назад первобытный человек, сталкиваясь с грозными проявлениями стихии, вольно или невольно наделял эти явления более понятными для своего разума внешними признаками. То есть, обожествлял их, наделял человекоподобным (или звероподобным) видом. Он наделял этих стихийных богов характером, разумом и могучей силой.
Причем, чем могущественнее было природное явление, тем большей силой наделялся человеком и соответствующий бог.
Потом с течением всемогущего времени древние стихийные боги перешли в разряд демонов. Им перестали молиться, строить кумирни, приносить обильные жертвоприношения.
Большинство людей стали о них забывать, а меньшинство… Я имею в виду людей, обладающих магическим даром, постепенно научились использовать ужасные образы богов-демонов для демонстрации собственного могущества.
Теперь прервемся на несколько минут и вернемся в наш стремительный и непредсказуемый двадцатый век.
Представим себе, что умному и образованному человеку вдруг предложили построить в нашей Дудинке атомный реактор. С чего он начнет такое строительство? Соорудит легоньких навес, затащит под него разную машинерию без всякой защиты, с ее графитовыми и урановыми стержнями? Или будет строить по другому сценарию? Ну конечно же, он будет строить совершенно по другому: построит здание из стали и бетона, внутри соорудит мощную защитную стену из бетона, стали и свинца – противорадиационную защиту. Установит на место стальной корпус реактора, подсоединит к нему все коммуникации, снабдит всеми мыслимыми средствами контроля и защиты и уже только потом с необычайными предосторожностями установит в стальном корпусе графитовые стержни и ТВЭЛы.
Строительство реактора это длительный и очень энергоемкий процесс.
А теперь представим себе колдуна, или любого другого человека, обладающего магическим даром и достигшего в магическом искусстве определенных высот, умеющего преобразовывать огромное количество своей психоэнергии в другие ее виды, более жесткие и потому более опасные для окружающей среды. Скажем, этот колдун решил устроить небольшой ураган, то есть изменить погоду, чтобы совершить огромный объем нужных ему работ.
Мы уже знаем, что даже небольшой ураган по своей мощности сравним с энергией, выделенной при взрыве десятка ядерных бомб. Чтобы высвободить такое количество энергии и не пострадать при этом, требуется защита не менее действенная, чем у атомного реактора.
Теперь проследим, как колдун справляется с этой непростой задачей. Как он поступает? Ведь колдун тоже почему-то убежден, что сам по себе он не может справиться с укрощением такой огромной энергии. Естественно, он призывает себе на помощь могущественного духа или демона. То, что энергия выделяется им самим, не играет для него никакой роли. Главное, справиться с ней, укротить, направить в нужное русло. Именно для этого ему и понадобился демон, повелитель ветров в том образе, что подсказывает ему воображение. Демон дик, злобен и очень могуществен. Но прошедший соответственную подготовку колдун хорошо знает, как справиться с ним.
В определенном месте и в определенное время он рисует магическую пентаграмму, обносит ее одним или двумя магическими кругами, узнает с помощью нужных таблиц имя демона, чтобы при его сопротивлении приобрести над ним окончательную власть и не дать ему вырваться за пределы магической защиты, и еще готовит на всякий случай магическую шпагу.
Не напоминают ли вам действия колдуна выполнение тщательно продуманной программы по технике безопасности? Корпус реактора, мощные защитные стены? Что из того, что магические стены невидимы? Просто они сделаны из другого материала.
Я напоминаю вам, что энергия, которую собирается высвободить колдун, сравнима со взрывом ядерного устройства и это без бетона, стального кокона и другой радиационной защиты.
Потом он читает заклинание – магическую формулу преобразования энергии, как он считает, формулу вызова демона. В центре пентаграммы возникает демон, языки пламени, дым, запах серы и прочие сопутствующие высвобождению энергии явления. Демон разъярен, сочится слизью. Демон угрожает смертью осмелившемуся вызвать его человеку.
Не напоминает ли вам все это побочных влияний частично просочившейся даже сквозь совершенную защиту при проявлении огромной энергии и преобразованных воображением и подсознанием человека в более привычные ему и более понятные образы? Представьте себе ядерный взрыв, заключенный в невидимый силовой кокон и находящийся в нескольких метрах от себя. Что из того, что человеческое подсознание оформило видение этой энергии в образе могучего, разъяренного духа? От этого она не стала менее испепеляющей и опасной. Вырвись эта энергия на свободу, она уничтожила бы не только стоящего рядом человека, но и натворила бы в округе много бед, сравнимых только со взрывом атомной бомбы.
Колдун не сдается. Он произносит тайное имя демона, усилием воли усмиряет его, делает послушным, и человек начинает диктовать укрощенному чудовищу свои условия, сделай то-то или сделай это, снеси вершину горы, выровняй площадку, выкопай вокруг нее ров, ну и так далее.
Гораздо более тонкое и действенное управление могучими силами энергий, чем мы умеем в наши дни…
Жаль, – подумал я. – Очень жаль, что не нашлось такого человека, который бы смог укротить чернобыльского демона.
Глава 5
И смех, и грех! С легкой руки Зои Владимировны, которая не смогла удержаться и, сбегав к себе на работу, раззвонила подругам о моих вдруг проснувшихся экстрасенсорных способностях, к нам в дом то и дело стали заходить люди, которых мне приходилось лечить от всякой мелочевки. Кому-то заговорить больные зубы, кому-то унять головную боль, вылечить фурункул, залечить царапину и так далее. С серьезными болезнями ко мне не обращались.
Игорь Николаевич смотрел на мои исцеления по-прежнему недовольно хмуря брови. Часто я ловил на себе его слегка удивленный, испытующий взгляд, который меня заставлял мысленно поеживаться, но молчал.
Зато сияющая Зоя Владимировна смотрела на меня со все возрастающим обожанием и, не оказывай я постоянного сопротивления, закутала бы меня в кокон материнской любви и всевозможных услуг.
Спасаясь от этого нашествия, я все больше времени проводил в мастерских, завоевав в среде отцовских «профессоров» авторитет непререкаемого диагноста технических неполадок. Домой я теперь частенько заявлялся перемазанным с головы до ног отработанным маслом и технической грязью, встречаемый жалостными охами и ахами матери.
Так продолжалось до тех пор, пока Зоя Владимировна не закатила мужу что-то вроде тихого скандала, так непохожего на скандалы Светланы.
И я был очень удивлен, когда увидел, что деликатные намеки Зои Владимировны возымели свое действие и отец спешно начал пристраивать к мастерской душевую.
Наша «Нива», я имею в виду отцовскую машину, стояла в гараже рядом с мастерской. Игорь Николаевич часто ездил на ней в Норильск по своим делам. Как-то согласился на мои уговоры и взял меня с собой в такую поездку.
Стояла хорошая погода. Небо было удивительно голубым и чистым. Лучи утреннего солнца били в лобовое стекло спереди-справа и мы опустили с отцом щитки. Руки Игоря Николаевича уверенно держали баранку, темно-серая асфальтовая полоса дороги резво убегала под колеса машины. В ней не было слышно такого характерного воя шин, как на моей «Ниве», двигающейся на скорости больше семидесяти километров в час. Диски отцовской «Нивы» были обуты в универсальные «снежинки», которые я так и не смог купить прошлым летом для своей машины из-за бешеных цен.
Вспомнив о своей машине, оставшейся в недоступном теперь для меня Уяре, я невольно вздохнул и задумался. Игорь Николаевич внимательно посмотрел на меня и неожиданно предложил:
– Может быть, ты хочешь немного порулить, сын?
– Неужели ты разрешишь мне, отец, после того, что случилось? – я недоверчиво посмотрел в серые глаза Игоря Николаевича.
Он поощрительно улыбнулся.
– Не трусь, сын. Садись за руль.
Я распахнул дверцу, пересел на место водителя, до отказа отодвинул назад сиденье, выжал сцепление и убрал ручной тормоз.
Давно забытое ощущение идущей на скорости машины постепенно увлекло меня. Снова ложилась под колеса серая лента дороги. Появились справа на горизонте решетчатые уши алыкельских локаторов, приблизились и постепенно стали уходить назад. Сзади осталась железнодорожная станция Алыкель, мы приближались к Кайеркану. Я вел машину, а отец изредка поглядывал на меня и поощрительно улыбался.
За Кайерканом он попросил меня остановить машину и мы, покинув салон, долго смотрели на рыжие, поросшие кустарником холмы тундры, с провалами озер, взлетающими над их зеркальной гладью утками.
Когда мы вновь уселись в машину, я не удержался и похвалил машину, которая, несмотря на солидный пробег в почти две сотни тысяч километров, находилась в хорошем состоянии. Особенно ее двигатель.
– Двигатель действительно попался очень удачный, сын, – согласился со мной Игорь Николаевич, – А вот, что касается самой машины… Не выгодна она по нашим смутным временам, слишком много бензина сжигает.
Я недоверчиво покосился на него, он уловил мой взгляд и заторопился:
– Нет, нет, сынок, я не себя имею в виду, я действительно могу себе позволить платить за бензин и не такую цену, я говорю про других людей, которые не зарабатывают таких денег, как я. Для них купить лишний литр бензина настоящая проблема. Без бензина стоят машины во многих бюджетных организациях, стоят на приколе на «материке» машины милиции. Инфляция, черт бы ее побрал!
Он резко оборвал себя и замолчал. Наверное, решил, что такие разговоры не для подростка, подумал я.
В Норильске мы за один день исколесили, наверное, почти весь город, посетили десятки контор, складов и мастерских. Везде у Игоря Николаевича были знакомые, которые встречали его по разному. Были и такие, которые встречали его с распростертыми объятиями и приглашали выпить. Отец только усмехался и многозначительно поглядывал на меня. Он заключал договора на запчасти, договаривался о сроках, об оплате и прочих вещах, которые были для меня самой настоящей китайской грамотой.
Я быстро заскучал и с некоторой грустью понял, что хороший координатор и снабженец из меня вряд ли получится.
Закончив с делами, мы заехали в магазин и купили в подарок маме букет свежих, только что привезенных с «материка» роз, и тщательно упаковали букет в специальный контейнер.
Затем отец многозначительно подмигнул мне и остановил машину возле книжного магазина. Все было понятно и я быстро вылез из машины.
На собственном опыте я убедился, что в норильских книжных магазинах значительно больший выбор художественной литературы и особенно фантастики.
Мы закупили огромное количество книг и причем на фантастическую сумму. Игорь Николаевич решительно пресекал мои робкие попытки и только улыбался на мои высказывания типа: «А что скажет мама?». И я впервые задумался над тем, сколько же он зарабатывает за один месяц, если может позволить себе такие траты.
Андре Нортон, Урсула Ле Гуинн, Гаррисон, Френк Херберт, Кэтрин Куртц, Роберт Говард… Я таскал в машину книги охапками, невольно восхищаясь таким неистовым взрывом приобретательства.
– Куда мы их будем ставить, отец? Сваливать на пол?
Игорь Николаевич только многозначительно улыбался и не отвечал.
– Смотри, отец, с завтрашнего дня ты меня в мастерских не увидишь! – угрожал я, – Сегодня же захвачу все книги в свою комнату, запрусь и выйду из нее только дней через десять.
– Куда ты денешься? Выползешь. Есть захочешь и выползешь. Да и не верю я, что ты вдруг воспылаешь страстью к чтению. Раньше бывало тебя даже маленький рассказик прочитать не заставишь. Только видеомагнитофон, да еще эти твои ужасные колонки, ревущие на весь дом. Кстати, что-то я магнитофонного грохота в последние дни не слышу? Сломался, что ли?
– Да нет, цел. Неужели ты не видишь, что мне в последние дни магнитофоном некогда заниматься?
Игорь Николаевич задумался, пристально вглядываясь в набегающую на машину дорогу.
– Я вижу, что ты очень изменился а последнее время, сын, – коротко отозвался он. – Боюсь только…
И он замолчал.
– Чего ты боишься, отец? – встревожено спросил я.
– Я боюсь твоего нового увлечения этой магией. – наконец сказал он.
– Не только магия, отец. Я читаю и другие книги. Например, библию.
– Библию? Неужели в ней есть что-то кроме жестокости, разбавленной безудержным хвастовством древних евреев?
– Ясно. Это ты говоришь о Ветхом завете, – улыбнулся я, – Неужели ты читал библию?
– Несколько раз пытался, сын. Но не мог принять душой. Ни бога Яхве, ни пророков, устами которых говорит этот бог. Слишком он хвастлив, жесток и злопамятен. Не могу понять, как могут люди верить в такого бога.
– В этом виноват Иисус из Назарета, отец! – засмеялся я. – Он подменил саму сущность старого бога. Оставил от него только имя. Согласись, что Бог-отец совершенно не похож на бога из Ветхого завета. К богу отцу не обратишься с молитвой о помощи в подлом поступке. Не поможет… После Иисуса Христа Бог-отец стал богом обездоленных. Для них он есть любовь, вера и надежда.
– Гм… Ты хочешь сказать, что Иисус Христос – революционер? – удивился Игорь Николаевич.
– Нет. Революционером в жизни он не был. Он был создателем религиозно-философской системы и новой этики. На первое место он поставил добро и справедливость. Иисус из Назарета был очень умным человеком, отец. Он встроил в свое учение несколько охранных механизмов, которые способствовали его распространению.
Игорь Николаевич оторвал взгляд от дороги и посмотрел на меня.
– Странные мысли ты высказываешь, сын. Новый бог, охранные механизмы.
– Я много читал, отец. Размышлял. Пытался найти объяснение – почему христианство смогло распространиться на половину нашего мира.
– Нашел?
– Да. Это идея воздаяния честному и праведному после смерти. Потом идея искупления. Иисус наверняка мог предвидеть будущее и знал о будущем предательстве Иуды и о собственной смерти на кресте. Это тоже сработало. Но главное – это то, что он завещал своим последователям не выступать против властей. «Всякая власть – от Бога!» Правители, до которых доходила эта идея, спешили сделать христианство основной религией своих стран.
– Черт возьми! – вырвалось у Игоря Николаевича. – Никогда не думал о религии с подобной точки зрения! И все равно, сын. Ты слишком много читаешь, а спишь очень мало. Не отразиться ли такой режим на здоровье? Мать тоже об этом беспокоится.
Я только хмыкнул на столь откровенное признание. Родители боялись, чтобы я не свихнулся и не стал шизофреником. О том, что мне нужно спать не больше четырех-пяти часов в сутки, а то и того меньше, я не стал говорить.
Дома меня ожидал приятный сюрприз. Пока мы с отцом мотались по Норильску, нанятые Игорем Николаевичем рабочие затащили на наш второй этаж и установили в моей комнате красивый самодельный книжный шкаф, словно специально сделанный по месту. Он закрыл своими стеклянными дверками глухой угол между дверным косяком и боковой стеной, хорошо гармонируя с остальной обстановкой комнаты.
– Это тебе, Андрей, наш с мамой подарок. И книги. Заполняй книгами полки, читай.
Он оглянулся на стоящую рядом с ним Зою Владимировну и торжественно произнес:
– Ставлю тебя в известность, Зоя Владимировна, ваш сын в течение этого месяца регулярно работал в мастерских и при этом показал удивительные способности к технике. Сегодня, мать, он должен получить свою первую в жизни зарплату.
Жестом заправского фокусника он достал из внутреннего кармана пиджака конверт с напечатанным на машинке текстом: А.И. Соколов.
– Здесь зарплата за июль месяц, причем без всяких скидок на молодость. Только за фактически отработанное время и, естественно, за отличное качество. Держи, сынок!
Мать захлопала в ладоши, с волнением переводя взгляд с мужа на меня и обратно. Потом на ее глаза навернулись слезы и она неожиданно всхлипнула, а я с некоторой растерянностью протянул руку и взял конверт.
Пока я глядел на него, мои родители тихонько, на цыпочках покинули мою комнату. Я остался один.
Несколько минут я смотрел на конверт, не решаясь его вскрыть. Первая в жизни заработная плата – вспомнил я слова Игоря Николаевича. Я уж забыл, когда она у меня была в прежней жизни. Просто-напросто я не помнил. Вернее, она была вручена мне в менее торжественной обстановке.
Неожиданно ярко и зримо вспомнились мне мать и отец, сидевшие за столом и глядевшие на меня, тринадцатилетнего подростка.
– Такие дела, сынок! – ясно услышал я голос отца. – Чем болтаться без дела по улице и пропадать на речке, пойдешь к дяде Максиму и скажешь, что тебя послал я. Мы с ним договорились. Будешь работать на сенокосе в леспромхозовской бригаде. Иди, сын, Ткачев уже наверняка ждет тебя. И смотри, работай хорошо, слушайся старших. Не опозорь меня!
А потом было целое лето работы, когда приходилось вставать рано, часа в четыре-пять, когда над просторами хакасских степей и березовыми рощами клубились утренние туманы и медленно поднимались кверху, постепенно тая или превращаясь на наших глазах в легкие облачка.
Мы торопливо завтракали, потом плотно закрывали вход в шатровую палатку и, подрагивая от охватывающей тело утренней сырости, шли к уже тихонько ворчавшему старенькому ЗИС-5, каким-то чудом сохранившемуся с послевоенных времен «Газгену». Четыре конных сенокосилки были уже уступом зацеплены за его фаркоп, а возле фанерной кабины нетерпеливо вышагивал наш водитель, огромный красивый мужик лет двадцати семи-тридцати, Василий Спирякин.
Он был кумиром наших копьевских мальчишек, потому что был незлобивого, веселого нрава и к тому же прекрасно играл в футбол. Вдобавок, он знал множество веселых историй, прибауток, анекдотов и к тому же артистически умел их рассказывать.
– По машинам! – раздавался голос нашего бригадира, дяди Коли Волкова и мы послушно садились в мокрые от росы железные сиденья с многочисленными дырками наших сенокосилок.
Дядя Коля в последний раз проверял крепления задранных к верху режущих частей жаток, садился сам, и мы двигались к намеченному с вечера участку работ.
Стрекотали жатки, послушно ложились позади четырех сенокосилок срезанные ножами двухметровые полосы трав, с каждым пройденным кругом увеличивая площадь скошенной травы.
После обеда мы, тройка подростков, запрягали в конные грабли своих лошадей и начинали сгребать в длинные валки скошенное накануне подсохшее сено.
До сих пор я ощущаю запах подсыхающих на ветерке степных трав, острый запах конского пота, небо в легкой дымке облаков, светлые силуэты неподвижно замерших на телеграфных столбах степных кобчиков или легкий, стремительный бег-полет степного козла.
По вечерам украдкой от взрослых мы, трое мальчишек, устраивали на своих лошадях скачки по мягким степным полосам-дорогам, ухаживали за лошадьми, поили их, чистили, угощали припасенными от ужина корочками.
У меня был небольшой работящий конь каштановой масти, Карчонок, как значилась его кличка в леспромхозовской конюшне. Не в пример рыжему Юркиному мерину по кличке Хрен, а по прозвищу «Фокстрот», мой Карченок никогда не уросил, не вздергивал строптиво свою голову, никогда не пытался увернуться от недоуздка и послушно выполнял все мои приказы. Запряженный в конную сенокосилку вместе с Кешкиным Карькой, от исправно делил с ним на пару тяжелую работу и никогда не пытался сачковать.
У Кешки, как я уже сказал, в подчинении был огромный вороной мерин по кличке Карька. Огромная, высокая лошадь и ее малорослый хозяин представляли собой удивительное и смешное зрелище. Зато взаимопонимание у них было абсолютным. Стоило посмотреть, как низенький Иннокентий подходил к своему великану коню и командовал тонким голосом: «Карька, ногу!»
Вороной послушно поднимал левую ногу на которую Кешка вставал, как на ступеньку. Потом вороной опускал низко свою голову, Кешка перебирался на его шею и лошадь осторожно поднимала голову, закидывая своего хозяина на спину.
А уже поздним вечером после ужина мы собирались возле костра и наступало время Василия Спирякина. Истории прямо так и сыпались из него, как горох из прохудившегося мешка. Казалось, он имел неистощимый запас всяческих невероятных приключений. Когда надоедали рассказы, Спирякин переходил к анекдотам. Иногда среди них попадались такие, от которых наша повариха тетя Клава краснела и отворачивалась в сторону. Дядя Коля, обычно точивший по вечерам треугольные ножи полотнища жатки, смачно крякал. Мы же смущенно фыркали.
Газогенераторный старенький ЗИС-5 Спирякина оказался самым выгодным транспортным средством для нашей работы. Вдоль шоссейной дороги из Копьево в Саралу стояли навесы с горами напиленной в военные годы березовой и лиственничной чурочки – деревянных кубиков примерно 555 сантиметров. Так что в запасах горючего мы недостатка не испытывали.
Стоило только отцепить от фаркопа сенокосилки, как наше тяговое устройство весь день потихоньку «пилившее» на первой скорости, превращалось в быстроходное транспортное средство. Бензина ему требовалось совсем немного, только для заводки двигателя.
Недавно я вновь побывал в тех местах, даже проехал по наполовину заасфальтированной дороге из Копьево в Саралу и с удивлением обнаружил, что навесы, под которыми сохранилась напиленная во время войны женскими бригадами чурочка для «газгенов», стоят вдоль дороги до сих пор. Эти навесы за столько лет прохудились, почернели, под навесами все так же лежали горы тоже почерневшей, никому теперь не нужной чурочки.
Медленно я вскрыл отцовский конверт. В нем лежало шестнадцать пятитысячных и четыре тысячных банкноты. Больше моих двухмесячных заработков при работе в тундре. Восемьдесят четыре тысячи заплатил он пятнадцатилетнему пацану за его первый месяц работы. Не жирно ли?
Я сгреб деньги и поспешил на кухню.
– Ты считаешь, что это справедливая оплата за месяц работы, отец?
Родители переглянулись между собой.
– Считаешь, что тебе мало заплатили! – спокойно спросил Игорь Николаевич.
– Наоборот, отец, считаю, что много! – коротко ответил я.
Он облегченно вздохнул и отвернулся.
– Спрашивай не с меня, а с бригады. У нас именно в бригаде решается доля каждого из общего заработка. Так что спокойно можешь тратить эти деньги, сын, и не терзаться угрызениями совести.
Я отсчитал шестьдесят тысяч и протянул деньги Зое Владимировне.
– Это тебе, мама, можешь потратить деньги на себя, на отца или на продукты. Условие только одно: мне не покупать на них ничего. Договорились?
– Но, сынок, ведь эти деньги заработал ты, пыталась протестовать Зоя Владимировна.
– Мне ничего не нужно, мама! – оборвал я ее, – У меня и так всего слишком много. Я очень прошу тебя!
Зоя Владимировна с беспомощным выражением лица повернулась к мужу.
– Скажи ты ему, Игорь!
Игорь Николаевич открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дал ему говорить.
– Не надо ничего говорить, отец! Я считаю, что поступил правильно, имею на это право?
– Имеешь, сын. – неожиданно быстро согласился он. – Ладно, мать, ставь ужин на столе. Поздно уже.
Мы сели ужинать и Игорь Николаевич неожиданно лихо подмигнул мне.
– Так держать, сынок!
Уже ложась спать я вспомнил слова Игоря Николаевича о том, что двигатель «Нивы» сжигает слишком много бензина и у меня в полусне мелькнула одна любопытная мыслишка, которую я решил исполнить завтра же, не откладывая дела в долгий ящик.
На следующий день я сходил в пятое почтовое отделение и отправил в Уяр матери семнадцать тысяч рублей. В месте, отведенном на почтовом бланке, я торопливо написал: у меня все в порядке, мама. Я жив и здоров. Целую. И подпись – Юрий. За перевод с меня содрали почти три с половиной тысячи и еще столько же мне осталось на карманные расходы.
Утром, поспешно позавтракав, я отправился в мастерскую и, подойдя к отцу, спросил его, не собирается ли он куда-либо ехать на «Ниве» сегодня? И убедившись в том, что он никуда не собирается, попросил у него ключ от машины и гаража.
– Что ты собираешься делать, сын?
– Хочу снять с машины один прибор. А дальше будет видно, отец.
– Бери. – Игорь Николаевич протянул мне ключи и проводил меня любопытным взглядом.
Гараж, принадлежащий отцу, был просторным. В него свободно могло поместиться четыре наших машины, если не больше. Он был совершенно пуст, если не считать грузового автомобильного прицепа.
Я подсоединил наконечник гибкого шланга от системы вентиляции к выхлопной трубе, потом открыл машину, поднял капот и завел двигатель. Когда двигатель прогрелся и стал работать на холостых оборотах устойчиво, я подошел слева и, зафиксировав взглядом карбюратор, закрыл глаза и сосредоточился. Постепенно моему внутреннему взору открывалось внутреннее устройство карбюратора. Это, как и на моей «Ниве» был ДААЗ, довольно сложное устройство по моим понятиям. Внутренним зрением я видел, что воздушная заслонка открыта на необходимую величину, видел, как струи воздуха идут в смесительную камеру, завихряются, как они смешиваются с распыленной струей бензина, выбрасываемого жиклером холостого хода, и эта смесь всасывается через трубы выпускного коллектора под впускные клапаны. Я видел сложный путь подаваемого бензонасосом топлива и, немного погазовав, увидел, как работает экономайзер и подается топливо при резком наборе оборотов двигателя.
Мысль, мелькнувшая у меня вчера вечером, постепенно оформилась и приобрела определенные очертания. Я понял, как можно значительно уменьшить расход топлива всех карбюраторов такого типа.
Убедившись в правильности своей догадки, я открыл сумку с инструментом, приютившуюся внутри запасного колеса, и решительно принялся отсоединять от карбюратора мешающие его снять детали.
Когда я закрыл на замки гараж и вернулся с карбюратором в мастерскую, Игорь Николаевич многозначительно переглянулся с Вахрушевым и незаметно для меня подмигнул опытному мотористу. Я сделал вид, что ничего не заметил, и попросил у Николая Алексеевича нужный мне инструмент, а также припой и паяльник. Николай Алексеевич открыл свой личный шкафчик с инструментом и беспрекословно выделил мне все необходимое.
Я сверлил, делая новые каналы, полировал, ставил свинцовые заглушки на старые, менял жиклеры, регулировал и собирал карбюратор. Потом я бежал в наш гараж, ставил карбюратор на «Ниву», заводил и убеждался, что это не то. Вернее, не совсем то, чего я хотел добиться, и снова снимал карбюратор с двигателя.
Не завоюй я предварительно авторитета у отцовский мастеров, у меня бы давно отобрали дорогостоящую игрушку, накостыляли по шее и выгнали вон. А так мужики только хмурились, качали головами, но не вмешивались.
Целый день я возился к разобранным карбюратором почти не отрываясь от работы. И все-таки постепенно понял, что не успеваю. Вечером я был вынужден сказать отцу, что к утру карбюратор не будет готов.
– Возможно, он не будет готов и завтра, отец. Я ошибся в расчете времени.
К моему удовлетворению Игорь Николаевич нашел в себе силы отказаться от вполне естественного вопроса о том, что я делаю. Я тоже решил не посвящать его в это. Вдруг не получится!?
Только к обеду третьего дня мне удалось добиться тех параметров, какие я рассчитывал получить после всех переделок. У меня получилась конструкция более простая, чем раньше, и значительно более экономичная. Впрочем, пока это была еще только теория и в действенности моих переделок прежде всего следовало убедиться на практике.
Хорошо пообедав, я поставил карбюратор на место, подсоединил все тросики и бензопровод, поставил на место тарелку воздухоочистителя и, едва сдерживая охватившее меня нетерпение, запустил двигатель.
Когда двигатель прогрелся, я отрегулировал обороты и подачу топлива. Я послушал работу двигателя на слух, а потом с помощью своего сверхчувственного восприятия. Только убедившись, что все в порядке, я позвал в гараж отца.
Он с готовностью оторвался от своих дел и вместе со мной пошел к машине. Я показал ему на ключ зажигания.
– Заводи и послушай, как она теперь работает.
Игорь Николаевич послушно повернул в замке зажигания ключ, и некоторое время слушал, как работает на холостых оборотах двигатель.
– Сейчас он как будто работает значительно мягче, Андрей.
– Погоняй на оборотах, отец, и тоже послушай. – предложил я. – Ну как?
– Бензин семьдесят шестой? – спросил он, послушно меняя обороты и прислушиваясь. – Знаешь, Андрей, впечатление такое, как будто двигатель работает на газе. Очень мягко работает… А ну, открой пошире ворота!
Отец сел за руль и захлопнул дверцу. Я открыл ворота и старенькая «Нива» медленно выкатилась из гаража.
Игоря Николаевича не было около сорока минут. Я сидел на борту грузового прицепа и терпеливо ждал.
– Ну, как? – коротко спросил я, когда он снова зарулил на место.
– Отлично, сын. Работает как часы.
– Тогда учти, отец. Я залил тебе в бак ровно сорок два литра бензина и поставил сзади десятилитровую канистру с бензином. Счетчик суточного расстояния перед твоим выездом поставил на ноль.
– Понял, сын, хочешь узнать количество километров, которые пройдет наша старушка, пока не скушает весь бензин и не заглохнет? – засмеялся он.
Я кивнул и мы вышли с Игорем Николаевичем на улицу.
Дома меня поджидали гости. Не успел я войти в дверь, как услышал голоса на кухне и в коридор с писком вылетела Юлька и полезла ко мне на руки. Следом за ней солидно и неторопливо вышел Володя.
