Ираида Владимировна Дудко
Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Созидание. 1960 год
А ещё через год его утвердили в звании профессора.
А. С Бакаев активно способствовал тому, что Опытный завод № 512 в 1947 году был реорганизован в научно-исследовательский институт № 125.
С 1947 по 1955 год Александр Семенович работал заместителем директора института по научной работе.
В 1947–48 годах были, в основном, завершены экспериментальные работы, которые позволили НИИ–125 совместно с ГСПИ–6 разработать проект первого в мировой практике непрерывного на всех фазах автоматизированного производства баллиститных порохов.
По разработанному проекту в 1953 году была пущена в эксплуатацию в городе Каменске первая очередь такого производства.
После 1955 года многие годы Александр Семенович был консультантом и членом ученого совета НИИ–125.
Параллельно с основной работой А.С. Бакаев всю жизнь был связан с преподавательской деятельностью, которой начал заниматься ещё в молодые годы.
С 1927 по 1930 год он был доцентом Ленинградского университета, затем – преподавателем Артиллерийской академии.
Большая часть жизни А. Бакаева связана с Менделеевским институтом.
В декабре 1934 года он был приглашен в МХТИ им. Д. Менделеева, где организовал пороховую кафедру, которую возглавлял до второго ареста.
Вернулся Александр Семенович на кафедру через 12 лет – в 1949 году и с этого времени начался период интенсивного развития кафедры. Был создан монолитный, деятельный и дружный коллектив преподавателей, сумевший разработать оригинальные учебные программы, лекционные курсы и учебники.
Обладая обширными фундаментальными знаниями, Александр Семенович всегда придавал огромное значение вопросу подготовки кадров для отраслевой науки и промышленности.
Именно, в это время создается научная школа А. Бакаева. Под его руководством подготовлен огромный отряд высококвалифицированных специалистов-пороходелов, докторов и кандидатов наук.
В их числе и первый выпускник кафедры Б. Жуков, ставший действительным членом Академии наук СССР, и Н. Кривошеев – член-корреспондент АН СССР.
Многие ученики А.С. Бакаева возглавили научные институты, лаборатории, заводы, отдельные производства и, в конечном итоге, вывели нашу промышленность на уровень, значительно превышающий мировой. Среди учеников Александра Семеновича 27 лауреатов Ленинской и Государственной премий СССР.
Развитие работ А. Бакаева наиболее сильно продвинулось вперед в 70–80–е годы, когда возникли тесные творческие связи кафедры № 42 с ведущими институтами отрасли. Воспитанник Артиллерийской академии – одного из старейших учебных заведений страны – А. Бакаев принес в Менделеевский институт не только богатый опыт работы в промышленности, но и традиции крупнейших российских ученых.
Огромная эрудиция, исключительная глубина и острота мысли были характерными чертами этого выдающегося ученого и педагога.
Его лекции были настолько увлекательными, что студенты тех лет считали большой потерей пропуск хотя бы одной из них. Лекции проходили как единый миг – терялось ощущение времени. Александр Семенович очень любил музыку, литературу, театр, отлично разбирался в живописи, сам рисовал картины.
В Александре Семеновиче органично сочетались глубокие знания и культура, уважение к окружающим. Это был благородный, истинно интеллигентный, обаятельный, очень скромный и демократичный человек.
Судьба не была благосклонна к А. Бакаеву. Казалось бы, что тяжелая жизнь должна была его ожесточить, сделать суровым и мстительным. Однако, он никогда не держал камня за пазухой, был открытым, честным и продолжал, после многолетнего заключения, так же верно служить Родине, как это делал с юных лет. Личная храбрость и мужество помогли ему вынести тяжелые жизненные испытания. Ярким примером может служить то, как он отстаивал теоретически и практически идею создания непрерывного автоматизированного способа производства порохов вопреки мнению многих авторитетных ученых.
После полной реабилитации ему дали возможность ознакомиться с собственным личным делом и он, наконец, узнал фамилии тех, кто писал на него доносы. Это были люди, с которыми он работал и которых очень уважал. Он сказал, что не держит на них зла и даже жалеет их.
Жизнь Александра Бакаева является одним из наиболее ярких примеров честного и беззаветного служения Отечеству, несмотря на то, что само Отечество не баловало этого человека. Александр Семенович хорошо понимал это и, тем не менее, для него не существовало вопроса «что делать?». Он делал то, что считал полезным и нужным для Родины.
В память о знаменитом земляке в нашем городе Дзержинске, на доме № 25 по улице Бондарева, где более двенадцати лет жил Александр Семенович Бакаев с женой и сыном, установлена мемориальная доска.
С 1956 года жил в Москве. Умер 10 июня 1977 года. Похоронен в Москве на Хованском кладбище.
ШАРАШКА
Первоначальное, да и потом – сохранилось за заводом № 512 название – «Бериевская шарашка»…
По рассказам ветеранов, внутри завода была отгорожена территория, за которой жили, и работали «учёные ЗЭКИ». Уже после реабилитации многие из них остались жить в посёлке Дзержинском, где получили жильё, и продолжали работать на этом же предприятии.
В своих воспоминаниях об этом времени В.И. Гладков пишет:
«ОТБ 512 размещалось в старом корпусе № 16 на 2, 3,и 4-м этажах. На 1-м этаже были хозяйственные помещения и столовая – общая для всех работающих на ОИЗ-512. Нас кормили в определённое время. За нами наблюдала охрана. На 2-м этаже располагались химические лаборатории, на 3-ем конструкторский отдел, электролаборатория и кабинеты руководства ОТБ.
В южном крыле 3-го и 4-го этажей размещались спальные комнаты и бытовые помещения, где находились 40–50 заключенных и обслуживающий персонал. На окнах всех этажей были металлические решетки. Через смотровые глазки в дверях велось наблюдение за сотрудниками. У каждой двери находилась охрана, на этажах размещались специальные посты для наблюдения за порядком и движением своих подопечных.
Особенно, следили за связью заключенных с вольнонаёмными. За нарушение режима и внутреннего распорядка начальником ОТБ определялось наказание. Виновного ожидала Бутырская тюрьма. Была и санчасть где в случае необходимости оказывалась врачебная помощь.
В отличие от пребывания в обычных тюрьмах наше житьё-бытьё было более сносным. Мы имели спальни, туалеты, душевые комнаты. Нам разрешались прогулки (с охраной), передачи и свидания (очень редко). Но тюрьма – есть тюрьма! Не было свободы! И люди там были разные: не только интеллигенты – учёные, но и каторжники и ворюги. Не обходилось без драк, пьянства и хулиганства. Но любые нарушения быстро пресекались………..
От Дня Победы мы ждали многого. Но наши надежды не оправдались. Тюремное начальство по необъяснимым причинам на неделю даже отменило прогулки всему составу ОТБ. Затем, видимо, поняв возможные последствия такого решения, заключенным разрешили даже прогулки, игры в волейбол. На территории цеха № 4 был выделен участок для небольшого огорода. Зимой 1946 года даже устроили каток. Радости не было предела. Мы, как маленькие дети, резвились на самодельных коньках.
1946 год принес досрочное освобождение только А.С. Бакаеву, А.Э. Спориусу и Б.И. Пашкову. Наше ОТБ-512 в «верхних» эшелонах власти называли «раковой опухолью» на здоровом теле НИИ-125. Кому-то мы были не по душе. И от нас пожелали скорее избавиться.
Как-то, в середине 1948 года, были поданы автобусы, и мы с узелками личных вещей сели в них, прилипли к окнам, наблюдая за взмахами рук провожающих. Ну, а мы, заключенные, в ответ пропели «Прощай, любимый город».
Нас привезли в Бутырку, а через некоторое время погрузили в «красный экспресс» с крепким запахом телят и отправили этапом через всю Россию с большой компанией «коллег» в порт Ванино, что недалеко от г. Комсомольска-на-Амуре.
В пересылочной тюрьме Ванино мы стали свидетелями бунта заключенных. Не обошлось без выстрелов и большой крови. Через некоторое время нас принял теплоход «Ногин»………….
Как-то ранним морозным утром теплоход вошел в бухту Нечаева. И вот мы на Колыме. Это наш новый дом. Всех заключенных, находящихся на теплоходе, высадили на набережную, построили в колонну, и после длительного осмотра и унижений была дана команда: Всех в пересылочный лагерь!…………..
На этом закончилось мое пребывание в Особом техническом бюро, а самого Особого технического бюро-512 больше не существовало…………..
На предприятие я вернулся в 1958 году уже свободным человеком, и работал на нём до 1974 года в конструкторском отделе: сначала руководителем группы, затем – начальником отдела. Родина отметила мою работу государственными наградами, и удостоила звания лауреата Государственной премии СССР».
Всё выше рассказанное – историю создания предприятия и людей, руководивших заводом № 512 и потом – институтом (НИХТИ) и стоящих у истоков создания твёрдых порохов, можно отметить контрольными вешками, отмечающими основные значимые события 1943–1959 годов.
19 июня 1943 год.
Постановление правительства № 3613 введение военного положения на особо важных взрывоопасных заводах.
25 июня 1943 года.
Приказ № 612 НКБ. За взрывы на прессах директор завода и главный инженер переданы следственным органам. Суд военного трибунала по этому делу вынес оправдательное постановление.
5 июля 1943 года.
Приказ НКБ. В связи с необходимостью проведения новых разработок в области нитроглицериновых порохов начальнику 3 ГУ Наркомата боеприпасов организовать по согласованию с руководством 4 спецотдела НКВД на заводе 512 Особое техническое бюро.
7 сентября 1943 года.
Завод 512. Авария на фазе окончательной стабилизации нитроглицерина. Погибло 3 человека. Полностью разрушено здание 5.
20 октября 1943 года.
Окончание строительства собственного полигона ОИЗ-512. Первые стендовые испытания зарядов М-13.
23 октября 1943 года.
Постановление правительства № 4423 «О дальнейших мероприятиях по увеличению мощностей пороховых заводов». По заводу 512 предусматривалось довести общую мощность выпуска порохов до 300 т. в месяц к 1 июля 1944 года.
29 декабря 1843 года.
Приказ НКБ. Отмечена большая и инициативная работа руководства и коллектива рабочих и ИТР, объявлена благодарность директору завода т. Давыдову, главному инженеру т. Воронежскому.
28 июля 1944 года.
Постановление правительства № 6261 о реорганизации завода 512 в опытно-исследовательский завод (ОИЗ-512) по развитию и внедрению на заводах Наркомата боеприпасов шнековой технологии производства нитроглицериновых порохов.
18 августа 1944 года.
Приказ НКБ № 4643. Особое бюро 512 реорганизовано в опытную часть ОИЗ-512.Строительство непрерывного поточного производства ракетных порохов.
9 мая 1945 года.
Окончание Великой Отечественной войны.
1946 год. Бакаев А. С., Пашков Б. И., Карькина В. И. удостоены Сталинской премии первой степени.
Октябрь 1947
Организация научно-исследовательского института № 125 (НИИ-125)
1951 год.
Назначение Жукова Б. П. директором НИИ – 125
20 ноября 1959
Включение в состав НИИ – 125 опытного завода химического машиностроения (ОЗХМ)
После войны, на базе подготовленных кадров, и накопившегося к тому времени опыта, был организован НИИ-125 (Научно-исследовательский институт № 125).
В 1959 году в состав института был включен ОЗХМ.
В 1966 году НИИ – 125 преобразуется в Научно-исследовательский химико-технологический институт (НИХТИ).
В 1969 к нему присоединили Центральное конструкторское научно-исследовательское бюро, находящееся в г Москве на территории ЦНИХМ.
С 1973 года НИХТИ стало называться – Научно-производственным объединением – «СОЮЗ».
На базе объединения в 1994 году создано унитарное государственное предприятие – Федеральный центр двойных технологий «СОЮЗ».
История требует назвать руководителей этого уникального объединения, чьими силами, талантом и умом оно создавалось:
Вспоминает Я.П. Миронов…
Первые руководители завода 512…
Первый начальник завода, (позднее стали называть – директором) был военный строитель Свентицкий (1941 год).
Затем – Иконников Н. И. (1942 год).
Далее – Волгин Н. К. (1942–1943 годы).
Потом – Давыдов В. Г. (1943–1946 годы).
Главными инженерами в эти годы были: Рабинович, Ю.П. Потапов и А.Н. Воронежский.
Инженерно-технического персонала в то время было очень мало, в основном – молодые специалисты, только что окончившие спец. кафедры Казанского, Московского, Ленинградского, Ивановского химико-техологических институтов. Специалистов с опытом работы по пороховому делу практически не было, за исключением заключенных – специалистов «ОТБ-12», прибывших в 1943 году.
Я.П. Миронов сохранил дома личный архив, в котором хранится Приказ 3 438 от 16 декабря 1942 года директора завода № 512 НКБ Н.К. Волгина:
………«Организовать в цехе № 4 (начальник В.И. Шляпин) следующие мастерские и назначить…
Мастерская № 1 – начальник мастерской И.В. Смирнова.
Мастерская № 2 – начальник мастерской В.И. Тихонова….
………которым вменяется осуществить наблюдение за окончанием строительства, монтажа и ремонта оборудования и обеспечить пуск и эксплуатацию цеха № 4…….
Таким образом, конец 1942 года можно считать датой становления нашего порохового производства.
Далее…
С момента основания по 1951 год руководителем предприятия был – Самуил Григорьевич Франкфурт.
С 1953 по 1955 год – Леонид Алексеевич Смирнов.
С 1951 по 1953 и с 1955 по 1988 год предприятие возглавлял Борис Петрович Жуков.
С 1988 по 1996 год – Зиновий Петрович Пак, а
С 1996 года – Юрий Михайлович Милехин.
Нельзя не вспомнить, за его особые заслуги – главного инженера Бориса Константиновича Громцева. (1959–1987 годы).
Борис Константинович Громцев родился 23 феврвля 1921 года в г. Ветлуга, Нижегородской области. В 1938 г. окончил школу и поступил в Ивановский химико-технологический институт.
В 1941, с 2-го курса института, он был призван в армию. В 1942-ом окончил курсы при Ленинградском Краснознамённом артиллерийско-техническом училище, эвакуированном в г. Ижевск. Был командиром взвода противотанковых пушек. Участвовал в боях под Курском и в Белоруссии. Освобождал Польшу, принимал участие в форсировании Одера.
Был трижды ранен, и контужен. После войны окончил институт.
В НИХТИ проработал всю свою жизнь: начальником смены, начальником цеха, Парторгом и, затем, – первым заместителем Генерального директора – главным инженером. В этой должности он находился 28 лет.
Борис Константинович Громцев – один из крупнейших учёных специалистов в области технической химии, химической технологии, оборудования и управления технологических процессов.
В августе 1976 года Указом Президиума Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Социалистического труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
За создание и реализацию производства высокоэнергетических порохов группа учёных и инженеров Люберецкого объединения «СОЮЗ», в том числе и Громцев, в 1967 были удостоены Государственной премии СССР.
За создание ряда новых высокоэффективных баллиститных топлив, в составе группы специалистов Громцев был удостоин второй Государственной премии СССР.
Ему также присвоено Почётное звание «Заслуженного деятеля науки и техники РСФСР», и ещё одним орденом Ленина.
А также награждён орденами: Октябрьской Революции, Отечественной войны 1 и 2 степени, Трудового Красного Знамени, знаком Почёта и рядом медалей.
Умер 28 февраля 1884 года и похоронен на старом поселковом кладбище.
На этом кладбище есть и оградка, за которой покоятся члены нашей семьи: брат моей жены – Степанов Борис, погибший на нашем предприятии, бабуся – Мариамна Мейстрик, и родители Ираиды – Степанова Нина Николаевна и Степанов Владимир Васильевич а теперь (в декабре 2015 г.) и сестра Ираиды – Людмила Владимировна Суховерова. Все они (кроме бабуси) проработали по многу лет в НИХТИ. А мама и сестра Ираиды трудились в институте до самой пенсии…
После посещения их могилок, мы подходим к могиле Русина Михаила Ильича, а, когда идём к выходу, недалеко от входа, с левой стороны, обязательно останавливаемся у могилы Громцева Бориса Николаевича.
И в этой же стороне, на холмике, в окружении группы берёз, похоронен мой, и не только мой, любимый учитель – Рувим Евелевич Соркин.
И на этом, и на другом – новом кладбище, которое символично находится в лесу, наверное, нет ни одного захоронения людей, которые не отдали бы часть своей жизни, а то и всю – предприятию «СОЮЗ» в посёлке, а потом – городе Дзержинске.
Много проштудировано нами материалов, относящихся к биографии А.С. Бакаева.
И почему-то мы нигде не встретили никаких данных о его семье, кроме упоминания, что в Дзержинске он жил 12 лет в доме вместе с женой и сыном.
И вот, неожиданно нашли интервью сына А.С. Бакаева – Виктора, которое он дал журналистке – СВЕТЛАНЕ ЖУКОВОЙ.
РЕШИЛИ ПРИВЕСТИ ЗДЕСЬ ЭТО ИНТЕРВЬЮ ПОЛНОСТЬЮ.
Виктор БАКАЕВ:
Какой Я эмигрант… Я советский научный сотрудник в изгнании.
Представьте, уважаемый читатель, что вам предстоит встреча с потомком русского дворянина и выдающегося советского ученого – раз, доктором технических наук – два, работающем в американском университете – три. Волнуетесь?
Воображение услужливо рисует разные варианты облика русского американца… Но действительность оказывается приятнее самых смелых фантазий.
Виктор Александрович БАКАЕВ, сын Александра Семеновича Бакаева – одной из легенд нашего оборонного градообразующего предприятия (ФЦДТ «Союз»), совершенно по-домашнему располагается в редакционном кресле и, пряча улыбку, пытается удовлетворить любопытство сотрудников редакции.
Он по-чеховски незаметно уводит разговор от политики, мягко пытается развеять некие иллюзии и вовсе не пытается «казаться».
Он настолько естественен и располагающ, что нам остается лишь покориться его обаянию и впитывать не только информацию.
– Виктор Александрович, вы каким-то образом ощущаете свою принадлежность к русскому дворянству?
– Моя жена раскопала в архивах, что первый Бакаев упоминается в документах, относящихся к эпохе царя Алексея Михайловича: за верную службу некоему Бакаеву царем было даровано поместье. Хотя принадлежность нашей семьи к роду того самого Бакаева, вы понимаете, только версия.
Еще я знаю, что мой дед был офицером, участвовал в русско-японской войне. Моя бабка развелась с ним и вышла замуж… снова за офицера, полковника.
У него была очень интересная судьба: он воевал на фронтах первой мировой, попал в плен, откуда ему удалось бежать. А вот от Советской власти не убежал – был репрессирован и погиб.
– Я не об истории рода, скорее о генной памяти. Если, скажем, все мои предки были крестьянами, я должна чувствовать тягу к земле…
– Я тогда должен чувствовать тягу к войне, поскольку мои предки, известные мне, были офицерами, включая отца.
– Офицер – это ведь не только желание воевать, но и внутреннее благородство, неумение переступить определенную черту, уровень образованности…
– Знаете, на мой взгляд, вы несколько идеализируете предмет разговора. Если вы читали «Поединок» Куприна, то, может быть, помните, какие там были офицеры: всякие, в том числе и не очень благородные.
Одно дело офицер гвардии, другое – армейский, это разные вещи.
Я физик – не биолог, но, думаю, в генах благородство не откладывается. И потом, в советское время не очень-то поощрялось копание в собственной родословной, так что я не «близко знаком» со своими предками.
– В воспоминаниях о вашем отце многие называют его русским интеллигентом. В вашем понимании, что означает это слово?
– Отец, разумеется, был образованным интеллигентным человеком. Он учился в Михайловском артиллерийском училище, потом, уже в советское время, закончил военную академию.
Участник первой мировой войны, он имел несколько наград, в том числе и Георгиевский крест. В Гражданской войне он не участвовал. После революции отец служил в так называемом Кондепо, то есть подбирал лошадей для конной артиллерии, а потом пошел учиться в академию.
Бывший офицер царской армии уцелел при советской власти потому, что работал в военной промышленности – порох всегда был нужен стране. И, даже, когда его репрессировали, он все равно работал по специальности.
– Еще из воспоминаний об Александре Семеновиче: «Один из ярких примеров служения Отечеству, хотя Отечество не баловало этого человека». Вам понятна такая позиция?
– Отец был, я бы сказал, просоветски настроенный человек, очень Сталина уважал, несмотря на то что пробыл в лагерях около десяти лет.
Хотя политикой, особенно, никогда не интересовался, просто делал свое дело. Я не помню, чтоб он осуждал власть, при которой жил, ни в коем случае не был диссидентом, скорее наоборот. Но в партию все-таки не вступал…
Я тоже далек от политики. И для того круга, в котором я вращаюсь, характерна полная индифферентность к политике. Это определенная культура, я считаю, ведь, сколько ни говори на кухне, как это раньше было, – ничего не изменится.
– В вашем понимании Родина и государство – тождественные понятия?
– Ну, видите, я в Америку уехал…
– Если можно, расскажите, как это случилось и когда?
– Когда Академия наук развалилась. Я работал в Институте физической химии при Академии наук, и меня, как сотрудника института в 1990 году пригласили на работу в Америку.
Первые восемь лет я был там, по существу, в длительной командировке. Занимался наукой, правда, в качестве младшего научного сотрудника, хотя уже защитил докторскую диссертацию.
Вы не представляете, что творилось тогда в нашем институте: ни зарплату не платили, ни вообще возможности работать не было, поскольку не закупали нужное для исследований оборудование.
В американском университете все иначе: дело даже не в материальных благах, которые не должны падать ниже определенного уровня, а в условиях работы, в наличии прекрасного оборудования.
– Семья уехала с вами?
– Первые полгода я жил один, а когда ситуация несколько прояснилась, я вызвал семью: жену и младшего сына. Старший оставался некоторое время здесь. Он кандидат физико-математических наук, работал в вычислительном центре Академии наук, который тоже развалился. Тогда сын переквалифицировался в программисты и приехал к нам. Сразу нашел работу, устроился и очень доволен.
– Все родные в Америке, но вы, насколько я знаю, каждые два года приезжаете. Почему?
– Приезжаю к коллегам, к друзьям. В очередной раз пришел в свою лабораторию – снова расстроился: там сейчас еще хуже, чем было…
Только об одном скажу: директор получает зарплату в сто раз большую, чем ведущие научные сотрудники. Ни один порядочный человек такого себе не позволит.
Я думаю, в такую организацию сколько денег ни вкладывай – толку не будет…
– Планов относительно возвращения не строите?
– Я уже имею право на американскую пенсию, но еще работаю.
Правда, там нет уверенности, что будешь обеспечен работой на следующий год.
Если есть гранты – есть работа. Гражданства я не менял, так что остаюсь россиянином.
Эмигрантом себя не считаю, скорее я научный сотрудник в изгнании.
Если не буду работать – имеет смысл вернуться на Родину, потому что мы с женой не акклиматизировались в американской жизни по-настоящему, в отличие от детей.
Хотя проблем с языком у меня не было – слушал регулярно «Би-би-си», поскольку всегда симпатизировал либеральным настроениям, и довольно хорошо говорю по-английски.
Жена тоже занимается научной работой.
В бытовом плане никаких проблем тоже нет – у нас дом в штате Пенсильвания. Жить там можно, но радость получаешь только от работы…
У жены остались здесь мать и сестра, так что она ездит каждый год и мечтает о возвращении.
Хочу сказать, что существуют неверные стереотипы относительно уровня жизни среднего американца. Мы, например, не можем себе позволить месяц отпуска на море, как бывало в Советском Союзе. И путешествовать по миру, как коренные американцы, тоже.
Существует большая разница между уровнем жизни на пенсии того, кто отработал лет сорок, и того, кто приехал в страну недавно.
Вот, скажем, у нас в штате живет сто семей баптистов из России. Им правительство выделяет определенные средства, на которые человек в пожилом возрасте может жить, не работая.
Но это очень скромный уровень, и ни о каких путешествиях речи быть не может.
– Русских много в том городе, где вы живете?
– Да, в основном, баптисты. Но общаться с ними трудновато, поскольку они очень религиозны.
– Дружба в нашем понимании существует на просторах штата Пенсильвания?
– У нас есть американские друзья, хорошие люди, но наша дружба заключается в том, что мы раз в месяц примерно встречаемся в кафе за завтраком.
Соседи? Как и везде, есть хорошие люди, есть похуже. Если люди не испытывают особых материальных трудностей, они обычно добрые. И когда у вас появляется какая-то проблема, они обязательно помогут. У нашего соседа, например, есть снегоуборочная машина, и он помогает расчищать дорожки. Но пригласить домой, поговорить – этого нет.
– Вы сказали, что дети вполне вписались в американскую модель жизни…
– Они живут отдельно, работают программистами.
Мой младший был в свое время в восторге от американской школы, где отношения с учителями строятся на равных и свободы – выше всякой меры. Такой строгости и требовательности, как у нас, и, в помине, нет. В американской школе, как я понял, в основном, берегут здоровье детей, особо их не утруждая. Здесь он у нас отличником не был, а там сразу стал звездой. Теперь он уже закончил университет, работает.
Я особенно не разбираюсь в качестве образования, но, говорят, американская школа слабее и российской, и европейской, а вот университет – сильнее. Почему? При приеме на учебу в университет ведут тщательный отбор: если у тебя в школе были плохие отметки, в университет тебе не попасть, сколько бы ты ни заплатил. И наоборот: если в школе учился хорошо, а с деньгами сложности – можешь получить грант и продолжать образование.
– Вы строгий отец, Виктор Александрович? И каким отцом был Александр Семенович?
– Младший у нас вырос более самостоятельно, а со старшим я занимался, когда здесь жил. Но не давил на них, этого не было.
Мой отец тоже не особенно вмешивался в мои школьные дела, да я особых хлопот родителям и не доставлял (отличник, закончивший школу с золотой медалью – прим. ред). Жили мы в коммунальной квартире, гости часто у нас бывали – вы знаете, чем тяжелее времена, тем больше люди тянутся друг к другу. Отец ходил на этюды.
– Он ведь рисовал, меня с собой иногда брал. Ну, что еще? Ездили на пикники, летом семьей выезжали на море.
– То, что отец был репрессирован, как-то отразилось на вашей судьбе?
– Да нет… Но тем не менее, когда я поступал в Московский университет, он еще не был реабилитирован, хотя судимость и сняли, и вот я писал об этом в анкете.
Но все равно меня приняли. Только после смерти Сталина его реабилитировали.
– Скажите, награды отца хранятся в вашей семье?
– Георгиевский крест и советские награды. А остальные ему пришлось попросту продать, когда бедствовал в голодные времена, – они ведь были золотые. Храним мы и его живописные работы, хотя многие я оставил в городском клубе.
– Вы давно не бывали в Дзержинском? Как вы его находите?
– Город невозможно узнать. Мы с другом шли по ориентирам, чтобы отыскать нужные места.
Встали на Гремячевский холм, посмотрели на Москву-реку, церковь, вспомнили…
С точки зрения бытовой стало, конечно, лучше, а вот с точки зрения красоты – мне прежнее больше нравилось.
Мы жили на Бондарева, 25, так вот перед домом были огородики, а дальше – заливные луга. Можно было выйти с крыльца дома и на лыжах катиться до Москвы-реки.
Туда же ходили охотиться, там же кони паслись летом…
Видели новый памятник Дзержинскому. Я лично не считаю, что товарищ Дзержинский сам по себе заслуживает памятников – все-таки он остался символом репрессивных сторон революции. Но этот памятник скорее не ему, а коммуне, тому времени, в котором существовала коммуна.
На памятник Громцеву посмотрели, на «Тополь» – это тоже своего рода символы: НИХТИ ведь внес большой вклад в развитие города. Их можно рассматривать и как памятники эпохе, в которой было много хорошего…
Однажды моя подруга, посмотрев телепередачу о потомке известного дворянского рода, теперь парижанине, загоревала.
«Меня обокрали, – мрачно сказала она. – Меня лишили такого замечательного человека».
И как бы смешно это ни звучало, я ее поняла. Вместе с элитой русского общества, замордованной, расстрелянной или изгнанной, страна лишилась части культуры, до сих пор не восполненной. Канула в Лету революция, присыпало пеплом сталинскую эпоху, а «исход» лучших из неласковой родины все не заканчивается, правда, называется он теперь иначе: «утечка мозгов».
Виктор Александрович, прочитав это, наверняка улыбнется: «Зачем же столько пафоса? Тем более что собираюсь вернуться».
ЗаписалаСветлана ЗАЙЦЕВА
