Ирина Дмитриевна Дюгаева
Кумир
Игумен
Трясца. Великая, Матерью божьей ниспосланная лихорадка трясёт Михаило вторые вечерни подряд.
Лучина догорает квело и уныло. Остатки тепла и надежд ползут по отсыревшим стенам печоры.
Иисусе, сило непобедимая…
Аки Отче всевышний, чувствую аз себя мучеником. Не худшая ли из юдоль видеть корчи и потуги дитяти своего? Поле перебитых русов прошибает взор всяко, стоит перевести очи на мечущегося Михаило. Жутких сил стоит отогнать сей злокозненный образ, а для этого вспоминаю аз ворота Вениаминовы43. Пуще всякого фимиама умасливает их вид мой покой. Покой… Беспокой… Когда последний раз спал аз?
Иисусе, милости безконечная…
Акафисты, молитвы, отголоски паломничества. Смежилось всё; сладость путешествия в град Господень сникла, чувство вины пред сыном поблекло. Абы не просил аз великаго князя схимой 44 заменить дружинникову кольчугу мою, не потреб бы он оставить мне замену. Не пришла б нужда отправлять сына на службу тяжко-ратную. Булат али длань Божия срубила Михаило Данилыча?
Талисман Перуна, с тщанием обтесанный, складно выточенный, приятно сидит в руке. Но мои руки жжёт он клеймом. Мой сын, кровь и плоть моя – язычник, истукано и древомолящийся. «Язычник» кистенем бьёт по сердцу. Вновь и вновь хочу креститься, но персты мои тяжелы, а совесть грязна.
Скорбь моя туга, а презрение туже. Давеча писал аз о злобе и варварстве язычества, а в си дни вызнал, что сын мой к злу сему причастен. Нет позора и горя срамнее.
В руце Твоего превеликаго милосердия, о Боже мой, вручаю душу и тело мое, чувства и глаголы моя, дела моя и вся тела и души моея движения.
Нашед дитяте на перебитом поле, нашед я и талисман на шее его. Талисман – символ Перуне, кровожадному божчишко страданий и войн.
Сжимаю косно пакостный предмет, очи саднит влага слёз, солоноватая, как капли Великого моря45. Молиться Отче за язычника – нет грешнее деяния. Молиться языческому богу за язычника – нет благостнее спасения.
Отче Великий Перуне! Прошу Тебя, проявись чрез меня, о Великий Перуне, я посвящаю себя Тебе…
«Ради отрока княжего, ради сына божьего, родного сына ради, себя и веру своя жалеть не смею», – осталась выцарапанная писалом на стене пещеры будоражащая надпись.
Василиса закончила свой маленький этюд, отёрла лоб и закрыла тетрадь. Тяжело ей дались старорусские слова, и тяжело далось прощупать внутреннюю сторону игумена Даниила, которого все по ошибке приняли за Григория Богослова. Многое она выдумала и додумала, но всё равно сидела довольная.
Она училась в выпускном классе и мечтала скорее вылететь из Тупиков пушечным ядром, одним махом оказаться в Москве или Питере.
Момент состоялся истинно окрыляющий. Она сидела в полуразрушенной церквёнке на окраине Тупиков, куда до этого всегда боялась заходить. А тут пришла, и, не успев основательно освоиться, написала эту спонтанную зарисовку про игумена. Не иначе, господь ей в уши шептал. Хотя, может и не Он…
Лик божий давно стёрся в храме. Везде он смотрел либо одним глазом, либо белыми прогалами глазниц. Нет, если тут и обитал бог, то уж точно не тот.
Озарённая новой затеей, она вспорхнула и подбежала к перекошенному иконостасу. Покусав губу, подумав, взяла камешек с пола и начала писать-скрести на стене.
«Говеть = гореть».
А когда написала, сама ужаснулась, представив, какой приступ истерики случился бы у матушки, увидь она… Но внутренний кровожадный зверь смеялся и заставлял упоённо ухмыляться.
Василиса посмотрела на стёртые лица святых. Точно в бездну мутную заглянула. Снова сердце сжалось, сдавило ласково и приятно. Её озарило наново.
Ей захотелось писать и писать. Она погрызла кончик ручки и начала. Ей представилось собственное будущее. Представилась история, прожжённая мистикой и архаическими загадками прошлого. И в центре этой истории была она сама. Только старше, пожалуй. И там её обязательно должны были убить. Куда красивой истории без смерти красивой умной женщины?
Она щелкнула пальцами и начала трудное дело, выписывая себя – роковую даму, рушащую догматы веры. Заглянув в светочи писательского вдохновения, нашла принца себе в пару. И персонажей, запутавшихся, как все романтические персонажи. Запутавшихся, как её любимый игумен Даниил-Григорий Богослов.
«Говеть = требы46 несть».