Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2
Раньше, приезжая в Уяр, я всегда в первые дни своего приезда старался сходить на старое кладбище, где рядом покоились в земле тела тети Нюры и Георгия Георгиевича, моего отчима.
Пришлось подготовить несколько магических формул, которые могли мне помочь в лечении. Сначала нужно было лишить раковые клетки опухоли способности к делению, а потом постараться «сжечь» бешеные клетки с помощью иммунной системы организма бабы Капы. Конечно, я понимал, что в случае успеха это будет огромное поле деятельности для моих магических способностей. Лечение раковых заболеваний, регенерация конечностей – это такое поле деятельности, трудиться на котором хватит не на одну жизнь, а на целую тысячу. «Придет время и мне нужны будут ученики, обладающие даром. – подумал я. – Если дочь решит пойти таким путем – лучше помощника у меня не будет».
Ровно в половине двенадцатого ночи я сосредоточился и послал свой мысленный зов Екатерине Ивановне. Новая формула мыслесвязи позволила мне легко установить контакт со старой знахаркой. Правда, пришлось тратить дополнительную энергию на поддержку ее слабых сил и это меня отвлекало на первых порах, пока я не привык.
– Здравствуйте, Екатерина Ивановна!
– Здравствуй, Юрий. – тут же ответила она. – Как настроение? Будем лечить?
– Сначала мы ее обследуем, Екатерина Ивановна, – замялся я. – Можно мне будет смотреть на нее вашими глазами и действовать через вас?
– А получится у тебя это, Юра? – забеспокоилась она.
– Должно получиться, Екатерина Ивановна. Главное, не испугать, потому что ваше тело с началом сеанса лечения начнет светиться, ведь энергия потечет через вас.
Я нашел сидевшую рядом с Екатериной Ивановной бабу Капу и тихонько позвал, стараясь не испугать.
– Здравствуйте, баба Капа!
– От тебя, подруга! – сказала баба Капа. – Слышу голос, прям в голове слышу. Ты, парень, меня позвал, что ль?
– Я, баба Капа.
– И где же ты, соколик, находисся?
– В Дудинке, баба Капа. Можно мы вас с Екатериной Ивановной посмотрим и постараемся определить вашу болезнь? Только не бойтесь, пожалуйста, когда тело Екатерины Ивановны начнет светиться.
– Конечно, боязно немного. Катя мне все седни рассказала. О полях этих… Да ладно, лечите уж. Боязно станет, так я глаза закрою. Боли в животе совсем замучили и отрыжка кака-то плоха идет.
– Тогда вы сразу закрывайте глаза, баба Капа, я с вами пока разговаривать не смогу, занят буду. Ложитесь на кровать.
– И разболокаться надо, што-ли?
– Надо, Капитолина. – ответила за меня Екатерина Ивановна. – Да не стесняйся ты! Все равно Юрия здесь нет. Только его мысль присутствует.
Я отключил связь с Капитолиной Егоровной, включил свой биолокатор на малый радиус действия. Екатерина Ивановна тихонько ойкнула.
– Что такое, Екатерина Ивановна?
– Да нет, ничего, Юрий. Все вокруг стало прозрачным и Капитолина лежит передо мной, как призрак.
– Так и должно быть, Екатерина Ивановна. А теперь смотрите на ее желудок.
Красным цветом в полупрозрачном теле Капитолины Егоровны проступила густая сеть кровеносных сосудов, голубым – сеть нервных волокон, зеленым – лимфатические узлы. Я сделал прозрачным сосуды и нервные волокна и тогда четко проступил в прозрачном теле старой женщины желудок.
– Видите? – спросил я и послал в сознание Екатерины Ивановны картинку.
– Вижу, Юрий,… ох! – уже по-настоящему ойкнула Екатерина Ивановна и мысленно прошептала. – Прозевала, старая дура, как они разрослись!?
Она видела сейчас то же самое, что и я, то есть желудок старой женщины, густо перевитый кровеносными сосудами, словно на него была наброшена частая сеть из красных толстых ниток. Но сквозь эту сеть проглядывала другая, черная сеть. Она своей формой напоминала мощную корневую систему дерева и ее нитки тянулись далеко за пределы желудка по пищеводу и кишечнику. Фантастическое, грозное зрелище.
– Справимся ли мы с тобой, Юрий? – прошептала вслух Екатерина Ивановна. – Мои лекарства здесь уже не помогут.
– Попытаемся, Екатерина Ивановна, – сказал я. – Не справимся за один сеанс, будем повторять сколько понадобиться. Вы готовы?
– Начинай, Юра. – пробормотала она. – Покажи, чему ты за это время научился, парень! На тебя вся надежда.
Я сосредоточился. Энергия потекла к Екатерине Ивановне, заставила светиться руки и все тело, протянулась к полупрозрачному телу бабы Капы и все вокруг меня постепенно исчезло из восприятия. Я снова оказался каким-то образом внутри человеческого тела и сражался с черным цветом, что-то сращивал, уничтожал, восстанавливал, совершенно потеряв представление о времени.
– Все, Екатерина Ивановна! – сказал я, когда ко мне вернулась способность вновь воспринимать окружающее. – Теперь давайте посмотрим.
Та же самая сетка красных сосудов и на ее фоне побледневшая, сильно сократившаяся в размерах корневая система раковой опухоли. Екатерина Ивановна ахнула.
– Неужели ты смог это сделать, парень?
– Кажется, потребуется еще один сеанс. – пробормотал я, чувствуя, как на меня с каждым мгновением все сильнее наваливается усталость. – Я сейчас ухожу, Екатерина Ивановна, совсем выдохся. А вы дайте бабе Капе укрепляющего. Повторим через три дня. Раньше мне не восстановиться.
Я выключился и, чувствуя, как во мне ноет каждая косточка, словно после тяжелой работы, упал в постель. Победить раковую опухоль нам с Екатериной Ивановной удалось после еще двух сеансов. Победа была полной, несмотря на то, что после сеансов мне приходилось лежать пластом всю ночь, хотя я и делал попытки восстановить потраченную энергию с помощью магического жезла.
На свой плакат перед дверью офиса я с воодушевлением добавил еще одну строчку о лечении раковых заболеваний.
В начале октября Ведунов собрался улетать в тундру на базу Иконской сейсмической партии. Я узнал об этом случайно и не удержался, решил проводить своего двойника. Договорившись с ребятишками, которые тоже хотели во что бы то ни стало проводить папу до вертолета, я сообщил об этом желании детей Ведунову по телефону и предложил свои услуги. Он не стал возражать, тем более, что его отлет в поле пришелся на субботу.
В предрассветном сумраке под ногами похрустывал выпавший ночью снег, горели фонари и прожектор на «Умке». Ветра почти не было, а легкий мороз приятно бодрил. Несколько минут мне пришлось постоять на улице, пока Ведунов с детьми не вышел из подъезда. Я облегченно вздохнул, когда понял, что Светлана на улицу не выйдет, и попытался было помочь Ведунову донести до экспедиционного автобуса вещи, но он сунул мне в руки желтый портфель и портативную пишущую машинку в жестком чехле. сам он легко подхватил тяжеленный чемодан и огромный рюкзак, по-моему, полностью набитый художественной литературой.
Я сидел в автобусе рядом с Ведуновым и Юлей, молча смотрел как на каждой остановке подсаживаются знакомые мне много лет люди, как они улыбаются, здороваются между собой и постепенно начал жалеть, что напросился на проводы.
Моя прежняя жизнь разворачивалась передо мной совсем неожиданной стороной бытия. Я завидовал. Я очень завидовал Ведунову, стискивая кулаки и отворачивался, чтобы никто не заметил моего волнения.
На базе экспедиции нам с Юлей и Вовой пришлось сидеть в автобусе, ожидая, пока Ведунов и другие отлетающие погрузят в будку продукты. Володя откололся от нас сразу же, сел на сиденье между капотом двигателя «пазика» и передней дверью. С серьезным видом он о чем-то разговаривал с бессменным экспедиционным водителем Мокшоновым.
– Дядя Толя, – слышал я его серьезный голос. – А почему капот твоей машины находится прямо в кабине?
Мы с Юлей сидели рядом и молчали. Автобус постепенно заполнился людьми: Федоров, Москалев, Володя Задорожный, Астапов, потом залез шумный и очень деловой Баранов…
Тоска по прошедшему все сильнее и сильнее сжимала мое сердце. Хотелось все бросить и тоже лететь, слушая грохот вертолетных лопастей и вой двигателя огромной красной стрекозы, несущейся над белым простором тундры.
Глава 10
Ложился спать я теперь рано. Ровно в половине одиннадцатого и уже в четыре утра был на ногах и занимался в нашем с отцом спортзале на тренажерах. Мои мышцы с каждым днем наливались силой, увеличивались в объеме, расправились плечи, давно ушла в прошлое легкая сутулость и невероятная мосластость всей моей фигуры. Как выразился недавно Игорь Николаевич, наконец-то я начал расти не столько вверх, сколько вширь. Исчезла неловкость в движениях, заметно улучшилась координация и теперь, разглядывая себя в зеркало, я не морщился при взгляде на самого себя. Из зеркала на меня смотрел теперь не худенький фитильной подросток, а стройный широкоплечий юноша с хорошо развитым мышечным корсетом и уверено смотревшими вперед серыми глазами. Конечно, пока я не мог равняться с отцом и уж тем более с Ведуновым, но по отношению к ним у меня было одно очень существенное преимущество. У меня все было впереди. Я знал, что скоро наступит такой день, когда моя фигура станет похожей на тело по-прежнему висящего в моей комнате плаката с Арнольдом Шварценнегером, но может быть с немного менее массивными мышцами плечевого пояса.
В декабре, сразу же после дня рождения я полностью провел «ревизию» собственному телу. Рост у меня стал сто восемьдесят восемь, вес – восемьдесят восемь, окружность грудной клетки в спокойном состоянии сто пятнадцать, ну и так далее. А ведь, помнится, что когда-то давно, сразу же после десятого класса у меня был рост сто восемьдесят пять и вес восемьдесят. Так что в своей теперешней жизни я шел с опережением графика Ведунова, который только в армии вырос до ста девяносто одного и набрал вес девяносто восемь.
Я искренне считал, что веду самый нормальный образ жизни, совсем позабыв о том, что такая жизнь для подростка кому-то может показаться совершенно ненормальной. И, конечно же, против моего распорядка дня первой восстала моя любящая мать. С каждой прошедшей неделей лицо Зои Владимировны хмурилось все больше и больше и я никак не мог понять, в чем дело, так как никогда не применял свои магические возможности для того, чтобы узнать о чем думают мои родители.
Поэтому я был очень удивлен, когда однажды вечером в нашей кухне состоялся военный совет и мой образ жизни подвергся самой уничтожающей критике. Напрасно я доказывал, что у меня все нормально и что мне вполне хватает для отдыха субботы и воскресенья, когда я бегаю на лыжах, гуляю с ведуновскими ребятишками, вожу их в кафе, хожу в кинотеатр «Арктика», читаю художественную литературу. Мне было заявлено, что такую жизнь могут вести только взрослые люди и вернее всего старики, но не дети, то есть юноши.
Постепенно, понимая безнадежность своего сопротивления, я сдавал одну позицию за другой, пока не пообещал твердо, что буду ходить на дискотеки и вообще отдыхать как можно больше. Дались им эти дискотеки, сердито размышлял я, направляясь в свою комнату, не хочу я начинать учиться всяким новомодным танцам. Я даже не знаю, что сейчас в моде и что они танцуют.
Но оказалось, что разговор для меня на этом не закончился, потому что мать последовала за мной в комнату и решительно села в кресло.
– Ты заметно повзрослел, сынок, – с грустинкой в голосе начала она, – Возмужал за эти месяцы, становишься похож на мужчину. Стал более скрытным, перестал делиться со мной своими мальчишескими секретами. Раньше тебе нравилась Алена Ткач. А теперь? Она даже заходить к нам перестала. Может быть, поругались?
– Нет, мама, мы не ругались. – ответил я. – Да и теперь, пожалуй, Алена нравится мне больше всех наших девчат, только мне некогда сейчас, мама.
Она лукаво улыбнулась.
– Но ведь на Буянову у тебя время нашлось.
– Но, мама, я лечу Буянову, а не занимаюсь амурами.
– А все-таки? – все также с лукавой улыбкой в серых глазах продолжала настаивать она. – Кто тебе больше всех нравится? Алена или Валентина?
Я задумался.
– Наверное, все-таки Алена, хотя и Валентина в последнее время нравится мне много больше, чем раньше. Она становится хорошим человеком.
– Я не о том говорю с тобой, Андрейка! – удивилась мать моей непонятливости. – Тебе уже вот-вот исполнится шестнадцать лет, не может ведь такого быть, что бы в твои годы не быть влюбленным в кого-нибудь из девушек.
Я понял ее беспокойство и засмеялся. Потом подошел к ней и обнял ее за худенькие плечи.
– Ну конечно же, мама, я люблю. Только я, наверное, очень испорченный человек, потому что я люблю сразу двоих. Знаешь, наверное Зою Владимировну и Игоря Николаевича Соколовых. Так вот я точно люблю этих людей.
Мать на мгновение благодарно прижалась головой к моему плечу, а я продолжал.
– Теперь насчет другой любви, мама. Моя невеста сейчас, наверное, ходит в детский садик за ручку с папой и мамой. Или бегает в первый класс. Договорились? И пока они, мои будущие невесты, не вырастут, я не буду забивать себе голову такими вопросами.
Топая вечером на школьную дискотеку, я невесело размышлял о зрелище, какое меня ожидало. В мое время подобное мероприятие называлось просто вечером танцев и мы танцевали в основном под выставленную на сцену радиолу, подсоединенную к стационарным динамикам в фойе нашего станционного Дома культуры. В мое время уходил в прошлое рок-н-ролл, заканчивал свое победное шествие по стране дореволюционный чарльстон, начинался шейк. Впрочем, мы танцевали и старые танцы: фокстрот, танго, вальс. Я вспомнил, как долго и упорно осваивал эту науку, когда разучивал сложные па вальса под руководством матери. Мне хотелось удивить тогда наших девчонок и, главное, покорить своим умением сердце одной из них, Фаины Тихоновой.
Матери было недосуг долго учить меня, у нее всегда было много дел и забот. По ее совету я упорно осваивал самое сложное для меня па – вращение партнеров в вальсе. Мать подсказала очень остроумный выход тренироваться во вращениях, взяв вместо партнерши стул или табурет.
Что сейчас танцуют я абсолютно не знал. Впрочем, в разговорах одноклассниц то и дело упоминались какие-то реп и хип-хоп. Мне было ясно, что это быстрые, стремительные танцы, но как их танцуют, я не имел ни малейшего понятия. Когда я вошел в небольшой школьный актовый зал, веселье было в самом разгаре. Играла быстрая грохочущая музыка с резким, каким-то скачущим ритмом, отрывистыми вскриками труб и нарастающим грохотом ударных. Парни и девчата самозабвенно отплясывали под эту рваную мелодию, танцуя как бы отдельно друг от друга, собираясь в тесные быстро распадающиеся группки. Движения юных тел были гибки и ритмичны, движения рук и ног неуловимо быстры и одновременно плавны. Особенно выделялись несколько человек со своеобразной грацией и красотой движений. Среди самых умелых я с удивлением отметил маленькую фигуру Алены Ткач.
Увидев меня, она не переставая танцевать двинулась ко мне, улыбаясь и возбужденно сверкая глазами. Я смотрел на нее, с трудом узнавая в этой принаряженной веселой девушке обычно строгую и сдержанную старосту нашего класса.
– Наконец ты начал исправляться, Андрей! – весело закричала она, перекрывая голосом музыкальный грохот. – Мне Зоя Владимировна обещала принять меры.
– Ага! – сразу же отметил про себя я. – Вот, значит, откуда ветер дул на нашем семейном собрании. Но ни малейшей неприязни к Алене я не почувствовал. Алена никогда не скрывала своих намерений. Говорила правду в лицо и никогда не смягчала резкость выражений, если не считала необходимым это сделать. В чем-то она напоминала мне Светлану своими поступками, но выглядело это у нее иначе. Как-то мягче, что ли?
– Идем. – Алена потянула меня за рукав. – Не стой столбом!
– Ты, Алена, танцуй. – сказал я отстраняясь. – Я лучше пока здесь постою, посмотрю, как ты отплясываешь. Красиво у тебя получается. – кинул я на всякий случай простенький комплимент, чтобы не обидеть зря Алену.
Не мог же я признаться ей в том, что совершенно не умею танцевать эти новомодные танцы. К моему удивлению личико Алены прямо-таки расцвело от моей немудреной похвалы.
– Правда, Андрейка? – переспросила она. – Ты не шутишь? Я ведь все лето специально тренировалась.
– Отлично у тебя получается! – вновь подтвердил я и, посмотрев в сторону, перехватил мрачный взгляд Потапова, который он бросил на меня. В этом взгляде сквозила одновременно зависть и откровенная неприязнь. Наверное, влюблен в Алену? – удивленно понял я. – Потому и подстраивает мне пакости. Ревнует.
– Ладно, иди танцуй! – подтолкнул я Алену в тесную толпу танцующих, а сам прислонился к стене, наблюдая, как она вновь стала танцевать.
К моему облегчению таких, как я, стоящих у стен зала, было множество. Особенно много стояло подростков из младших классов, которые собирались группами и оживленно о чем-то переговаривались, стараясь перекричать громкую музыку.
Один танец. Потом перерыв. Второй, третий. Я продолжал стоять у стенки, внимательно присматриваясь к движениям танцующих и постепенно начал понимать ритмику и последовательность стремительных, но не слишком сложных па танца, требующих хорошей координации и согласованности движений тела, рук и ног.
Я уже почти решился сам попробовать и сделал шаг вперед, когда меня тронули за плечо. Рядом стоял Потапов и мрачно сверлил меня взглядом.
– Пойдем, выйдем. – сказал он. – Поговорим.
Мне было все ясно без дальнейших слов. Такой знакомый с детства неизменный ритуал вызова на поединок. Потапов Валерка отчаянно жаждал моей крови или хотя бы проявления трусости. Трусость в среде подростков не пользовалась уважением. Человек, проявивший такое качество собственной души, становился предметом постоянных насмешек всего класса, а то и всей школы. Его окружала стена всеобщего презрения, даже девчонок, обрекая труса на полное одиночество и моральные переживания. По крайней мере, так обстояли дела в мое время и также, по-видимому, оставалось сейчас.
Мы вышли из актового зала и по лестнице поднялись на следующий этаж школы. Я шел за Валеркой и с невольной жалостью смотрел на его хорошо развитую фигуру, широкие плечи, сильную накачанную шею. Он считал себя самым сильным парнем во всей нашей школе. Наверное, так оно и было в действительности. И все равно, это был только юноша, недавний подросток, который немного занимался боксом, модным сейчас каратэ и потому считал себя неотразимым. Он понятия не имел о той школе борьбы, которую мне пришлось пройти в конце шестидесятых годов, когда от одного неверного движения зависела твоя жизнь, да и противники там были такие, что могли использовать для победы твою любую, самую маленькую оплошность. Он хотел только немного подраться и победить морально своего, как он считал, соперника. Он не умел убивать.
Невольно в моей памяти начали оживать воспоминания, которые я всеми силами старался не выпустить на поверхность сознания, старался забыть о том далеком времени, когда нашу воздушно-десантную роту особого назначения в конце шестидесятых транспортным самолетом перебросили в Северный Вьетнам.
Первые наши операции прошли нормально. Рота легко разгромила несколько штабов южновьетнамской армии и даже штаб американского механизированного полка. Вертолетами мы вывезли в свое расположение много пленных, в том числе и американского советника. Но американские ребята оказались тоже не лыком шиты, да и разведка у них была поставлена отлично. Не то, что у нас.
В пятый раз нам не повезло. Нас уже ждали и мы попали в так называемый огненный мешок. Это был сущий ад, из которого нас ушло семеро. Шестеро были серьезно ранены и только я не получил ни единой царапины. Невредимым вырвался из огненного мешка.
Во Вьетнаме мне везло необыкновенно и я только теперь стал догадываться почему. Я счастливо избежал всяких тропических болезней, мне не досаждали, как другим, москиты, не трогали воздушные пиявки, мимо проползали кишащие в джунглях змеи. Даже влажную духоту джунглей я переносил хорошо. По крайней мере, у меня ни разу не хлестала носом кровь и не было головокружения. За все эти качества меня мои товарищи прозвали Юркой-везунчиком и к этому были все основания, только тогда я не задумывался о странной милости своей судьбы.
Потом, после нашего неудачного десанта, когда в свое расположение мы добрались только втроем (остальные умерли от ран в джунглях) я почти пять месяцев прожил неподалеку от Ханоя, обучал искусству рукопашного боя бойцов северовьетнамских спецподразделений. С тех пор прошла уже почти четверть века, а мне все никак не удается забыть свои «вьетнамские подвиги», лица ребят, навсегда оставшихся там, иногда приходят ко мне во сне и я просыпаясь понимаю, что эта память останется со мной до конца моей жизни.
Будьте вы прокляты, пославшие нас туда политики! Будьте вы прокляты, умные люди, научившие нас убивать других, да еще гордиться этим умением!
Не понимая, смотрел я на лицо повернувшегося ко мне Потапова, машинально ушел в сторону от метнувшегося к моей физиономии Валеркиного кулака, перехватил закончившую движение руку, завернул и тут же опомнился, услышав сдавленный хрип. Отпустил. Поставил на ноги.
– Не по правилам! – зашипел он мне в лицо. – Ты держишься не по правилам, фитиль!
– По каким же ты правилам хочешь со мной драться? – хмуро спросил я.
– По настоящим правилам! Без ударов ниже пояса! Понял?
– Ты опоздал, Валерий. – сказал я. – Полгода назад ты мог со мной справиться. Теперь поздно, парень. По любым правилам поздно.
Вернулся я в актовый зал один. Вновь прислонился к стене и смотрел на лихо отплясывающих подростков. Самому мне уже расхотелось танцевать. Воспоминания, разбуженные Потаповым, медленно отпускали душу, неохотно уступая место настоящему.
Неожиданно для меня динамики объявили белый танец и зазвучала такая знакомая мне мелодия зимней сказки Штрауса. Это было невероятно, но тем не менее, вальс продолжал звучать и его чистые позванивающие, как хрусталь, звуки, светлая мелодия быстро убрали из моей души остатки тяжелых воспоминаний.
Звучала музыка, а подростки, парни и девчата, продолжали стоять у стен, смущенно переминаясь с ноги на ногу и переглядываясь. Не умеет никто танцевать вальс, понял я, для кого же тогда он звучит? Для учителей?
Я поискал взглядом и неподалеку от себя обнаружил стоявшую среди учеников свою классную руководительницу. Анна Васильевна посматривала по сторонам и едва заметно покачивала своей головой.
Я подошел к ней и пригласил на вальс по всем правилам этикета. Она с сомнением посмотрела на меня, как бы мысленно оценивая мои способности, нерешительно положила на мое плечо левую руку и пошла. Всего несколько музыкальных тактов понадобилось мне, чтобы по достоинству оценить мастерство партнерши. Стройная пожилая женщина танцевала необыкновенно, легко и чутко повинуясь малейшим движениям моей руки, лежавшей на ее талии. Ее ноги уверенно двигались в такт моим, самые сложные па она выполняла без малейшего напряжения и какой-либо скованности. Мы кружились по чистому залу, повинуясь хрустальным звукам ведущей нас мелодии и не могли остановиться. Меня охватило забытое ощущение прекрасного танца и невольное восхищение талантливой партнершей, возле которой и сам невольно чувствуешь себя элегантным принцем, умеющим восхищаться женщиной, показать красоту движений женского тела. Танец-полет, танец-сказка, танец, который вернул меня к давно забытым ощущениям юности.
Опомнились мы с Анной Васильевной только тогда, когда вокруг нас раздались дружные аплодисменты и смущенно посмотрели друг на друга.
– Я не знала, Соколов, что ты так умеешь танцевать. – слегка задыхаясь сказала Анна Васильевна. – Спасибо!
Я молча кивнул и отвел даму на место. Ко мне тут же подскочила Буянова.
– Андрей, ты должен научить меня танцевать вальс! – потребовала она и оглянувшись на подошедшую Алену, поправилась, – Всех нас в классе!..
Естественно, что занятия свои по магическим опытам с дальновидением и особенно хроновидением я смог заняться только после завершения лечения бабы Капы.
К моему удивлению и даже разочарованию хроновидение мне далось значительно труднее, чем дальновидение. Тонкость заключалась в индивидуальной настройке магической формулы на любой эпизод, будь то прошлое или будущее. Пришлось буквально на ходу изобретать эти формулы, но я постоянно чувствовал, что в моих формулах чего-то не хватает. Что-то я не смог понять и потому не могу обнаружить ошибку.
Моя беда была в том, что никогда не мог хорошо действовать и выполнять работу, если не был уверен до конца в правильности собственных выводов. А в данном случае я не мог четко представить себе механизм работы системы хроновидения. Не мог понять ее сути. Мог объяснить себе дальновидение и заглядывание в прошлое, но только не взгляд в будущее.
Если разум нашей земной биосферы имеет глобальный охват и как невидимым облаком окутывает всю нашу планету, включая в себя и нас, то очевидно, что он должен напоминать чрезвычайно сложную и разветвленную компьютерную сеть на десятки разрядов сложнее, чем наши человеческие компьютерные сети. Следовательно, такая информационная сеть, окутывающая всю Землю, должна хранить сведения о любом уголке Земного шара и практически о любом ее обитателе, в том числе и о его прошлом. С помощью магических аксессуаров человек может присоединиться к этой информационной сети и увидеть ее настоящее, прошлое, так как объем памяти сети настолько велик, что мы просто не можем себе этого представить.
Но вот с помощью этих же аксессуаров увидеть будущее? Как это так может быть? Как может такая информационная сеть хранить в своей памяти будущее, я не мог понять. Хранить в памяти то, что еще не произошло? Не может такого быть. Это противоречит законам мироздания, – думал я. – Наша планета подчиняется всем мировым законам, существует в нашем трехмерном пространстве и вместе с Солнечной системой и галактиками так же как и миллиарды других звездных систем одновременно с ними плывет по реке времени. Это все равно, что поменять причину со следствием и поставить закон вероятности вверх тормашками.
Естественно, что я мог предположить в такой ситуации только одно: информационная система планетарного разума обладает способностью к прогнозированию нашего вероятностного будущего с такими подробностями и проработкой даже самой малейшей детали этого прогноза, какая не снилась нашим ученым. Смогли же они на наших примитивных компьютерах составить нашумевший несколько лет назад прогноз «ядерной зимы» и тем самым заставили наших политиков кое над чем крепко задуматься. Да, решил я, такое вполне может быть. Но какая мощь и какое быстродействие? Какой объем оперативной памяти, позволяющий проследить вероятную судьбу каждого человека!
Изъян в моих магических формулах сказывался постоянно. Докопаться до причины я так и не смог, хотя и пытался. Потому и мои опыты по хроновидению не всегда получались. Опыты по видению прошлого были почти все успешными и я с некоторой оторопью окунался в свое далекое детство, с вполне понятным любопытством разглядывал конопатого и вихрастого, худенького парнишку, который вечно был чем-то занят.
Летом маленький Юрка Ведунов помогал матери по хозяйству, а в свободное время пропадал на Чулымских протоках и старицах с удочкой в руках, загорал, купался, плавал на перегонки с шумной оравой таких же как он пацанов, загорелых до черноты. То он гонял в футбол или вместе с другими ребятами делал из тальниковых прутьев себе саблю и с азартом участвовал в уличных сабельных сражениях. По вечерам он, высунув от усердия кончик языка, терпеливо рисовал в альбоме для рисования тонкой кисточкой различных зверей, причем делал это так тщательно и своей кисточкой проводил такие тонкие линии, что даже тонким чертежным пером нельзя было сделать этого лучше. Зимой Ведунов играл в русский хоккей, бегал в школу и запоем читал книги, которые брал в леспромхозовской библиотеке.
С удивлением я смотрел на свою мать, только сейчас поняв, что в молодости она была очень статной и очень красивой женщиной. Видел я своего отца, худого и желчного человека, так и не оправившегося от своих фронтовых ранений и медленно угасавшего от привезенного с фронта туберкулеза.
Если бы я смог помочь ему в те годы! Если бы я мог перемещаться по времени или в то время знал и умел делать то, что умею делать сейчас. Я мысленно просил у своего отца прощения за то, что не могу помочь ему, что сейчас в настоящем времени называю отцом и матерью совершенно других, чужих для меня людей.
Нет, видение своего прошлого не доставило мне большой радости. Видеть в магическом зеркале четкое изображение живых и здоровых своего деда и хлопочущую у кухонной плиты бабушку оказалось выше моих сил. Смотреть, как разговаривают между собой и улыбаются мне люди, тела которых давно покоятся в могилах копьевского кладбища, и знать, что это не кинофильм о чужой придуманной сценаристом жизни, заставило щемить душу.
Заглянуть в прошлое дальше своего рождения у меня не получалось. Что был этому причиной, я так и не понял. Принцип отбора и выдачи информации на аксессуар планетарным разумом оставался для меня по-прежнему тайной за семью печатями. Зато я с каждым днем все больше жалел об отсутствии у меня Черной Книги. Возможно, в ней бы я смог найти объяснение и ответы на свои накопившиеся вопросы.
Добраться до предела в свое будущее я не стал пробовать, хотя по аналогии с перемещением в прошлое догадывался, что и в будущее можно заглянуть только до момента собственной смерти. Посмотреть судьбу других, незнакомых мне людей, у меня вообще не получалось. Впрочем, и свое будущее я видел плохо. Изображение в магическом зеркале постоянно дрожало и было очень нечетким. Только два сеанса видения будущего меня удовлетворили. Это были попытки заглянуть сначала на пять, а потом ровно на десять лет вперед.
В первом случае я увидел себя сидящим на скамье набережной какого-то южного города, почувствовал запах морского воздуха с привкусом соли и услышал шум прибоя. Зеленовато-бирюзовые волны накатывались на стенку каменного мола, шумел в кронах пирамидальных тополей свежий морской ветер. Вдали по зеркальным морским просторам величественно шел белоснежный красавец корабль, а я сидел на бетонной скамье, о чем-то глубоко задумавшись, и совершенно не смотрел на окружающую меня южную красоту.
Во втором случае я увидел себя в маленькой аудитории и услышал свой голос, который должен будет прозвучать ровно через десять лет. Я читал лекцию о сущности регенерации тканей и приводил формулы минимально необходимого для этого магического воздействия.
Слушателей было немного и все они были разного возраста. Два десятка человек от шестнадцати до сорока лет. Видимо, я все-таки сумел создать группу из одаренных людей и теперь передавал им свой опыт.
