Вера Галицкая
Китеж-грайнд. Книга 1
Большая и, как казалось, прочная конструкция жизни в Западном Округе рушилась, как будто она состояла из костяшек домино. Цепная реакция, которая началась где-то далеко, в голове одного школьного учителя, всё-таки добралась до Геры. Как он и предупреждал. И если ещё не поздно, она согласна на его условия.
***
Воскресенье звенело тишиной. Вчера на дискотеке Тёма не получил заряд адреналина и кутежа в кровь от доктора Полунина, как все остальные, но вместо этого ему оформили персональную шоковую терапию чуть позже. Поэтому с утра все были на равных. Тёме невероятно хотелось отмотать плёнку назад, на начало учебного года, учиться себе спокойно, работать, мечтать о светлом будущем… И не знать и не слышать никогда ни о какой Новой Москве, ни о какой чёрной магии, ни о каком походе за тридевять земель к кисельным берегам. Пусть даже тучи над головой никогда не развеются, и никогда из-под земли не пробьётся росток, но…. Всё же было хорошо, ведь можно было жить и так. Ходить на завод, после работы заниматься любимым делом, жениться на Насе и завести общих детей. Человек, в конце концов, ко всему привыкает.
Но у Артёма, видимо, на лбу написано: «Расскажи мне все свои секреты, а то я слишком спокойно сплю!» И сейчас он с содроганием думал о том, что нужно выходить на улицу. Вдруг там ещё остались люди, которые решат, что он хороший слушатель и ответственный хранитель секретов.
Как ни хотелось обо всём забыть и думать о приятном, чёрные мысли лезли в голову. Тёма строил возможные варианты развития событий, придумывал вероятные причины сложившейся ситуации.
Знал ли Горбунов всю правду о Новой Москве? Что если он на них работает, и весь этот поход – это просто очередной заказ сверху? Очередное грязное дельце Союза Учёных, прикрытое благородной целью и авторитетом Горбунова? Отчего Тёме нужно было молчать, скрывать правду даже от своих родных? Не потому ли, что простым смертным из сырьевого придатка нет места под солнцем, они не должны знать о лучшей доле? Неужели, его, без его ведома, завербовали в стан врага? Всё из-за того что он иммунный. Они хотят, чтобы он провел их к Беловодью, а потом убьют и пустят на котлеты, чтобы не оставлять свидетелей. А Москва тем временем умрёт сама по себе, задыхаясь от смрада химических облаков и травясь едой из плесени и грибков.
Однако новые москвичи не учли одного важного фактора. Он больше не слепой дурак, которого можно сладкими речами загнать в ловушку. Нет. Он всё знает. И не получат они никакого Китеж-града, он не для таких, как они, он для чистых сердцем. Они уже уничтожили весь мир, опошлили и очернили даже то, что удалось восстановить из руин, и теперь хотят то же самое сделать с последними остатками природы и жизни. Нет уж, пусть встречают свою смерть тут, на своих золотых туалетах и в объятиях своих безногих любовниц из Зоопарка.
Иллюзии были разрушены. Артём понял, что в этом мире он был один, а против него – всё человечество. Привычного мира вокруг больше не было. Впервые в жизни он собирался выходить из дома и не знал, вернётся ли обратно.
Мама гремела посудой на кухне, брат возился в коридоре с машинками. Повсюду люди. Невозможно даже выйти из комнаты, чтобы не встретить кого-нибудь, кто может залезть тебе в голову и увидеть твои мысли. Тёма вскочил, трясущимися холодными руками натянул штаны и футболку, достал из шкафа пыльную кепку и посмотрел на себя в разбитое зеркало на дверце шкафа. Хотя бы зеркало не врёт и не преподносит сюрпризов – в осколках по-прежнему отражался он, с неизменными татуировками на левой руке и неизменным блестящим взглядом тёмных глаз.
Стараясь не привлекать внимание домашних, Тёма открыл окно и спрыгнул на улицу. Пока не начался дождь, нужно успеть к Горбунову. Пора расставить все точки над i.
Свинцовое небо грозно нависло над городом, готовясь пролиться липким дождём. Тёма шёл домой к учителю, озираясь из-под кепки по сторонам – лишние глаза и лишние вопросы ему ни к чему. Он старался вести себя естественно, встречая знакомых и соседей, но внутри у него начинала бушевать паранойя – казалось, что все вокруг знают про его поход, что любой может залезть к нему в голову и прочитать мысли. Вокруг столько людей, и кто знает, кто из них эмпат, кто маг, а кто умеет видеть чужое сознание. Тёма бы уже ничему не удивился, даже если бы встретил человека, который может предсказывать будущее или видеть чужие намерения. Вокруг же все, ВСЕ, могут путешествовать по демке! А он даже не знает, насколько это опасно или безопасно для него! Вдруг он уже прокололся? Он же столько времени провёл с Насей, а она склад батареек может найти за несколько километров, просто сконцентрировавшись! А вдруг против иммунных заговор?
К тому моменту как он дошёл до подъезда Андрея Николаевича, у него только что пар из ушей не валил от мыслей и страхов. Тёма оглянулся пару раз по сторонам и быстро зашёл в дом. Там встал на тёмной лестничной площадке и выдохнул. Вроде удалось пробраться незамеченным.
На улице становилось всё мрачнее от приближающегося дождя, и свет почти не проникал через окно в подъезде. Артём сложил руки на груди и попробовал сконцентрироваться. Нужно составить речь. Очень аккуратную и продуманную. Выяснить всё. Без обиняков спросить про не-иммунных людей, почему никто ещё не догадался про поход, если все вокруг могут путешествовать по демке. А потом надо выяснить про Новую Москву. Знает ли про неё учитель. И на кого он работает. И рассказать про Даню. Да, как-то так.
Артём нажал на липкую кнопку дверного звонка, и за дверью раздалось дребезжание старого механизма. Он слышал, как учитель прошаркал из комнаты и подошёл к глазку. Через несколько мгновений дверь неспешно отворилась.
– Добрый день, Артём. Чем обязан? – как обычно вежливо поинтересовался учитель.
– Здравствуйте. Можно зайти? Я к вам, – лаконично ответил Артём, стараясь не говорить многого в общественном месте. Он твёрдо смотрел в глаза учителю и даже приподнял бровь, чтобы показать взглядом всю важность ситуации.
– Конечно, проходи, – просто ответил Андрей Николаевич и освободил проём, пропуская в квартиру ученика.
Жилище учителя было очень скромным, но опрятным. Как заслуженному исследователю и ветерану войны ему выдали двухкомнатную квартиру – одну комнату под кабинет, другую под спальню. Мебели и предметов интерьера там было очень мало, зато повсюду были книги. Это с детства поражало Артёма.
Когда они с мамой приходили в гости к другу семьи, маленький Тёма с удовольствием рассматривал таинственные фолианты с непонятными картинками и неведомыми записями, ведь у них дома ничего подобного не было. Его мама не умела ни читать, ни писать, потому что её рождение пришлось на окончание войны, и первые годы об образовании детей никто не задумывался. Важно было выжить, раздобыть еду и воду, предметы первой необходимости. Книги жгли и ими топили квартиры. Андрей Николаевич был старше, к началу катастрофы ему было то ли девятнадцать, то ли двадцать лет, и он тогда учился в институте радиоэлектроники и автоматики. Или что-то в этом роде. Он знал толк в науке и, уж конечно, умел и любил читать. Во многом благодаря ему и таким, как он, их труду и организаторской деятельности сейчас в городе вновь функционировали заводы, канализация и водопровод, была налажена социальная жизнь, и дети снова ходили в школу.
Тёма очень гордился тем, что его родители дружат с Андреем Николаевичем. И приходя к нему в гости, он очень старался показать себя воспитанным, умным и серьёзным.
Но сегодня Артёму было не до соблюдения этикетов. Внутри него всё кипело и ходило ходуном, голова была на грани взрыва, а одно ухо закладывало.
– Можно здесь разговаривать? У меня важные новости и не менее важные вопросы, – начал Артём, как только учитель усадил его на табуретку за кухонным столом.
– Они настолько важные, что ты бы хотел озвучить их до Похода? – спросил учитель, поглаживая бородку и задумчиво глядя на своего подопечного.
– Да. Я кое-что узнал. Но для начала я хочу кое-что спросить. Пока не разорвалась моя голова, – Тёма старался говорить ясно, но мысли лезли одна на другую, и он долго подбирал каждое слово, – Объясните мне, могут ли люди с помощью демки залезть ко мне в голову? И, короче, могут ли они почувствовать, что вы готовитесь отправиться к Китежу?
Учитель глубоко вздохнул и положил руки на стол, как обычно он делал на уроке. Только сейчас под его ладонями был не учительский стол, а клеёнчатая скатерть в крупную бело-синюю клетку.
– Да, они могли бы почувствовать, если бы ты об этом говорил с друзьями или вдруг резко стал вести себя по-другому. Поэтому я и попросил молчать и скрываться, не рассказывать никому, даже если это твой близкий друг. Нельзя, чтобы кто-то услышал или увидел это в реальности. А, как ты говоришь, демка…– Учитель сделал паузу.– Ты несколько превратно представляешь себе другую реальность. Если бы ты видел сны, было бы легче объяснить. Другой мир – это же сны наяву. Иногда информация и мысли приходят к тебе случайным образом, иногда срабатывает моя теория кругов, и они приходят ассоциативным путём. То есть ты можешь идти по улице и вдруг увидеть, какой эта улица была сто или пятьсот лет назад.
Когда я узнал про Шамбалу (или Китеж-град, как тебе угодно), то был уверен, что эта информация теперь станет всеобщей. Что люди, ищущие истину, залезут ко мне в голову, всё поймут, и я найду единомышленников. Но шли дни, месяцы, годы, а ко мне в голову так никто и не залез… Такова оказалась человеческая природа. Ты ещё молодой, не разбираешься в людях. А я заметил ещё до катастрофы – сколько бы ни было вокруг информации и как бы она ни была доступна, люди будут заниматься исключительно своими собственными мелкими делами.
Видишь ли, к несчастью, всем плевать на правду, все чихать хотели на то, что на самом деле их окружает. Люди смотрят даже не около себя, а на себя, исключительно на свою телесную оболочку. И ещё человек крайне доверчив и легко отвлекаются на всякую ерунду. Ты можешь сказать любому: «Смотри, там птичка!» и, пока тот ищет мифическое пернатое, увести у него из под носа всё, что угодно. Короче говоря, люди будут заниматься в лучшем случае – любовью, пропитанием, своей внешностью и тем, какое впечатление они производят, в худшем – сплетнями, накопительством разного мусора, драками и войнами. Все думают в первую очередь о себе и своих удовольствиях. Человечество в буквальном смысле дышит информацией, но, посмотри, чем вы занимаетесь! Даже если ты не можешь путешествовать по демке, ты мог пойти в библиотеку. Ты мог думать о том, зачем мы и откуда мы. Но ты читал книжки про альтернативную реальность, всё больше и больше однотипных книжек. Ты ходил по кругу и даже не хотел попробовать что-то новое!
Артёму стало немного стыдно. Он действительно особо не тянулся к знаниям, предпочитая читать киберпанковские романы или фантастику. Наука интересовала его только с точки зрения карьеры и общественного положения, а всё, что он узнал о природе вещей и положении этих вещей в современном мире, ему рассказали друзья и, собственно, Андрей Николаевич.
– Знаешь, – продолжал учитель, – был такой замечательный учёный, Пропп, и он описал этот тип поведения ещё двести лет назад. Никто не хочет искать правды, никому не нравится новое. Человек может всю жизнь читать одну и ту же сказку. Мы заменили поиск истины процессом узнавания уже известного. И ты верил в мифическую птичку, на которую тебе указали в школе. Пойми, сынок, никто тебе не может соврать, если ты сам этого не хочешь. Ты называешь правдой то, что тебя больше устраивает в данный конкретный момент и живешь этим. В глубине души, я думаю, все догадываются, что мир не так прост и не так радужен, как нам бы хотелось… Но мы гоним от себя эти мысли. Выбираем себе одну проблему, зацикливаемся на ней, живём ей. Лишь бы не думать о том, в каком мы положении находимся в действительности.
– А как же эмпаты? – поинтересовался Тёма, имея в виду в первую очередь свою Насю.
– Эмпатам, конечно, сложнее с этим справиться. Им нужно выбрать действительно серьёзную проблему или же действительно захватывающий отвлекающий манёвр, чтобы не думать о самом худшем. Либо им постоянно нужно внушать, что все их догадки – это чей-то вымысел, старые сюжеты книг и фильмов, ничего общего не имеющих с реальностью…
Повисла пауза. Тёма обдумывал услышанное, учитель поглядывал на сгущающиеся за окном тучи. Оба были погружены в свои мысли, и мысли эти были не слишком весёлыми.
– А что вы знаете про Дана Полунина? – вдруг спросил Тёма.
– Это новенький из Восточного Округа?
– Он самый, – сквозь зубы проговорил Тёма.
– Я знаю, что его перевели к нам, потому что мальчику нужно было прийти в себя после смерти родителей. В бывшей школе он показывал неплохие результаты, умело пользовался информацией из другой реальности, стажировался на заводе…
– Хватит меня обманывать! – взорвался вдруг Тёма. – Вы не могли не знать, что он из Новой Москвы! Зачем вы это скрывали от меня столько времени?
Учитель опешил и только удивлённо смотрел на Артёма.
– Признайтесь, вы работаете на них, да? Зачем вы ведёте меня в Китеж-град? Почему никто из моих друзей не должен об этом знать? Они что, не достойны лучшей жизни? Всё должно достаться тем ублюдкам из-за оврага?
Тёма выжидающе смотрел на учителя горящими от гнева глазами.
– Ну, раз разговор принимает такой оборот… – проговорил учитель и встал из-за стола. – Тогда слушай. Сразу признаюсь, мне крайне неприятно слышать обвинения в свой адрес от человека, для которого я столько сделал. Но спишем это на твой юный возраст и гормоны. По поводу Новой Москвы… Конечно, я всё знал. Новая Москва росла при мне. Там живут те, кто победил в Гражданской войне. Здесь – те, кто проиграл. Исторически, всё справедливо. И если ты хочешь знать, работаю ли я на них, то я тебе отвечу: да, работаю.
Несмотря на то что Тёма сидел, он чувствовал, что мир уходит у него из-под ног. Снова. Учитель ходил взад-вперёд по маленькой кухне и железным тоном рассказывал ему ужасные вещи. Перед Тёмой вновь открывали двери, за которыми скрывались химеры и чудища, а глаза резало от яркого света.
– Политика – грязное, неблагодарное дело, – продолжал он, – но если ты представляешь какой-либо интерес для правящих кругов, тебя в неё втянут. Я разрабатывал ФЧИ. Для нас и для них. Мне даже предлагали переехать к ним. Я видел, как они живут. Гостил в дорогих особняках, меня угощали их едой, возили на шикарных машинах. Тот город – карикатурная пародия на старую Москву, красивую и отвратительную одновременно, с борделями, убийствами и вечеринками. Она может завербовать любого, это правда. Каким бы ты раньше ни был, еда, развлечения и отдых меняют человеческое восприятие. Они покупают тебя, заставляя отказываться от былых убеждений, бросать боевых товарищей, семью… Меня они вербовали долго. Показывая все свои прелести, демонстрируя свой дружелюбный настрой. Но мне всё это было противно. Я верил, что есть другой выход. Он должен был быть, иначе это не жизнь. И я его нашёл.
Учитель подошёл к Артёму, положил ему руку на плечо и посмотрел в глаза.
– Я хочу найти Китеж-град не для них. Я хочу, чтобы туда попали действительно чистые сердцем. Они ничего не знают про Поход, по крайней мере, я предпринял всё, что от меня зависит, чтобы информация не просочилась. Возможно, я даже перестарался, запутывая ходы и пряча концы в воду, но это должно сработать. Просто доверяй мне. Пойми, ты же мне, как сын.
На лице у Тёмы были написаны странные эмоции, сложная картина из сомнений, воодушевления, злости и признательности. Он понял, что учитель говорит правду. Почувствовал это сердцем. Увидел это в его глазах. Не слепо верил словам, а чувствовал правдивость этих слов самой душой.
Он знал этого человека давно, и тот, действительно, в каком-то роде заменил ему отца. Теперь точно решено. Тёма пойдёт с ним. Как это и было решено изначально. Рядом с ним Тёме верилось, что мир возможно изменить, что можно жить лучше и что всё у них получится.
В окно начали стучать первые капли дождя. Тёма обнял учителя, как родного отца, и извинился, что на какое-то время сомнения взяли над ним верх. Они условились о завтрашней встрече и о том, что для остальных он идёт на очередную сталкерскую вылазку.
Пока не начался сильный ливень, Тёма вышел на улицу, надел кепку и поспешил уйти подальше. Пора прощаться с любимыми и собирать вещи.
***
С чашкой горячего кваса в руках, замотанная в тёмно-рыжий махровый халат, Гера сидела в комнате Наси. Перед тем как сюда прийти, она прошлась под проливным ливнем до дома Андрея Николаевича и согласилась идти с ним в Поход, а закончив переговоры и выйдя на улицу, поняла, что возвратиться домой она не может. Не сможет даже собрать рюкзак и переодеться. И теперь промокшая и вся в слезах она рассказывала подруге о своих семейных бедах.
Гера плакала и стыдилась своих слёз, сдавливала рыдания и корила себя за слабость. Она всегда была такой сильной, волевой, непреклонной. Ничто не могло её сломить. Это она ломала. Она издевалась над придурками и тупицами, над немощными и тихонями. Она подавляла чужую волю. Смеялась над проблемами, шла по головам… Она мгновенно видела слабые места человека, и стоило ему оступиться или не так на неё посмотреть, как она точно и молниеносно наносила удар. Даже парни её побаивались. Прямолинейную, гордую и сильную. А теперь? Кто она сейчас? Размазанная клякса. Ноль без палочки. Подкидыш без роду и племени. Дура, которая сама ни о чём не смогла догадаться.
Гера ревела над тем, что её больше нет. Что родители врали ей. Что Марк терпел от неё издевательства всю свою жизнь и молчал. Хотя давно уже мог поставить её на место и превратить в ничто. Она ревела над тем, что всю жизнь её жалели. Относились к ней снисходительно. Она же брошенка, она же мутант, уродец… Что может быть хуже жалости и снисхождения? Когда тебя жалеют, ты осознаёшь свою немощность. Когда тебя жалеют, тебе подрезают крылья. Жалость – это констатация недееспособности. Твоей слабости и неспособности изменить ситуацию. Гера хотела, чтобы её любили и уважали или, на худой конец, чтобы её ненавидели, боялись и проклинали в бессильной злобе. Это означало бы признание её силы. Всё, что угодно, только не жалость.
Нася уже пару часов успокаивала подругу, как могла. Говорила, что родители всё равно её любят, что они самые добрые люди в мире и готовы простить ей что угодно и принять её какой угодно.
– Они сейчас, наверное, с ума сходят, Гер, – говорила Блонди, сочувственно глядя на подругу. – Может, тебе стоит вечером вернуться? Они же любят тебя, беспокоятся… Даже Марк тебя ждёт, ты для него самый близкий человек. Не суди их строго.
– Я не могу вернуться. Пока не могу. Даже подумать не в силах о том, чтобы посмотреть им в глаза. Как они могли? – проскулила Гера, и на глаза у неё вновь навернулись слёзы.
Она тёрла опухшее от слёз лицо ладонями, пытаясь прийти в порядок, но как только она успокаивалась, память выдавала ей новый кусок информации, от которого хотелось умереть.
– А эта дискотека… Нася, что я там делала, это просто кошмар… – задумчиво проговорила Гера, глядя в пустоту. – Я никогда не смогу больше показаться людям на глаза. Я должна уйти. Я решила. Уйду из города.
Нася подошла к Гере, села рядом и обняла подругу. Та уткнулась ей в плечо и закрыла глаза. Скоро рукав Насиной кофты стал мокрым от слёз.
– Я хочу с вами, – тихо проговорила Нася.
Гера на секунду перестала плакать и подняла раскрасневшееся лицо.
– Что «с нами»? – удивилась она, и последняя слеза скатилась по инерции по её щеке.
– Хочу с вами в Поход, – повторила Блонди, серьёзно глядя Гере в глаза.
Гера оторопела, она была уверена, что про это мероприятие никто, кроме неё не знает.
– Кто… Кто тебе сказал про него?
– Люди почему-то иногда забывают, что я эмпат, – со вздохом ответила та, – Никто мне ничего не говорил, я просто знаю. И ещё я знаю, что Горбунов будет меня завтра ждать. Это была моя проверка, типа того.
Гера сидела с открытым ртом, уставившись на свою подругу. Слов не находилось. Пару раз она предпринимала попытки что-то сказать, но в итоге просто закрыла рот и сделала удивлённый жест руками.
– Я уже собрала рюкзак, кстати. Нужно и за твоими вещами сходить, так что дома ты сегодня ещё побываешь, – у Наси вдруг откуда-то взялась уверенность в себе и способность назначать задания, так что она сама себе удивлялась. – Мы всё-таки женщины, и в Походе нам понадобятся некоторые незаменимые предметы гигиены, сама понимаешь. Надо как-то выкручиваться. Да и одежда, обувь и некоторые запасы провианта тебе тоже не помешают.
– Да, я уже сама об этом думала. Только пока не знаю, как мне пройти домой, я же не могу при всей семье начать собирать вещи!
Нася ненадолго задумалась. Её зрачки чуть-чуть расширились, и взгляд расфокусировался. В оконное стекло бились медленные капли дождя. Далёкое солнце, скрытое за тучами и смогом, почти зашло за горизонт и в комнате становилось темно. Гера напряжённо ждала.
– Плохо дело, – наконец сказала Блонди, – Мама с папой тебя уже ищут и через несколько минут они будут здесь.
***
На прощанье Тёме хотелось повидаться со своими самыми близкими людьми. Первым делом он решил зайти к лучшему другу – с ним он провёл бок о бок долгие годы, с ним делился своими переживаниями и радостями, с ним в детстве играл в сталкеров, строил хижины из строительного мусора, а став постарше, с ним же начал ходить на вечеринки послэмиться. Большинство историй из его жизни так или иначе связаны с Доцентом. И если можно было бы выбирать, с кем идти в Поход, Тёма бы однозначно взял с собой именно его.
На улице уже начинался дождь, и Тёма поспешил к знакомому до боли подъезду. Дорогу до него он знал едва ли не лучше, чем к своему дому. Поднявшись на второй этаж, он нажал на кнопку звонка, и за дверью послышались знакомые трели. Родители Доцента говорили, что так раньше пели птицы, и под их голоса делались дверные звонки.
Доцент открыл дверь и очень удивился, увидев Артёма. Он с родителями только что пообедал и теперь собирался играть на гитаре.
– Я спросил у Бабули, как раньше играли на гитаре, и она рассказала, что были такие тоненькие книжечки-самоучители. И, прикинь, я нашёл такую в библиотеке! – вещал Доцент, пока они шли до его комнаты. – Там, оказывается, столько всего есть! Целый отдел «Сделай сам», я чуть с ума не сошёл. Там всё: от того, как шить фартуки, до того, как проводку в квартире менять.
– Круто! А что ты уже выучил? Дай заценить, – попросил Тёма.
– Я пока только аккорды учу, и ещё мне Бабуля показала, как «Кузнечика» играть.
– Ну и что! Всё равно показывай, – настаивал Тёма. Ему очень хотелось, чтобы Доцент его запомнил добрым и внимательным.
– Ладно, смотри, – отозвался Доцент, – но это только начало, ничего интересного ты не увидишь.
Начинающий музыкант достал гитару из шкафа. Она была бережно завёрнута в плотную тёмно-зелёную ткань. Доцент с благоговением развернул инструмент и сел с ним на край дивана.
Сначала он сыграл забавную песенку про сидящего в траве кузнечика, потом рассказал Тёме про существование разных аккордов, нот и тональностей. Пожаловался на то, как сложно «взять баре» и что «очень мало табулатур на знакомые песни». Показал несколько переборов и дополнил презентацию рассказом о том, чего он ещё не умеет.
Тёма с улыбкой слушал и периодически задавал вопросы для поддержания беседы, но внутри он чувствовал, как развязывается крепкий узел их дружбы. Он не понимал азарта Доцента, этой его странной маниакальной увлечённости музыкой и тусовками, ведь у самого Тёмы на уме был Китеж-град, Поход, Спасение и поиск Настоящей Жизни. Тёма знал ужасные вещи про Новую Москву и их обречённость, а весь интерес Доцента замкнулся на этом странном жёлтом инструменте, издающем непонятные звуки.
Пока дождь не начал стихать, Тёма сидел в гостях. На самом деле, когда он сюда шёл, он ждал чего-то другого. Какого-то единения мыслей, что ли. Он ожидал, что будет, как раньше, но всё почему-то изменилось. И как только дождь за окном превратился в разрозненные мелкие капли, Тёма ушёл.
Солнце, скрытое за дождями и смогом, начало скрываться за горизонт, и Тёма решил направиться к Насе. Пока ещё не стало совсем темно и совсем поздно.
***
Когда в городе кто-то пропадает (а такое случается с досадной периодичностью), первые сутки его ищет только семья и друзья, если таковые имеются. Мало ли, куда мог пойти человек. Может, у него тайное свидание. Или заплутал в демке. Не отправлять же по первому зову полицейский отряд.
Такое положение дел было для Геры как нельзя кстати. Когда в квартире у Наси раздался звонок и внутрь ворвалась обезумевшая от слёз Анна Ивановна, Геры там уже не было. Нася сказала той, что дочку можно попробовать поискать у Бабули, и вежливо выпроводила её на улицу.
Виновница всего переполоха наблюдала за обстановкой из полуразрушенной многоэтажки напротив. Когда она увидела, что родители подошли к Насиному дому, в груди у неё что-то сжалось и перехватило дыхание. Мама забежала в подъезд, а отец ходил туда-сюда под окнами и, казалось, не обращал никакого внимания на идущий дождь. Гера, смотрела на него, поджав губы, и внутри у неё бушевал целый ураган чувств. Ей одновременно хотелось, чтобы они помучились за всю ту ложь, которой её окружали, осознали свою ошибку, и в то же время она сдерживала себя, чтобы не броситься к ним на шею и не разреветься. Она не знала, как и о чём теперь разговаривать с родителями, как их называть, как смотреть в глаза… Наконец, Гера увидела, что из подъезда вышла мама, и они с отцом заспешили в противоположную от их дома сторону.
Вскоре к Гере пришла Нася.
– Я отправила их к Бабуле, – сообщила она, переводя дух, – теперь нужно супераккуратно пробраться к твоему дому. Нас никто не должен видеть!
– Дождь ещё не закончился, и на улице почти нет людей. Не думаю, что мы на кого-то напоремся, – резонно заметила Гера.
– Да, ты права, там довольно-таки пустынно, – подтвердила Блонди. – Знаешь, я тут поняла, что мы не учли один нюанс. Единственное, о чём мы с тобой не подумали, так это о Марке. Его могли дома оставить.
– Это ты не подумала, я-то уже всё решила. Марк точно остался дома, его с собой никто не возьмёт никогда. Давай сделаем так. Я буду ждать в своём подъезде, на последнем этаже. Ты выведешь Марка на улицу к лавочке. Типа, там он всё равно меня не пропустит. А в это время я спущусь в квартиру и соберу свои манатки. Потом опять поднимусь на последний этаж и буду там ждать ночи, пока все заснут. Потом постучусь тебе в окно. Нам всё равно вместе идти.
Даже в критической ситуации Гера не растеряла двух своих основных качеств – прямолинейности, граничащей с хамством, и умения придумывать выигрышные стратегии и планы.
– Отличный вариант. Теперь в путь, у нас мало времени, – серьёзно сказала Нася. – Да, кстати, Гер. Оставь записку, что ты отправляешься сталкерить. Ну, чтобы не было лишних вопросов.
Девчонки вышли из разрушенного многоэтажного дома. Когда-то это здание считалось элитным, и квартиры в нём продавали за баснословные суммы, но теперь это была лишь невостребованная громада из бетона и кирпича. Фундамент у дома просел, верхние этажи разрушились, а оставшиеся в целости квартиры давно обчистили. Обычная участь элитных высоток. В Западном Округе сплошь и рядом стоят эти холодные напоминания о былой жизни, разрушенные, покинутые и ни на что негодные.
***
Как-то всё не так. Когда Тёма планировал прощаться со своими близкими людьми, он ожидал, что всё будет, как в лучшие времена. Он посмеётся с Доцентом, будет страстно целоваться с Насей, а потом мило проведёт вечер с родственниками за семейным ужином. Но Наси не оказалось дома, Доцент был полностью погружен в музицирование на акустической гитаре, а у мамы болела голова, и ужин проходил в молчании.
Тёма кромсал вилкой пирог и поглядывал на Вадика. Он теперь будет за старшего, ведь он остаётся единственным мужчиной в семье. Скорее всего, ему придётся нелегко без старшего брата. Но так надо. Он должен идти. Тёма жалел, что многому ещё не научил младшего и что не предостерёг от того, что его ждёт во взрослой жизни.
Мама почти не ела, только пила воду и держалась одной рукой за висок. Тёма смотрел на неё и понимал, что ей будет тяжелее всех. Мысленно он говорил ей: «Что бы ни случилось, я обязательно вернусь. Запомни это. Жди меня, и я обязательно вернусь. Я тебя не оставлю. Верь мне». Мало ли, вдруг она поймёт, получит через демку его послание.
После ужина Тёма с братом пошли в комнату. Вадик разделся и забрался в кровать, а Тёма принялся собирать вещи в рюкзак. Для всех он идёт сталкерить.
– А почему тебя снова вызвали? Ты же уже был на вылазке в эти каникулы! – поинтересовался Вадик и широко зевнул.
– Я иммунный! Такие, как я нарасхват, – шутливым тоном ответил Артём, понимая, что не такая уж это и шутка.
– Понятно… Не везёт тебе, – пробормотал младший и отвернулся к стене.
Тёма ничего не ответил. Надо ничего не забыть. Носки, футболки, куртка, нож… Он собирал вещи в рюкзак, а руки его предательски тряслись.
***
Гера погрузилась в глубокий сон, как только её голова коснулась подушки. Трудный день со всеми его ссорами, сборами, слезами и нервами закончился. Завтра будет новый день, и всё будет по-другому. С чистого листа. Гера свернулась клубочком на кресле-кровати в Насиной комнате и видела приятные сны, где её все любят.
Она была девушкой владельца бара в Тайланде, красивого и харизматичного англичанина. Она приехала с друзьями на пару недель отдохнуть от шума мегаполиса, позагорать под пальмой и попить тропических коктейлей, но в первый же день встретила Его. Это была любовь с первого взгляда. Они были вместе двадцать четыре часа в сутки, он сажал её себе на колени за барной стойкой, поил бесплатно её друзей, возил на своей машине по окрестностям. И через две недели она сдала билеты на самолёт и осталась с ним. Безграничное счастье, улыбки и море.
Спать оставалось совсем ничего, и Нася заставляла себя хоть немного вздремнуть. Но вместо сна в голове парили мысли, её и чужие. Она чувствовала пустоту и отчаяние Геры, смятение Марка, слёзы их родителей. Чувствовала, как Тёма из последних сил старается хранить тайну про Поход, несмотря на то что теряет друзей и близких. И у всех её завтрашних попутчиков, включая самого Горбунова, в душе царило воодушевление, приправленное острой ноткой страха.
А что же чувствовала Нася? Где были её собственные переживания? Она уже и сама не знала. Она просто была частью целого, чего-то большого и единого. И чувствовала, как мысли и образы просто проходят через её голову. А перед тем, как ненадолго заснуть, ей даже привиделось, что вся она состоит из информации, чистой и текучей, как сама демка.
