Павел Викторович Ившин
В когтях безумия
– Я в порядке! Отвали! Надо повторить! Ну, че вылупился, давай свое защитное поле и за работу!
Архимагистр был шокирован столь сильными переменами Яра, нет, безусловно, он и раньше мог быть груб и даже дерзить, но сейчас он был преисполнен боли, которой нужно было дать выход. Самый удачный и популярный выход из сложившейся ситуации – это кого-нибудь побить, но бить Ребого Яру абсолютно не хотелось, поэтому оставалась только уже затвердевшая болванка с одной стороны в форме полумесяца.
Если бы кто-то мог за ними наблюдать, у него сложилось чувство дежавю. Все их действия вплоть до первого удара кузнечного молота точь-в-точь повторились. Единственное в чем заключались все различия – это сожженная кожа Яра и его дрожащие руки. «Но у настоящего мастера рука никогда не дрожит», – скажите вы. Это верно. Не дрожала рука и у Яра, когда он бил молотом по заготовке, все больше и больше приобретающей нужную форму. Но когда он заносил молот над головой, сердце екало. Рука словно плясала и казалось, что Яр вот-вот огреет себя по затылку и свалится в отключке, но этого раз за разом не происходило. Кузнечный молот втоптался и сплющился, не выдерживая тех температур, которые мало-помалу плавили магический металл.
– Готово! – прокричал Яр, вновь запутавшись в своих ощущениях и спутав жару с шумом. – Гаси шарманку! – архимагистр сжал ладони в кулак и остановил исходящий огненный столб.
Они подошли ближе к наковальне, теперь можно было осмотреть работу без каких-либо оптических обманов, вызванных зноем и пеклом вокруг болванки. Да, работа не была высоко искусна, и явно, будет проблематично сделать на ней какие-нибудь художественные насечки, орнаменты и все такое, но ведь и не к этому они стремились.
– Получилось, – осторожно сказал Яр, словно боясь спугнуть удачу.
– Да, получилось. Смотри, металл мгновенно остыл, он холодный, – архимагистр приложил дрожащую, всю в ожогах, руку Яра и тот блаженствовал от приятного холода.
– Дай посмотрю твои раны.
– Отвали, я сказал. Позже.
Поняв, что спорить сейчас с Яром безнадежно, архимагистр поставил монету на ребро и приготовился в любой момент толкнуть ее, чтобы показать, что же скрывалось на обратной стороне.
– Ты наверняка думал, мол что за вздор, зачем отправлять тебя, и впустую тратить твое время на поиски ответа, если он уже найден. Да, это так. Но нам был необходим альтернативный метод. Я трачу слишком много сил для одного изделия, а силы мои, увы, не безграничны. И при таком раскладе и отсутствии другого пути встает следующая проблема…
– …как сделать это топорище пригодным в бою, – продолжил фразу Яр за архимагистра.
– Именно.
– Иными словами, как ее заточить, – дополнил Яр.
– Прямо в яблочко, – вновь поддакнул архимагистр.
Яр взял свое творение на руки, словно новорожденного и поднял над головой. Неизвестно зачем он так сделал, быть может, он все свои работы возносит к небу, таким образом, посвящая их ему, а может на то были и другие причины или их вовсе не было. В любом случае, со стороны это выглядело странно, казалось, что Яр обезумел и приносит дары какому-то вымышленному божеству, которого видит только он один. Но Яр не обезумел, просто осматривал изделие, без всяких на то подтекстов и хитростей.
– Ни один точильный камень их не берет, верно?
– Если бы это было так, то мы бы уже сточили сотни таких камней и сделали из этого металла хоть что-то. Как говорится, вода точит камень, а если представить, что наше время – это утекающая вода, то мы бы много его потратили для заточки и… – совсем удалился в метафорические дебри архимагистр, попутно потеряв своего собеседника, который ухватился за первую метафору и задумчиво произносил ее.
– Вода точит камень…
– В общем да, наше время можно считать водой, – заключил архимагистр. – Что ты говоришь?
– Вода точит камень, – также загадочно повторил Яр.
– Да, именно это я и сказал, – улыбаясь, что его сравнение понравилось Яру, прокомментировал архимагистр.
– Нет, ты не понял, вода, возможно, это ключ. Это ведь народная мудрость, она передается из уст в уста, но никогда не берется с потолка, – и тыкнул пальцем в высокий свод грота, откуда ему на лоб упала капля воды или конденсированного пара.
Яр вспомнил про черный ход и свой первый день здесь. Ту странную экскурсию и еще более странного провожатого – Вира. Его осенила мысль.
– Обычно ответы на самые сложные загадки прячутся у нас под носом, – вновь загадочным голосом проговорил Яр. Архимагистр молчал, словно утратил всю свою ученую мудрость, подобно мальчишке, который растерял все свои деньги через дырку в кармане.
– Ты хорошо знаешь эту пещеру? – словно проверяя, с хитрым прищуром, спросил Яр.
– Ну… Да, – растерявшись ответил архимагистр. – Да! Безусловно! – повторил магистр с присущей ему уверенностью, несмотря на то, что Яр знал другого человека.
– Тогда идем. Я не помню точно где это, но думаю ты меня поймешь.
Яр шел впереди, неся на вытянутых руках топорный топор, словно новорожденного наследника короля, торжественно представляя его толпе. Архимагистр шел следом, просто ожидая дальнейшего развития событий, он вновь укутался в свою рясу, пытаясь скрыть черные вены на шее, лице и руках, чтобы не тревожить общественность, которую так успешно привлекал Яр.
– Обещай мне отвечать только правду, – заговорил Яр. – От этого зависит успех нашей миссии.
«Снова эти миссии» – с неким отвращением и волнением подумал про себя архимагистр, помятую о не совсем удачном Великом Посольстве.
– Да, обещаю. Когда я вообще тебе врал? – после долгой паузы ответил архимагистр.
– Резонно, мы с тобой так мало знакомы, но столько всего пережили, и за это время ты не проронил практически ни слова, так что да, ты мне не врал.
– К чему ты клонишь? – попытался конкретизировать беседу архимагистр, покидая промышленный уровень.
– Что это за кольца? – словно полоумный Яр донимал свою очередную жертву этим вопросом.
– Я. Я не знаю, – чуть спотыкаясь, ответил архимагистр. Яр остановился и спрятал топор подмышку.
– Так не пойдет, – пошел в наступление Яр. – Мы так не договаривались. Как я могу тебе доверять, если ты не можешь ответить на мой простой вопрос.
– О, если бы это было так.
– Что «было бы так», – передразнил его Яр.
– Кольца. Это сложно, и я не в силах тебе объяснить. Это те знания, которые нельзя передать словами, ты просто знаешь, что так нужно и все тут, – архимагистр величественно отвернулся, сложив руки за спиной.
– Кольца – это сложно? – повторил за архимагистром Яр.
– Да, черт возьми! Это очень сложно. Ты просто знаешь, что так нужно, что тем или иным людям нужны эти кольца. В итоге непостижимым образом меняется не только жизнь конкретного человека, но и всего мира, он вращается иначе, с другой скоростью, в другой плоскости. Ну? Доволен? Теперь ты хоть что-нибудь понял?! – раздраженно спросил архимагистр. Яр пошел дальше. Архимагистр следом.
– Что находится на дне грузовой шахты? – задал свой следующий вопрос Яр.
– Сказать правду?
– Да, твою дивизию, правду! Я тебе это сказал еще в самом начале!
– Это сердце горы.
– Вранье. Я знаю, как выглядит сердце горы. Ты забыл, что я вальдау? – самодовольно вновь пошел в наступление Яр. – Я строил шахты в многих горах и встречал много сердец, но никогда оно не было слизким, скользким, холодным, мокрым. Никогда!
– Ты уверен, что был в сердце именно этой горы?
– Уверен, чтоб тебя! Вир меня туда завел еще в первые дни моего пребывания здесь!
– Яр, – архимагистр попытался сделать тон голоса убедительным, – сердце горы совсем не такое, как ты описываешь.
– Я тебе покажу, – сказал Яр и ускорил шаг.
Как оказалось, все, что рассказывал Вир, и все то, что Яр пропускал мимо ушей, ему запомнилось. Теперь же он шел по этим подсказкам, только уже в обратном порядке и сам удивлялся, откуда так хорошо знает дорогу. Вскоре они оказались напротив узкого длинного коридора с несколькими тусклыми факелами.
– Оно там, – осторожно сказал Яр.
– Я знаю, – ответил архимагистр.
– Оно склизкое.
– Нет. Оно сухое, но холодное, здесь ты прав, – Яр начал было думать, что его просто разыгрывают и бросился вперед по коридору. Архимагистр спокойно шел следом.
– Не может быть. Наверно, это не то место… – растеряно проговорил Яр.
– То, мой друг, именно то, здесь никто не ходит, вон смотри, даже твои отпечатки рук в тонком слое пыли остались.
Яр приложил свою ладонь к отпечатку.
– Я не понимаю, – никогда прежде Яр не был так ошеломлен. Мировосприятие его подвело. Или нет?
– Зачем мы сюда пришли? – спросил архимагистр. – Что ты хотел показать или рассказать?
– Вода, здесь было сыро. Вир сказал тогда, что эту сырость делает сама гора. Этот металл тоже ее рук дело, я был уверен, что их можно было как-то связать, это дало бы какой-то…
– Я тебя понял, отойди в сторону, – Яр отошел за спину архимагистру. Последний развел руки, немного запрокинул голову, закрыл глаза. Глубокий вдох. Закопанная по самую макушку в землю сфера, так могло показаться, вдруг задрожала, отпечаток ладони Яра размазался. В центре сферы появилась трещина. Мгновение и из нее полился яркий, бесконечно яркий, для столь мрачной шахты свет, сила которого с каждым вдохом архимагистра только нарастала. Яр осторожно выглядывал из-за архимагистра – любопытство брало свое.
– Что это?
– Сердце горы, ты, очевидно, много раз их видел, но никогда не видел, что внутри, – молчание было тому подтверждением.
Купол раскрылся окончательно, подарив своим незваным гостям вид на подводную реку, но реку ли? Ведь в ней не было воды. Только яркий свет, чередующийся с менее светлыми потоками. Поток чего? Воздуха? Или все-таки воды? Яр, завороженный таким чудом, было потянулся рукой, чтобы вновь испытать свои чувства, ощущения, но архимагистр поймал его сильную руку за запястье.
– Не стоит, – архимагистр пнул камушек в этот поток, последний мгновенно превратился в пыль. – Действуй, твоя смекалка привела нас к ответу. Доделай свое изделие. Заряди. Заточи, – Яр, словно заколдованный встал на колени и протянул сияющему потоку топор из магической стали.
Глава 84
Не всем волчатам стать волками
Народ собирался на дворцовой площади взволнованный и неведающий. «Счастье в неведении» – быть может кто-то скажет из вас. Да, порой это так, но, когда любопытство завладевает практически каждым из жителей пандемийских островов, ровно, как и любой другой большой страны, это может сулить определенные трудности. Никто не знал, что сегодня произойдет, несмотря на то, что Линд издал указ, он приказал королевским глашатаям не оглашать причину. Он был в сомнениях и хотел оставить себе место для маневра. Интересы общества, против интересов личных. Однако каждый, пришедший сюда, знал, что ни одно подобное мероприятие не обходится без огромного пира, посему всякий надеялся до отвала набить свое брюхо и все карманы едой. Не то, чтобы на Пандемии был голодный год, просто мало, кто откажется от бесплатных угощений. Дают – бери. Тем более, что зритель, коим и являлся весь пришлый люд, ровным счетом ничего не решал. Просто нужна была массовка, которая бы дружным одобрительным гулом поставила точку в процессии.
К сожалению, желающих оказалось столько, что дворцовая площадь уже не могла всех вместить. Ворота пришлось закрыть во избежание давки и чрезмерных беспорядков. Толпа – это страшная сила. Однако людей все равно было очень и очень много, они окружили весь белокаменный кремль, словно при осаде, надеясь на то, что, когда закончится официальная церемония, ворота вновь откроются и у них тоже будет возможность прикоснуться устами к королевским благам.
Пока еще действующий владыка Пандемии Линд смотрел на все это безумие сверху, из своей башни. Корона была при нем. Единственное что, она не восседала на его голове, как было положено уставом, протоколом и прочими выкидышами бюрократии, а скользила в руках. Он медленно крутил ее, не отводя своего взгляда от пришлых людей, многие из которых просто были рады празднику и во весь голос восхищались тем, как украшена площадь и придворные дамы, при этом вовсе не стеснялись выражений, и представляли миру плоды своего скудного воображения на этот счет. Его пальцы скользили по вставленным в корону граненым камням, он до сих пор не знал, что это за камни и насколько они драгоценные, а может, вовсе ничего не стоили и были частью композиции. Складывалось ощущение, что он будто ослеп и теперь блуждал в лабиринтах кружев короны, вновь и вновь заходя в тупик и не находя ответа, но не теряя надежды, он нащупывал очередной серпантин или спираль, однако выхода не находил. Пройдя по всем улицам и закоулкам свой короны, он вышел из раздумий, наконец оторвался от окна и вальяжно пошел по своим покоям, подкидывая на ходу корону, словно хотел понять, насколько много она весит, тяжел ее груз, и сможет ли он ее специально не поймать. Корона вновь взмыла под куполообразный потолок, он нарочито убрал руки за спину и сжал их в замок, но ноги были не подвластны разуму экспериментатора и поймали на носок почти разбившуюся о пол корону. Как бы он не хотел убедить себя в том, что ему не нужно это положение, что оно досталось ему случайно, что он с гораздо большим удовольствием поселился бы на берегу моря в старой лачуге вместе с Лассой, воспитывал бы там детей, занимался рыбной ловлей, молился морским богам трижды в день и также оголтело мчался на королевские пиры со всем своим выводком, чем был сейчас здесь, один, скованный обязательствами, чувством долга и стенами этой кельи.
Время. Раздалась первая песнь трубы, подобно тем звонкам, которые звучат в театре перед началом представления. Скоро все начнется. Линд водрузил корону себе на голову, стоя перед зеркалом, все сильнее и сильнее замедляя руки по мере приближения короны к голове. Накинул белую мантию с золотой пряжкой поверх черно-голубого камзола и в цвет подобранных полосатых пандемийских штанов. Покинул свои покои и направился к балкону, с которого вещают государи. Дворец был пуст. Все придворные слуги и стража были задействованы на улице. Все должно быть идеально, ничто не должно вызвать недовольства Герцога, ведь от этого зависела не только жизнь Лассы, но и их любовь, в которой Линд немного усомнился. Нет, отнюдь, Ласса не давала ни единого повода усомниться в искренности своих чувств, ровно, как и он сам. Он не чувствовал, что страсть между ними угасла, а нити, связывающие их, вдруг ослабли, нет, ничего этого не было, но с каждым шагом по направлению к трибуне он все сильнее осознавал свою необходимость здесь и сейчас на этом месте. Он был нужен народу, стране. Еще немного, и он бы уже согласился принести себя, свое счастье и свою любимую в жертву во благо большому делу и стране, но для этого ему не хватило буквально нескольких шагов. Он прибыл к той двери, которая вела на балкон. Открыв ее и выйдя перед народом, он должен был оставить все внутренние сомнения и дилеммы за ней. Песнь трубы прозвучала во второй раз. С противоположной стороны, из-за угла, показался Герцог со своей вооруженной охраной. Он до последнего момента был начеку и не желал допускать ни малейшей оплошности. Он зашел уже слишком далеко. Пути назад нет и быть не могло. Они встретились лицом к лицу. Герцог был на голову ниже Линда и нарочито задирал нос как можно выше, чтобы свести разницу в росте к нулю. Линд смотрел на него снизу-вверх, как смотрит лев на подлых гиен, но лев поверженный, весь в шрамах на теле и на душе. Две противоположности. Статный, молодой в светлых одеждах Линд и порядком облысевший, сгорбленный под тяжестью лет, в черно-каштановых одеждах Герцог. Не силой так хитростью, не хитростью, так подлостью.
– Владыка, – обратился к Линду Герцог, комично склонив голову.
Песнь трубы прозвучала в третий раз. Двери отворились. Не отводя взгляд от Герцога, Линд повернулся и первым вышел на балкон, прошел к трибуне, улыбаясь и приветствуя толпу. Ничего не могло выдать плохую развязку его выступления, хотя бы потому, что ее и вовсе могло не случиться.
– Граждане Элеса! – громогласно заговорил Линд, наклоняясь ближе к медным рупорам, по которым эхом разносился голос Владыки так, что его хорошо слышала вся площадь и даже за стенами. – Мои братья! С которыми я, еще будучи мальчишкой, бегал по улицам нашего славного города! – столичные жители радостно приветствовали своего господина. – Гости из Вильгии! Наши отцы и деды еще помнят величие этого города, и, несомненно, все вместе мы вновь его достигнем!
– Хэй! – радостно раздалось в ответ от чутка охмелевших после дальней дороги гостей города.
– Мой любимый Кадро! Невероятно красивый и уютный город, где всем нам с вами так нравится гостить, – вновь раздались восторженный крики, – Жители деревень, небольших городов, мы бесконечно рады приветствовать вас на этом празднике! – оглушительный рев пробежался по дворцовой площади и стенам дворца, будет неудивительно, если после пиршества слуги найдут выпавшие окна или витражи.
– Сегодня все мы здесь собрались потому, что радеем за наше славное государство, за наши любимые острова, замечательных людей, так не похожих на жителей с большой земли! – вновь по площади прокатился одобрительный возглас. – Именно поэтому, из-за большой любви ко всем вам, сегодня я заявляю, – речь его замедлялась, паузы между словами становились все больше, – что, – он вовсе остановился. Герцог, стоявший за его спиной, начинал нервничать. От напряжения на его лбу выступил пот. Народ заволновался, стал шептаться.
– Сегодня! – Линд возобновил свою речь. – Я со скорбью в сердце, вынужден заявить, что отрекаюсь от престола, но я буду спокоен и счастлив, ведь у меня будет достойный наследник, – Линд вновь замолчал, давая простолюдинам время на обработку информации. – Ведь человек, которого я назову своим приемником на протяжении долгих лет был образцом преданности и верности. Ни раз он подставлял свое плечо королевской семье и протягивал руку помощи моим родителям. Народ Пандемии! Встречайте своего нового владыку! Герцога Асу Щено! – народ молча недоумевал. Внизу поднялась табличка суфлера с надписью «аплодисменты». Народ продолжал бездействовать. Стража, заранее ознакомленная с протоколом, монотонно захлопала, вскоре эту маленькую волну подхватил и народ, превративший ее в цунами тщеславия, которому так безумно был рад Герцог. Он ждал оваций и наконец, услышав их, вышел к трибуне. Обнял Линда в знак своих добрых намерений.
– Все прошло гладко, хоть с овациями и вышла осечка, но это от тебя не зависело. Ты получишь ее, – сказал он на ухо Линду и вновь отстал от него на шаг.
Линд аккуратно снял корону со свей головы и водрузил ее на лысевшую голову «друга королевской семьи», затем поклонился новому Владыке Пандемии и отступил от трибуны на то место, где до этого момента стоял Герцог. Асу Щено, в свою очередь, встал за трибуну, наклонился к рупорам и заговорил.
– С огромной ответственностью я принимаю возложенные на меня обязанности. Клянусь верой и правдой служить моему народу! Во благо нашей страны! – говорил он в рупор, к которому, как оказалось, он наклонился слишком близко, чем оглушил всех присутствующих на площади. – А теперь, в знак моей доброй воли, я объявляю, что сегодня все увеселительные места Элеса работаю за счет королевской казны! Развлекайтесь, братья и сестры! Это наш с вами общий праздник! – закончил Герцог, и в это же мгновение ворота открылись, и толпа хлынула на улицы города, сметая все на своем пути.
Герцог ушел с трибуны и направился во дворец мимо Линда, словно не замечая его. Линд схватил его за плечо и нацелил суровый, но наивный детский взгляд, выпрашивающий конфетку. Тут же в ответ на него нацелились копья личной стражи его Величества. Герцог исподлобья посмотрел на вцепившуюся в него руку, словно прожег там дыру. Линд отпустил.
– Она прикована к скале. На Мысе Одиночества, – холодно ответил Герцог и удалился. Разумеется, он мог ничего не ответить бывшему Владыке, но в таком случае Герцог был в праве ожидать расправы в ближайшие пару дней, помимо прочего, выполнив свою часть уговора, его теперь не беспокоил долг чести, хотя он отродясь не знал что это.
Линд стрелой помчался к конюшням, перепрыгивая через лестничные пролеты дворца, по которым он больше никогда не пройдет. Не было сомнений, что ворота сюда для него отныне будут закрыты. Но это его не терзало, возможно, потом, но не сейчас. Он уже бежал по двору. Ворота в конюшню были открыты и словно для него одного был оседлан конь, он запрыгнул в седло, словно прирожденный всадник и помчался прочь к Мысу Одиночества.
«Почему этот мыс так называется?» – может быть спросите вы. Или, «Не из-за нее ли его так назвали?». Нет, не из-за нее. А свое название мыс получил из-за того, что словно иголка он входит в море. Необычайно узкий, на нем не могло единовременно поместиться больше одного человека, там не рос даже мох, не говоря уже ни о траве или деревьях. Придя туда, вы были абсолютно одни во власти стихии и равнодушного камня. Никто и ничто не помешали бы вашему одиночеству, если только бы вы не были прикованы к скале, а ваш возлюбленный не мчался бы к вам на встречу.
Линд скакал по горной тропе и что есть силы ругал своего глупого коня, который то и дело противился и ржал от страха высоты. Сейчас бы бывший Владыка с удовольствием променял своего жеребца на горного барана или хотя бы козла, но, увы, он был лишен такой привилегии и боролся теперь еще и с конем, который отказывался идти галопом или хотя бы рысью. Наконец они выбрались на более широкий участок, где шоры на глазах коня смогли спрятать от его взора отвесные скалы и бушующее море. Однако вскоре дорога вновь начала сужаться, еще немного и конь, даже если бы не боялся, не сможет здесь пройти. Линд спешился и аккуратно, словно канатоходец, пошел по гребню каменной волны. Хребет чуть изгибался и Линд смог увидеть свою возлюбленную, прикованную к скале. Он бросился вниз, также безрассудно, как в тот вечер, когда покинул ее и забирался вверх по мокрым скалам. Здесь скалы тоже были мокрые, но не от дождя, а от морской волны и пыли. Он шел к ней, не отрывая своего взгляда, не смотрел под ноги и не обращал внимания на падения. Она не двигалась. Ее одежда насквозь промокла. Над ней кружили вороны и другие летяги, желающие полакомиться ее нежной плотью, но раз за разом на нее накатывала волна, вновь и вновь спасая ее от падальщиков. Наконец он добрался до нее. Она была без сознания. Он стоял у ее ног, он был готов простоять на коленях перед ней всю жизнь, только бы она не оставила его теперь совсем одного. Он пытался снять колодки, выбить их из скалы, но длинные колья, вошли глубоко в породу и все его старания были тщетны. Он забрался повыше, теперь их лица были на одной высоте.
– Ласса, Ласса! – молил он, не замечая, что прежде золотистые волосы померкли, а былая розовнина щек стала голубизной.
– Любимая! – продолжал он, убирая с лица мокрые пряди волос, целовал ее. Она не реагировала.
Линд вновь набросился на колодки, пытаясь выдернуть колья, волна раз за разом окутывала его с головой и прибивала к скале, безвольное тело Лассы на каждом гребне билось затылком о скалу. Сколько таких ударов потребовалось, чтобы она потеряла сознание? Сколько таких ударов произошло после того, как она… Ему не хотелось в это верить. Он крича бил камнями колодку и наконец она поддалась. Скала крошилось, он расшатал колодку и направился к другим, которых вскоре постигла та же участь. Ласса обмякла в его объятиях. Холодная, словно каменный пол в дворцовых подземельях. Каким-то непостижимым образом он сумел вытащить ее на сушу, к тому месту, где он оставил строптивого коня. Положил ее голову себе на колени, судорожно расчесывал рукой мокрые волосы. Гладил прекрасное личико окровавленной рукой. Холодный ветер пронизывал его насквозь, забирая с собой душу, надежду и веру. Линд кричал. Кричал так, как никогда раньше. Плакал, не стесняясь своих слез. Он был один. Один на этом Мысе Одиночества и был всего лишь одним из тех, кто в очередной раз не смог нарушить магию этого места. Оборвать этот злой рок. Быть может, именно в тот момент, когда он ступил на этот мыс, Ласса его покинула, и эта мысль не оставляла его, вновь и вновь нанося удар в самое сердце. Он все потерял. И нищим стал, как прежде. И проклял себя за это.
Глава 85
Подобное притягивает подобное
Рена не покидало чувство, что за ним постоянно следят, но как бы резко и неожиданно он ни оборачивался, пытаясь застать пару любопытных глаз и ушей врасплох, все было тщетно. Каждый раз, когда он оборачивался, он был либо один, либо среди толпы, которой он был неинтересен, однако чувство преследования его не покидало с тех самых пор, как только они оказались в водном пространстве Талестры. Возможно, если бы Рен пребывал в более спокойном расположении духа, он смог разоблачить шпиона, но после разговора с капитаном, он был взвинчен и не видел очевидных и простых вещей, или скажем того, что Рен обыкновенный непременно бы счел подозрительным. Сейчас же ему только и оставалось, что подкармливать свой страх безосновательными догадками, ведь людям так свойственно додумывать всякие события, придумывая небылицы. Так росла его фобия, и когда он наконец осознал, что размеры ее вышли за рамки разумного, он вспомнил про древний способ борьбы с подобными заболеваниями. Кабак. А вы что подумали? Думали, Рен усядется посреди площади в позу лотоса и будет применять какие-нибудь магическо-энергетические практики? Фигушки. Он был не из этих. Хоть люди и говорят, что жизнь и вообще любая мудрость спустились в этот мир с гор, но Рен явно жил в других горах, более материальных. Не в том смысле, что они были более осязаемые, нет, они были такие же реально существующие, как и любые другие горы, только вот в них не было ни единого уголка для магии или духовности. В том месте, где родился и вырос Рен, поклонялись только монетам, причем золотым, а уважение можно было сыскать лишь на поле брани, ну или на охоте и то не на оленей, а на клыкачей. Собственно, дорогой слушатель знает, что именно благодаря этим ратным подвигам, Рен и покинул отчий дом и ввязался в переделку, от которой бы с удовольствием отказался, знай он наперед. Однако же было и хорошее. То, что если не выводит в плюс последние месяцы его жизни, то хотя бы обращает в ноль. Надо признаться, с детства Рен мало чего помнил, но бесследно пропавшая черноокая девочка запомнилась ему даже больше родителей. И именно ее он увидел в Рези, однако все пошло крахом, и он предпочитал вообще не вспоминать свое прошлое, ведь в нем были по большей части только страдания, потеря родных и близких людей, смерть. Его можно было понять. Он был из тех людей, кто живет сегодняшним днем и не бежит впереди лошади, ровно, как и не смотрит назад. Должно быть это удобно. Интересный подход к жизни, на первый взгляд кажется, что это так просто и эгоистично. Легко думать только о насущных делах и проблемах. Плохо не помнить добрых поступков, не вести им счет. Но даже такое потребительское отношение к жизни давалось далеко не всем и зачастую неумение так жить губило их. В идеальном же мире должна существовать золотая середина. Ведь время – это уникальное явление, субстанция, валюта. Тот, кто не знает своего прошлого, не имеет будущего, но живя воспоминаниями, мы теряем настоящее. Воспоминания нас порабощают и навсегда запирают в клетке с толстыми железными прутьями. Аналогичная картина и с грезами. Постоянно витая в облаках, мы навсегда отрываемся от земли, но ведь человек для того и рожден, чтобы ходить ногами по земле. Впрочем, все эти рассуждения не волновали Рена. Каждый новый день для него был первым и последним, он был словно бабочкой-однодневкой, а что будет дальше уже не важно. Он любил решать проблемы по мере их поступления, и вот проблема показала свою тень, но нет, это был снова простой прохожий.
– Надоело, – проговорил он вслух по слогам, – пора избавляться от этих видений, – он направился в ближайшую таверну, корчму – называйте, как хотите, напиться можно было и там, и там.
Корчма называлась «На гребне волны», а снизу кто-то выцарапал ножиком или чем-то острым «пивной». Он зашел внутрь, резко остановился на пороге. Дверь за ним сразу же захлопнулась. Удовлетворившись внутренним интерьером и атмосферой, он сел за столик в углу на первом этаже так, чтобы было видно всю корчму и оба входа, они же выхода. По пути он стащил плащ и шляпу с какого-то разжиревшего борова, который замачивал свою харю в собственной блевотине, блаженно постанывая и время от времени меняя затекшие от столь любовного контакта со столом щеки. Буквально сразу к нему подбежала юная девушка, официантка, видимо, дочка хозяина корчмы. Безумно хорошенькая, Рен даже задумался, насколько же ей тяжело приходится здесь, но ей показалось, что он пялится на ее недостаточно скромный разрез груди. Девушка смутилась и опустила взгляд, прикрыв руками свои прелести, Рен сразу очнулся, стал извиняться, от чего смутил девушку только сильнее и спровоцировал румянец на ее щеках. Теперь она больше походила на дочь кузнеца, перегревшуюся у печи. Рен виновато опустил глаза, поняв, что ситуацию не исправить.
– Побольше и покрепче, – сухо сказал он, девушка кивнула и убежала, продолжая прикрывать грудь.
«Можно подумать, я первый, кто туда посмотрел», – подумал он про себя и откинулся на стуле, немного надвинув шляпу на глаза и следя за обоими выходами, по глазу на каждый.
Вскоре девушка вернулась с двумя кружками чего-то хмельного и какими-то приготовленными морскими гадами.
– Пожалуйста, – тихонько проговорила она, – отдыхайте, расслабляйтесь. Если я еще понадоблюсь, просто поднимите руку.
Рен поблагодарил ее кивком, сдерживаясь, чтобы ничего не сказать лишнего, девушка уже уходила, но, видимо, мысли Рена оказались слишком громкими.
– Да уж, с тобой бы я расслабился, – девушка резко обернулась, одарила его смущенным и обиженным взглядом и быстро убежала к другому столику. – лучше выпить, а то еще чего-нибудь скажу про изумительный вид сзади, – Рен приложился к кружке и осушил на половину.
«Так-то лучше», – подумал он, мания преследования стала отступать. Вот, где настоящая мудрость, истина!
Вскоре пошли в ход и морские гады. Рен не знал, что это, если честно он с трудом бы отличил рыбу от медузы. В Корвисе рыба была дорогим удовольствием, в первую очередь из-за того, что быстро портилась, поэтому мало какие купцы решались везти ее на продажу, а удочку и рыбалку ему заменял лук и охота.
Двери корчмы открывались и закрывались, казалось, что они ни на миг не успокаиваются, но в корчму заходили только матросы да разномастные купцы. Вышибалы, стоявшие на входе, не впускали сюда уже подогретых пьянчуг, так что можно было сказать, что эта корчма была очень престижной. Однако Рен поймал себя на мысли, что не заметил на входе никаких здоровяков и понял это только тогда, когда они пришли выносить тело мужичка, которого он только что обокрал. Инстинкты инстинктами. «Должно быть, это все из-за моей рассеянности», – успокаивал он себя. Молодая дочка корчмаря все также бегала по залу разнося напитки и закусь и все также смущалась от нескромных взглядов и реплик вновь прибывшего мужичья. От этого Рену немного полегчало. «Бедняжка, сколько она здесь еще протянет, да хотя куда она денется, только принц на белом коне ввалившийся в эту дверь смог бы ее спасти от участи дочери корчмаря». За своими рассуждениями Рен не заметил, как в корчму зашел человек в плаще и капюшоне, было видно, что плащ был этому человеку не по размеру, но незнакомец до последнего хотел оставаться незамеченным. Незнакомец сел за стойку. Вскоре к нему подошла дочка корчмаря, а Рен, провожавший взглядом волшебные формы юной девушки, наконец заметил этого подозрительного человека. Он с большой неохотой оторвал взгляд от равномерно подпрыгивающих… и перевел его на незнакомца. Все бы ничего, даже плащ в солнечную погоду он бы мог простить этому незнакомцу, ведь в конце концов Рен тоже был в плаще. Но дочка корчмаря на удивления сдружилась с этим мужчиной, она ему улыбалась и вовсе не смущалась, а отвлекаясь на очередной заказ, непременно потом возвращалась к своему собеседнику. Эта ситуация била по самолюбию Рена, он тоже хотел быть объектом внимания молодой девушки. «Чем он лучше? Да кто он такой!?», – Рен осушил очередную кружку и, покачиваясь, направился к своему неприятелю. Рухнул на стул рядом с незнакомцем, завернутым в плащ. Незнакомец даже головы не повернул. Эта ситуация еще больше разозлила Рена. Он ударил по столу и громко посоветовал ему снять свой капюшон. Незнакомец оказался глух к этим пьяным и частично не членораздельным речам.