Ольга Меньшикова
Любить как люди
Глава 11. Первая любовь
Едва дождавшись приземления самолета, Стеша набрала сестру и попросила срочно добыть для нее номер Александра.
– Потом, все потом… Получилось так некрасиво – меня вдруг утащили в самолет, а там же пришлось телефон отключить! Наверное, он мне звонил и неизвестно что подумал… а у меня же нет его российского номера, он с французской симки тогда звонил, она заблокирована, вот я дура, не спросила!
Ксюша обещала найти и прислать, а Стеша открыла свою почту…
ЧТО ЭТО?!
Несколько снимков, где он целует в губы какую-то девушку, лежит с ней в постели…
Фото сопровождались текстом от неизвестного отправителя:
«Мне очень жаль, но я вынужден предостеречь вас от необдуманных шагов в отношении этого юноши. Извините за плохое качество, снимал, разумеется, скрытой камерой. Верить мне в ваших же интересах. Я желаю вам только добра».
* * *
Лжец и клеветник Андор стоял в межпространстве среди встречающих, которые в своей реальности его не замечали и свободно проходили насквозь. (появляться на людях в облике Андрея Дашкова было бы полным безрассудством). Он проследил, как заплаканная девушка вышла к встречающим, кто-то подхватил ее чемодан, двое «в штатском» (телохранители, оценил Андор, папа заботится о дочке, мало ли что) окружили ее и повели к выходу.
– Ничего, девочка, поболит и перестанет, ты мне еще спасибо скажешь за мой безупречный фотошоп, – подумал он и вдруг ощутил тот же странный толчок изнутри… пошатнулся и даже моргнул.
Что за?..
Пока он в растерянности прислушивался к своим болезненным ощущениям, Стеша в сопровождении все того же эскорта села в голубую Тойоту. Андор не стал за ней следить. Дело было сделано, и сделано качественно, оба в безопасности.
… но что со мной происходит?!
* * *
Профессор Чандра ходил по лаборатории безостановочно. Он думал. Безусловно, он понимал, что базовая программа Андора в опасности, но в создавшейся ситуации чем-то, вернее кем-то надо было жертвовать. Выбирать приходилось между человеком и машиной, и само собой, выбор был не в пользу андроида, это не обсуждалось.
Он думал о том, как предотвратить разрушение Андора. Дело в том, что «лживое» приложение уже вошло в конфликт с базовой программой, в которую входили составной частью человеческие эмоции и фрагменты личности Дашкова. У Чандры не было пока подобных прецедентов, и он точно не знал, что может произойти. Вполне возможно, что в этой ситуации два противоречащих друг другу приложения начнут работать на взаимное уничтожение, но профессор надеялся, что Андор догадается вколоть Харису, которая вернет ему все, не искаженные багом, настройки в прежнем состоянии…
Ну где его носит? В межпространстве со вчерашнего вечера не появлялся…
* * *
Тем временем, Андор стоял, прислонившись к стене дома семейства Дашковых в режиме невидимости и наблюдал через ментальные сенсорные датчики за мыслями и чувствами Стеши, обращенными к Александру.
Возникшее так внезапно сильнейшее чувство к нему было необъяснимо для нее самой. Оно то заполняло собой всю ее душу и мысли, то сменялось невероятной болью и обидой, то вгрызалось в бедное сердце гневом и презрением. Весь спектр человеческих чувств и эмоций, смешиваясь, клубился перед взором Андора, как грозовое облако, сквозь которое то проглядывало солнце, то сверкали молнии. Любовь боролась за существование, и это было так наглядно, так очевидно!
Андор физически ощущал, как в нем тоже идет какая-то борьба, и уже догадывался, что, собственно, происходит: возникла логическая ошибка при совместной работе двух противоречащих друг другу программ – лжи и правды, и первая начала работать как баг, разрушая вторую. Его база справилась бы с любым багом, не на того напали, это вам не 25-й год, но… Проблема была в Дашкове, как личности, вернее, ее фрагментах, закачанных в Андора его создателем. Чистые, настоящие человеческие чувства, помещенные в андроида, были в десятки раз сильнее его собственной, в общем-то, искусственной программы эмоций, и при столкновении с вирусом лжи работали как вакцина! И эта прививка отзывалась страшной болью во всем его организме: в конце концов, он же был БИО-роботом. «Помни, ничто человеческое тебе теперь не чуждо, будь внимателен, если что – коли Харису!» – постоянно твердил ему Чандра.
Нет, профессор, простите… Я наконец вспомнил… что ж так больно-то…
Это человеческое чувство любви и боли – это и есть жизнь…. Дашков никогда не приклеивал на себя искусственный ярлык грусти или боли, он просто делал эти чувства ценными для себя и проживал их абсолютно правдиво. И для меня это сейчас самая большая ценность – эта реальность, которую я переживаю! Эта невыносимая боль – она мне нужна, чтобы стать человеком, и я не сбегу, ведь если есть силы сбежать, значит, хватит сил и для того, чтобы встретиться с болью один на один. И победить. Потому что есть люди, которым я нужен. Спасибо, Андрей, за твой подарок…
Андор схватился за сердце, упал… Но вдруг… Нет, только не это!!
Системе ANDOR 0911 нанесен критический урон
Выполняется принудительное переключение на систему HARISA OY 8.0.8 и возврат к первоначальным установкам
Выполняется…
Пальцы Андора уже сжимали шприц с Харисой, он сопротивлялся, но знал, что это бесполезно: установка программы, в виде фосфоресцирующего алого раствора, будет совершена принудительно, в целях самосохранения дорогущей эксклюзивной штуковины, коей он являлся.
Выполняется…
Андор с размаху вколол себе в сердце иглу…
Переключение на HARISA OY 8.0.8. успешно завершено
…и исчез.
* * *
Дашков не узнавал свою Стешу. После возвращения из Парижа ее как подменили: не поет, не шутит, не рисует, лежит на диване с собакой, слушает музыку. Кажется, уже всего Рахманинова переслушала. Предложил в воскресенье съездить в конный клуб покататься – поблагодарила, отказалась. Ольга к ней и так, и этак – бесполезно. Видно, что тяжело ей, а в душу к себе не пускает. Придет с работы, вяло поест – и на свой диван. Ну ладно день, ну два – но неделю?!
Понятно, что произошла какая-то внутренняя катастрофа. Но я молчать больше не могу и не стану.
И Андрей решил поговорить с ней.
В воскресенье днем он взял две банки газировки Buratino, постучался, зашел. Открыл. Одну протянул Стеше, вторую взял себе. Сел на диван рядом, слегка приподнял свою банку:
– Давай, доча.
Они выпили по глотку.
– Ты, вроде, мне всегда доверяла. И я, вроде, тебя никогда не подводил. Давай рассказывай. Я парень опытный, чем смогу помогу.
Стеша посмотрела на отца, взгляд ее ожил и… она вдруг уткнулась лицом в его плечо и разревелась. Он дал ей выплакаться, нежно приобняв и гладя по голове, как маленькую.
– Ну, ну, малыш, ну хватит… рассказывай уже. Кто он?
– Пап, – все еще всхлипывая, девушка оторвалась от мокрого отцовского плеча и вытерлась подсунутым ей платком, – ну почему ты всегда все знаешь…
Вопрос был явно риторическим. Видимо, ей самой уже было невмоготу носить свою боль в себе.
– Он пианист. Можно сказать, потрясающий. Мы познакомились на концерте, в Париже.
– Ну, ясное дело, ты ж оттуда приехала как похоронила кого.
– Вот именно, похоронила. Нашу любовь, папа-а-а… – и она попыталась было снова заплакать.
– Эй-эй-эй, давай-ка по порядку. То, что он хороший человек, я не сомневаюсь, в другого бы ты не влюбилась, тем более за один день. Значит, этот добрый малый сделал что-то плохое, так?
– Да, очень плохое, пап. У него, оказывается, есть другая девушка. Так зачем было мне звонить и говорить, что нравлюсь?! Это подлость ведь, правда? и по отношению к ней тоже!
– А ты откуда знаешь, что есть девушка? – решил провести свое расследование конструктивный Дашков.
– Сейчас, подожди, – она открыла смартфон, – вот! Мне прислали, пока я в самолете летела.
Андрей внимательно посмотрел на снимки, увеличил изображение до пикселей, вернул обратно, после чего отдал смартфон дочери и заговорил:
– Ты знаешь, когда мы с твоей мамой поженились, ей было очень тяжело. Я уже был «звездой востока», будь она неладна, и многие мои фанатки Олю возненавидели буквально, присылали ей и мне угрожающие письма, пытались нас поссорить – подделывали фото, сочиняли грязный компромат на меня. Однажды твоя мама, смеясь, показала мне фотографии в инсте, где я целую какую-то женщину, а потом, извини за подробности, в постели с ней практически без ничего. У меня глаза на лоб полезли, ведь это была ложь – но какая искусная! И знаешь, что сделала моя Ольга?
– Что??
– Она при мне удалила фото, обняла меня и сказала: «не расстраивайся из-за этих идиоток! Хотя я их понимаю, мне их даже как-то жаль – всё их сокровище досталось мне одной…» Понимаешь?
– Да, она не поверила!!
– Вот и ты попробуй не поверить. Сделай то, что ты бы сделала, если бы не получила эту фотошоповую фигню!
– Пап, какой ты у меня все-таки классный!
– А то ж))
– Поможешь мне найти его? Александр Лорэтти, он итальянец, но из Питера, только что окончил консерваторию… больше ничего не знаю.
– А телефона нет?
– Он звонил всего один раз, с французского номера…
– Так, понятно. Пойду созвонюсь кое с кем. Жди здесь.
В Питере у него было полно приятелей и поклонников, среди которых и глава городской прокуратуры. Он охотно откликнулся на просьбу такой выдающейся персоны как Андрей Дашков, и через 20 минут у Стеши был адрес и телефон Александра.
Дашков был несказанно рад этому обстоятельству, и лишь одно не давало ему покоя: этот парень кого-то ему жутко напоминал… кого-то очень знакомого… эти большие глаза, эти будто вылепленные, классической формы губы…
* * *
Утром того же дня в Питере происходило практически то же самое – Александр, не в силах больше страдать в одиночку, выложил все своей няне Фабиане, которая с детства была его верным другом.
– Знаешь что, мой мальчик, – сказала та, когда он вдоволь нарыдался в ее коленях, – правду полезно знать из первых рук. Давай собирайся и езжай в Москву, прямо сейчас.
– Но где же я буду ее искать? Там же 25 миллионов народу! Может, позвонить?
– Такие вещи по телефону не выясняются. А Стефания Дашкова не иголка, думаю, найдешь. Поезжай, детка.
– Фабиана, – улыбнулся Александр сквозь слезы и вытер сопли няниным платком, – ты у меня потрясающая!
* * *
Проводив своего бамбино, Фабиана в который раз задумалась над отношениями в этой семье.
Его отец, Луиджи Лорэтти, был одним из самых состоятельных и влиятельных людей в итальянском шоу- (и не только) бизнесе, так что мальчик, а потом и молодой человек, ни в чем не нуждался. Но вот отношения между родителями были для всех загадкой – они всегда жили раздельно. Просто-таки в разных домах и районах города. При этом, в обществе они появлялись всегда вместе. Слухи о них (а надо сказать, они были красивой парой) ходили самые нелепые, но правду знала только Фабиана. Да и то, пожалуй, лишь на уровне догадок.
С отцом у Алекса с детства сложились прохладно-деловые отношения. Тот давал матери на его нужды огромные суммы, платил за обучение, брал с собой на ипподром, на гольф и бейсбол и таким образом хотел сделать из него настоящего мужчину. Но, благодаря матери, он вырос совершенно другим – любил искусство, был мягким и добрым по характеру. И только за роялем он совершенно преображался: его пианистическая харизма притягивала слушателей как магнитом. Преображался он и в зале кэндо, и верхом на лошади – это был целеустремленный молодой человек, точный, ловкий и пластичный в движениях.
В нем было столько артистизма, что взрослые не раз говорили матери «отдай в кино», но она была непреклонна – только серьезное искусство.
Фабиана тяжело вздохнула: ее любимое дитя получил Гран-при в Париже, превзойдя все ожидания своего учителя, да и родителей тоже – и глубоко несчастен! Ну как тут было не переживать…
* * *
Андрей привез дочь на вокзал и купил билет на «Красную стрелу». Время в пути 2 часа 10 минут, сказал автомат.
– Дальше ты сама, девочка. У тебя еще полчаса, а меня уже ждут на студии, отмечаем окончание съемок.
Дашков поцеловал дочь и ушел, а она пошла искать свой поезд.
* * *
Сидя в комфортабельном вагоне «Красной стрелы» Александр, между тем, буквально не находил себе места. Мысли его метались от сомнения к надежде, от отчаяния к волевому усилию взять себя в руки, от попыток выбросить все из головы к обдумыванию своих дальнейших действий по приезде.
Собственно, план у него был один – позвонить Ксюше, рассказать ей все и попросить устроить встречу со Стешей, ничего ей предварительно не говоря. Были и запасные варианты, типа: найти студию ее постоянного фотографа и караулить там, и еще парочка таких же безумных. Ну и последняя идея, самая невероятная: на вокзале, перед отправлением, он забежал в маленькую часовню, молитвенно сложил руки (он был католиком), закрыл глаза и попросил помочь. Просто попросил.
В этих сумбурных мыслях он вышел из вагона… и остановился как вкопанный.
Перед ним стояла Стеша.
Оба замерли. Люди, поезда, вокзал – все исчезло. Они просто стояли и смотрели друг на друга.
Александр на мгновение закрыл глаза:
…спасибо, Господи… нет, это невозможно, мираж, наверное, какой-то.
Открыл: видение не исчезло. Наоборот, оно приблизилось и спросило:
– Ты куда?
– К тебе. А ты?
– К тебе.
Он осторожно взял ее за руку. Не вырвалась. Держит. Смотрит, молчит.
– Пойдем?
Фотографии, выяснения – это все потом. Сейчас надо было идти – не важно куда, лишь бы рядом, лишь бы ее рука в его руке…
Поймали такси, сели вдвоем на заднее сиденье, не расцепляя рук.
– Куда? – спросил пожилой водитель.
– Э-э… туда.
– Вас понял, – водитель усмехнулся: сколько таких влюбленных парочек, которым было все равно куда ехать, он перевозил на своем веку!..
Они катались по городу, так и не назвав точного адреса. Говорили уже без стеснения, перебивая друг друга, рассказывали о своих подозрениях и тяжелых мыслях, обо всем, что пережили за эти несколько дней. Но странно – все ужасное, непреодолимое и безысходное ушло из этих рассказов, они шутили и смеялись над самими собой, им было так легко и счастливо!..
Наконец, через два часа катаний водитель не выдержал:
- Я очень извиняюсь… Не могли бы вы назвать адрес поточнее, а то я староват, не расслышал.
Они переглянулись и засмеялись, оценив деликатную шутку старика.
– Пожалуйста, в Бибирево.
Стеша назвала адрес. В Бибирево жила их с Ксюшей бабушка, мамина мама. Сейчас она была на курорте, а девочки присматривали за коттеджем, наведываясь туда по очереди. Сегодня была очередь Ксю, поэтому Стеша осторожно высвободила свою руку из крепких пальцев Александра и набрала две эсэмэски одного содержания: «Все хорошо! Мы у бабушки». И отправила их папе и сестре. Они в курсе, поймут.
Глава 12. Международный фестиваль поцелуев
Дом у бабушки был очень красивый и уютный. Стеша сразу принялась готовить какую-то «быструю» еду, а Алекс ходил за ней хвостиком и смотрел на нее, не отрываясь и сам себе не веря. Он что-то говорил, шутил, рассказывал о конкурсе, о няне, о соревнованиях по кендо, о своей любимой быстроногой лошадке Таис…
Оба понимали, что с ними происходит что-то невероятное. Никто из них не торопил события, впереди у них был весь вечер, и вся ночь, и целая вечность!
После ужина Александр сел за рояль, Стеша, облокотившись, встала рядом, и он заиграл.
«Грезы любви» Листа, «Признание» Шумана, и прелестный «Подснежник» Чайковского.
Пальцы его летали, но он не смотрел на клавиши. Вообще не смотрел! Только на нее, и в его взгляде она видела, чувствовала такую нежность, такой восторг и полет души, что самой хотелось летать, кружить, танцевать и целовать эти божественные руки!..
А потом они полезли на крышу – смотреть в телескоп объявленное на сегодня частичное затмение луны.
– Ты знаешь, что в подзорную трубу звезды видно даже днем?
– Что, правда? А ты видел папин сериал, где он прокурора играл? Он там тоже все время на звезды смотрел.
– Конечно, мы с мамой смотрели. Кстати… – он запнулся, понимая, что вовсе это и не кстати, – она мне рассказывала, что ее первый поцелуй… ну, еще в юности, был как у твоего папы в «Пианисте» – на крыше!
– С твоим папой?
– Нет, это было еще до их знакомства.
– А ты… почему это вспомнил?
Они уже не смотрели в телескоп.
Алекс поднял на нее невинные глаза цвета крепкого чая… опустил, снова поднял.
– Ну… нет, ничего… – и снова опустил.
– Боишься сказать?
– Да, то есть… нет, то есть…
– Тогда скажи.
Он приблизил к ней лицо… она было ниже его, но ненамного… и сказал тихо, у самых ее губ:
– Давай поцелуемся…
– Давай, – сказали ее губы.
Эх, жаль, что это была не сцена из мелодрамы – этот поцелуй несомненно стал бы классикой жанра! Начинался он вполне по-русски, как-то даже по-советски, с легкого соприкосновения губ… потом губы прижались сильнее… в ход пошли руки… он приоткрыл рот и обхватил ее губы так плотно, что со стороны их не было видно, и стал нежно присасываться к ним своими (и где только насмотрелся, хотя… у музыкантов такая интуиция!)
И тут Стеша вспомнила: этот американский поцелуй – одними губами – когда-то ее папа показывал на помидоре в «Вечернем Урганте». Она была еще подростком, когда смотрела эту прикольную передачу, было смешно и весело, и вдруг папа показал, как правильно есть помидор, чтобы сок не вытекал – «как при поцелуе». Ее это тогда так заинтересовало, что она, тайком от родителей, несколько раз пересмотрела этот момент, чтоб запомнить – вдруг пригодится!..
Они целовались на крыше бабушкиного дома, дул сильный, теплый ветер, и им казалось, что они летят в открытом космосе! Они отрывались на мгновение, меняли положение лица и снова целовались; они слышали учащенное дыхание друг друга, сквозь которое иногда прорывались какие-то поскуливания…
Она на мгновение отстранилась, чтобы спросить:
– тебе нравится?
– с ума сойти… а тебе?
Он не дал ей ответить, вновь накрыв ее ротик своим открытым ртом – и тут уже она спровоцировала его на французский поцелуй, лизнув его язык своим… он тоже лизнул, она нежно сопротивлялась ему, и это было так невыносимо здорово, что оторваться было физически невозможно!
Разумеется, им казалось, что таких грандиозных ощущений человечество еще не знало, и если бы не они, то и не узнало бы. Ни один из них до этого не испытывал от поцелуев таких странных ощущений, как будто внутри разрывались какие-то сладкие фейерверки…
Ну, заказывали «Пианиста» – получите фейерверки!
Наконец он не выдержал и, рывком сняв с нее майку (ветер моментально унес ее с крыши), с первого раза справился с застежкой на спине. Она откинула голову назад, держась за его плечи, шелковый шлейф ее волос помчался куда-то в сторону вместе с ветром, розовый ротик открылся и часто дышал. Она двумя руками обхватила его голову и крепко-накрепко прижала к своей обнаженной груди.
– о-ой!!… – просто взвыл он, ноги его подкосились, и он упал, увлекая ее за собой.
Надо было видеть со стороны эту колышущуюся на ветру скульптуру из двух тел! Оба они теперь стояли на коленках и уже не целовались, но смотрели друг на друга в упор ошалелыми глазами.
– …что дальше делать?
– …кажется, надо найти кровать…
В этой позиции их и застала мама Оля, случайно проезжавшая тут по своим делам и заметившая свет в доме.
Увидев сию «картину маслом», она от неожиданности окликнула их, чего, разумеется, ни в коем случае нельзя было делать.
Ну ты даешь, старая ворона! – подумала она, но было поздно.
Первым отреагировал Александр, и надо сказать, вполне по-мужски: он развернулся на голос и мигом заслонил собою полураздетую девушку.
Хорошо, что уже стемнело, и Ольга не могла рассмотреть сию скульптурную композицию в деталях. Несколько секунд она постояла, возвышаясь над ними, как Останкинская башня, потом отвернулась, как ни в чем не бывало, подошла к краю крыши и, опершись на каменное заграждение, сказала самым непринужденным голосом:
– Кажется, дождь собирается…
За спиной не было ни звука, ни шевеления.
Превратились в соляные столпы, бедняжки! Ну, выкручивайся теперь, не лежать же им тут вечно. Хотя… может, они бы и не прочь.
Ольга, не обращая (якобы) никакого внимания на остолбеневшую парочку, пошла к лестнице, приговаривая как бы самой себе:
– Что-то ветер поднялся, надо еще успеть Андрея забрать с корпоратива, небось уже готовенький…
* * *
Понятно, что кровать они искать не стали, им просто незачем было это делать, потому что они уже, практически, лежали и не собирались отрываться друг от друга ни на секунду до самого победного конца.
Не то чтобы они были прежде не целованные, нет, бывало у обоих… но ЭТОГО ни у одного из них еще не было. Как-то они умудрились в ожидании друг друга остаться в целости и сохранности. Поэтому то, что должно было произойти, произошло. Прямо тут, на крыше. И было оно, скорей всего, как у всех начинающих влюбленных – жарко, громко и быстро, но им казалось, что это было самое прекрасное из всего, что они когда-либо испытывали в своей жизни, и что ТАКОГО не было ни у кого в мире!..
А кровать они потом, конечно же нашли, и много чего прекрасного и интересного на ней проделали, совершенно не замечая диких завываний ветра за окнами.
Александр засыпал абсолютно счастливый, даже отдаленно не догадываясь, что ему уготовала судьба.