И. Б. Мардов
Человек в Замысле Бога. Книга пятая
Сар Первого Лица может включаться в работу не иначе, как вкупе с Первым Лицом. Проблема в том, что при историческом (внешнем) повороте на Запад (культуру, государственность, идеологичность) Россия внутри себя слабо ориентирована на Первое Лицо.
Русский керувический мир осуществляет транзит адамической обращенности к Первому Лицу в евический мир через предшествующую вовлеченность самого себя в адамический мир. Воспринятое из адамического мира керувический мир превращает в мужское начало, обращенное к евическому женственному. Запад сам не являет Китаю. Он являет себя России для того, чтобы создать керувическое для Китая.
В западной личнодушевной жизни наиболее почитаемо творческое авторское начало. Западный человек не умеет (и не очень любит) жить во Встречах. Лично западные люди отчуждены друг от друга куда больше, чем в России. В отличии от адамического мира с его упором на авторское Я и личнодушевную жизнь, в русском мире основной упор на Я-Встречи и общедушевную жизнь. Личнодушевная жизнь в сравнении с западной, ослаблена. И саризм личнодушевной жизни в России иной, чем на Западе.
Прирожденный саризм западного творческого начала действует в рутинном порядке, переходит в быт (в том числе, и в юридическую сторону его), стремясь обеспечивать его всевозможными благами. Саризм российского творческого начала, в некотором роде, элитарное явление, обеспеченное творчески-сарическим горением, переживается страстно, напористо, самовосхищенно (порывами творческого богатырства в себе), с особым неведомым Западу восторженным наслаждением служения. Бывает, русский человек приходит в восторг от западной сарической творческой личнодушевности, и это часто обретает в нем искаженные формы внешнего подражания.
Русский керувизм должен вынести на евический Восток Сара Первого Лица не на Власти в четвертом или пятом лице, а на саризме личнодушевной жизни нового керувического человека. Для этого необходимо, чтобы русская личнодушевность созидалась без человекобожеского начала романо-германского и англосаксонского мира.
Русская личнодуховная жизнь нашла себя в агапическом восхождении и теперь должна найти себя иначе, но еще не на Пути восхождения (это только в дружинах Преображения), не к Лику и выходу в эденский мир, а к Первому Лицу по западному образцу.
Обо всем этом и многом другом пойдет речь в следующей шестой книге.
12
С мистической точки зрения (то есть, с точки зрения прохождения Пути Замысла) Соединенные Штаты крайне странное для Пятого Дня образование. Не общедушевное, как положено на Пятом Дне, не многообщедушевное и не надобщедушевное, каково ожидаемое керувическое евразийское человечество.
Любое человечество Пятого Дня, евическое, адамическое, керувическое, любая Общая душа обладает и общедуховной властью и Народностью, прочно установленными на религиозном, этническом, идеологическом фундаменте. У специфической североамериканской нации общедуховной власти, собственно, нет. И она не способна жить самостоятельной общедуховной (многодушевной, надобщедушевной) жизнью. Нет общего фундамента, нет общедушевной сторгичности, нет и сторгио-эротической Народности. Нет и ничего, на чем могла бы возникнуть общая американская Народность. Нет даже всеамериканской национальной филио-эротической Самости.
Соединенные Штаты – искусственное государственное объединение людей, в основном Пятого Дня, собранных со всего мира на внеобщедушевной основе. Специфика североамериканского человечества и состоит в том, что оно исторически оформилось и живет внеобщедушевной общностью, вроде бы, не соответствующей задачам Пятого Дня.
Народа прирожденного Восьмого Лица, который мог быть стать основой керувического мира второй очереди, в Северной Америке нет и, очевидно, не будет. Американский керувизм должен созидаться на иной основе американской внеобщедушевности. Создать внеобщедушевное североамериканское керувическое человечество еще более сложно, чем создать на основе одной нации многонациональное евразийское керувическое человечество. Сам тип керувизма на внеобщедушевности иной, чем на Общих душах.
Разные задачи керувического строительства зиждутся на принципе, схожим с принципом построения советского общества. Тезис социалистического общества: национальное по форме, социалистическое по содержанию. Тезис любого керувического общества: любое по форме и керувическое по содержанию. Содержание это в керувическом человечестве второй очереди внеобщедушевно.
США – конгломерат осколков народов в основном Пятого Дня. Североамериканское общество и до сих пор формируется из людей, вырванных из родной общедушевной почвы, не востребованных (или отвергнутых) своей Общей душой. Островки общедушевности, если и сохраняются, то наряду с разного рода землячествами – этническими, религиозными, расовыми.
В американском обществе реализуется право быть свободным от своей Общей души, жить корнями вверх или без корней. Отсюда непомерное значение американского образа жизни.
Современное североамериканское человечество живет по правилу: любое по форме, американское по содержанию. Содержание это – общий (и то не всеобщий) сугубо американский внешний образ жизни, с культом успеха, материального благополучия, мамонократией и иллюзорным сознанием американской исключительности. Для построения же американского внеобщедушевного керувического общества хотя бы нужен всеобщий надобщедушевный керувический образ внутренней и внешней жизни. Его пока совсем не видно.
* * *
По ряду причин, о которых мы поговорим в следующей книге, сроки Пятого Дня ограничены примерно тремя тысячелетиями, от первого до второго осевого времени. Все народы (за немногими предусмотренными исключениями) за это время сначала должны перейти на Пятый День и потом успеть обрести на Пути Замысла определенный рабочий статус, либо евический, либо адамический, либо керувический.
Сколь скоро южноамериканские зрелые цивилизации Четвертого Дня сами смогли бы перейти на Пятый День, неведомо. Но, видимо, они критически запаздывали, не укладывались в сроки Пути Замысла. Цейтнот на Пути Замысла в этой части света был в авральном порядке преодолен с помощью другого, к тому времени уже состоявшегося адамического человечества. Европейцы разрушили древние цивилизации Южной Америки и при этом чрезвычайно быстро заложили основы латиноамериканского адамического человечества Пятого Дня.
Другое дело Северная Америка. Общедушевное состояние Пятого Дня для аборигенов Северной Америки не просматривалось даже в отдаленной перспективе. С точки зрения базисного человека, Северная Америка была свободным пространством жизни Пятого Дня, предназначенным для обитания нового керувического человечества, без которого образование латиноамериканского адамического человечества не имело смысла.
Путь Замысла ждет от североамериканского человечества крупных свершений.
Евразийское человечество – вполне намеченный кандидат на керувическое человечество; осталась его доводка. Североамериканское человечество – гипотетически обозначенное керувическое человечество.
США – не падающая империя, какой она видится в наше время, а империя нарождения нового всеобщего керувического человечества.
Русское евразийское человечество – локальное керувическое; таких может быть несколько (в Индокитае, скажем). Североамериканское человечество всеохватнее евразийского. Оно призвано во второй очереди стать всемирным керувическим человечеством. В идеале, в нем могут быть представлены все народы и человечества. Недаром весь род человеческий загодя представлен в США.
Всеобщая керувичность может возникнуть после того, как определились все потенциально связанные с ней адамические человечества. Новое керувическое человечество второй очереди создается для того, чтобы окончательно установить сторгическую принадлежность всех народов и цивилизаций. В том числе, и уже как-то определившихся в этом отношении: Западной Европы и Евразии, Ближнего Востока и Индии. С образованием американского керувического человечества некоторые неясно определившиеся народы, например, народы Дальнего Востока и юго-восточной Азии, обретут адамический статус. Другие примкнут к евическому человечеству.
* * *
В недрах адамического Христианства Первого Лица на протяжении Пятого Дня постепенно вырисовывалось керувическое Христианство Первого Лица и Восьмого Лица.
Два Христианства, адамическое христианство и керувическое христианство, различно представлены в общедуховной и личнодуховной жизни. И благолепие у них неодинаковое.
В адамической личнодуховной жизни действенна агапическая любовь филического Света Любви сферы Шестого Лица, а не Любовь-Жалость Восьмого Лица. Конечно, евангельский образ Христа-Бога вынуждает адамического христианина на сторгическое отношение к Нему и на восхождение уподоблением Ему. Но в отдельно взятой земной жизни человеку, как мы не раз говорили выше, не дано восходить к Восьмому Лицу. Человеку можно только становиться все более и более причастным Ему. Через такую причастность Восьмое Лицо вводится в Структуру человека, но не в высшую, а филическую (яфетическую) душу. Для образования керувизма этого недостаточно.
Адамическое Христианство, в сравнении с керувическим Христианством, менее востребует Любовь-Жалость Восьмого Лица.
Личнодуховное восхождение по каналу Богоподобия в сферу Шестого Лица (агапическое восхождение) свойственно как адамическому, так и керувическому Христианству. Для адамического христианина это в чистом виде восхождение коренного Я в сферу Любви Шестого Лица филического Космоса с минимальным участием эденского Света Любви и Любви-Жалости Восьмого Лица. Керувический христианин совершает такое восхождение с Любовью-Жалостью и сторгичностью.
Российская личнодушевность, как нигде более, восприняла Любовь-Жалость Восьмого Лица. Такая личнодушевность гармонирует со сторгичностью Встречи. Российский керувизм зиждется на сторгичности в паре с Любовью-Жалостью Восьмого Лица. «Господь жалел и нам велел» – установка русской общедушевной жизни.
Уникальные черты сторгичности и доброты русского человека – одни из многих его черт, сами по себе не обеспечивающих керувическое восхождение. Для керувического восхождения необходимо Восьмое Лицо. Гипотетически североамериканское человечество может превратиться в керувическое человечество, только в полную силу задействовав в себе Восьмое Лицо. Это невозможно без еще одного, второго воплощения Восьмого Лица.
Предельная задача американского керувического человечества: в наибольшей полноте явить Восьмое Лицо всему человечеству, и адамическому, и евическому, и, прежде всего, в самом себе.
Керувизм в керувическом человечестве Шестого Дня образует Восьмое Лицо. Новое воплощение Восьмого Лица в преддверии Шестого Дня создаст в североамериканском мире новое Христианство, отличное от адамического христианства Пятого Дня. Это будет новая христианская религия, религия Божественной Работы, основанной на чувствах Восьмого Лица и на образе второго воплощения Восьмого Лица в земном человечестве.
13
Иуда в рассказе высоко одаренного адолоническим духом Леонида Андреева любит Иисуса. Он единственный, кто понял евангельский Замысел Бога и, поняв, решил стать первым исполнителем его. Предавая бесконечно любимого им Иисуса на поругание и муки, он тем самым приносил себя в жертву и надеялся, что его жертва соучастна Жертве Христа и в силу ее он станет первым среди учеников и особенно причастным Христу в Царстве Божьем. Иуда и кончает с собой, чтобы успеть прежде других стать рядом с Ним в Царстве Божьем.
Одно смущало Иуду: как люди не видят то, что так очевидно, что чётко видит он – высшее человеческое совершенство Иисуса? Иуда Андреева до последнего момента ждет, что люди вот-вот прозреют, опомнятся, поймут, что за Человек перед ними и отпустят Иисуса. И тогда что? По любви к нему он всей душой желает избавления Иисуса и, вместе с тем, по тщеславию, боится этого, так как тогда он, Иуда, навечно останется презренным из людей. Вот трагедия андреевского расказа.
Люди и не опомнились, и не поняли Иуду. Но если б, действительно, в те роковые времена хотя бы некоторые гонители Его не то, чтоб признали Иисуса Богом, а подобно Иуде восприняли его высоту, чистоту, человеческое совершенство «лучшего из людей» и, – всего лишь, – оставили Его в покое? И тогда что?
На крестную смерть Иисуса привел ряд недоразумений. Римляне казнили его по политическому недоразумению (как самозваного царя Иудейского). Синедрион осудил его не за возвещение себя Мессией (это происходило регулярно, и за это в Иудее не карали), а по недоразумению, за Богохульство слов о разрушении Храма. Недоразумений могло и не быть. Тогда установилось бы Царство Божье и наступил конец Истории? И Второго Пришествия стало бы не нужно?
Евангельская драматургия крестной Жертвы возможна только при столь низком уровне духовного сознания, при котором человек не в силах различить в людской толпе совершенного человека. Низкий уровень духовного сознания человека, неспособного разглядеть воплощенного Бога, своего рода условие Первого Пришествия. Люди не признали Иисуса, так как были неспособны на это.
Для Второго Пришествия необходимо хотя бы, чтобы люди обладали духовным сознанием, уровень которого был достаточен для того, чтобы признать Пришедшего, но признать не по чудесам, то есть в принудительном порядке, а свободно, по высоте своего человеческого духа и ясности духовного сознания.
Встретить Второе Пришествие способно только в необходимой (отнюдь не высочайшей) степени одухотворенное человечество. Такой степени как не было, так и нет. И состав человечества не тот. Сам по себе человек Пятого Дня, без кардинального преображения его внутреннего мира, не в состоянии непосредственно воспринять и оценить пришествие любого Божественного Лица – и Первого, и Четвертого,и Восьмого Лица.
* * *
Когда римские солдаты на смене эр разносили по всему свету культ покровителя воинов и спасителя Мира Митры, то это не вызывает недоумений. Представления об одолевающем Быка "непобедимом солнце" боге Митре и его деяниях, надо полагать, соответствовали уровню духовного развития человека толпы того времени. Но как образ Спасителя Христа, с его чувствами и мыслями, с его проповедью, его одухотворенностью и его унизительной смертью мог пустить корни в гладиаторском мире? До людей чрезвычайно трудно донести плоды Истины и Любви, особенно плоды новые. Как же люди того времени смогли, пусть и не в совершенном виде, сохранить в течение первых веков высочайшее учение Христа, выражающее мораль Шестого Дня и вообще не доступное нравственному сознанию человека Четвертого Дня? Как такое могло случиться?
Исповедание Бога, распятого римлянами как политического преступника, не имело шансов выжить даже десятилетия. Вконец затравленные могучим Римом первохристиане в реальности не смогли бы сохранить не то, чтоб учение, а даже память о Христе.
Для учения о спасении чрезвычайно важно, кто избран, и кто будет первым. В Евангелиях есть несколько мест, где связываются два изречения Иисуса: о том, что много званых, но мало избранных, и о том, что последние будут первыми.
В гл. ХХ Матфея рассказана притча о работниках на винограднике, нанятых одни утром, другие днем, третьи вообще вечером, но получивших одинаковую плату. Вывод не тот, что всякий, кто когда-либо пришел на труд Божий, равен перед Богом, а тот, что пришедшие последними будут первыми, а пришедшие первыми (в первоначальном понимании – иудеи) – последними. Объяснение такой несправедливости в Божьем "избранничестве": "много званых, да мало избранных".
В притче о пире гл. XXII Матфея Царь, сделав брачный пир для Сына, позвал званых гостей , но те не пришли, а даже зачем-то убили посланцев, пришедших их звать. Тогда Царь изничтожил званых и позвал на пир всех подряд. Не все, кто пришли, избранные: видя на пиру человека, одетого "не в ту" одежду, Царь отправил его в ад.
И у Луки (гл. XIV) есть рассказ о пире (ужине) и о званых, которые не пришли. Тогда Хозяин велел принести на ужин "нищих, увечных, хромых, слепых". Лука предпослал притче вступление, в котором сказано, что не следует звать на пир тех, кто сами могут устроить пир и тем отблагодарить тебя, а надо звать "нищих, увечных, хромых, слепых", которые ответно отблагодарить угощением не смогут. Здесь и "ужин" лишен сакрального смысла и мысль (делать добро бескорыстно) нужна в связи с притчей о пире.
Мысль об особом достоинстве нищих, увечных, юродивых лежит в корпусе основополагающих установок христианства. Во всяком случае, они далеко не только объекты милосердия и благотворительности. И по заповеди блаженства, и еще по какому-то уже смутному, оставшемуся от древности сознанию, именно их есть Царствие Божие. Быть нищим, быть бродягой не просто похвально, но необходимо. Так и понимали дело те монахи в католических орденах, которые жили и проповедовали в нищенстве. Ту же изначальную струю чувствовали и русские странники.
"Посмотрите, братия, кто вы, призванные. – Учит Павел. – Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее – для того, чтобы никакая плоть не хвасталась перед Богом".
Главное же, почему Бог избрал этих, "ничего не значащих", но ставших христианами людей в том, что Он возлюбил их оттого, что они – Христовы, а Христос – Божий.
Из текста Первого Послания Павла к коринфянам ясно, что адресаты знали о том, что они "немощное мира" и гордились этим! Павел поддерживает в них их самомнение избранничества. Они и есть те "последние", которые станут первыми в Царстве Божьем. "Последние" они и в том смысле, что последними "пришли", и в социальном или физиологическом смысле. Они в последних рядах в обществе, но избраны Богом и будут первыми в Царстве Божьем именно потому, что в тех или иных отношениях "нищие". Вы, немощные и несчастные, говорит Павел, вы в потенции суть избранники Божьи, и чтобы быть такими на деле, вам осталось только правильно верить и жить так, как я учу вас!
Через 19 веков после Павла марксисты возвестили миру, что наилучшими, избранными самой Историей людьми являются неимущие. Успех этой проповеди был, как помним, ошеломителен. Многие люди превозносили фабричных рабочих. Да и сами пролетарии, в конце концов, стали считать себя кем-то вроде избранного народа. Для трезвых же наблюдателей они, как были, так и оставались такими, какие есть.
Вот что писал во II веке о первых христианах Цельс: "Кто грешник, говорят они, кто неразумен, кто недоразвит, попросту говоря, кто не годен, того ждет Царство Божие". Цельс рассказывает, что Иисус по их преданиям был некрасив и мал ростом, что для людей античности было пороком. Ориген, живший примерно в то же время, что и Цельс, приводил слова Иисуса, не вошедшие в Евангелие: "Из-за слабых я был слаб, из-за голодающих голодал и из-за жаждущих испытывал жажду".
Быть религией для обездоленных, несчастных, обиженных жизнью считается свойством особенно возвышенным и возвышающим. Милостыня – одна из основ христианского дела спасения. Открывать приюты для сирот, подавать нищим, жертвовать на бедных и прочее – "истинно христианское" дело, которое непременно зачтется.
Возвышенно-романтический взгляд на милостыню, нищенство, бродяжничество и убожество зародились в среде, где провозглашалось, что именно отверженность, нищета, социальная и прочая обездоленность и обиженность есть наивысшие достоинства, есть "убогость", знак Божий, заранее обеспечивающий первые места в Царстве Божьем. Надо полагать, что в среде этой многие слова Христа понимались по-своему.
Кто "соль земли" и "свет мира"? Кто блаженны, то есть, избраны к блаженству? Это нищие и нищие духом, это те несчастливые, которые плачут ("плачущие"), это те беззащитные, которых давят, которые не в силах дать отпор ("кроткие"), это те, которых изгнали за сказанные сильным мира слова, за дерзкие речи ("изгнанные за правду"), это те, которые материально поддерживая нищих, подают милостыню ("милостивые").
Из девяти заповедей блаженства Нагорной проповеди шесть ставят на пьедестал тех, кто оказался на последних местах среди людей. Стремление этих людей возвысить себя понятно. Другое дело, каково достоинство таких стремлений.
Когда бедный сетует на богатого, то, с одной стороны, претензии его справедливы, а с другой стороны, им движет обида – чувство, гасящее духовную жизнь. Когда же нищий – именно потому, что он нищий, – возвещает себя избранником Божьим, то в основе его самомнения лежит темное стремление, выражающее низменность его души. То же темное стремление, та же духовная низменность лежит в основе стремления к самовозвышению бездаря перед талантом или умельцем, горбуна перед атлетом, невежды перед ученым, плебея перед аристократом, слабовольного перед сильным, нищего духом перед богатым духом. Кто ни разу не слышал нарочитый смешок плебейской надменности, исходящей от в чем-то ущербного человека, при случае считающего – к удивлению – себя выше.
В низинах общественной жизни темные душевные стремления если и не шире распространены, то обретают особую силу низменности. Явление это только на четверть социальное и бытовое, а на три четверти иррационально душевное. Обычно оно проявляется исподтишка, но бывают времена, когда оно начинает утверждать себя открыто и властительно.
Вот еще свидетельство Цельса о той эпохе первохристианства, которая привычно идеализируется. Примечательно, что Цельс описывает современное ему явление без его христианской принадлежности, не предполагая, что оно может иметь хоть какое-нибудь значение в будущем.
"Многие безвестные личности в храмах и вне храмов, некоторые даже нищенствующие, бродящие по городам и лагерям, очень легко, когда представляется случай, начинают держать себя как прорицатели. Каждому приято и удобно заявлять: "Я – Бог, или дух Божий, или сын Бога. Я явился. Мир погибает, и вы, люди, погибнете за грехи. Я хочу вас спасти. И вы скоро увидите меня возвращающегося с силой Небесной. Блажен, кто теперь меня почтит; на всех же прочих, на их города и земли я пошлю великий огонь… А кто послушается меня, тем я дарую вечное спасение". К этим угрозам они вслед за тем прибавляют непонятные, полусумасшедшие, совершенно невнятные речи, смысла которых ни один здравомыслящий человек не откроет".
Цельс не слишком вникал, что к чему. Но рассказывал живописно и психологически достоверно. Читая его, с ужасом начинаешь понимать, что вероучение и жизнеучение Иисуса начало распространяться и, что важнее всего, пустило исторические корни как грубое суеверие, среди немощного и невежественного люда, обуянного низменными душевными стремлениями, которыми люди эти компенсировали свою убогость и ущемленность. Одновременно с "нищенским" были, конечно, были, и другие формы и струи исповедания первохристианства, но эти более достойные формы, повторю еще раз, никогда не стали бы массовыми движениями и исчезло бы, как исчезали множество других глубоких учений, религиозных течений и сект.
Общественно и телесно нищие и нищие духом – вот та "грязь", в которую брошено семя и которая произрастила его.*) "Грязь" эту с течением времени перетолковали и придали блеск духовного действия.
*) Фромм пишет: "Первоначально понятие Христа раскрывалось через догмат усыновления, утверждавший, что Бог принял человека Иисуса в качестве Своего сына, иными словами, что страдающий и бедный человек стал Богом. В этом догмате нашли свое религиозное выражение революционные надежды и стремления бедных и униженных.", то есть наших нищих духом. Это та стадия распространения христианства, в которой они играли ведущую роль.
Ужасное видение о нищих духом, взявших на вооружение и сохранивших в Истории одно из высочайших движений духа в человечестве, поначалу подавляет так, что не хочешь этому верить. Но чем дальше думаешь, тем более убеждаешься, что видение это не мираж, что на одном из первых этапов зарождения христианства произошло нисхождение высокой одухотворенности в низменную стихию всякого рода "нищих". Без такого нисхождения с вершины на дно – нисхождения, вИдение которого так ужасает душу – новое учение, наверняка, не укоренилось бы в массах, не выжило бы на почве языческой жизни, не взошло бы и не расцвело.
Иисус сам был бродячим нищим, гонимым (людьми Ирода Антипы), ему "негде было приложить голову". Погиб он позорной смертью раба. И окружение его – блудницы и мытари. И жил он в какой-то религиозно-экзотической стране Иудее. А в лике его – любовь; и почему-то исключительно к отверженным, ненавидимым, падшим, презираемым, слабым, больным.
А чудеса Христа? Он не передвигал горы, не побеждал чудовищ, не воздвигал за ночь крепости, не затмевал солнце и прочее. Из традиционных чудес он единожды, и то случаем, укротил бурю на озере. Да еще воскресил брата Марфы Лазаря, которого сам знал и любил. Было два-три случая самоисцеления прикасавшихся к нему и несколько случаев исцеления в награду за веру. Остальные же три десятка случаев это либо исцеление всяческих несчастных: душевнобольных (изгнание бесов из человека), глухих, немых, слепых, глухонемых, слепорожденных, сухоруких, расслабленных, одного лунатика, восемнадцать лет согбенной женщины, раздутого водянкой и несчастных из несчастных – прокаженных; либо это благодеяния беднейшим: насыщение тысяч голодных хлебами, превращение воды в вино для нужд тех, которым его не хватало даже на свадьбу, воскрешение единственного сына несчастной одинокой вдовы. В качестве объектов чудес Иисуса Евангелия демонстративно предпочитают обиженных природой или судьбой. Одним этим Иисус более всего рисуется покровителем "последних" общества, "своим" божеством для них.
Такой герой вполне подходил на роль избавителя, спасителя «нищих». К тому же спаситель этот, в отличие от воина-спасителя Митры, не требовал суровых инициаций, предполагавших физические достоинства и умение терпеть и жертвовать. Спасение он обещал задаром, по избранничеству. Но спасение – от чего?
Исследователи истории Христианства обычно указывают на дуализм в представлениях о мире людей первых веков нашей эры. Избавление такие люди должны были искать от власти "темного начала" телесного мира, от "сынов тьмы", от злого духа. Но такое избавление не показалось бы Цельсу бессмысленным, сбивчивым и пустым. Спаситель для людей того сорта, о которых мы говорим, это, видимо, не столько ратоборец со Злом, сколько даритель или раздаватель блаженств жизни.
Пафос избранничества "последних" психологически требует пристрастия воображения к картинам будущего блаженства. Величие для нищего – житие в раю земном. Духовное нищенство во все века носит в себе мечту блаженствования.
Описания Рая того времени известны ученым. Один из них приводит содержание широко распространенного среди христиан рубежа двух первых веков Апокалипсиса Петра. "Автор стремится произвести впечатление за счет красочных сравнений и эпитетов: тела праведников белее всякого снега и краснее розы, свет – сверхяркий, волосы подобны венку, сплетенному из пестрых цветов или радуге. Рай наполнен красками, ароматами, лучами солнца, а сами обитателя Рая так красивы, что их красоту даже нельзя описать".
Трудно представить, сколько зла в действительности принесла эта растленная и противодуховная мечта блаженства. Когда христиане убивали, унижали, гнали других, то возвещали, что это во имя Христа, а в действительности за свой воздушный шар блаженствования. Сколько общеисторических и личнодушевных несчастий на счету этой возвышенной мечты! Сколько зла лицемерия, мистической хитрости во спасение – спасения не души человеческой, нет, – а ее самой, этой мечты. Сколько всяких соблазнов, разнообразных суеверий, обольщений черным как белым принесла она людям! И поделом. Райская идея – идея человекобожеская. Она зовет человека и его душу к праздности, к стоянию, к стагнации в работе духа.
Разумеется, что наибольшее и наипрочнейшее впечатление на «нищих» первохристианских времен должно было произвести Библейское сказание о том, что Рай этот уже когда-то существовал, и человек жил в нем. Причем, человек этот напоминал кого-то; он не стеснялся наготы своей, не различал добра и зла, но вдосталь вкушал вкусных плодов. Глубокомыслие рассказа Библии и по прошествии веков многим ни к чему, но то, что Адам и Ева жили в Эдеме до того, как были изгнаны Богом, имело основополагающее значение. За что изгнаны – не столь важно. Важно то, что без какого-то грехопадения все всегда жили бы в Раю. Вот пункт смычки низов язычества с Библией и Пришествием Христа.
Наисовершеннейшее и чистейшее бытие потребления плюс хоровое пение с ангелами – вот тот рай, ради осуществления которого принял муки Бог-Сын, и к которому развивается человечество по Воле Бога. Так поняли первые человекобоги нарождающегося адамического человечества христианского типа. Чувства Восьмого Лица Богочеловека были восприняты ими в качестве показателя их избранности и Божественного достоинства. Их религиозный экстаз зижделся на воодушевлении мечты райского блаженствования.
Жить в человекобожеском Раю – идеал жизни во все времена всех «нищих», богатых и бедных. Переживания идеала материального потребления, мечта безграничного потребления – социалистического или капиталистического, – обуявшие людей Большого отлива в ХХ веке, идет сквозь века в продолжение той мечты, которой вдохновлялись человекобоги первохристианских времен.
Собственно, из таких людей состоит сегодня выродившееся адамическое человечество христианского типа – и европейское, и североамериканское.
Изживание человекобожества – предусмотренная на Пути Замысла мистическая задача Большого отлива адамического человекобожества. Это не дело рук человеческих. Изживание человекобожества для североамериканского человечества есть необходимое условие второго воплощения (если угодно, второго пришествия) Восьмого Лица в мир. Условие это не может быть выполнено без целенаправленного и многостороннего усилия земного человека, пусть и самоубийственного.
14
Общедуховная жизнь адамического человечества Пятого Дня, в конечном счете, поставлена на Богоподобии Первого Лица. Вера – чувство-сознание Богоподобия производных Первого Лица: локальной производной коренного Я и общественной производной Власти. Вера коренного Я использована на Пути Замысла для создания адамического человечества христианского типа. Вера Власти – для создания адамического человечества магометанского типа.
