Павел Викторович Ившин
В когтях безумия
– Ладно! Я сам! – закричал Рен, стащил капюшон с головы незнакомца и чуть не рухнул со стула. Залу осветил теплый янтарный свет, незнакомец словно светился и излучал во все стороны добро и все оставшиеся по списку добродетели. Рен закрыл глаза рукой в тщетной надежде противостоять этому свету. Наконец глаза привыкли, и он смог открыть их и наконец рассмотреть незнакомца, который по-прежнему не обращал на него никакого внимания. Рен в мгновение протрезвел.
– Это ты… – растерянно говорил он, еще провожая за двери остатки алкогольного опьянения, – Ты… Я видел тебя с борта корабля… – Рен до сих пор не видел лица незнакомца, но уже точно знал, что это незнакомка, он никогда бы и ни с чем не спутал эти рыжие, огненные, волосы.
– Ты прав, – наконец повернулась незнакомка. Она улыбалась. Счастьем полнилась каждая ее клеточка, казалось, что она и есть счастье. Девушка-официантка, взволнованная таким насилием, увидела, что ее новой подруге ничего не грозит и продолжила выполнять свои потомственные обязанности, все также смущаясь перед каждым мужчиной.
– Я знал, что мне не кажется! Ты! Ты меня преследовала! Но зачем? – сейчас-то он выведет ее на чистую воду, в голове Рен уже потирал ручки.
– Я не знаю, – ну и ответ, вся тактика и стратегия в голове Рена тотчас обрушились.
– Не знаешь? Что за бред?! Из-за тебя мне пришлось напиться!
– Только не говори, что тебе это не принесло удовольствия, – она кивнула в сторону дочки корчмаря. Рен снова с вожделением взглянул на нее.
– Если бы не я, ты бы даже не знал о ее существовании, так что скажи спасибо, – продолжала огневласая девушка.
– Скажи спасибо… – бурчал Рен. – Я теперь спать не смогу спокойно, а она: «Скажи спасибо», – это только умилило рыжеволосую шпионку, и она рассмеялась.
– Смеешься. Не понять тебе мужчину.
– Да, может, этого я и не пойму, но я поняла, что меня к тебе тянет, не знаю почему, – Рен растерялся.
– Тянет? – это все, что он смог выдавить из себя.
– Да.
– Позвольте, мы с вами даже не знакомы.
– Я – Ена, – представилась девушка.
– Рен.
– Теперь мы знакомы, – заключила Ена. – Меня к вам тянет.
– Но почему? – Рен осмотрел свою собеседницу. Нет, разумеется, она проигрывала в пышности дочке корчмаря, но тоже была ничего, хотя может плащ слишком хорошо скрывает все ее прелести.
– Не в этом смысле, – строго сказала она, ощутив его оценивающий взгляд на себе. Второй раз за несколько часов Рен оказался в неловком положении и ничего лучше, чем выпить еще, он не придумал.
– Пьешь, значит.
– Да, пью, – ответил Рен, вытирая пену со рта.
– Алкоголь притупляет чувства, вам больно?
– Нет, – солгал Рен, ведь как бы он ни пытался жить сегодняшним днем и не вспоминать былого, это не получалось. Рези, его товарищи, их смерть, изгнание их из своей жизни.
– Я чувствую, что это не так. В тебе так много боли. Она просится наружу, вырывается, но ты пытаешься схоронить ее где-то глубоко в себе. Ты ведь недавно стал моряком?
– Откуда ты знаешь?
– Это лишь подтверждение моих догадок, – ее правота раздражала Рена. Никто не любит, когда бьют по больному. – Я могу помочь.
– Зачем тебе это нужно? Зачем тебе нужна моя боль?
– Я не знаю. Я чувствую, что могу тебе помочь и хочу это сделать. Расскажи мне, что тебя беспокоит.
– Ладно. Не знаю, зачем тебе это. Мне не жалко, – он жестом подозвал девушку и заказал еще.
– Зачем столько много? – спросила Ена.
– Рассказ будет долгим, – дочка корчмаря принесла выпивку и осталась с ними, посетителей становилось меньше, а те, кто оставался, были уже не в состоянии. Рен был не против ее присутствия. Давно он не был окружен красотой и добротой.
Он начал свой рассказ с самого детства. Рассказывал о том, что помнит и о том, что рассказывали ему. Как погибли его родители, как он остался сиротой, как выживал, даже как воровал морковь в соседском огороде. Потом появилась эта черноокая девочка, вскружившая голову маленькому мальчику, но и она вскоре оставила его одного. Он рос и мстил до тех пор, пока не покинул родные места, где вскоре оказался вовлеченным в очень крутую авантюру и, кажется, встретил ту самую девочку из детства, уже повзрослевшую и похорошевшую. Но и эта история не имела шанса на счастливый конец. Вскоре он лишился и ее, за что проклял своих случайных друзей. Он стал отступником, мародером, но был им очень недолго. Очень скоро он стал старпомом одного странного корабля с очень странным капитаном, да и вообще все, что там происходило было очень странно, но это его не пугало, а, наоборот, притягивало. Он рассказал и про недавний свой диалог с капитаном, объясняя Ене, почему их первая встреча оказалась именно такой. Девушки слушали. Рен пил. Речь его становилась все медленнее, а рассказы обрастали несущественными и несуществующими декорациями, но нить повествования проследить еще было можно. Голова его становилась все тяжелее, и вскоре он сложил ее на стол, тем самым закончив свою исповедь.
Вскоре за ним пришли вышибалы, но дочка корчмаря попросила за него и его оставили спать дальше. Уже давно Рен не спал так спокойно и так сладко. Он был защищен какой-то неведомой силой. Он чувствовал эту защиту, словно сидел в утробе матери, наслаждаясь этими мгновениями. А на утро он родился. Девушка-официантка, чье имя он до сих пор не знал, уже была на боевом посту и занималась ровно тем же, что и вчера. Рядом никто не сидел. Ены в корчме не было. Рен подозвал девушку.
– Что произошло? Куда ушла Ена, огневласая девушка, ты ведь тоже видела ее мне не приснилось?
– Ты спал, а Ена ушла. Она просила передать, что ты хороший, и чтобы ты не терял надежды.
– Куда она ушла? Давно?
– Рано утром. Сказала, что вы больше никогда не встретитесь. Прости, мне надо идти работать, – Рен кивком высказал свое понимание и согласие, вновь оставшись один на один со своими размышлениями. Был ли это сон или все это взаправду? А может это просто розыгрыш, и эта очаровательная чертовка так мстит за свое смущение?
Странно, но на утро похмелья не было.
Глава 86
Первый удар черного молота
Гренган впервые за долгие годы заволокли тучи. Даже самые почтенные жители не могли припомнить столь темных от туч времен. Интересно, как бы отреагировала на эту причуду Ена? С присущим ей любопытством побежала бы на улицу и стала одинокой мишенью для молний в чистом поле или же наоборот закрыла все ставни, не пуская в свой маленький и уютный дом дождевую прохладу? Этого мы не узнаем, ведь Ена покинула свою деревню, впрочем, как ей казалось, ненадолго. Так или иначе, сейчас она была в Талестре. По крайней мере именно там ее в последний раз видели.
Человеческое любопытство победило осторожность и инстинкт самосохранения. С пояса Гренгана, словно толстый кошель, набитый золотыми монетами, сползала черная туча, хороня в себе и под собой плешивый лес на склонах гор. Люди, от мала до велика, высыпали на улицу и завороженно наблюдали необычное явление до тех пор, пока не раздался раскатистый гром, от которого заложило уши. Дети заплакали от страха. Им чудилось, что с гор катятся огромные бочки, которые вот-вот их раздавят. Матери прижимали детей к груди, подолу платья, пытаясь закрыть уши, и как-то успокоить. Вскоре начался дождь, солнце окончательно скрылось под толстым свинцовым одеялом, на улице заметно похолодало. Огромные капли дождя все чаще и чаще падали на выжженные солнцем волосы деревенских жителей. Капли были настолько велики, что было достаточно всего пары точных попаданий, и с носа бежал водопад. Но люди не уходили, а дети не переставали плакать. Темный сгусток наконец скатился с гор и разлился по равнине, застыв в каком-то таинственном молчании. Все замерло, словно на картине, даже капли падающего дождя. Затем вдруг раздалась команда, и стало еще темнее. На смену воде с неба полетели стрелы, одной большой волной, уже достигшей своего пика и готовой, словно ястреб, атаковать свою цель. Коршуном они устремились к земле, запев свою веселую мелодию, предвещавшую только смерть. Мгновение и все стрелы воспламенились и тут же сгорели, осыпав любопытных зевак лишь пеплом, золой и небольшими металлическими наконечниками. Это был предупредительный выстрел.
– Вы видите это?! Видите?! – закричал кто-то из деревенских, показывая рукой в сторону гор, в это время утренний туман отступил, и все могли увидеть нарушителя спокойствия, вернее нарушителей. Несметное войско закованных в броню вальдау, за время походов изучив азы баллистики не только осадной, но и более простой.
– Надо уходить! В город! Скорее!
– Они нас не отпустят! Мы не сможем уйти!
– Они не дали нам пасть под градом стрел, нельзя терять ни минуты, уходим в Цедос! – кричал, видимо, староста. Он побежал к своему дому, чтобы собрать хоть какой-то скарб, вскоре его примеру последовали все жители деревни.
Темный Владыка гордо восседал на черном жеребце и довольный наблюдал за посеянным им хаосом. Он чувствовал, как с каждым мгновением страх сельчан становился все сильнее. Он дурманил, пьянил Владыку. С блаженной улыбкой Владыка впитывал его и, казалось, становился сильнее. Это был его личный хлеб. В качестве воды или вина были те дивные крики и плачи, доносившиеся из деревни, а десертом ему были брошенные дома и хозяйства.
Тонкой струйкой из запуганной деревни, к слову, первой из деревень Гренгана, повстречавшихся Владыке на пути, в сторону Цедоса тянулся караван беженцев. Вереницей достигал он соседних деревень, где человеческий дар – слово, наводило ужас на очередные жертвы страха и паники. Словно паутиной, со всех сторон тракты, наполненные людьми, обволокли все предместья Цедоса. Деревни были брошены, многие хозяйства уничтожены, не желая, чтобы те попали в руки неприятеля. Очень скоро от всего этого осталась только тоненькая ниточка, тянущаяся с востока, но вскоре и она оказалась под защитой крепостных стен.
– Ловушка захлопнулась, – облизываясь, произнес Владыка и дал команду идти вперед. Медленно, чтобы все видели их приближение. Чтобы видели свою неминуемую смерть, чтобы чувство неотвратимости, предрешенности убивало их ничуть не хуже меча или копья. Владыка хотел, чтобы они варились в стенах Цедоса, словно в котле, где с каждым шагом его армии, подобной пламени костра, все сильнее бурлила и выливалась через край апатия. Каждый шаг Владыки был увереннее предыдущего.
Людям в крепости мерещилось, что они уже слышат дыхание врага. Армии Цедоса были беспомощны в силу того, что их не просто было. Очень редко на стенах стояли самые отважные смельчаки из городской стражи, но будь таких тысяча, десять или еще больше, они бы не справились, не нанесли никакого урона, ведь вместо доспехов у них были расшитые льняные кафтаны, вместо мечей и копий – палицы, больше похожие на половники. Местный градоуправляющий был в растерянности. Ни он, ни начальник городской стражи понятия не имели, как действовать в подобных ситуациях, как защитить свою крепость. Неумение можно было бы компенсировать не дюжей храбростью, но, к сожалению, этой чертой они тоже не обладали. Сельчане, прибывшие в город, возбужденные обстановкой, адреналином, пылающим в крови, пульсом, бившем в виски, закрыли все внешние ворота на толстые балки и отступили вглубь города. В как можно более безопасное место, где бы можно было спрятаться и надеяться, что они смогут пережить эту осаду, что армия неприятеля не найдет их дрожащие от страха тела под завалами обрушившихся домов. Женщины молили всех богов, о которых только знали или когда-то совершенно случайно могли услышать, чтобы смерть для их детей была быстрой и легкой. Старики молча доживали свои дни, словно погрузившись в самые теплые воспоминания, чтобы еще раз увидеть их напоследок. Некоторые мужики сбивались в кучи и решали дать врагу отпор, брали вилы и покидали своих семьи под пронзительные детские крики. Люди менее порядочные, решили воспользоваться удобным положением и разбогатеть на всеобщем горе. Они забирались в самые злачные места и становились богачами. Пускай хоть так. Пусть хотя бы последние дни в их жизни пройдут в достатке. Каждому свое. Иные сбрасывали конец с северной стены и с награбленным добром устремлялись прочь от обреченного города. Без коня, провизии, конечной цели, на своих двух только ради того, чтобы ощутить мимолетную надежду, что они смогут выбраться, что они выживут, что поля не поглотят их. Быть может, они даже доберутся до какого-то города или селения и смогут стать там важными гостями до тех пор, пока не пропьют все свое состояние. Были и те, кто надеялся, что это только начало, что с таким приданным они смогут начать новую жизнь, станут зажиточными дворянами, а люди вокруг начнут их уважать. Да, были и такие глупцы. Неизбежность гибели раскрывает в человеке их самые темные помыслы и желания. Кто жаждал богатства, кто похоти, кто расплаты. Но были и те, кто сердцем был чист, и справедливости ради, в Гренгане таких было подавляющее большинство. В такие часы люди делали то, на что им когда-то не хватало смелости, будь то признания в любви или раскаяние. Однако же всем им не доставало смелости не идти у судьбы на поводу и оказать отпор, вместо того, чтобы проявить смятение. Войны ушли из этой чудной страны, а вместе с ними и изжило себя желание людей продать свою жизнь подороже. Герои измельчали, а их подвиги стали носить исключительно бакалейный характер. Все это сильно снижало шансы на успех у защитников города и, пожалуй, единственное, что оставалось – это молить богов о помощи. Быть может, они хотя бы прекратят этот отвратительный дождь, и последний путь гренганцев вновь будет освещен привычным солнечным светом.
Владыка был еще далеко от города, и не было уверенности, что к вечеру он сможет взять город в кольцо. Будь у гренганцев головы холоднее, это могло сыграть им на руку, но Владыка, словно дирижёр, управлял их страхами и держал под контролем все, что происходило в городе. Казалось, эта битва ничем не будет отличаться от предыдущих. Уже знакомый нам сценарий. Минимальные потери с нападавшей стороны. Незначительные потуги и иллюзия сопротивления со стороны защитников, а на утро в городе уже новый градоначальник. Вернее, градоначальница, а имя ей – Смерть. Но ведь за то мы и любим жизнь, что каждый день не похож на предыдущий. Жизнь – художница. Каждый ее новый мазок кисти или картина несут абсолютно новые краски или сюжет. Именно поэтому, покуда мы живы, мы вправе ожидать чудес. Впрочем, это только для нас чудеса, для жизни это лишь новый штрих из бесчисленного многообразия. Согласитесь, ведь даже в самые отчаянные времена мы не теряем веры, надежды на перемены к лучшему, ведь это так по-человечески. Люди живут надеждой. Она им и подруга, и жена. Но что могут люди против такой суровой злобы? Ничего.
За всем этим хаосом, суматохой, под тяжестью проливного дождя, очень легко потеряться во времени. Одним казалось, что время замерло, и их мучительный конец приближается, смеясь, расхлябанно, издеваясь над своей жертвой. Другим наоборот казалось, что время летит быстрее ветра, и за эти полдня они постарели сильнее, чем за все предыдущие прожитые зимы, не зависимо от того, сколько их было: несколько или несколько десятков. Тем временем, уже вечерело, впрочем, было сложно утверждать это наверняка. Тучи заволокли весь небосвод от уха до уха, так, что ни единому лучику солнца было не пробиться сквозь эту плотную завесу. Вместе с тем пришел и холод. Но удивительные создания – люди. Все, кто не примкнул к дезертирам или к ополчению, наперебой стали складывать легенды, истории. Стали объяснять природу происходивших бедствий, связывать не связываемые события из далекого прошлого в одну цепочку. Философы. Любители почесать языком облупившийся забор. Но разве можно их было в чем-то упрекнуть? Разумеется, нет. Каждый реагирует на опасность по-разному. Кто-то бежит в страхе, кто-то под яростные крики бросается на неприятеля, а кто-то остается сидеть на месте и принимает свою смерть безропотно, надеясь возвести себя в круг великих мучеников, страдальцев, павших под гнетом ужасного недруга. Быть может без таких людей мы бы никогда не узнали о героях древности, храбро павших в бою, а может этих героев не было и вовсе, ведь слово – оно как семя, предложение – как горсть семян, а история – как целый их мешок. Стоит только раз обронить его, мешок порвется, и ветер подхватит выпавшие слова-семена, разнося на долгие-долгие дни вокруг. Где-то таких семян упадет меньше, где-то больше. Они прорастут и обрастут новыми подробностями, листьями и цветами. Однако правды мы не узнаем уже никогда, ведь подобно суевериям они навсегда врастут в сознание людей, неспособных на компромисс. Отсюда и берет истоки та правда, которая у каждого своя. Спорить бесполезно.
– Это древнее предание, о нем мне рассказывала моя бабка, – говорила женщина, по возрасту сама подходившая под описание бабки, – «И придет беда с юга за расплату с севера. И сожрет она солнце. Земля погрузится во мрак и холод. И явится на небе лик смерти», – четко поставленным голосом говорила бабка, видимо, различные пророчества были ее хлебом.
Молодые матери, сидевшие недалеко от этой бабки, под крышей какого-то дома с заколоченными окнами, сильнее прижимали к себе своих детей и закрывали им уши.
– Да, помню, помню, – подхватила другая бабка, носитель народных преданий, и они поочередно стали говорить всякими заковыристыми предложениями, заканчивая мысль друг друга, словно это был конкурс импровизаций, не имевший логического заключения и компетентных судей.
– Прекратите, старухи! – сквозь слезы и дрожь закричала девушка. – Зачем вы это делаете? Зачем пугаете детей? Им и без того страшно!
– Милочка, – хором заговорили бабки, словно у них была одно голова, одно сознание на двоих, – должно чтить отцов, должно чтить души предков. В них мудрость хранится великая, – бабки синхронно подняли указательный палец вверх, шаг за шагом надвигаясь на девушку и закрывая собой и без того тусклый свет лампад, тем самым загоняя ее в угол. Девушка, сидя, скользила по полу, все сильнее зажимаясь в угол, и пыталась спрятать голову в плечах за маленькими худенькими ручками, но бабки были беспощадны, чем ближе они к ней приближались, тем сильнее были видны все их уродства. Кривые носы, оспины на лице и руках, желтые ногти, черные зубы, грязные волосы кишели вшами. С шерстяных платков, которыми были обвязаны их горбатые спины, словно играя в чехарду, с бабки на бабку перепрыгивали блохи. Они были ужасны. Еще немного, и у этой беззащитной девушки случится истерика. Бабки все приближались, девушка почувствовала спиной холодные стены каменного дома, больше отступать было некуда. Кровожадные, хищные бабки проглотили бы девушку целиком, не оставив даже тени от этого бедного создания.
Парадные двери дома с грохотом распахнулись, подняв до потолка клубы пыли, бабки одернулись, опустили палец и в тот час похорошели настолько, насколько это было возможно. Ничего ужасного в них теперь не было. Две обычные женщины, доживавшие свой век. В дом ворвался молодой человек в шлеме и алебардой на перевес. Это был новоиспеченный начальник городской стражи. Своими пламенными речами он смог вселить в сердца и умы людей надежду, что их жизнь сейчас в их руках, а не в руках богов, что за нее нужно биться и дать отпор врагу. Он говорил, что им не победить, это невозможно. Армия неприятеля была слишком велика, но можно было хорошо попить их крови, нанести столько ударов, сколько получится. Он говорил, что Цедос издревле был щитом Гренгана и не раз останавливал здесь неприятеля, навеки вписывая себя и своих героями золотыми нитями в историю мира. Он спрашивал, чем же хуже мы, неужели наши отцы и деды гибли напрасно, разве будут они гордиться нами, пожмут ли нам руку, когда мы снова встретимся? И это подействовало, его послушали, его услышали, он словно вырвал из груди своего горящее сердце и прогнал опустившийся на город холод, сковавший мысли и сердца других людей, он принес себя в жертву во имя великой цели, и теперь он бегал по городу, заглядывая в каждый дом, ища мужчин, способных держать оружие.
– Здесь есть мужчины? Час пробил! Дадим врагу отпор! – он стоял в проходе и словно сиял своей решимостью, силой, ослепляя всех прозябавших в этом склепе. Огляделся. – Закройте двери изнутри, враг никого не пощадит, – казалось бы, дал он бесполезный совет прежде, чем исчезнуть, но с другой стороны, чем больше врагу предстоит спотыкаться, тем больше шансов у него упасть. Мужчин в том доме не оказалось.
Вскоре на нижней площади, вокруг колодца собралось достаточно большое количество мужчин, пришедших сюда вполне осознанно, прозрев. Патриотизм, гордость, забота заговорили в них и собрали всех вместе. Мощеная площадь вмещала в себе около тысячи ополченцев, да, это невообразимо мало, но не стоит упускать из виду тот факт, что быть осажденными и осаждать – это две разные вещи. Держать оборону, тем более в такой крепости, можно было и меньшим числом воинов. Оборона крепости сродни сражению в узком месте или коридоре, в таких условиях численность далеко не самый важный фактор.
Молодой военачальник резво забрался на черепичную крышу колодца, попутно сбив пару чешуек и начал свою проповедь.
– Братья! Гордые сыны великих земель Гренгана!
Разведчик пробежал сквозь водопад, проигнорировал процедуру смены одежды и направился к шахте лифта, торопясь, он выбрал не ту сторону и выбежал к лифту грузовому. «Опасно, но медлить нельзя», – подумал он про себя и запрыгнул в клетку лифта, устремившись вниз, сквозь уровни подземного города. У него было важное послание только для ушей стен Логова Государей. Странно, но внизу, прямо под его ногами струился свет, он было подумал, что все – это агония, что на самом деле он погиб, и все это ему мерещится, но жесткий удар, о земную твердь и стремительный вылет из клетки лифта привел его в чувства. Еще бы мгновение и он угодил лицом в сияющий и искрящийся поток внутри горы, но крепкая рука в последний момент успела схватить его за грязную уличную одежду. Это был архимагистр.
– Что это? – зачаровано проговорил разведчик.
– Это сердце горы, – проговорила крепко сжимающая грязные одежды рука. Разведчик узнал голос, тотчас вскочил на ноги и вытянулся по струнке.
– Ты что-то хотел мне сказать? Так говори, – молвил архимагистр, но этот вальдау с огромным топором и черные, разбухшие вены на лице архимагистра сбивали бедного разведчика с мысли.
– Я тебя слушаю, – вновь нарушил тишину архимагистр, разведчик очнулся.
– Архимагистр, вы были правы. Все началось, но рано… вернее уже слишком поздно. Слишком рано, но поздно, – вновь повторил свои слова разведчик. – Архимагистр, Цедос атакован! – как будто наконец очнувшись и впервые увидев архимагистра, отрапортовал разведчик.
– Благодарю за бдительность, солдат. Оповести всех военачальников, – разведчик в ответ закивал, пытаясь сдвинуться с места, но сияющий поток приковывал его взгляд к себе, сковывая руки и ноги. – Быстрее! Нельзя медлить, – разведчик рванул с места, словно хищник сидевший в засаде и выжидавший удачный момент для атаки.
– Да, слишком все… Яр, скоро?
– Да, уже все, – Яр достал топорище из сердца горы и внимательно осмотрел его.
Его удивление и восторг нельзя было передать словами. Он даже немного расстроился, ведь топорище было как минимум прекрасно. Прекрасно с эстетической точки зрения. Эти маленькие песчинки, беспорядочно летавшие в самом сердце горы, проделали в металле бороздки, дорожки, которые складывались в одну общую картину и дарили миру зрелище ничуть не хуже самых красивых росписей мастера Бахадира. Вы можете подумать, что топор теперь просто исцарапан, но заверяю вас, что это не так. Линии превращаются в узоры, узоры образуют вязь, а вязь становится орнаментом, одной большой паутиной, не имеющей в себе ни одного похожего элемента и обволакивающей все изделие. Тусклый до этого металл, цветом больше похожий на чугун или железку, покрывшуюся копотью, теперь сиял, словно начищенный пятак и даже сильнее. Казалось, что частичка горы теперь живет там, а вместе с ней и ее сила. Пожалуй, они бы могли вечно любоваться этим топором, но каким бы он ни был легким, а руки все-таки затекают даже под собственным весом. Яр невольно опустил руки и вернул им обоим самообладание.
– Немыслимо.
– Да, невообразимо, – подхватил архимагистр, – должно быть, уже все собрались в Логове Государей, нам пора спешить. Спрячь его от посторонних глаз, не нужно будоражить людей.
Архимагистр дал Яру свою рясу, плотную и достаточно тяжелую и то, если присмотреться, можно было различить льющийся сквозь нее свет. Даже с не самой выдающейся фигурой архимагистра и далеко не самым суровым лицом Яра, сейчас это парочка воистину могла бы ввергнуть в ужас кого угодно. Они шли быстро и большими шагами, но у Яра все-таки поменьше. Архимагистр напоминал уличного бойца, грязный, потный, а разбухшие черные вены придавали ему что-то нечеловеческое и безумно опасное. Яр, сложивший рясу архимагистра в тюк и закинувший получившийся мешок через плечо, походил на головореза, а зная любовь вальдау к топорам, можно было предположить, что в этом мешке у него чья-нибудь голова. Люди на уровнях сторонились их и не сразу признавали в них своих негласных лидеров и вожаков, но никто не посмел воспрепятствовать их продвижению.
Архимагистр оказался прав, все уже давно собрались. Преимущество военного времени в быстрой мобилизации всего. Шепот прокатился по сидевшим военачальникам и главам, архимагистр направился через весь зал мимо собравшихся и завернулся в другую рясу, чтобы не отвлекать своим внешним видом и не провоцировать лишних вопросов. Будто бы ни в чем ни бывало, он начал совет.
– Враг у ворот, – вновь прокатился легкий шепот. – Цедос окружен и вскоре будет атакован.
– Нужно прийти на выручку! Дать бой!
– Да! – подхватила половина зала.
– Нет, – коротко и уверенно отрезал архимагистр, – нельзя, – по залу прокатилась волна возмущения. – Если мы дадим бой, – архимагистр продолжал очень уверенно, Яр на него смотрел и не мог поверить, что этого человека когда-то звали «Ребой», – то скорее всего погибнем и оставим столицу практически без сопротивления, мы не успеем прийти на выручку Цедосу. Мы уступаем им числом. Нужно, чтобы и территория, и время работали на нас. Я предлагаю выступить, наконец выбраться из подземелий, но направиться не в Цедос, на выручку, а в Азмару на защиту, – судя по возгласам, мнения разделились.
– А что прикажешь делать с Цедосом? Оставить его? Бросить его жителей умирать? Цедос долгое время служил щитом Азмары и всего Гренгана и замечательно справлялся со своими обязанностями! Цедос выстоит, а мы остановим врага в самом начале! – совет одобрительно закивал.
– Сколько по-вашему пройдет времени, пока наши армии доберутся до города? К тому моменту там будет одно сплошное пепелище, и мы окажемся догоняющими. Я понимаю, это неприятно, но на войне всегда приходится чем-то жертвовать, даже если жертва столь высока, – кажется, архимагистр склонял потихонечку чашу весов в свою сторону.
– Эй, а что у него в мешке?
– Яр, покажи ему.
Яр вышел в центр залы, положил сверток на стол и осторожно раскрыл его. Яркий свет ослепил всех сидящих в зале, Логово заиграло золотом еще сильнее, еще ярче.
– Что это? Ничего не видно! Закрой сверток!
– Это то, что мы когда-то утратили, – убрав руку от глаз, сказал архимагистр.
– Мы много чего утратили.
– Это магический металл, никто не знает, какая сила в нем хранится и для чего на самом деле он был нужен магам, но теперь он у нас, и это, несомненно, наше преимущество.
Один из военачальников, самый старый и опытный по своему виду, одеяниям и количеству шрамов на лице, до селя молчавший, встал со своего места.
– Нужно встать на защиту Азмары, – хриплым басом произнес он, – Цедос пал. А что это за кусок металла мне плевать. Чтобы крушить врагов хватит и обычной стали! – на том и порешили.
Глава 87
Отражение расплывчато
События, происходившие в Цедосе, не могли остаться незамеченными. Тучи, сгустившиеся на востоке, настораживали всех от мала до велика. Разумеется, страшны были не сами облачные сгустки, а то, что происходило в их тени. Это все россказни шарлатанов и бродячих торговцев о том, что люди в Гренгане не знают, что такое дождь. Все это, как обычно, преувеличение. Всего лишь на всего преувеличение. Пасмурных дней здесь было несоизмеримо мало, по сравнению с солнечными, да, но люди прекрасно понимали круговорот воды в природе. О чем, собственно, и свидетельствует их реакция на происходящее. Гренган – как огромная, чугунная сковородка, поочередно окаймленная со всех сторон, то морем, то горами, поэтому, если забраться в башню повыше и одолжить у воздушных асов соколиное зрение, то можно было просмотреть всю страну из конца в конец. За считанные часы крепостные стены Азмары всех уровней стали самым людным местом, перехватив пальму первенства у площади фонтанов и сквера отцов-основателей, о которых мы с вами еще поговорим. Люди облепили каждый крепостной зубец. Маленькие дети, пришедшие сюда без родителей, безуспешно пытались пробраться к краю стены, пытаясь растолкать всех вокруг своими тоненькими, но острыми локоточками. «В чем же причина такого ажиотажа», – спросите меня вы. А вот в чем. Когда идет дождь – это видно. Видно стену воды, ниспадающую на раскаленную поверхность сковородки, порой даже, кажется, видно, как она испаряется и вместе с паром возвращается в облако, но это всего лишь утренний туман. Когда где-то гроза, постоянно видно зарницу, и до черных столичных стен докатываются едва слышные раскаты грома, заставляющие местных певчих птиц поумерить свой пыл. А что сейчас? Сейчас нет ничего. Никаких признаков стихийного бедствия. Никакого отблеска молний. Ничего. Многим казалось, что Цедос в огне, что небо заволокло дымом, но не бывает такого кромешно-черного дыма, и его бы со временем разнес ветер. Но время шло, а картина не менялась. Цедос словно чем-то накрыло. Чем? Неизвестно. Владыка Гренгана пустил гонцов и с нетерпением ждал их возвращения для прояснения ситуации, с каждым мигом народ волновался все больше. Не ровен час, и народ к нему обратится за объяснением или помощью, тогда он будет должен действовать и просто обязан хорошо знать врага в лицо.
Ена по-прежнему оставалась в Талестре, и ее, как и всех вокруг, сильно беспокоил этот дым. В отличие от Азмары, Талестра не имела никаких защитных сооружение или высоких башен, помимо этого, она находилась в низине, подтопленной морем части суши. Отсюда было невозможно увидеть причину или хотя бы оценить масштабы бедствия, поэтому люди разделились на две группы: те, кто осознал обреченность своего положения и вернулся в кабак или за свои привычные обязанности, и тех, кого это явление пугало и не давало думать ни о чем другом. Ена, разумеется, относилась ко второй группе, а вот ее недавний собеседник, старпом Рен, очевидно, к первой. Вдобавок ко всему, он уже отбыл на своем «Беглеце» с безумно чудным капитаном и покорял бескрайние морские просторы, оставив сушу и все, что на ней происходило, далеко позади. Ена ему даже немного завидовала. Самую малость. Предметом зависти, к слову, стало отнюдь не аномальное явление в небе, а удобные мягкие башмаки, которые со слов Рена ни натерли бы ему даже, если бы он их носил на паху. Тогда он был пьян и очарован, но метафора удалась. Да, Ена абсолютно точно никому бы не посоветовала носить столь неудобные ботинки, туфли, сапоги, или, как там это называется, ни на ногах, ни тем более на паху. Ноги ее стерлись и начинали постанывать при каждом шаге, но правила приличия заставляли терпеть. Она ведь находится в городе, пускай и в портовом, пускай здесь нет благородных речей и каких бы то ни было высоких правил, тем не менее, лишнее внимание ей привлекать не хотелось, поэтому обувь была одним из главных элементов маскировки. Вторым таким элементом был головной убор, платок, под который она спрятала свои огненного цвета локоны. Она вышла из города, поднялась в небольшую горку, встала на середину тракта. Нет, увидеть что-либо было невозможно, все-таки Гренган был не настолько равнинным, каким его описывают бродячие сказочники. Вернуться было никак, ни один экипаж не шел в направлении Цедоса, все предпочитали переждать и отправиться в путь, когда все вернется на круги своя. Уйти сама Ена не могла. Слишком далек был путь, слишком сбиты были ее ноги, чтобы идти пешком и слишком каменистый тракт, чтобы идти босиком. Делать было нечего. Ей пришлось вернуться в единственное место, где было хорошо, к той миленькой дочке трактирщика, чтобы вновь развлекать ее всякими беседами и ждать первой возможности, чтобы покинуть город-порт и наконец снять надоевшую обувь.