Ольга Эдельман
Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Математика в первом классе включала умножение и деление отрицательных чисел, умножение многочленов, «способ сравнения неизвестных», извлечение квадратного корня. Оценки – 3 и 4, к концу года четверок стало больше. По грузинскому языку читали главы Евангелий, отметки – тоже от 3 до 5, сочинение – 4 с минусом, годовой балл – 5. По греческому языку проходили склонения, Джугашвили получал тройки и четверки, но четверок больше. Не было сплошных пятерок и по любимому, по уверению мемуаристов, пению славянскому и грузинскому^[148].

Что касается записей в кондуитном журнале за первый класс, то провинности Иосифа Джугашвили были мелкими и невинными, даже слишком ребячливыми для парня, которому в этом классе исполнилось шестнадцать. Разговаривал и смеялся в спальне, толкался, дразнился, стоял в церкви, прислонясь к стене^[149] (см. док. 6).

Поступление в семинарию означало для юноши из Гори переезд в большой город. В Тифлисе тех лет кипела общественная жизнь, существовало образованное общество, среди состоятельных горожан встречались выпускники не только петербургского, но и заграничных университетов. Выходило полтора десятка газет на армянском, русском и грузинском языках. Имелись кружки либерально-националистической интеллигенции, идейные течения и споры, зарождались политические партии. Однако для юного семинариста из провинции идейная жизнь города, наверное, была еще довольно далеко, а помимо этого – и в первую очередь – должны были привлекать иные, более простые и очевидные соблазны. Большой шумный город с его знаменитыми базарами, многолюдными (после маленького Гори) улицами, лавками, трактирами и духанами, нарядной и не очень публикой, запретными для семинаристов театрами, но, наверное, доступными величественными храмами.

От городских соблазнов молодых людей должен был ограждать строгий распорядок. Большую часть времени они проводили в стенах учебного заведения, свободное время и возможность выходить в город были весьма ограниченны. Не разрешалось читать газеты и посторонние, не по программе книги. Тем не менее уже летом после первого класса Иосиф Джугашвили выступил в новом, неожиданном качестве: несколько его лирических стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», которую издавала группа либеральных тифлисских интеллигентов, грузинских патриотов и просветителей со склонностью к национализму во главе с Ильей Чавчавадзе. «Иверия» поддерживала начинающих грузинских литераторов. Первое стихотворение «Роза бутон раскрыла» появилось 14 июня 1895 г. за подписью «И.Д-швили», следующие три вышли той же осенью, 22 сентября, 11 и 24 октября, они были подписаны «Сосело» («Когда на небе ясная луна», «Месяцу», «Рафаэлю Эристави») и последнее – 25 декабря («По земле этой он, словно тень, бродит»). Стихи с налетом романтического патриотизма и намеком на свободолюбивые порывы (см. док. 8-11, 14); проанализировав их образный ряд, Эрик ван Ри выявил ряд характерных метафор из просветительского арсенала, прежде всего призыв к движению от тьмы к свету, пробуждению^[150]. Но ничего специфически революционного в этих стихах нет, даже нет обличения социального неравенства.

Во втором классе Иосиф Джугашвили по-прежнему был вполне успевающим учеником, отнюдь не первым, но в группе лучших в классе^[151].

Во втором классе по священному писанию он сдавал «О разделении земли ханаанской на уделы, о городах убежища»; историю создания и авторство Книги Царств и Книги Паралипоменон; содержание Книги Есфирь и Книги Ездры. Отметки – 3 и 4, годовая – 4 и за сочинение – 3. По библейской истории изучалась история Иосифа, история царства Израильского до его разрушения; Сосо получал тройки и четверки, за сочинение – даже 2 с плюсом, итоговый балл – 3.

По русской словесности в учебных ведомостях указаны темы от песен XIII-XVII вв., гимна «Коль славен» (неясно, разбирали ли семинаристы стихотворение М. М. Хераскова или разучивали написанный на него гимн Д. С. Бортнянского), сатиры

А. Кантемира «К уму своему» и стихотворения Г. Р. Державина «На смерть князя Мещерского» до пушкинского «Клеветникам России» и драмы А. Н. Островского «Гроза», отметки у Джугашвили – 4 и 5, годовой балл – 4.

По гражданской истории Сосо сдавал темы: «Плантагенеты в Англии»; «Начало представительного правления в Англии»; «Столетняя война»; «Жанна д’Арк»; «Призвание Рюрика»; «Олег, Игорь, Ольга, Святослав»; «Юго-Западная Русь во время нашествия татар и после этого нашествия»; «Литва и Ливонский орден, Миндович»; «Княжение св. Владимира и других князей до Владимира Мономаха»; «Внешняя политика Ивана IV»; «Феодор Иоаннович». Отметки – 4, 3, годовой балл – 4, за сочинения – 3%.

По математике: равенство прямоугольных треугольников, перпендикулярные и наклонные линии, трапеция, определение правильного вписанного квадрата, шестиугольника и треугольника. Отметки от 3 с минусом до 4 с минусом, но годовой балл – 4. На занятиях греческого языка переводил из «Одиссеи», «Илиады», Геродота, получил также 3 и 4, годовая – 4. На уроках грузинского языка – грамматика, «Деяния св. Апостолов», октоих, получил 5 и 4, годовой балл – 4. По славянскому пению получил 5, по грузинскому – 4^[152]. Кстати, из краткой машинописной выписки из «Книги для записи наблюдений инспекции за поведением воспитанников Тифлисской духовной семинарии в 1894/5 уч. году и в 1895/6 уч. году» узнаем, что Иосиф Джугашвили был первым тенором правого семинарского хора^[153].

Провинности его за второй класс, отмеченные в кондуитной книге, по-прежнему вполне ребячливые. Шумел, прыгал, громко смеялся, опоздал на утреннюю молитву, препирался в столовой с прислугой из-за хлеба. Главным проявлением строптивости юноши, которому в те дни как раз исполнялось 17 лет, оказалось нежелание подстричь отросшие волосы (см. док. 13).

Летом 1896 г. после окончания второго класса Сосо опубликовал еще одно стихотворение под названием «Старый Ниника» (см. док. 15), снова за подписью «Сосело», но на этот раз не в «Иверии», а в газете «Квали» («Борозда»). Смена газеты симптоматична. «Квали» редактировал Г. Е. Церетели, она была радикальнее «Иверии», и вокруг нее группировались участники кружка «Месаме-даси». Кружок возник в начале 1890-х гг., а летом 1895 г. Г. Е. Церетели пригласил его членов сотрудничать в «Квали». Еще через год, в 1897-м, Церетели предложил Ною Жордании, Филиппу Махарадзе, Ивану Лузину редактировать газету, и она окончательно превратилась в орган легальных марксистов^[154] (позднее, после раскола социал-демократического движения на меньшевиков и большевиков, «Квали» сделалась меньшевистской, выходила до 1904 г.). То обстоятельство, что «Старый Ниника», последнее (как оказалось) из вышедших из печати стихотворений Сосо, было напечатано в «Квали», говорит о том, что у него появился интерес к общественно-политическим идеям, а также новый круг знакомых. Знакомство это было пока не очень близким, Джугашвили еще не стал своим среди социалистов, поскольку появился в редакции только через год после ее соединения с «Месамедаси». Сложно представить, чтобы для редакционных активистов Сосо Джугашвили был чем-то иным, нежели способным, но ничем пока не примечательным семинаристом младших классов.

Юноша между тем менялся, и это начало сказываться на учебе. Нельзя сказать, что он ее совсем забросил, но успеваемость за третий класс ухудшилась.

В третьем классе (1896/97 учебный год) Джугашвили сдавал по священному писанию: объяснение Книги Иова; об авторстве Псалтыри; псалмы Моисея и Давида; псалмы Соломона, Емона, Ефома, сынов Ноеевых и анонимные; составитель, сущность и цель Книги Притчей; объяснение главы Книги Екклезиаста; сведения о Книге Премудрости Соломонова. Общий балл получил 4, но годовые были 3, а среди отметок наряду с 3 и 4 была и 2. По церковной истории: религиозно-нравственное состояние языческого и иудейского мира в эпоху явления в мир Христа; гонение при Диоклетиане; Св. Писание и Св. Предание; епископ и епископское управление; о крещении еретиков; о расколах в Риме и Карфагене; христианство в Европе; Второй Вселенский Собор; арианская ересь. Отметки по этому предмету имел неважные, самая высокая – 4 с минусом, но были 3, 3 с минусом и даже 2 с минусом. В декабре получил 2 с плюсом за сочинение, годовую вывели 3, а за сочинение – 2.

Со словесностью дела обстояли получше. Темы «Недоросль»; художественность и искренность басен Крылова (за Крылова, если верить выписке из журнала, Сосо получил даже 7 баллов); содержание «Горе от ума» Грибоедова (ответ оценен в 1 балл); о Ломоносове. Отметки – 3, 4 и 5, годовая – 4 и годовое сочинение – 3.

По логике: о законах мышления; закон тождества; закон противоречия; исключение третьего недостаточного основания; о видах суждений по связности, степени достоверности; методы систематические и дидактические. Отметки получал 4 и 5, годовая – 4, но по сочинению и здесь была 3.

По гражданской истории: Швеция при королях; вступление на престол Карла XII; возвышение Бранденбурга; великий курфюрст Фридрих I, король прусский Вильгельм I; история России в XIII веке; Екатерина II; Людовик XIV. По истории Джугашвили сдавал на ровную 4, однако и здесь сочинения не удавались: 2 с минусом, 3, годовое на 3.

В курсе математики изучали линии параллельной плоскости, поверхность призмы, объем пирамиды. Отметки: 4 с минусом, 4, 3, 1, 2. Общий балл—3, годовой—3. По греческому языку Сосо сдавал перевод из Демосфена, получил 3 и 4, годовая – 4. Очень неровные оценки по грузинскому языку (чтение псалмов и канона), встречались 5, 4 с плюсом и минусом, 3, 2 и 1, итоговую вывели 3, а вот за годовое сочинение получил 5. По пению годовой балл был 4, среди отметок и 5, и 2^[155].

Появилось нечто новое и в кондуитном журнале. В том учебном году главные проступки Иосифа Джугашвили были связаны с чтением. Инспектор дважды отнимал у него романы В. Гюго, в третий раз он попался с книгой популярного тогда этнографа и социолога Шарля Летурно. Книги юноша брал по абонементу «Дешевой библиотеки». Из других его провинностей в течение года инспекторы отметили только опоздания на церковные службы, опоздания на утреннюю молитву и чай, болтовню в классе (см. док. 16). Проявлений явного бунтарства по-прежнему не заметно, что бы ни говорили некоторые мемуаристы.

Чем в ту пору зачитывались семинаристы и в их числе Сосо Джугашвили? Авторы воспоминаний о Сталине говорят о чтении классической русской литературы, грузинской, с неизменно любимым «Витязем в тигровой шкуре» Шота Руставели, произведениями современных авторов – Александра Казбеги, Важи Пшавела, Ильи Чавчавадзе (редактора газеты «Иверия»), Игнатия Ниношвили (рано умершего писателя, участника «Месамедаси»). Называют произведения Л. Н.Толстого, Ф. М. Достоевского, У. Шекспира, Ф. Шиллера, Д. И. Писарева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. В. Гоголя, У. Теккерея; историческую литературу, в том числе по русской истории, истории Великой французской революции, революции 1848 г. и Парижской коммуны^[156] (см. док. 4).

Это довольно типичный круг чтения того времени. Заслуживает внимания упомянутая выше книга Ш. Летурно, а также «История культуры» Юлиуса Липперта (1839-1909), этнографа и историка культуры, выводившего все формы культуры из трудовой деятельности человека (см. док. 4). Работы Ч. Дарвина Сосо Джугашвили будто бы читал еще в Гори. Научная и научно-популярная литература этого круга служила тогда формированию материалистического и атеистического мировоззрения. Стоит заметить, что в семинарии преподавали естественные науки в самом минимальном размере. Однако у покинувшего ее Джугашвили осталась задолженность перед семинарской библиотекой: речь шла об учебниках истории, геометрии, книгах Г.-Л.Фигье по римской истории и Дж. Тиндаля по физике (см. док. 28, 29). Таким образом, Иосиф Джугашвили пытался ознакомиться с естественными науками, и можно отчасти поверить Г. Паркадзе, вспоминавшему, что Сосо заинтересовался химией Д. И. Менделеева^[157], и П. Капанадзе, утверждавшему, что тот изучал геологию и химию (см. док. 33). Отчасти, поскольку, конечно же, путем самостоятельного чтения можно было не изучить эти науки, но только составить себе о них кое-какое представление. Означал ли интерес к естествознанию, что Джугашвили целенаправленно шел к атеизму? Вполне возможно, но перед нами встает проблема достоверных свидетельств. Набор воспоминаний о том, что он рано порвал с религией, о юношеских грубых кощунственных выходках вряд ли можно принимать на веру, поскольку мемуаристы подделывали свои рассказы под официальную биографию Сталина, согласно которой ему надлежало быть атеистом и материалистом, и чем раньше, тем лучше.

Брал Джугашвили в библиотеке семинарии и французскую грамматику. В более поздние годы встречаются упоминания о том, что он пытался учить французский и немецкий языки, хотя известно, что так ими и не овладел.

Более или менее известны вкусы и литературные пристрастия зрелого Сталина. Можно представить, что ему преподавали в семинарии. Но нет сведений о том, как он воспринимал и переживал прочитанное, какие из книг сыграли более значительную роль в формировании его взглядов. Впрочем, вряд ли он в этом сильно отличался от своих сверстников. Его ровесник Степан Шаумян, познакомившись летом 1895 г. с сестрами Тер-Григорян, одна из которых впоследствии стала его женой, вел с ними переписку, обсуждал и рекомендовал прочитанное. На него тогда произвел впечатление новый роман В. В. Вересаева «Без дороги». Шаумян советовал девушкам как можно больше читать, читать больше русских книг – Пушкина, Толстого, Тургенева, Чехова, Горького, а из зарубежных авторов – Гюго, Золя, Мопассана, Шиллера, Сенкевича. И конечно же, стихи О. Туманяна^[158]. О роли книжных впечатлений и круге чтения подробно рассказывают в своих воспоминаниях И. Г. Церетели и А. И. Микоян. Оба взрослели в Тифлисе в ту же эпоху, оба тоже пришли к социал-демократии.

Ираклий Георгиевич Церетели (1882-1959), обладатель княжеского титула, сын издателя газеты «Квали», будущий меньшевистский лидер и член социал-демократической думской фракции, принадлежал к среде состоятельной грузинской интеллигенции и учился в тифлисской гимназии. Бывшие семинаристы типа Ноя Жордании казались ему людьми, плохо говорившими по-русски, не обладавшими общей культурой и широтой взглядов ^[159] . И. Г. Церетели вспоминал о чтении русской, грузинской и европейской классики (Гёте, Шиллер, Гейне, Шекспир, Диккенс, Теккерей, Флобер, Бальзак, Мопассан, Ибсен, Сервантес), особенно отмечал «Витязя в тигровой шкуре», говорил о своей любви к русской классике («Пушкина, Лермонтова, Некрасова я любил так, что главные их произведения знал почти сплошь наизусть. Гоголя, Достоевского, Толстого и Тургенева я тоже перечитывал бесчисленное множество раз»), особенно же любил Пушкина^[160]. Решающее влияние, определившее уход в революционную среду, на Церетели оказали в первую очередь статьи Добролюбова, а также Белинского, Писарева и Чернышевского. Роман «Что делать?», запрещенный для гимназистов, в виде вырезанных листов «Современника» ходил у молодежи по рукам^[161]. Для И. Г. Церетели в отличие от Иосифа Джугашвили влияние шестидесятников было еще и личным, составлявшим домашнюю атмосферу. Церетели не упоминал об интересе к естественным наукам.

Анастас Иванович Микоян, сын сельского плотника из Тифлисской губернии, был гораздо ближе к И. Джугашвили по социальному происхождению и закончил ту же Тифлисскую духовную семинарию десятью годами позже. В своих воспоминаниях Микоян рассказал, что как только достаточно освоил русский язык, то принялся читать популярные брошюры по естествознанию, книги Тимирязева и Дарвина. Попытался прочесть «Основы химии» Д. И. Менделеева, но понять этой книги не смог, недоставало знания математики. Затем под влиянием однокашника занялся книгами по истории, преимущественно читал о Великой французской революции, которой очень увлекся; история английской революции заинтересовала его меньше. Потом в его руки попали сочинения Писарева: «.в формировании моего мировоззрения, в общем моем воспитании, в выработке характера Писарев сыграл очень большую роль». За Писеревым последовали Белинский и Добролюбов, и только после их статей Микоян начал читать художественную литературу, русскую классику. До того, признается он, художественная литература казалась ему несерьезными выдумками, оторванными от реальной жизни. Помимо русской классики он прочел Ч. Диккенса, Д. Лондона, А. Дюма, В. Гюго, Г. Ибсена, «Разбойников» Ф. Шиллера. Особенное впечатление на Анастаса Ивановича произвели «Овод» Э.-Л. Войнич и «Что делать?» Чернышевского. После Чернышевского он заитересовался социалистами, Оуэном, Фурье, Сен-Симоном ^[162].

Можно представить, что круг чтения молодого Иосифа Джугашвили был в том же русле, что и у его ровесников, не столь обширным и утонченным, как у Ираклия Церетели, но и не настолько прагматичным, как у Анастаса Микояна. Художественную литературу он, по-видимому, читал и любил с довольно раннего возраста.

Разумеется, все рассказчики твердят, что уже в семинарии Иосиф Джугашвили изучал «Капитал» К. Маркса и другую марксистскую литературу, включая нелегальную. Ничего другого они сказать не могли, поэтому оставим открытым вопрос о том, в какой именно момент Сосо приобщился к марксизму и какое отношение местный извод марксизма имел к трудам Карла Маркса. Сталин в интервью американскому журналисту в 1926 г. сказал, что читал Маркса в последнем классе семинарии (см. док. 35), но советский диктатор в интервью сообщал факты в том виде, в каком они были ему удобны. Заметим лишь, что тогда в Тифлисе первые марксисты появились совсем недавно и соответствующей литературы было очень мало. Не стоит к тому же преувеличивать образовательный уровень этих первых марксистов. Первоначальное знакомство с идеологией, которая стала потом определяющей, происходило отнюдь не по трудам К. Маркса, а по ходившим по рукам разного рода рефератам собственного изготовления. Г.Уратадзе, говоря приблизительно о 1902-1903 гг., времени собственного вхождения в социал-демократию, утверждал, что Н. С. Чхеидзе (известный под кличкой Карло) «считался в то время единственным человеком, который читал, как уверяли, „Капитал“ Маркса. Некоторые даже добавляли, что он как будто по автору „Капитала“ носит как псевдоним имя Карл»^[163]. К сообщениям Уратадзе следует относиться с осмотрительностью. Для сравнения укажем на письмо месамедасиста и впоследствии одного из активнейших грузинских большевиков Александра Цулукидзе, написанное в ноябре 1897 г. Он просил знакомую, Елену Чичинадзе, вернуть книгу Маркса, которую передал через Н.Жорданию, поясняя, что другую такую книгу купить не сможет, поскольку она стоит целых 25 рублей^[164]. Отсюда следует, что не один Чхеидзе в этом круге молодых радикалов читал Маркса, но также видна малодоступность этой книги. Вероятно, читавших Маркса в Тифлисе все же были единицы. Цулукидзе в октябре 1904 г. написал статью, представлявшую собой краткое изложение марксистской политэкономии («Отрывки из политической экономии»), поясняя читателю, что «экономические принципы „Капитала“ до сих пор никто не изложил полностью на грузинском языке»^[165]. А. И. Микоян, попавший в тифлисскую семинарию уже после революции 1905-1907 гг., читал Маркса сам и свидетельствовал о широком присутствии «Капитала» среди семинаристов, которые даже сравнивали разные его переводы (русские) и, мало того, способны были сослаться на него в споре с преподавателем. Таким образом, марксизм за десятилетие значительно распространился. Когда и по какой именно литературе знакомился с ним Иосиф Джугашвили, не известно.

Возникшие среди семинаристов – ровесников Джугашвили кружки сначала были направлены на чтение и самообразование. То, что они с самого начала обставлялись как нелегальные, проистекало из репрессивного режима семинарии, но отчасти, наверное, из-за распространившейся уже среди молодежи будоражившей нервы моды на запретное и нелегальное. Дружными заверениями мемуаристов, что организатором кружков был Сосо Джугашвили, следует пренебречь. Тем более фантастичен рассказ П. Капанадзе, будто уже в 1898 г. Джугашвили остро критиковал Ноя Жорданию и восхищался Лениным («Иосиф сообщил мне, что читал статьи Тулина (Ленина), которые ему очень понравились» и объявил, что непременно должен с ним познакомиться^[166]). Но между строк тех же мемуарных текстов просвечивает действительная картина. Организаторами были старшие ученики семинарии и бывшие семинаристы, а лидером кружка, к которому принадлежал Джугашвили, являлся Сеид Девдориани. Возможно, он действительно ориентировался исключительно на цели самообразования и был недоволен политизацией кружка. Трудно судить, правда ли уже тогда Джугашвили стал выдвигаться в лидеры этого кружка. Любопытно, что аргументы, к которым он по воспоминаниям товарищей тогда прибегал в дебатах, сходны с теми, какими он затем пользовался при работе в кружках рабочих. Слушатели запомнили его выразительную фразу: зачем изучать астрономию, солнце и без нас знает свой путь, а нам нужно учиться бороться за свои права.

Когда появились эти семинарские кружки? Судя по учебным отметкам и содержанию кондуитных записей, никак не раньше третьего класса Сосо, то есть 1896/97 учебного года. К этому периоду относит кружки и официальная биография Сталина, что должно настораживать, так как в официальной версии время его вхождения в революционное движение отодвигалось к более ранней дате.

С. Девдориани вспоминал, что пригласил Сосо присоединиться к уже существовавшему тогда кружку в конце 1896 г.^[167]Приобщение Сосо Джугашвили к революционному движению официальные биографы обычно связывали с влиянием «старшего товарища» Ладо Кецховели. Однако Ладо, знаменитый среди семинаристов из-за забастовки конца 1893 г., вновь приехал в Тифлис только осенью 1897 г. С осени предыдущего, 1896 г., Кецховели работал писцом в сельской канцелярии в Горийском уезде^[168], вернувшись на родину после недолгого пребывания в Киевской духовной семинарии, откуда он был выгнан после обнаружения у него нелегальной литературы. Ладо был привлечен за это к переписке (по принятой тогда делопроизводственной терминологии, это первоначальная форма дознания) при Киевском губернском жандармском управлении и таким образом в глазах друзей стал уже признанным борцом с самодержавием. Но пока он был в Гори, Иосиф Джугашвили находился в Тифлисе, и не известно, виделись ли они в учебном 1896/97 году. Летом 1897 г., уехав на каникулы домой в Гори, Джугашвили должен был застать там Ладо Кецховели. Переезд последнего осенью в Тифлис означал, что появлялась прямая связь между 19-летним Джугашвили и более старшими, хотя тоже молодыми, радикальными марксистами, участниками группы «Месамедаси».

Вероятно, в кружке для чтения Сосо Джугашвили состоял с середины третьего класса, а в сторону большей политизации двинулся в 1897/98 учебному году, когда был уже в четвертом классе. Впрочем, А. В. Островский указывает на воспоминания участников кружка, что уже весной 1897 г., то есть под конец третьего класса, между Джугашвили и Девдориани происходили споры о направлении кружка^[169]. Девдориани учился на класс старше и в мае 1898 г. вышел из семинарии и уехал из Тифлиса в Юрьевский университет. Место лидера читательского кружка стало вакантным, Иосиф Джугашвили остался без соперника.

Между тем учеба в семинарии шла своим чередом. Джугашвили закончил четвертый класс, о котором в копиях документов семинарии находится значительно меньше сведений, чем за предыдущие годы. То ли документы семинарии за этот год хуже сохранились, то ли они были очень выборочно скопированы для фонда Сталина. Согласно выписке о годовых баллах за сочинения за четвертый класс, Джугашвили получил 2 и 3^[170]. Похоже, он в этом году стал учиться хуже. Выписка из классного журнала позволяет составить представление о программе обучения в четвертом классе. Преподавали священное писание (отметки Джугашвили – 2 и 3, общий годовой балл – 2), основное богословие (тройки с минусом и двумя минусами, за год – 3), гомилетику, литургику, церковную историю (также сплошные тройки), психологию (темы «о сознании», «об органических ощущениях», «о фантазии», «понятие о разуме и историческое отношение разума к мышлению», «о привычке», «о значении чувств и связи их с другими видами душевной деятельности», среди оценок преобладали 4, но есть и 2, годовая – 3), греческий язык (тройки), грузинский (3), грузинская церковная история (3). Преподавали в четвертом классе и физику, в журнале отмечены темы «сложение и разложение сил, приложенных к одной точке», «закон Мариотти» (очевидно, ошибка в копии документа, речь шла о законе Бойля – Мариотта), «водяные насосы, пожарная труба, гидравлический пресс», «магнитные полюса, намагничивание», «телефон и микрофон», «преломление света» (4 и 3, годовая – 3)^[171]. Сведения по физике семинаристы получали самые элементарные.

Пятый класс (1898/99 учебный год) документирован лучше. «Книга о проступках учеников» обрисовывает 20-летнего Сосо весьма живо (см. док. 26). Он то и дело опаздывал в церковь или уходил раньше времени, дерзил инспекторам и учителям, вступал в препирательства, заявляя о своих правах. В наказание сидел в карцере. Впрочем, поведением он не сильно отличался от других семинаристов, а может быть, уже научился не попадаться за недозволенным чтением. Лишь однажды произошел эпизод, описанный в воспоминаниях Д. Гогохия (см. док. 24) и отчасти подтверждаемый кондуитной книгой (см. док. 23): иеромонах Дмитрий Абашидзе застал группу семинаристов, слушавших читавшего вслух Джугашвили, и произвел обыск. Впоследствии именно на этот эпизод ссылались мемуаристы в подтверждение того, что Абашидзе систематически преследовал Сосо и старался поймать его на чем-то нелегальном. Однако если внимательно прочесть документальные свидетельства, то из них никак не следует, что у Джугашвили в тот раз нашли нечто нелегальное. Не только его, но и других воспитанников ловили с газетой «Квали» и иным, запрещенным для семинаристов, но для прочей публики вполне легальным чтением, причем в отношении других кондуитный журнал фиксировал не в пример более серьезные проступки. Так, ученик 2 класса Ирадион Робитов был застигнут с грузинским воззванием, призывавшим читать «Квали», заявил инспекции, что не знает о такой газете; воспитанники были предостережены от увлечения чтением недозволенных начальством книг, а Робитов посажен в карцер на два дня по два часа в день и лишен послеобеденного отпуска на месяц. У семинаристов проводились обыски, у В. Келбакиани (6 класс) была найдена тетрадь с выписками из Добролюбова, он выхватил тетрадь из рук инспектора и выбросил ее в отхожее место, потом в комнате инспектора много плакал и признал свою вину. Поступок было решено обсудить в правлении. У Е. Сирбиладзе (5 класс, 2 отделение) была найдена тетрадь с выписками по политэкономии Вредена, сделано строгое внушение. У В. Шаповалова (4 класс) найдены три книги романов и повестей из приложения к журналу «Родина», читал он их без разрешения, и, хотя ничего предосудительного книги в себе не заключали, ему был объявлен строгий выговор^[172].

Поведение Джугашвили инспекторы все чаще характеризовали как плохое. Однако записи о проступках не показывают, что инспекторы особенно следили и преследовали именно его и видели в нем заводилу ученического неповиновения. Не он один получал низкий балл за поведение. Важно, чем Джугашвили не грешил: в отличие от других он не попадался пьяным, не дрался, не совершал ничего похожего на хулиганство. Все его проступки относились к чтению и отстаиванию своих элементарных прав. А это более чем естественно для двадцатилетнего молодого человека, которому запрещают даже читать обыкновенные, выходящие в городе газеты, ходить в театр или цирк. Для сравнения скажем, что за его однокашниками водились порча имущества семинарии, курение табака, далекое от примерного поведение в церкви. Один из семинаристов пришел в церковь совершенно пьяным. Многие ученики грубили и читали недозволенное, довольно часто семинаристы попадались в нетрезвом виде. Доримедонт Гогохия взял отпуск для поездки домой в Гори, вместо этого в Тифлисе пошел в цирк, ночью вернулся в семинарию, на требование инспектора не явился, а уехал в Гори. Трое первоклассников ходили в винный погреб, один из них напился до бесчувствия и пьяным пришел в семинарию^[173].

Говоря о том, как вел себя Сосо Джугашвили в семинарии, следует помнить об одном важном обстоятельстве. По бедности семьи он получал пособие на учебу из епархиальных средств. Казенное содержание означало не выплату ему стипендии, а освобождение от платы за обучение и проживание в стенах семинарии. Едва его зачислили в семинарию, как он подал ректору «нижайшее прошение» о приеме его хотя бы на полуказенное содержание. Что и получил незамедлительно, причем ректор архимандрит Серафим в резолюции пометил: «грузин» (см. док. 2). Видимо, это служило дополнительным мотивом поддержать юношу. 29 сентября Сосо еще раз обратился к ректору, ссылаясь на бедность матери, просил выдать ему зимнюю одежду. Ректор распорядился дать пальто и пару обуви (см. док. 5).

Во втором классе Джугашвили подал прошение о зачислении на полное казенное содержание (см. док. 13), но, как явствует из записи в журнале Общего педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии за 12 и 15 сентября 1895 г., его не получил^[174]. Из журнала не ясна причина отказа, но, видимо, он продолжал получать прежнее половинное содержание. В ведомости о его оценках за пятый класс значится, что он находится на казенном содержании^[175], на допросе в Бакинском ГЖУ 26 марта 1910 г. он также показал, что воспитывался на казенный счет (см. гл. 18, док. 44). Решение о выделении казенного содержания принимало руководство семинарии, таким образом, Иосиф Джугашвили находился от него в гораздо большей зависимости, чем семинаристы из обеспеченных семей. Чтобы не лишиться казенной поддержки, он должен был хорошо учиться и хорошо себя вести.

А с тем и другим становилось все хуже. Поведением его инспекторы были недовольны. Отметки оставляли желать лучшего. В пятом классе преобладали тройки, слегка разбавленные четверками и двойками. В фонде Сталина имеется фотокопия страницы из журнала с оценками Иосифа Джугашвили за пятый класс^[176]. В ней проставлены отметки по четвертям, включавшим по два или три месяца (сентябрь/октябрь, ноябрь/декабрь, январь/февраль, март/апрель/май 1898/99 учебного года) и годовые. Баллы следующие (через запятую указаны оценки за четверти):