Наталия Кудрявцева
ЭВРИДИКА 1916
– Почему бы вам просто не поехать в Рим? Париж? У вас же есть деньги.
Барышня смотрела на Соню ошалело, но потом все-таки улыбнулась.
– Думаете, деньги являются гарантом от всех бед?
– Если бы мне кто-то разбил сердце, но взамен подарил такие вот ботики из нерпы, я бы не отказалась помучаться – абсолютно искренне сказала Соня.
Барышня поколебалась еще секунду, а потом рассмеялась и протянула Соне руку.
– Меня зовут Элла. Элла Каган. Посидим где-нибудь?
Девушки шли по Мясницкой.
– Публичная библиотека Некрасова очень уютная…
Соня вспыхнула от радости, услышав предложение Эллы. Не так-то часто увидишь единомышленницу; ровесницы все больше предпочитали танцы да синема.
– А вы что обычно читаете?
– В основном поэзию – промокая глаза пуховкой, задумалась Элла – Сейчас столько замечательных имен. Но все-таки Володя самый талантливый. Если бы Лили еще не сводила его с ума… Моя сестра всегда получает, что хочет. А заодно забирает все, что хотят другие. Для коллекции…
Элла опять начала всхлипывать. А Соня только сейчас осознала, что обычно многолюдная Мясницкая непривычно тиха и пуста. Ни одного извозчика. Редкие прохожие жмутся к дверям лавок. В лавках окна закрыты ставнями, словно на дворе ночь.
Со стороны Лубянки послышался гул.
– Рабочие! Сегодня же протесты! – охнула Соня.
После волнений прошлого года москвичи были настороже. Но буйства и мародерство «рабочего класса» лишь множились. Теоретически Соня была за равенство и братство, но попасть под ноги озверевшей людской многоножки совсем не хотелось.
– И что нам делать? – растерялась Элла. – Бежать к Сухаревке?
– Нет! Спрячемся в библиотеке. Успеем…
Схватив новую подругу за локоть, Соня решительно двинулась навстречу толпе.
Демонстранты текли плавной рекой. Плакаты над головами качались, словно пена, поднятая шаловливым бризом. Но позади показались лошадиные морды. Конная полиция прорывалась вперед, пытаясь расчленить толпу. Люди и лошади рванули вперед, словно соревнуясь в скорости. Элла вцепилась в руку Сони. Девушки свернули в переулок, но навстречу вывернулась еще одна вороная вспененная лошадь.
– Марксистки? А ну стоять!
Второй полицейский спешил на помощь, перерезая дорогу.
– В особый их, пусть там разбираются!
Особый отдел полиции в Кривоколенном уже был переполнен. Вокруг стонали, визжали и ругались. Эллу с Соней поставили перед пожилым урядником, записывающим данные в книгу.
– Революционерки? Сочувствующие?
– Никакие мы не революционерки! – вспыхнула Элла. – Мой отец был юристом, я знаю свои права!
– А я журналист, из Московского вестника!
– Разберемся… Грамотные все стали…
Сквозь толпу пробирались двое военных, расчищая дорогу для сухощавого пожилого господина в очках с тонкой золотой оправой и аккуратно подстриженными усами. Золотые генеральские погоны ясно давали понять, кто здесь главный.
– Василий Андреевич, вот еще двое… Говорят, из газеты.
– Прошу! – решительно перебила Соня. – Очень прошу разобраться в причинах нашего ареста!
Генерал остановился с видимой неохотой.
– Прошу прощения я не уполномочен. Я здесь по особому вопросу…
– Фамилия ваша? – кивнул урядник.
– Софья. Софья Веснина.
На этот раз Соне показалось, что глаза за стеклами генеральских очков блеснули интересом.
– Веснина? Голубчик, я эту девушку забираю. Дайте ключи от свободного кабинета… Да, вторую можно отпустить…
– Секунду! Вы же сами сказали, что не уполномочены! – взвилась Элла.
Элла вскочила, готовая защищать подругу. Но спутники генерала уже склонились над ней.
– Барышня, позвольте, мы вас до дома доставим.
– Я никуда без Софьи не поеду!
– Все нормально, Элла. Может, его превосходительство желает получить интервью…
Губы Сони дрожали, но она улыбнулась ободряюще. Элла быстро писала в блокноте, вытащенном из кармана шубки.
– Прошу, позвони, когда все закончится…
Сбросив шинель на кресло, генерал подбородком указал на стул напротив.
– Мадемуазель Веснина, рад встрече и возможности поговорить. Позвольте представиться. Шушин, Василий Андреевич.
Теперь Соня поняла, почему ей кажется таким знакомым взгляд из-под очков в золотой оправе, пронзительный и крайне неуютный. Тимофей Шушин явно в этом отношении пошел в отца. Украдкой Соня сжала ладони под столом, привычно пытаясь успокоиться. Сукно на столе – зеленый коленкор. Таким же обивают бильярдные столы. Самый маленький стол для пирамиды 6 футов, самый большой 12…
– Мы знаем, что вы дочь Аполлона Маевского. И в связи с происшедшим…
– Но тогда вы знаете, что я не видела отца с детства – перебила Соня.
– И тем не менее вы появились в лаборатории Леонида Голицына сразу после визита в ресторан «Крыша», где допрашивали персонал. Не могу не рассматривать это иначе как продуманную стратегию…
– Я хотела узнать, что произошло. Это тема моей статьи.
– Вот и просветите меня – блеснул очками старший Шушин.
– Безумие вашего отца меня меньше интересует, чем ваши впечатления от изобретения Леонида Голицына.
Если они действительно верят, что Эвридика способна поднять уставшие и вымотанные русские войска, подобно волшебной палочке…Стараясь казаться равнодушной, Соня пожала плечами.
– Для меня эффекта не было. Я не ученый и не музыкант. Возможно, для преодоления стресса публичных выступлений машина полезна. Но это настолько узкое применение…
– Врать вы не умеете – спокойно констатировал Шушин. – Расскажите правду…
Наступила тишина. Соня пыталась игнорировать холодный взгляд генерала, сосредоточившись на фактах. Соотношение длины и ширины бильярдного стола 1:2. Высота – 800-820 мм…
Старший Шушин подошел к двери. Ждавший за ней военный вытянулся.
– Похоже, мадемуазель Веснина останется здесь на ночь… Есть места в общей камере?
– Очень сомневаюсь, что она останется!
Оттеснив адъютанта, в кабинет ворвался Тимофей Шушин, встрепанный и злой.
– Ты не имеешь никакого права задерживать нашу сотрудницу.
– Она дочь Маевского, ты в курсе?
Взгляд Тимофея на секунду пронзил Соню. Но соображал он быстро.
– Поэтому ее и наняли. Хотели проверить, влияет ли наследственный фактор.
– И как результат?
– Увы. На детях гениев природа, как правило, отдыхает. Взять хотя бы нашу семью. Ты, в отличие от меня, человек прогрессивных взглядов, гуманист. Знаком с чувством ответственности, бережешь репутацию. И уж точно не позволишь себе беспричинно преследовать юных журналисток…
Секунду отец и сын смотрели друг на друга. Наконец, старший Шушин кивнул Соне.
– Что ж. Если что-то узнаете о местоположении вашего отца…
– Разумеется, она скажет – перебил Шушин. – Идемте, я отвезу вас домой…
Руссо Балт двигался резче и быстрей, то и дело виляя, поскольку Тимофей вел машину фактически одной рукой.
– Почему Леня вас уволил? Из-за папашиного побега? И яблоко не съели…
Ирония в голосе Шушина придала Соне сил.
– Если вы напитали его ядом, придется делать все заново.
Тимофей хмыкнул.
– Кстати, спасибо за мужество в полемике. Полностью согласен, правду об Эвридике отцу знать не следует. Он мыслит, как военный, утилитарно. И высоких материй не поймет.
– Откуда вы знаете, что я думаю иначе? – огрызнулась Соня.
– Я присутствовал на опыте, и видел ваши… эмоции.
Соня вскинула подбородок, готовясь защищаться.
– Эмоции не управляют миром. Вам, как ученому, неплохо бы об этом помнить.
Шушин кивнул примирительно.
– Все-все, в чужую голову не лезу. Но все-таки, о чувствах и разуме. Может, и хорошо, что ваши опыты с Леней прекратятся. Он скоро женится на моей сестре…
Ну конечно! Он спас ее не только для того, чтобы позлить отца. А еще вонзить очередную шпильку, да что там – длиннющую острую спицу прямо в сердце! В отчаянии, почти не соображая, что делает, Соня дёрнула на себя ручку двери.
– Стойте, мало вам приключений? Сумасшедшая! Я довезу!
Руссо Балт, завизжав тормозами в мокром снегу, остановился, почти перегородив улицу.
– Слушайте, Софья, я правда на вашей стороне. Просто хотел избавить от иллюзий…
– Всего хорошего!
Соня решительно зашагала пешком. Снегопад разыгрался, снег доставал уже до щиколоток. Ботики пропитались ледяной кашей, но Соня не чувствовала холода, пылая от стыда и обиды. Неужели она вела себя настолько глупо, что все было видно со стороны? И осознал ли ее чувства Леонид Голицын? А еще Соне смертельно хотелось вернуться в аудиторию и снова пережить то, что могла дать только Эвридика.
Уверенность. Любовь. И живой трепещущий пульс того, кто всегда будет рядом…
– В этот раз пешком? Что так?
Соня молча стянула мокрые насквозь боты и прошла на кухню. У матери с дочерью была негласная договоренность: Соня ест по вечерам, но не на глазах Ксении, которая воспринимала это как личное оскорбление. И сейчас старшая Веснина изумленно наблюдала, как Соня открывает буфет и, вытащив банку малинового варенья, даже как-то вальяжно опускает туда сушку.
– Я бы на твоем месте подумала о фигуре – не выдержала Ксения. – Молодые люди могут сколько угодно думать, что им нравится характер, вкус или душа. Но реально все решает объем талии по отношению к бедрам. Кстати, надеюсь, твой ухажер ничего не знает о твоем прошлом. Проблема может быть наследственной. Никто не захочет детей от…
Что-то оборвалось в груди Сони. Она сама не ожидала, что из груди могут вырываться столь злые и громкие слова.
– Ты сама ничего не знаешь, неудачница! У тебя было все: талант, красота… Но ты ничем не можешь воспользоваться! Не смей меня учить!
Лицо Ксении стало похоже на гипсовую маску. Мать молча вышла из комнаты. Сердце Сони разрывалось. Так хотелось побежать за Ксенией, попросить прощения и восстановить привычный баланс. Но и потерять новую, обретенную степень свободы, было страшней…
Выйдя на улицу и вдохнув влажный оттепельный воздух, Соня дышала глубоко и часто, словно испытывала недостаток в кислороде. Надо что-то делать. Просить Голицына, умолять – что угодно, лишь бы вернуться в Эвридику. А еще решить, где сегодня ночевать…
– В этой мастерской Володя живет, когда приезжает в Москву. Но пока они с Лилей в Петербурге, так что помещение в твоем полном распоряжении…
Элла с Соней свернули в Большой Гнездниковский.
– Квартира в доме Нирнзее? – не выдержала Соня.
– Ты что-то имеешь против дома холостяков?
– Нет – улыбнулась Соня. – Просто странно, что в последнее время я так или иначе оказываюсь рядом…
В мастерской была всего одна комната, зато с угловым светом и большими окнами. Узкий диван, трюмо, стол – пожалуй, все, что Соня могла опознать, поскольку вся мебель была закрыта белой бязью. Остальные белые холмики, очевидно, таили внутри реквизит и инструменты художника.
– Володя очень боится ран и грязи. Белый цвет его успокаивает, видимо, ассоциируется со стерильностью. Можешь пользовать все, только накрывай сверху.
Соня обняла новую подругу.
– Спасибо тебе!
На узком диванчике Соня долго вертелась, пока, наконец, не закрыла глаза и не вышла в странное белое пространство. Внутри оказалось много людей. Они стояли вытянувшись, с закрытыми глазами, напоминая странную, безветренную рощу. И правда, догадалась Соня, эти люди живут как деревья, очень медленно. Лето для них – день, зима – ночь, кровь толкается в жилах со скоростью тающего на февральском солнце льда.
– Они выпали из человеческого темпа. – сообщил Соне странно знакомый голос. – И очень скоро, когда выйдут последние соки, ты к ним присоединишься…
Соня проснулась на мокрой насквозь подушке, мутно оглядываясь вокруг.
Напротив чернело трюмо. Девушка внутри зеркала слегка косила спросонья. Да это же она сама, ее собственное отражение! Но перламутровый свет, исходящий от кожи и волос еще утром, померк. Кожа на глазах покрывалась трещинами, словно на старинных полотнах, волосы потускнели. Отражение усмехнулось, обнажив желтые старческие клыки. На этот раз Соня узнала свой собственный голос.
– С возвращением, Библиосоня. Скоро опять станешь засохшей, жухлой, никому не нужной розочкой…
Соня подскочила в кровати, на этот раз проснувшись окончательно. Половина пятого. Ничего, погуляю по улице, все равно оттепель…
Подойдя к физическому факультету, Соня заметила нечто темное и сжавшееся на ступеньках. Кто-то дремал, прислонившись к боковой колонне. Беспризорник? Соня потрясла паренька за плечо.
– Замерзнешь!
Мальчик открыл глаза. Это был Иван Пегов.
– Я из дома сбежал – сказал он почти равнодушно.
– Но почему? К тебе плохо относятся?
Иван зевнул и помотал головой.
– Хочу снова в машину…
4
Сторож, пожалев бедолаг, запустил Соню с мальчиком в аудиторию, не дожидаясь прихода Голицына. Закутанный в Сонин полушубок, Иван, сонно моргая, наблюдал, как Соня заваривает чай.
– Ты тоже Бога слышала?
Соня старалась сдержать дрожь в руках. Она чувствовала себя, словно голодный у витрины гастрономической лавки. А если Голицын больше никогда не подпустит ее к Эвридике?
– Пей, согреешься…
Глаза Ивана, окруженные темными кругами, были по детски-внимательны.
– Можно попробовать, пока Леонид Сергеевич не пришел.
– Нет. Ваня, исключено. И потом, я не специалист…
– Он все записи вон там держит, в столе.
В конце концов, она просто посмотрит, что тут такого?
Соня открыла ящик. Внутри действительно оказались обернутые в коленкор пухлые тетради. Отхлебывая чай и закусывая кусочком сахара, она пробегала страницу за страницей. Шнуры в шлемах, судя по схеме, ведут к определенным зонам мозга. Височные доли, мозолистое тело, лобная доля. Шлемы крепятся к общему пульту, включаются электрические резонаторы, плюс на каждую зону свой датчик…
– Да здесь все уже подключено…
Иван со шлемом в руках возле пульта торжествующе демонстрировал сплетение проводов. Видимо, Голицын все подготовил к сеансу с Маевским, и оставил как есть.
Соня вздохнула.
– Точно не боишься?
Иван покачал головой.
– Ты же не боишься…
И, заранее зная ответ, мальчик направился в комнату с машиной.
Проверив все крепления и сверив с записями в тетрадке, Соня вернулась к основному пульту. Сердце билось как бешеное. Сдерживая себя, она намеренно отчитала до пяти, и только потом дернула тублер, включая реле.
В спешке Соня забыла отключить звук, и в уши ворвался чистый, чуть хрипловатый голос мальчика.
Царства моя, Царства, небесная Царства
Сторонушка вышняя, про тебя нам слышно
Надобно молиться за время за ране
За время за ране Богу всех живому
Богу всех живому, агнецу святому…
Соня словно очутилась посреди бесконечной изумрудной глади. Плотный шелк воды доходил чуть ниже колен, охлаждая и успокаивая, но одновременно хотелось бОльшего.
Мысленно она обеими руками дотронулась до дна, с наслаждением раздвинула пальцами белоснежный бликующий песок. Опустилась на колени, погружаясь грудью, животом, промежностью. Окунула пылающее лицо и открыла под водой глаза, смеясь от восторга. Изо рта шли пузыри, но хотелось напитать живительной субстанцией поры, кровь, волосы, сердце. Она была сосудом, готовым принять все без остатка. И когда накатила Волна, задыхаясь в нахлынувшей пене, пошла на дно с радостью. Но откуда эти мутные красные капли, оседающие в воде? Жидкость мутнела на глазах. Кажется, стерильность среды утрачивается. Кто-то боится крови… И вряд ли теперь это можно безопасно пить…
Усилием воли Соня заставила руки подняться и сдернула шлем. Перед глазами все еще плыли круги. Но голоса мальчика не было слышно.
– Ваня?!
Шатаясь, Соня вернулась в комнату с машиной и распахнула дверцу. Мальчик обмяк на стуле. Из носа капала кровь. Мутные капли на жемчужном полу.
– Вы еще и улыбаетесь?
В голосе Голицына звенела с трудом сдерживаемая ярость. Но Соня и такую реакцию сейчас воспринимала с радостью. Ей полагалось сходить с ума от чувства вины, а она, вопреки всем этическим нормам и логике, была счастлива. Небывалое чувство полноты распирало изнутри; хотелось смеяться. Или поспать. Или обнять весь мир…
– Как вообще вам пришло в голову использовать мальчика?
– Я сам захотел…
Иван зашевелился на составленных наспех стульях.
– Не надо врача. Я могу дальше петь…
Дверь открылась. Но вместо доктора в аудиторию вошли военные. Уже знакомый Соне капитан-месяц изумленно на нее покосился. Соне не нужно было зеркальце, чтобы понять, что сейчас она сияет волшебным отраженным перламутром Эвридики. Для всех, кроме разве что, Леонида Голицына.
– Леонид Сергеич, когда паковать будем?
– Сегодня начнем. Как только с мальчиком решим…
– Я хочу петь! – всхлипнул Иван.
Она даст тебе все, и все отнимет…Слова отца всплыли в Сониной голове, взорвав, наконец, благостную неуязвимость. Какая же она дура. Дура и эгоистка!
– Машину отправят на фронт?
Голицын, хоть и зло, но все же снизошел до ответа Соне.
– Пока нет. Генерал Шушин выделил нам лабораторию на военном заводе. Там больше возможностей для исследований.
– Вам не кажется, что военные просто вас используют, чтобы отнять Эвридику?
– Я сам попросил Василия Андреевича о содействии. Думаю, что на этом мой отчет вам закончен.
– Возьмите меня на опыты, я хорошо себя чувствую!
– Иван!
Соня схватила мальчика за плечо.
– Я знаю, тебе тяжело. Но поверь, нет там Бога, один соблазн… Мы с тобой оба зря это начали…
– Пусти!
Мальчик вырвался и выбежал из аудитории. Голицын молча протянул Соне его полушубок.
– Вам обоим лучше больше сюда не приходить…
У Хорошевича было превосходное настроение.
– Милочка, ну что вы так расстроены? Если о злобных военных все правда, то очень нам на руку. И князек ваш вполне себе монстром вырисовывается…
– Голицын здесь ни при чем! – вспыхнула Соня. – Уверена, его используют, апеллируя к самым высоким помыслам…
– Да вы не влюбились часом, матушка, раз так его защищаете?
Главред полушутя погрозил пальцем.
– Выглядите, кстати, превосходно. Румянец и кожа на удивление. Может, порекомендовать вас в рекламу? Ко мне тут обращался один…
Зазвонил телефон. Хорошевич, пыхтя неизменной трубкой, забурчал недовольно
– Батенька, мы независимый орган… Государственные интересы, и что?
Лицо главреда понемногу вытягивалось. Соня ждала, уже понимая, что ничего хорошего не услышит. Наконец повесив трубку, Хорошевич рукавом вытер лоб.
– На ловца и зверь, как говорится… Звонили из Генштаба. Рекомендовали оставить.
– В каком смысле?
– Да в прямом. Если вам хочется громкий материал, переключитесь вон Распутина. Что он делает в Москве?
– Но…
Соня искренне растерялась.
– Речь ведь идет о возможном оружии. Об эскалации войны, об использовании человеческой психики…
– Поэтому переключаемся на Распутина. Таинственный визит, старец на удивление тихо себя ведет, даже в Яре не буянит. Наверняка есть причина. И тоже первая полоса, вполне себе…
– Знаете что… Пусть Синица вам пишет!
Открыв ключом дверь мастерской, Соня услышала смех и голоса.
– …Если меня не схватит ангина, буду премного благодарна тебе, Лили.
– А ты добавь коньяку побольше…
– Может, льду поменьше?
– Володь, ты открыл?
Вместо ответа раздался хлопок. Здоровяк в английском костюме, одетый, пожалуй, даже слишком щеголевато, словно манекен на Кузнецком, помахал штопором с надетой сверху пробкой.
Хрупкая рыжеволосая девушка, в балетной пачке, надетой поверх вязаного теплого платья, ставила на стол керамический кувшин «под античность».
– Секунду, секунду… я проверю… – замахал руками щеголь Володя.
– Вымыто три раза!
Рыжая со снисходительной усмешкой наблюдала, как гигант осторожно водит пальцем внутри кувшина.
– Давай-ка, затопим микробов…
Вырвав бутылку, рыжая решительно вылила ее в кувшин.
– Элла, таши ложку…
– Добрый вечер…
Элла, резавшая яблоки, заметила Соню и радостно вспыхнула.
– Соня, ты как раз вовремя! Лиля с Володей приехали!
– Та самая Сонечка. Очень приятно.
Девушка в балетной пачке сделала что-то вроде книксена. А здоровяк уже шел навстречу Соне, вытирая на ходу руки белоснежным платком.
– У вас кожа, как у фарфоровой куклы. Вы не с витрины сбежали?
Соня вяло пожала плечами. Теперь напоминание о эффекте Эвридики скорей раздражало ее, чем радовало.
– Соня, будешь крюшон?
– Не знаю. Честно говоря, думала, что это летний напиток.
– Предрассудки! – авторитетно забасил Володя. – В любой сезон нет лучше вина. Знаете, у Пушкина был младший брат, Лева. Так он всю жизнь пил исключительно вино, воды боялся во всех видах, включая бульон. Так вот, как-то в гостиной Лев Сергеич почувствовал себя нехорошо. И дамы закричали – воды, воды! Так он от одного слова вскочил, так напугался…
Рыжая девушка уже налила себе и закружилась по мастерской на полупальцах, сжимая стакан.
– Володя, давай включим музыку!
– Нет-нет… – запротестовал здоровяк. – И так голова болит.
– Вот зануда… Тогда стихи читай!
Элла протянула Соне запотевший стакан и шепнула.
– Попроси его, он гениальный поэт…
Володя отхлебнул из стакана, но замер.
– А лед из магазина доставили?
– Из аптеки! – засуетилась Элла. – Все в порядке, лед абсолютно стерилен, из проверенной воды… И вообще, речь шла о стихах!
– Да-да… Вы сама-то кого любите, София перламутровая?
– Только не Есенина с его лапотниками…
Рыжая, сделав очередной пируэт, остановилась у трюмо и подняла ногу назад, позируя собственному отражению в зеркале.
– Обычно барышни предпочитаю Гумилева. Ну или Ахматову… или, не дай Бог, Кузмина!
– К сожалению, я никого из них не знаю.
Все трое обернулись с искренним изумлением, словно на дикарку, только покинувшую джунгли. Сама того не желая, Соня начала заводиться.
– Мир не ограничивается поэзией. Я достаточно много читаю, но в основном научную литературу.
– И что же вам интересно? Физика? Биология? Мифология?
Похоже, рыжая Лили была довольна, что Софья разочаровала гиганта.
– Соня журналист! – вступилась Элла за подругу. – И много в чем разбирается.
– Тогда объясните, мадемуазель, как ученая неучу, – вступил Володя. – Прошлым летом работал я в грозу. Знаете момент, когда дождь еще не начался, и свет такой театральный? И очень сильный ветер… Мне всегда кажется, что реальность может измениться в эти минуты… И пишется легко. Ритм чувствуется… В общем, я работал, пока носом не закачалось нечто…
– Шаровая молния не такое уж и нечто – перебила рыжая
– Ты там не была, Лилечка, и не можешь судить… В общем, размером не больше яблока, но силища… Думаю, не то что меня – полгорода на атомы расплющит. Если бы суметь использовать эту энергию, впустить в себя, наполнить кровь… Вот как думаете – позволит ли наука в ближайшее время подобные чудеса?
– Даже если позволит, вряд ли это излечит тебя от страха микробов – хмыкнула рыжая, – они тоже станут сильнее под воздействием чудо силы…
Гигант осекся и побагровел, словно его застали за чем-то неприличным. Соне даже стало его жаль. Под внешностью грузноватого щеголя прятался неуверенный в себе ребенок. А разве она сама лучше? Воровством набралась энергии, словно кошка вершок сметаны слизнула…
– Мне кажется, нужно учиться черпать силу в том, что нам доступно, – тихо сказала она. – И, наверное, в вашем случае это поэзия. Вы могли бы что-то прочесть?
Элла благодарна захлопала.
– Да, Володя, почитай, прошу!
Поставив стакан, Володя вышел на середину комнаты, отбросил чуб со лба и начал, тяжелым, увесистым баритоном.
– Я люблю смотреть, как умирают дети
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гро̀ба том…
Это были последние слова, смысл которых Соня успела ощутить. Сразу после она будто очутилась в центре огромной воронки – серой и твердой, как цемент, но при этом бешено вращающейся. Самум, песчаный смерч, о котором Соня знала только из книг, а теперь, казалось, могла дотронуться рукой до бешено крутящихся частиц. Володя же продолжал читать, никого и ничего не слыша.
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека…
Смерч схлынул, словно и не было. Так это просто солнце играет пылинками…
Соня увидела себя пятилетнюю. Девочка, в клетчатом платье с фестончиками играет под брюхом рояля. Чья-то нога нажимает педаль. Струны гудят, львиные ножки-лапы чуть подпрыгивают. Девочке весело, но ее улыбка кажется нарисованной, словно из цветной иллюстрации к приложению Нивы. А потом рояль стал еще более отполированным и многогранным. Так это кристалл – догадалась Соня. – Кристалл времени! Тошноты не было, головной боли тоже. Только пустота, в которой притаилось пламя. Пламя таинственным образом дружило с водой, а вода поменяла форму, стала стеклом. Обычным людям так кажется, потому что время ненадолго встало. Но оно снова потечет, и можно будет жить внутри. И стать подобной Богам.
Соня улыбалась, уносимая прозрачной рекой.
Белая ткань слепила глаза, словно в мастерской прибавилось света. Воздух казался разреженным, стало совсем тихо. Соня читала, что в космосе звуки не могут распространяться. Может, она обогнала звук? Смешно…От смеха изо рта вылетели пузырьки, словно Соня находилась в прозрачной субстанции, вроде киселя. И тут появились эти двое.
Женщина в странных синих брюках, похожих на военные ботинках, с узором-татуировкой на худющем предплечье. Следующий следом парень с азиатским разрезом глаз держал в руках нечто, похоже на светящийся лист бумаги.
– Привет. Я Кора…
Рот женщины не раскрывался, но Соня слышала ее низкий, чувственный голос.
– Мы в одной точке пространства, поэтому нам и удалось пересечься. Но у нас 2056й год.
Теперь в голове Сони зазвучал чуть гнусавый голос парня-азиата.
– Каждое время имеет свою вибрацию. Свой канал, как у радиостанции. У вас ведь уже есть радио?
– Не знаю… Да…
Соня сама не ожидала, что может говорить, не раскрывая рта. Оказалось несложно. А Кора продолжала.
– Большинство людей подчиняются ритму и тональности времени, в котором они выросли и развились. Но есть те, кто, образно говоря, всегда впереди или, наоборот, позади на пару тактов. Они –то и могут перемещаться. Мы в чем-то вроде кармана, временной лагуны. Я называю это Перекрестьем. Но давай лучше поговорим о будущем. Изобретение Голицына сыграет огромную роль…
– Правда? Я это знала! Чувствовала!
Лицо Сони так явственно вспыхнуло радостью, что Кора улыбнулась.
– Рада, что у тебя это вызывает энтузиазм. В ближайшее время произойдет прорыв. И ты будешь принимать в нем непосредственное участие.
Радость в глазах Сони чуть померкла.
– Но это же никак не связано с войной, правда? Я уверена, что Леонид Сергеевич не совсем понимает…
Кора усмехнулась.
– Не Голицын является твоим предназначением, уж извини…
– Но Эвридика его изобретение!
– Он обычный. Обычные нам не нужны…
Слепящие белые стены начали вибрировать. Поначалу Соне показалось, что у нее кружится голова. Но нет – снова легкая рябь, как по поверхности воды. И теперь уже слышен звук. Барабан…
Кора с азиатом тоже, без сомнения, его слышали.
– Тебя зовут. Скоро пойдешь обратно. А пока запоминай внимательно…
– Соня, Соня… Ты меня слышишь?
Над Соней склонилась перепуганная Элла. За окном было совсем темно.
– Сколько времени?
– Почти одиннадцать. Володя с Лилей ушли. Я решила подождать, пока ты придешь в себя.
Соня слабо улыбнулась
– Спасибо…
– Повезло, что Володя нашел жильцов, из которых один оказался медиком, а другой эзотериком. С какой-то немецкой фамилией. Лилю очень заинтересовал. Он и вывел тебя из ступора.
– Надеюсь, я не испортила вам вечер…
Элла осторожно погладила подругу по плечу.
– Даже не представлю, что ты пережила. Надеюсь, это было не кошмаром?
– Если честно, пока не понимаю. Было что-то белое, и…
Соня сморщилась, пытаясь вспомнить. Но Элла замахала рукой
– Не утруждай себя! Отец говорил: все нужное вспомнится само собой, а ненужное не жалко. Просто отдыхай. Завтра можем пойти на каток. Да, и можешь не убираться, позовем прислугу и…
– Нет, я уберу, мне не сложно!
Соня помыла вазу из-под крюшона, стаканы и ложки, вытерла пол с лужей от растекшегося льда. И все это время что-то важное крутилось в голове, но никак не могло обрести форму. Белые стены, странный разговор… Что же там было? И тут, словно в голове переключили невидимый тумблер, всплыло имя.
Кора.
Ну конечно… Она должна выполнить инструкции!
5
– Мне нужен человек, занимающийся эзотерикой. Предположительно, жилец вашего подъезда.
Швейцар, которого Соня отвлекла от вечерней дремы, задумчиво чесал подбородок.
– Господин барон, небось, больше некому. Хотя может он и не барон вовсе… На девятый езжайте. Виктор Хумпельн. Там табличка…
Перед дверью Соня на секунду заколебалась, размышляя, удобно ли девице наносить столь поздний визит. Но тут из-за двери глухо гавкнули, и она сразу открылась, словно Соню ждали. Зеленоглазый мужчина лет тридцати, одетый в щеголеватый полувоенный френч, разглядывал Соню с одобрительным любопытством.
– Очухались?
Зато лохматое чудовище за спиной незнакомца явно намерилось защищать свои границы, глухо рыча. Соня отступила на шаг. А собаку обхватил за шею и оттащил в сторону мальчик.
– Риня, хватит!
Соня почти не удивилась, узнав Ивана Пегова.
– Что ты здесь делаешь?
– Служу – буркнул Иван.
Зеленоглазый махнул приветственно.
– Проходите, что ж на пороге стоять…
Квартира подозрительного барона была обставлена в нарочито восточном духе. Сильно пахло ароматическими палочками. В проеме двери виднелся массив, занимающий практически всю гостиную и даже в полутьме отливающий перламутром.
– Откуда у вас Эвридика?!
Иван обеими руками вцепился в притолоки двери, защищая машину.
– Спокойно! – резюмировал зеленоглазый, и вновь кивнул Соне – Что-то мне подсказывает, что вы сюда не правосудие вершить пришли… И кстати, я один видел даму с безумной прической или вы тоже?
Зеленые глаза смотрели насмешливо, но не так, как глаза Шушина. Этот человек, похоже, был готов поверить Соне.
– Эту женщину зовут Кора. Она из будущего. Она проинструктировала меня относительно будущего эксперимента. И одним из участников будущего, по ее словам, будет тот, кто меня выведет. Я сделала вывод, что речь о вашей персоне.
– Как лестно, – усмехнулся Хумпельн. – Но я не уверен, что готов ко всякого рода экспериментам.
– Я готов!
Соня сглотнула.
– К сожалению, Иван, про тебя речи не было.
– Неправда! Машину привезли ради меня! Это я говорю с богом! Я один ее достоин!
Собака вновь зарычала, почувствовав отчаяние в голове мальчика. И тут же входная дверь за спиной Сони открылась – бесшумно и быстро. Чьи-то крепкие руки обхватили ее и дернули на себя. На висок надавило нечто холодное и круглое.
– Уберите животное! – произнес человек держащий Соню. Осознав ситуацию быстрей остальных, зеленоглазый барон примирительно развел руками.
– Иван, запри Риню!
Растерянный Иван потащил собаку в ванную.
– Освальд, прошу, давайте поговорим спокойно…
– О том, как вы собирались сбежать? Вы с самого начала не собирались использовать мальчишку, – прошипел Освальд, продолжая давить дулом пистолета на Сонин висок.