Рахиль Гуревич
Адгезийская комедия
Глава шестая. Тролль
Как же я радовалась, что буду жить в бабушкиной квартире. Я всё чаще и чаще вспоминала детство в этот карантин. А что ещё делать на карантине? Я даже читать от скуки не могла, мысли путались и руки тряслись, любовь к Кириллу мне просто ела поедом изнутри. На дистанционке этой сидела просто тупила. И даже под конец забывала ставить кирпичиковую панель за собой.
Я немного кривлю душой, когда говорю, что сошла с ума от любви на карантине. И то, что поделиться мне было не с кем, тоже не совсем так. Я сходила с ума от любви постепенно. И сейчас я напишу про своё маленькое сумасшествие, скорее даже глюк.
В детстве бабушка подарила мне энциклопедию про троллей, толстенную, яркую − из-за одной маленькой сказки, где фигурировала русалка: тролль хочет жениться на русалке, но он сухопутный, она водная и разные у них там случаются приключения… Содержание у книги – закачаешься: и такой тролль, и сякой. Тролль домашний, похожий на сгусток пыли, тролль лесной, похожий на лесовика, тролль пещерный, похожий на соляную сосульку, длинный такой и шапочка в виде соли, точнее колпак. Много-много разных троллей, мохнатых и голых, уродливых и миловидных, наглых таких, застенчивых, похожих на симпатичного мопса, как мой ирреальный друг.
Когда я познакомилась с Кириллом, у меня как у заслуженной русалки появился друг − тролль Кроль. Помните то существо за окном в Веретенце, которого я так испугалась? Так это был тролль. И он появился в Москве!
Из бассейна, где мы арендуем дорожку, я ездила с пересадкой, и в конце – на троллейбусе. Наш район стоит на московском холме, он самая высокая точка Москвы, если ехать на троллейбусе, видна вышка, геодезический знак. А на островке безопасности на перекрёстке широких дорог красуется камень-валун. Он из Веретенца, такой привет нашему барону. Во многих местах наши веретенецкие огромные валуны, они украшают рельеф, что-то обозначают. Валун в красную крапинку − всегда видела камень именно из окон троллейбуса, пока их не упразднили. Я вообще троллейбусы очень люблю, то есть любила. Они трясутся, трещат, газуют с места − не троллейбусы, а тренажёры для космонавтов, есть даже троллейбусы-убийцы: легко можно травмироваться, если вовремя не плюхнуться на сиденье − в наземном транспорте стоять иногда опасно, у меня целая теория насчёт троллейбусов-убийц и троллейбусов-рвачей с места.
Прекрасно запомнила тот день, когда заметила тролля в первый раз. Как залезала в троллейбус, сразу смотрела, кто за рулём, ну просто, чтобы понять, чего ждать во время гонки. Троллейбусы устраивали реально гонки с автомобилями, так дёргались, так гнали, салон троллейбуса напоминал космический поломанный аппарат или дом из мультика Миядзаки. И в салоне те из пенсов, кто побуйнее, стучались в кабину водителя, но тот лишь ещё газа прибавлял. И люди реально летали по закону центробежной силы.
«Троллейбус-тролль в заиндевелый вечер», − услышала я однажды сквозь дребезжание и гул, и бормотание пассажирки − она встала рядом со мной. Я краем глаза покосилась: неприметная старуха в очках, но не совсем ещё древняя. Я запомнила эту красивую фразу, часто повторяла в троллейбусе, ещё думала: а вдруг там после ещё какие-то слова шли…
− Ну понятное дело шли, − услышала позже голос. – В поисковике набрать не судьба?
Я увидела в салоне тролля. Он махал мне от турникета, где кабина водителя. Сейчас-то турникетов давно нет, никто не толпится у передней двери, а тогда были. Тролль залихватски махал мне, как самый наиглавнейший заправский друг, такой свой в доску. Потом подошёл и сел впереди меня, на удивление мало было людей − троллейбусы шли буквально один за одним, естественно я выбрала второй. Как оказалось − зря.
Тролль беспардонно развернулся ко мне и уставился, вроде как у меня уши волосатые, а не у него. Его морда была подёрнута как бы дымкой. Такую же дымку я наблюдала и за окном. Весна по календарю, но зима, как написано в учебнике в началке, права свои сдавать не собиралась. Окно подёрнуто узорами инея, я любовалось узором – полный игнор странному бомжующему мохнатому сверх меры старику. Вам наверно интересно знать, как он выглядел. Так вот. Ростом он был ниже среднего, а на лицо… ну иногда как мопс, иногда как добрый старик с героическим обветренным лицом – таких стариков обычно рисуют к сказке о рыбаке и рыбке. А иногда лицо его молодело, но тогда больше становились заметны мясистый нос и толстые губы – такой губошлёп. Это я, забегая вперёд описала малую толику его различных обликов.
− Полтора года после смерти бабушки, а ты всё боишься меня.
− Я на вас смотреть не собираюсь, − громко и чётко оттарабанила я. − Я тебя сразу узнала, твою мясистую морду.
− Страх… Страх… – дразнился он.
− Не здороваешься со старым другом. Ну-ну. Нехорошо, неправильно, неверно, − он говорил нараспев, тихо и вкрадчиво, за дребезжанием троллейбуса я, как ни странно, отчётливо его слышала, звуки шли сразу в голову, минуя ухо, которое, кстати, постреливало.
Какой ты мне друг, подумала я, что такое друг, с другом можно поговорить по душам, и быть уверенным, что он не проболтается.
− Я твой настоящий друг.
Дебил, подумала я.
− Лукизм – отношение к человеку в зависимости от его внешности. – Как же это про тебя, ты даже не представляешь в какой степени, в высшей степени!
− Это ты пугал меня в Веретенце?
Он не ответил на вопрос и пустился философствовать:
− Если у тебя по иронии судьбы и ошибке природы волосы, пардон, на ушах, то ты не вызываешь доверие. Се ля ви, что означает: люди – такие уроды.
− Ну да, только тролли умные. – С ним бесполезно было говорить, он вещал только о том, о чём сам считал нужным. Я обернулась: никто не обращал на меня внимание, люди входили и выходили. Зачем ехать две остановки на тролле, т. е. троллейбусе, мне лично неясно.
− Доживёшь до моих лет, поймёшь
− Не доживу, − мне стало плевать, что обо мне подумают случайные попутчики.
− Я дружить с тобой пришёл. Ты можешь смело рассказывать мне обо всём. Я выслушаю, а глядишь, и совет дам. Дел у меня много, когда нужен буду – свистни.
И тролль пропал, реально, ребя, растворился. А передо мной сидела спина какого то мужчины в модной стёганой куртке − мягкой такой, гладкой, шуршащей, пуховой…
Я в панике пошла к глазному врачу. То есть у нас диспансеризация два раза в год, но я не стала ждать, отсидела очередь среди мелких детей и их тупых куриных мамаш.
Зрение у меня не упало. В троллейбусах тролль больше не показывался, но стал приходить в комнату ночами или вечерами, и никогда под утро. В первый свой приход он катался по полу и ухахатывался, что я окулисту записалась − его веселили странные вещи, особенно мои проигрыши на соревах, которых, увы, с каждым годом становилось всё больше
Стыдно сказать, но тролль и правда стал моим лучшим другом. Я ему всё-всё рассказывала, делилась с ним своими самыми болезненными переживаниями. И он давал советы, но больше молчал, иногда шутил, когда совсем безнадёга. Почему я должна лишать себя друга, если он не настоящий, а выдуманный или из мира, который подсказывает картам, как им выпадать. Да и не такой уж тролль и выдуманный. Иногда мне казалось, что он материален. Он очень добрый, хоть и хитрый, и подкалывает и буллит иногда, он – мой лучший друг. Мой тролль абсолютно никому не мешает, и держит язык за зубами − это реально лучшие качества в человеке, не совать везде свой нос, не выведывать и не болтать. Я так не могу. Лично мне всё интересно, что вокруг и кто с кем в бассейне. Я тихо завидую, если честно, но и радуюсь кое за кого, к кому хорошо отношусь, потому что отношения важны. Но в принципе не обязательны, а без друзей – тяжко. Без настоящих друзей. И таким, придётся это признать, лично для меня стал тролль. Только ему я могла рассказать своё самое сокровенное, свою тайну.
Могут быть у меня фантазии? Могут или нет? Когда я плыву на соревах перед глазами при перегрузках такие яркие картины. Пятнами, пятнами, вспышки, жёлтые, фиолетовые, оранжево-красные и россыпью изумруд, как у Медной горы Хозяйки. И это называется гипоксией. Иногда мне хотелось верить, что это бабушка посылает мне тролля на подмогу. Сама-то она не может прийти и помочь советом.
Все на свете люди любят пообсуждать друг друга и поосуждать, так во всяком случае написала мне в прощальном письме бабушка. Письмо это мама распечатала в пандемию, чтобы развлечь меня, тающую. Письмо оказалось сплошным разочарованием, содержало достаточно скучные напутствия, вплоть до инструкций, как выбирать жениха. Но были и странные страницы, что-то типа шарад, бабушка любила разные головоломки. На одном листке была нарисована воронка из букв, по спирали шли буквы, их вроде как затягивало в центр, но буквы летали и рядом со спиралью, порхали в пространстве листа. И другая картинка в похожем духе: крест, листья, полосы вроде «зебры», ветка, а под ними цифра «16» – возраст, когда мне разрешалось вскрыть письмо. Но в связи с грустными событиями карантина и скукой вскрыли пораньше. Я-то надеялась, что бабушка напишет в привычном своём постироничном ключе о проблемах девушек, там, и разной ещё чепухе про наивность детства и глупость молодости, она так любила об этом рассуждать по телефону, когда мне звонила. «Детство не наивно, а жестоко, а молодость не глупа, а фатальна», – писала бабушка в письме. Я думала: неужели бабушка предвидела мою любовь к Кириллу и мои детские достаточно обидные «проказы». Как мне было плохо без её разговоров, болтовни ни о чём, как я скучала по ней. И чем дальше, тем больше… Когда любимый человек умирает, его потом не хватает всю жизнь. А с нелюбимым хоть всю жизнь проживи, помрёт, так и пусть помрёт… Я мучилась угрызениями, что предпочла бассейн бабушке. Летом в семь-восемь лет я вполне могла бы прокатиться в Веретенец, автовокзал недалеко − там где лежит валун, и есть рейсы до Веретенца. Чего стоило в летний пересменок заехать-то? Или в июне? Но я, видишь ли, боялась пропустить тренировку, хотела себя зарекомендовать. И зарекомендовала! А толку теперь? Ничего бы не изменилось, если бы я пропустила день. Но у нас же все как заведённые, ты постоянно в спарринге, вечное соревнование с первого класса. А кому это было надо? Ни-ко-му. Искуственное нагнетание и раздувание значимости тренировок. Тренировки, бог даст, возобновяться, а бабушки давно нет на свете… Надо было ловить момент с бабушкой, но ничего уже не вернёшь…
Глава седьмая. Валерик
Троллем не ограничивался мой список странностей. Вторая странность тоже оказалась связана с оптикой, то есть с оптическим обманом, который как выяснилось позже, оказалась вовсе не обманом.
Когда мне было года два-три, мы шли с мамой и бабушкой мимо нашего дома, с той стороны, где нет подъездов – просто газон и дорога. И вдруг передо мной разбивается огромное яблоко, сочное, красно-жёлтое, срез шипит и пенится. Кто-то из окна целился специально в нас! Дом у нас длинный-длинный, хулиган подготовился и выжидал. Бабушка стала спрашивать, что да как. Мама отметила, что не впервые такое: когда она гуляла с коляской, на этом же месте кто-то выбрасывал на неё из окна пакеты с водой или бутылки, они разбивались или перед, или за мамой, ни разу не попали. Она старалась не ходить с той стороны дома, где нет подъездов, но почему-то именно сейчас забыла. Бабушка сразу же позвонила в милицию, и приехала машина с мигалкой. Мама говорит, что ей казалось, что злоумышленник и наш ненавистник видел машину и сразу слинял от окна, она почувствовала, что он больше не смотрит. Я же запомнила только сочное яблоко, я всё стояла и смотрела на него, держа маму и бабушку за руки, а потом стала изучать каблуки девушки в серой форме…
С тех пор я старалась не ходить вдоль дома, но если я была с Сеней, я ж не могла рассказать ему, что чего-то боюсь. У нас, как вы поняли, было такое единоборство, мы постоянно друг друга подщипывали, подкалывали, ловили на слабых местах. Я не могла дать ему лишний повод. И вот мы зашли в магазин на бывшем пустыре, там хорошая пекарня; прожорливый Арсентий взял булки. Я всегда удивлялась: Сеня тащил столько выпечки домой. Родители работают в кафе, неужели там нет выпечки? Может просто с хлебом не заморачивались, а приносили что-нибудь посерьёзнее? Мне и в голову не приходило, что Сеня ужинает тем, что сам себе покупает, а родители возвращаются, когда он спит.
Был такой слякотный апрель. Темнело, треня закончилась рано. Мы шли не спеша. Он хрустел слойкой, я глотала сок, мне сильно хотелось пить. И тут мы увидели коляску на газоне у дома, буквально наткнулись на неё. В ней сидел ребёнок и пялился на нас с явным желанием общаться, такое бывает у совсем маленьких жизнерадостных детей. Мы остановились. Ребёнок один одинёшенек в коляске, рядом с магазином, вечером! Мы обернулись на детскую площадку неподалёку – карусели и детский такой пятачок без песочницы. Оттуда нам помахала женщина, видно мамаша.
− Нормально? – сказал Сеня. – Ребёнок один.
− Он не один, − крикнули сверху.
Мы запрокинули головы – нам кричал мужик в майке-алкоголичке. Кажется именно на этом месте на меня когда-то падало яблоко…
− Он один у вас! – заметила я как можно дружелюбнее.
− Я присматриваю.
Ребёнок, симпатичный глазастый малыш, глодал пятерню и что-то лопотал на своём языке, требуя настойчиво мой сок. У меня было несколько маленьких соков, я понятия не имела, сколько месяцев малышу, но решила дать ему сок, на упаковке написано «8+».
− Ему есть восемь месяцев?
− Ему девять! − послышалось сверху.
Ребёнок увидел сок и начал укать: «у-у» от нетерпения, мне пришлось вскрыть сок, вставить трубочку, он очень ловко цепанул упаковку, ничего не пролил, принялся пить.
− Пьяный дурень, – сказал Сеня, показывая наверх, на окно.
Я обернулась: горе-мамаша торопилась к нам, мы с Сеней убрались поскорее. У нас в бассейне своих горе-мамаш хватало. Тогда я не знала, что это тётя Света.
Я познакомилась с ней через неделю, когда зашла в аптеку купить себе капли от отита – не случалось ни одного мая, когда б меня не продуло. А тётя Света там выбирала эластичный бинт. Продавец уговаривала её взять подороже. А я такие бинты брала, я на ночь одно время бинтовалась, потому что ноги сводило. Тренер говорил − от роста организма случается сводит даже с витаминами. Сводило жутко иногда и в воде. Я даже магний в капсулах одно время пила перед тренями. Я могу терпеть боль и скорчить хорошую рожу при плохой игре, но как, простите, плыть?! И я бинтовалась ночами туго. Потом часа в три, когда просыпалась от перетяжки, бинты снимала. И у меня были разные бинты. И я тёте Свете подсказала. С тётей Светой мы вышли после аптеки. Она жаловалась на вены и отёкшие ноги, я − о том, как мне раньше ноги сводило. Я вообще не очень разговорчивая, в маму, да и бабушка с детства предостерегала. Но пока шли от аптеки до дома, познакомились, болячки – любимая тема всех старух. А потом, ещё через неделю, я заметила её около бассейна. Она с коляской гуляла. Я узнала коляску. Но ребёнок в ней… Это был не тот ребёнок. Те же ботиночки, та же шапочка, та же прядь из-под шапки, но это был овощ, тяжёлый инвалид.
− У вас двойняшки?
Она не поняла, о чём я говорю, стала рассказывать о старшей дочери и о первом муже, который бросался из окна бутылками, фруктами и пакетами с водой, а после пропал, ушёл из дома и не вернулся. Жаловалась, как нескоро смогла второй раз выйти замуж, как ждала ребёнка, сына. Но произошло несчастье. Оказалось, что Валерик, так звали тёти Светиного личинуса, стал инвалидом. Именно стал, а не родился. У него появились судороги. Ему назначили какие-то уколы по ошибке, из-за этих уколов Валерик превратился в настоящую личинку навсегда – мозг умер. Тётя Света стала рассказывать о странном человеке в сапогах, который снился ей и советовал не давать лекарства от судорог, но она не придала сну значения. Тётя Света смирилась с горем, часто встречала меня после бассейна, выставляла коляску по-прежнему за домом на газон. Её муж всё лето присматривал за коляской, сидя на балконе.
Время шло. Валерик подрос, коляска у него появилась другая, и чем дальше, тем больше ноги из неё свешивались. Надо мной подшучивали в бассейне, спрашивали, ни моя ли это мама (мама давно уже в бассейне не появлялась и ни в какие поездки меня не провожала), но я отвечала, что это соседка, и что у ребёнка случайно умер мозг. И все тогда переставали смеяться и больше ни о чём не спрашивали. И с тётей Светой стали здороваться и говорить ей, что я сейчас выйду, что я голову сушу, а то у меня отиты и гаймориты, если не посушу.
И тётя Света такая активная, хозяйственная, она такая сухопутная. Далеко не все люди рыбы. Люди почти все сухопутные. А есть ещё люди стихии воздуха. Вот летающие лыжники едут-едут и – хлобысь! – летят. Ну и прыжки в воду тоже воздух, хотя и вода, что-то среднее, есть такие рыбы, они и летать могут, и плавать… Вот Сеня он такая летающая рыба, его вечно куда-то не туда несёт. Но есть ещё и огонь. Это борьба, бокс и прочее − то, чем мой папа занимается, во всяком случае − занимался.
Пока шли до дома-до хаты, тётя Света болтала о штукатурке, о шпаклёвке, о декоре, о люстрах – обо всём, что ей близко. Ну просто её несло. И я от её словесных тирад сразу отключалась и начинала вспоминать бабушку. Она не любила таких трескучих. Иногда я всё-таки слушала тётю Свету, особенно когда она рассказывала о своём первом муже. Я думала: почему он пропал, почему и я, и Арсентий, видели ребёнка тёти Светы абсолютно здоровым, активным, у меня перед глазами стояло, как он разумно пил сок. И вот тогда у меня впервые промелькнула догадка, что здесь что-то не так. И тролль этот, и теперь Валерик. А тёти Светин пропавший муж? Может случайность, а может кто-то отомстил? Тёте Свете сказали, что куча людей пропадает без следа. Поэтому я без Сени перестала вечером в темноте выходить из бассейна. Чем больше я взрослела, тем больше я ценила дружбу с Сеней – он всегда провожал, и мама не так волновалась, мама вообще боялась в темноте выходить и сильно беспокоилась за меня…
Сеня вызвался помогать мне в Веретенце. Сеня радовался, что так всё сходится: недалеко от Веретенца, всего-то в двадцати километрах, он с апреля безвылазно жил на даче. Сеня стал уверять, что всё умеет, и всё знает, и подскажет, если что. Я сказала: ближе к делу видно будет и, ничуть не сомневаясь в успехе, не понимая, почему мама так волнуется, даже бесится, я поехала жить в Веретенец. Жить и работать.
Когда пообщаешься с тётей Светой, хочешь-не хочешь, а наберёшься разной инфы. У нас дома, в закутке соседнего подъезда, валялись не только остатки материалов, но и лежали книги по ремонту, и даже потрёпанные учебники. Кое-что, где картинок побольше, я отобрала себе.
Когда мы заезжали в гостиницы и турбазы или просто лагерные корпуса первым делом я смотрела на потолки – как заправский классический маляр – не без влияния тёти Светы, она всегда спрашивала у меня, как с отделкой в номерах. Ну и душевые кабины мне всегда самой нравились. Не скажу, что это была моя страсть, лучше ж, когда дома ванна, но душевые кабины бывают очень красивыми, а в бассейнах они повсюду. И повсюду плитка: с узорами, с рельефами и разными выпуклостями-впадинами, выложенная в шахматном порядке и хаотично, со сдвигом и без, с почти интимными рисунками на панно. Полжизни я провела в помещениях с кафелем. И вот, понимаете, не было ни предчувствия, ни сомнения, что что-то сделаю не так, что могу не справиться. Меня совершенно не смутило, что я никогда не занималась ремонтом. Другие же справляются. Всё это выполнимо, если работать целый день. Всегда и со всем я справлялась, со всеми поставленными задачами, если не вмешивался какой-нибудь… ковид.
Глава восьмая. Дядя Вася
Я доверчивая, наивная и чувствительная в плане всяких там бредовых знамений. Утром перед стартом раскладывала пасьянс, а если волновалась, то гадала сама себе определённым способом, и чувствовала, когда проплыву хорошо, а если карта шла так себе, а соревы были не ответственные, я не выходила на старт, чтобы не опозориться. Всегда, когда карта шла хорошая, появлялась и железная уверенность. И вот с ремонтом – то же самое. Я раскинула карты, всё сходилось просто прекрасно, пик вообще не было, кроме шестёрки и валета. Ну валет – мало ли, электрик по-любому будет, а шестёрка – это ж дорога. Было навалом бубей и немного крестей, но это ж всё денежные хлопоты, а как в ремонте без них. Ни тени сомнения, никакого волнения, карты обещали полный ажур, и даже любовь в будущем. Я расценила это как лагерь, и что там наконец у нас с Кириллом начнутся норм отношения.
Мы ехали в Веретенец рано утром в субботу, вроде бы вещей не очень много, но всё равно оказалось прилично. Вёз нас мамин старый земляк дядя Вася.
Дядя Вася − мамин одноклассник. Он тоже в Москву давным-давно перебрался. И всегда с мамой поддерживал общение. Дело в том, что в исконно-русском былинном городе, откуда дядя Вася и мама, реально обстановка жесткач. Хмурый такой город, дядя Вася говорит – хмурной. Дядя Вася поэтому и уехал. Он после армии работал на грузовике с кузовом-холодильником, что-то там проворачивал, какие-то тайные перевозки, ну и его замели. И пока он сидел в КПЗ, на него снизошло, как он говорит, озарение, и он дал себе слово, что если выпутается из этой истории, то уедет из города, попросту сбежит. Его друзья имели на него влияние и он не мог им противостоять; он друзей уважал, они были авторитетами, а он шестёркой – это он так объяснял мне. Дядя Вася работал в Москве водителем «скорой помощи». И он был наш с мамой ну вроде как должник, но в моральном плане, не в денежном. Он вызвался мне помогать, когда мама ему позвонила и спросила, как быть, ну то есть −намекнула. Он и сам маме звонил, он всегда был в курсе наших дел.
Стоит сделать отступление и рассказать о дяде Васе. Если бы не он, я бы ничего не смогла одна. И как такое произошло, что он стал нам помогать, и честно помогал всё время этого удивительного ремонта?
У дяди Васи дочь. Он рано женился, почти сразу, как в Москву перебрался. Устроился на подстанцию скорой помощи, говорит − больше было некуда идти таким как он, приезжим и без образования, но с правами всех категорий, кроме мотоцикла. Мотоциклы дядя Вася не любил, а всех мотоциклистов называл духами. Так и говорил, когда на дороге нас обгонял мотоцикл:
− Дух летит в ад.
Просто дядя Вася в молодости сильно упал с мотоцикла.
У дяди Васи очень взрослая и очень капризная дочь. Дядя Вася в ней души не чает. Дядя Вася – невысокий, рыжий, в веснушках и белокожий, даже краснокожий. Голубые глаза, нос такой округлый. Он внешне нормально выглядит, дядя Вася, но мама говорит, что в детстве он считался в классе чуть ли не уродом и все его дразнили рыжим. Мама рассказывала, что он с первого класса был влюблён в отличницу-звезду. Она и в детском саду звездила, всегда играла снегурочек, так что дядя Вася был влюблённым буквально с пелёнок. И вот он такой с кличкой Рыжий, и не везло восемь лет в школе с отношениями, потом курсы водителей при военкомате, армия, работа, эта неприятность с милицией, поспешный отъезд в Москву, просто побег, женитьба. И вот жена родила ему дочку. А дочка пошла генами в какую-то женину дальнюю родню. В общем, выросла высокой, выше меня, и уж тем более дяди Васи. И такая звезда. Дядя Вася назвал дочку в честь своей школьной любови − Валюшкой. А когда она выросла, стал приходить к маме и просить, чтобы она на его дочь шила. И всегда нам на Валюшку жаловался. Он какой-то мученик, дядя Вася. В детстве и юности терпел эту звёздную отличницу, то есть страдал и сох по ней. Теперь же безумно просто любит дочь. В её внешности сошлось всё самое лучшее от родителей. Рыжий волос, у неё потемнее, так ещё и вьётся, и рост, и такое субтильное абсолютно сложение. Дядя Вася говорит, что она девушка-мечта. Ей сейчас двадцать пять. Какая это девушка? Она возрастная. Ну и вот как раз интернет же у всех появился, старшее поколение завело себе страницы, и мама же везде фотки выставляет своих работ, пиарит себя потихоньку, вот дядя Вася и объявился у нас с просьбой обшить его дочь. Мама брала с него не дорого. Ей стыдно брать дорого с земляка. Он очень мамину щедрость оценил.
Два года мама терпела капризную его Валюшку. Это просто было что-то с чем-то, дяди Васина дочь. Платье очень сложное. Так ещё эта Валя заявила маме, что мама − обычная подмастерье. Это потому что платье шили по фотографии от Кардена. А мама моя, она ж творец, виртуоз. Да: она может скопировать модель, если просят, но всегда что-то своё привнесёт. Но она и своё прекрасно шьёт, по своим придумкам. Просто все приходят с фотками и просят такое же. Никому искания и муки творчества не нужны, всем надо, как у кого-то. А мама моя промолчала, ничего Валюшке противной не ответила, даже кивнула ей, согласилась. Но дяде Васе сказала, когда он расплачивался, что больше она шить его дочери не будет даже под дулом пистолета.
Но выпускные у некоторых не заканчиваются школой. Некоторые до старости всё как школьницы о платьях мечтают и по банкетам бегают, строя из себя девочек – были у мамы и такие клиентки.
Через четыре года у Вали подошёл выпускной в универе – мама отказалась, потом ещё один выпускной − в магистратуре. И дядя Вася стал маму мою умолять. Его ж Валюшка стала королевой красоты этого универа, и они не могли ударить в грязь лицом, тем более им было надо пролезть в аспирантуру. Мама согласилась, но шила сквозь зубы, и я примерку видела. Пришла с трени, а в комнате Валюшка стоит, а в соседней комнате дядя Вася от стены к стене шастает, перескакивая через мои тренажёры. Нервничал он, видно доченька ему дома истерики закатывала и запугала совсем. Ну в общем распрощались, отдали «последнее-наиспоследнее» платье, дядя Вася позвонил, сообщил, что Валюшка просто стала царицей выпускного, всех очаровала и дневную аспирантуру ей предложили. И мама думала, что теперь-то всё – аспирантура – это всё. Но не тут-то было.
Ненаглядную Валюшку угораздило стать невестой. И какого-то очаровала она жениха суперсостоятельного. И понадобилось просто свадебное платье-отпад. Мама сразу отказалась наотрез. И дядя Вася вроде отстал, но за месяц до свадьбы вдруг заявился, чуть не плача; а он в форме был синей, как на скорой, и на автобусе скорой помощи приехал, что запрещено. Его могли бы уволить, если бы узнали, если бы кто-то из наших строительных вечно скучающих бабок у подъездов настучал по 311, что «скорая» у дома без водителя. Дядя Вася рассказал, что сначала сшили платье у какой-то супердорогой портнихи – Вале не понравилось. Дальше отшили платье в ателье – просто был зашквар. Начали готовиться заблаговременно, задолго и заранее, а сейчас времени в обрез. Месяц до свадьбы. И теперь одна надежда на маму. И ещё, кроме платья невесты, надо пошить платья подружкам невесты. И дядя Вася показал фото платья, которое хочет Валя, и мама не просто отказалась, а замахала руками как мельница: не успею и всё. Дядя Вася обиженно поджал губы и свалил, в сердцах хлопнул дверью так, что дверной косяк треснул. А вечером снова припёрся. Мама его дальше порога не пустила и стала выгонять, и этим треснутым косяком, который при нём же и отодрала, отдубасила немножко по спине. И тогда дядя Вася расплакался по-настоящему. Представьте: толстый жирный лысеющий мужик рыдает. Он, всхлипывая и, откашливаясь, произнёс целый монолог, но не как Чацкий о карете, а о том, что жизнь сейчас такая, что вдруг мало ли что. Он тоже может пригодиться, он может отвезти маму на машине хоть на край света, может уволиться с работы и стать её личным водителем и тэ дэ, и те пе и цетера. А мама сказала: это, кстати, мысль, я её запомнила, если ты свою ненаглядную Валюшку зятю сбагришь, можешь и правда не работать, а стать моим курьером, всё равно у вас все деньги на неё уходили и на путешествия твоей жены. А жена у дяди Васи очень любила путешествовать. Когда его жена отправилась в Индию, мы просили по возможности узнать, вдруг папа мой там. И она реально что-то делала, узнавала в тамошнем посольстве, звонила маме, отчитывалась и сказала, что в Индии, если человек, допустим, живёт в монастыре, его не найти, а если и найти, то не вытащить оттуда, он там будет прятаться. Ну в общем, это так, к слову, к делу вообще не относится.
В общем, мама приставила дверной косяк обратно к стене и согласилась сшить за месяц, и отказалась брать вдвое больше за срочность. Она назвала свою обычную цену за свадебное платье. Реально цена не маленькая. И весь месяц мама шила, и ночами шила, и днями. И подружкам невесты сшила тоже семь платьев. Но там совсем лёгкие платьишки, как ночнушки: чуть расклешённые, два шва, две вытачки, и на бретелях. Я маме помогала их кроить, и ещё сказала тогда, что странно, что у такой ужасной Валюшки столько подружек. Но мама ответила, что мы не знаем, как Валя себя ведёт по жизни. У нас она всегда нос морщила (у нас же хлоркой воняет от моих купальников и шапочек, которые на кухне вечно сохнут прищепнутые, да шлёпки на калошнице валяются тоже с ещё тем амбре) и к маме относилась свысока, как к обслуге сейчас все относятся. А может в универе там или вообще с друзьями, Валюшка по-другому себя ведёт. Знаете, какие сейчас люди: о кого можно вытереть ноги, с тем ни секунды не церемонятся, а где надо, ведут себя как надо, так что и не догадаешься, какие они гады.
Платье вышло просто отличное, если покупать готовое в модном доме, ну с маркой, брендовое, то выйдет по цене машины. Даже Валя перестала морщить свой милый нос в веснушках и так благодарила, и нахваливала маму и почему-то заодно и меня, что даже я чуть не прослезилась. А мама кивала болванчиком и улыбалась, как и всем заказчикам. Синяки под её глазами стали ярче, мешки около синяков набухли от лишних доз супер-крепкого кофе. Я хорошо знала эту дежурную мамину улыбку, и эти кивки были мне до боли знакомы. Всё это означало: давай уже сваливай, хватит благодарить, дай отдохнуть, отоспаться, всем всегда в последний день, да ещё срочно… Но ещё минут пятнадцать мама кивала и принимала благодарности, отвечала на вопросы по носке и утюжке, выслушивала жалобы, какие в ресторане работают жуки и рвачи, и что свадьба выездная, и так далее, и так далее. Потом ещё дядя Вася забыл мешок с платьями подружек, мы их прозвали с мамой «семь ковыляющих прынцесс». Дядя Вася конечно же специально забыл, так-то он внимательный. Когда вернулся, то с пафосом так объявил, что теперь он обязан маме просто по гроб жизни, и чтобы она не стеснялась, звонила, если что.
