Гюльнур Аслан
Ангелос
Он знал, что идет на смерть вне зависимости от того, будет ли рана, нанесенная им смертельной для противника. Продвинувшись намного ближе, Касис решил завершить свое дело. С рыком на выдохе он метнул в Помпея длинный дротик, но попал в створку его панциря. Повалившийся с коня Помпей, никак не ожидал нападения. Увидев того, кто посмел к нему пробраться, Помпей узнал в нем Касиса. Гнею показалось, что тот нарочно не попал ему в голову, ему показалось, что Касис хочет сразиться с ним один на один, он вызывает его на честный бой. В голове у Помпея пронеслось, что будь он на месте Касиса и в его положенни, то он наврядли стал бы так поступать. Он скорее всего сразу бы прикончил противника, даже не дожидаясь того, чтобы тот посмотрел ему в лицо. Но Касис, продолжающий преодолевать сопротивление, оказываемое еще больше разозлившимися римлянами, почти добрался до самого возвышения и не собирался сдаваться. Подойдя достаточно близко, он уже направил свое копье в сторону Помпея, все же ожидая, что тот выйдет вперед с оружием в руках. Но кто-то из приближенных полководца воспользовался этим промедлением и успел первым пронзить своим копьем противника с того самого возвышения, на котором и стоял. В глазах Касиса застыло удивленное выражение. Он упал на колени, а потом замертво повалился на землю, испустив последний вздох. Легионер, поразивший Касиса начал вовсю провозглашать о том, что сам Гней Помпей убил предводителя вражеских войск. В рядах воинов заликовали, восхваляя меткость своего игемона. Но тот не разделял их веселья.
– Смотрите в оба! – зыркнул он на начальника своей охраны, мигом заставив его прикрыть оскаленные в улыбке лошадиные зубы.
Полководец знал, что в этот миг земля потеряла живую легенду, человека, о которм потом веками будут слагаться песни и эпосы, человека, который станет прообразом силы, мощи и чести. Помпей умел трезво оценивать, чем превосходят его противники. Он знал, что ни одно из этих качеств не припишут ему потомки, особенно, если он позволит себе остаться в летописях как побежденный соперник Цезаря, но жадно надеялся доказать самому себе обратное. Он жаждал власти. Большой власти. Власти над такими мужчинами и женщинами, которые ни в чем ему не уступают, но будут вынуждены поклониться ему.
Длившееся долгое время кровопролитное сражение завершилось победой римлян, и разбитые войска начали отступать. Албаны и их союзники первым долгом забрали с собой тело Касиса и погибших амазонок. Их они ни в коем случае не могли оставить врагам. Они постарались забрать и других своих товарищей, но сил и времени уже не хватало. Ближе к вечеру им все же удалось упокоить погибших воинов. Римляне тоже не отдыхали. Они в свою очередь принялись грабить тела оставленных убитых. Глядя на происходящее все с того же возвышения, Помпей стал размышлять над тем, почему Оройс поставил во главу войска своего брата. Он пришел к правильному выводу о том, что основные силы этих местных жителей ожидают его впереди, и что его хоть и победившее, но ослабленное войско должно будет пройти через новое испытание. И все из-за этой маленькой плутовки. Сейчас он был уверен, что хитростью было и то, что ее сообщница нашептала ему на ухо, лишь бы не допустить того, чтобы хозяйка была вынуждена лечь с ним в постель. Несмотря на все сюрпризы, которые поджидают его и его войско впереди, Помпей не мог отказаться от своей цели. Жажда власти подгоняла его к берегам Каспия, ведь Гней был от них на расстоянии всего трех дневных переходов. Никогда и никому со времен Александра еще не удавалось так близко подойти к этим заветным краям.
На следующий день основные силы албан и их союзников, возглавляемые самим царем Оройсом, ожидали римлян также недалеко от реки Абант. Там, где должно было поджидать его некогда войско Цезаря, по словам лживой амазонки, сейчас стояло еще более многочисленное союзное войско, чем вчера. Количество пехотинцев не уменьшилось, несмотря на вчерашние потери, и шестидесятитысячная пехота предстала перед Помпеем. Конница же была больше, чем вчера – двадцать две тысячи. Видимо, всадницы амазонок предпочли большей своей частью присутствовать на втором сражении. Помпей чувствовал, что эта схватка будет решающей, и готов был сразиться на смерть.
И снова римляне и албаны, а также их союзники сошлись в бою. Одна сторона жаждала захвата все новых территорий, еще большей власти, еще большей мощи, присвоения богатств и достижений. Другая защищала свою исконную землю, и каждый защитник готов был умереть в этом бою за свой дом, за память о погибших воинах и Касисе.
Союзные войска разделились на четыре части: объединенные племена, амазонки, албаны и иберы. Кирн возглавлял иберов, а Аран албан. В первых рядах правого фланга амазонок стояли Фоя и Деянира, левым флангом командовали вожди объединенных племен. Все они самоотвержено ринулись в бой с боевым кличем на устах. Чем долше длилось сражение, тем горячее становилось на поле боя. Порубленные раненые стонали в мольбах о воде. Уставшие римляне не ожидали такого яростного сопротивления. Казалось, каждый местный воин ждал своей очереди и бесстрашно бросался в самое пекло. Глядя на все это, Помпей понял, что силы Зобера в ряду этих отчаянных людей оказались не такими уж и мощными и не сумели подкосить ни дух, ни силу войска. А смерть Касиса, напротив, вдохновила воинов и они будто жаждали повторить его подвиг и героически погибнуть. Римляне видели эти отчаянные взгляды и понимали, что противники решили идти на смерть, поэтому победа доставалась им все легче и легче, они уже были готовы к самому худшему. А вот римляне все это время шли на победу и, строясь под этим знаменем, им становилось все сложнее погибать. Им хотелось жить в триумфе, жить, а не погибать, доставляя его кому-то. В рядах итак уже сеялись сомнения. Уж слишком надолго их легионы застряли на этом месте, уж слишком изнуряющим был их путь. Ради чего они все это делают? Они не на своей земле. Может, они делают это ради великой империи? Так нет же никакого цельного государства! Воины знали, что с тем же успехом на берегу Абанта их могло ожидать войско Цезаря, тех же самых римлян. Так ради чего они терпят эти походы, ходят кругами, чтобы застать врагов врасплох, терпят эти мучительные переходы через реки и складывают сейчас свои головы? Ради жадности какого-то одного человека, который возомнил из себя властителя мира? Такие люди будут приходить и уходить, и будут всегда. Но почему они, простые воины, должны складывать головы ради каких-то обещанных благ, которые им даже увидеть не будет суждено? Ладно эти местные жители. Они ведь на своей земле. У них нет иного пути, как умереть, защищая свои дома. Перед ними действительно святая цель. А какую цель преследует этот легион Помпея? Если вчера всем воинам тайком намекнули о том, что если придется воевать, они пойдут даже против Цезаря? Может их предводитель ополоумел? Римляне все больше чувствовали себя частью какого-то сумасшедшего шествия. Они вовсе не хотели оказаться на месте свиней, которых забивали ради жертвоприношения богам на празднике Сатурналий.
Конь Деяниры пал, и она пробивалась вперед, сражаясь с мечом в руке. Неожиданно со стороны на нее набросился еще один противник. Деянира не успела бы спастись, если бы ни Кирн, снесший голову нападающему. Разгоряченная женщина улыбнулась своему спасителю, и они продолжили сражаться бок о бок. Фоя также сражалась в этом бою, но амазонки не оставляли ее без защиты, жизнь единственной принцессы и продолжательницы царского рода была им очень дорога. Помпей не мог знать, что в крови этих диких и умных женщин текла кровь величайших мужей всех времен и народов. Сегодня частичка Александра Македонского и Цезарь в лице принцессы Фои, сражалась против Помпея на стороне народов Кавказа.
Упавшие духом, измученные и разбитые, римляне не смогли сломить сопротивления албан и их союзников. Возбужденные воины удивились, когда войско противников начало отступать. Они потеряли чувство времени и думали, что сражение находится еще в апогее.
Помпей же не мог более рисковать своим легионом. Он видел, что албаны будут сражаться до последнего человека, будь то римлянин или албанец. Теперь было ясно, почему албаны отступили вчера, каждый до последнего среди них, заранее знал, что первое сражение должно быть проиграно и, несмотря на это, отважно сражался, не дрогнув перед лицом врага. Поэтому, как опытный стратег и полководец, поняв, что в этой битве он потерпел крах, чтобы не потерять еще большее количество людей, Помпей приказал своему войску отступать. Как ни жалко было ему расставаться со своей мечтой, но терять устоявшееся уважение и признание в самом Риме он так же не желал. Тем более, учитывая то, что после сегодняшнего поражения сохранить все это ему будет намного сложнее. Так Помпею не удалось пробиться к побережью Каспийского моря и увидеть его манящие вдаль волны. Римляне так и не смогли включить албанию в состав Римской империи в качестве ее провинции.
Невеста была очаровательна, а жених счастлив. Искрящиеся радостью глаза молодых то и дело поглядывали друг на друга. Торжественное мероприятие регистрации брака прошло быстро в самом начале свадьбы, и Джаннет была свидетельницей со стороны невесты. Она надела нежное лилово-серое платье, покрытое мелкими камушками у ворота и расклешенное от пояска на тонкой талии. Волосы ее были накручены легкими крупными локонами и ниспадали до самых плеч. После того как гости расселись за отведенные им места, началось застолье и веселые танцы. Столы были заполнены разнообразной ароматной пищей, среди блюд которой преобладала национальная кухня. На каждом столе на овальном серебряном подносе была положена запеченная целиком осетрина, украшенная пряностями и дольками лимона. Перед женихом и невестой горели свечи в причудливых канделябрах, а в середине каждого стола высились цветочные композиции на крученых подставках.
Джаннет сидела за столом со своими родителями и общими друзьями семьи.
– Дай Бог, чтобы и твою свадьбу мы так же весело отмечали! – запищала сердобольная тетка, сидящая рядом с Алиной, обращаясь к Джаннет.
– Спасибо. – натянуто улыбнулась она, почему-то подумав что «это будет не скоро».
Рядом с Джаннет сидела сутулая девушка, дочь той самой женщины, пожелавшей ей скорого бракосочетания, «начинающая готка». Ее бросающий вызов всем вокруг вид говорил лишь о проявлении характерной особенности подросткового возраста. Джаннет, к примеру, давно выросшая из переходного возраста, никогда не тянулась в ряды неформалов. На ушах у «готки» мотались сережки при каждом движении ее головы. Сережки были в форме маленьких кинжальчиков и отвлекали внимание Джаннет от какой-то кровавой истории, которую та увлеченно рассказывала. Ресницы девушки были неаккуратно и слишком густо прокрашены, чем настойчиво напоминали Джаннет паучьи лапки. Красно-черный наряд соседки также создал у девушки ассоциации с Черной вдовой. Мысль эту Джаннет постаралась сразу же выбросить из головы.
Кто-то за столом произнес тост за молодых, и все сидящие дружно подняли бокалы и протятули их друг к другу. Гости чокались, а в душе у Джаннет неожиданно образовалось страшное предчувствие. Оно всколыхнулось в мгновение ока – это нахлынувшее ощущение приближения чего-то плохого. К желудку подкатила тошнота, и Джаннет почувствовала, что задыхается. Теперь ей показалось, что в животе у нее появился тяжелый камень и словно расширялся. Этот камень сдавил все внутренние органы, и в первую очередь, стискивал сердце. Ей вдруг показалось, что в зале очень душно и шумно. Джаннет жутко захотелось выйти на свежий воздух, глаза ее слезились. Благо столик, за которым сидела их компания, находился прямо перед самым балконом, занавешенным широкими гардинами.
Неловко извинившись перед юной собеседницей, Джаннет выбежала на балкон. Ненасытно вдыхая воздух рывками, Джаннет хваталась ладонью за горло. Казалось, этот тяжелый камень в груди разросся до таких размеров, что даже сдавил изнутри всю гортань, подбираясь к мозгу. Ноги гудели от напряжения, покалывая еле заметной судорогой. Холодный вечерний воздух ножом прорезал ее горло.
Вдали от шума и громкой музыки Джаннет услышала, что все это время ей кто-то звонил. Дрожащими руками Джаннет вытащила из украшенного камушками серого матерчатого клатча вибрирующий мобильный телефон. Это был Саид.
– Привет, – все еще мысленно успокаивая себя, ответила Джаннет.
– Привет. Ты запыхалась, кажется, танцы в самом разгаре? – весело спросил Саид, хотя Джаннет почудилось, что на самом деле, он не так радостен, каким хочет казаться.
– Да, но я сейчас не танцевала.
– Тебе плохо? – моментально уловил он ее чувства.
– Да. – призналась девушка.
– Что случилось? Мне приехать?
– Нет. Это не физические ощущения… Точнее, я их чувствую, но… Ох, Саид, так много необъяснимого происходит с тех пор, как мы повстречались.
– Знаю, милая. Успокойся. Расскажи мне все.
Даже этих трех спокойных коротких фраз было достаточно для того, чтобы Джаннет почувствовала облегчение и ощутила себя в безопасности.
– Мне вдруг стало страшно…
– Почему?
– Просто от того, что все чокались бокалами. Это очень глупо. Необъяснимо. И… у меня плохое предчувствие.
– Успокойся, малышка. Это все глупости. Ты переволновалась. Все-таки свадьба самой близкой подруги.
– Может быть. Логически это только так и можно объяснить.
– Джаннет, пожалуйста, возьми себя в руки. – Саид почувствовал, что психическое состояние девушки очень шаткое, и в любой момент она может сорваться в бездну безумия. Единственным выходом на данный момент было обратить все в шутку. – Хотя мне даже выгодно твое состояние.
– В каком это смысле? – удивилась девушка.
– Увидев, что ты сама не в себе, ни один ухажер не решится пригласить тебя на танец. – ревниво проговорил Саид, и его шутливый тон развеселил Джаннет.
– Что же мне весь вечер сидеть в одиночестве? – продолжила она заведенную тему.
– Ну почему же? Один человек может танцевать с тобой сколько угодно! – благородно разрешил он.
– И кто он? – поинтересовалась Джаннет.
– Твой отец! – объявил Саид, вызвав у девушки звонкий смех, бальзамом пролившийся ему на душу. – А теперь иди и поддержи подругу.
– Окей. Спасибо, что поднял настроение, мне намного лучше. Целую.
Это единственное слово, сказанное ею напоследок, выбило почву из-под ног у Саида, и теперь у него самого перехватило дыхание.
Холод в пещере доставал до самых костей. Эту ночь он провел на голых камнях, обмотанный одеждой, которая на удивление скоро превратилась в ни на что не пригодные лохмотья. Выловить рыбу из прозрачной речужки ему не составило особого труда, но он чувствовал, что силы неустанно покидают его изможденное тело и воспаленный разум. Ночью его снова мучила горячка. Ему снился Помпей. Он обрушивал свой гигантский, усыпанный крупными драгоценными камнями, трон на него. Он видел алые, налитые кровью глаза того, кого он называл игемоном. Трон придавил его к земле, стиснув грудь неимоверной тяжестью. Так сильно, что дышать уже не представлялось возможным. Он проснулся весь в поту, заслышав из леса одинокий волчий вой.
– Как прошла свадьба? – спрашивал Саид следующим вечером. Они с Джаннет решили снова выбраться за город. Море, отныне стало их излюбленным местом.
Они долго гуляли по берегу, держась за руки и наслаждаясь бегом манящих волн Каспия. За короткое время после взаимных признаний Саид и Джаннет стали ближе друг другу, оба ощущали себя единым целым и чувствовали себя комфортно в присутствии друг друга. Прогулявшись целый час, они вошли в уютную хибару, в каждое окошко которой заглядывал вид морского берега. Ее снял Саид для того, чтобы они с Джаннет могли пообедать и побеседовать, когда на море станет прохладно. Саид разжег камин.
– Все прошло просто замечательно! – если не считать того дурацкого приступа паники, добавила девушка про себя. – Мы столько веселились! Только родители под конец растрогались. – говорила Джаннет, вытаскивая из поношенной тряпочной сумки еду для перекуса.
– Видимо, представили тебя на месте невесты? – догадался Саид и подумал, суждено ли ему вступитиь в брак с этой девушкой и какой бы прекрасной она была невестой.
– Да, – смутилась Джаннет, распаковывая легкий салат, который приготовила сегодня днем, прежде чем встретиться с Саидом.
– Кто твой папа по специальности? – перевел он тему.
– Химик. Он работает на заводе. – «А твой?» хотела спросить она, но вовремя прикусила губу, вспомнив грустный рассказ Сары о тяжелом детстве Саида.
Саид, усевшись в дряхлое креслице, которое казалось вот-вот рассыпется от старости, уже нанизывал на тонкие шампуры сосиски, чтобы жарить их у камина. Но словно заслышав невысказанный вопрос, замер и отложил все в сторону.
– Мои родители в разводе. Отца я давно не видел. Видимо, сын ему не нужен. Да и я не нуждаюсь в нем. – это была запретная тема. Да, он был ангелом и имел мудрость, но именно как ангел он не мог понять родителей, отказывающихся от своих детей, если все в их жизни предрасполагает лишь к счастью. Саид никогда и никому не рассказывал о своем детстве, и Джаннет поняла: она первый человек, с которым он делится переживаниями.
– Неправда, в тебе говорит обида. Все дети нуждаются в родителях.
– Нет, это правда, Джаннет. Они поженились, повинуясь короткой влюбленности, а потом начались ссоры и бесконечные драки. Я рад, что они расстались. Маме приходилось очень тяжело. – Саид замолчал. По-видимому, перед его невидящим взором, обращенным к пламени камина, предстали тяжелые воспоминания. Переведя дыхание, он заключил, – Их брак был ошибкой молодости.
– Вовсе нет! – ответила Джаннет, садясь на краешек единственного в комнате кресла. Ей вдруг ужасно захотелось проявить проснувшуюся нежность к этой сильной личности, открывшей перед ней свои детские переживания. Она по-матерински притянула к своему сердцу голову Саида. – Уверена: твоя мама вновь бы пошла на это, зная, что у нее родится такой сын! – Сказав это, она поцеловала его в макушку.
Саид почувствовал необыкновенное умиротворение, покой и безопасность; так они долго просидели в обнимку, забыв о еде и обо всем на свете, глядя на огонь в камине, пока Саид не провалился в блаженный сон, который редко доводилось ему иметь. Он не знал долго ли или совсем немного спал, но он чувствовал счастье и тепло. Открыв глаза, он увидел, что Джаннет тоже уснула, скатившись ему на колени и теперь мирно посапывала, положив голову ему на плечо. Сильные чувства вытеснили любые тревожные мысли, которые могли прийти ему на ум. Саид смог почувствовать полностью весь свой внутренний и внешний мир. Ему теперь показалось, что все эти тысячи бесчисленных лет, которые он даже не пытался никогда сосчитать, он летал по Вселенной как неполное, несовершенное бытие. Лишь с Джаннет Саид смог почувствовать свое совершенство, ибо только рядом с ней он становился таковым. Теперь он понял, почему люди говорят, что находят свои половинки. С Джаннет он чувствовал в душе полноту бытия.
Глава 26
После того как союзники пришли в себя и похоронили с почестями всех погибших, был устроен пир в честь великой победы. Амазонки приготовили целое представление для триумфаторов. Все эти дни на высоком холме они с неизменным постоянством репетировали отрывки своих танцев. Но это не имело целью быть представленным Помпею, как намеренно ошибочно поведала недавно Фоя полководцу. Амазонки действительно готовились к пиру, но не к пиру пораженных и согбенных, а к победному пиру, отстоявших свою Родину народов. Амазонки нарочно выходили перед тренирующимися мужчинами и начинали веселые танцы, они хотели, чтобы те видели, что женщины ни сколечки не сомневаются в предстоящей победе. Таким образом мудрые союзницы подпитывали боевой дух большой армии. Вот и сейчас у мужчин горели глаза, глядя на этих прекрасных женщин, но позволить себе приблизиться к ним они не смели, ибо видели как те ловко орудуют мечом, сражаясь бок о бок с мужчинами. Но все же глубокое уважение к отважным воительницам вовсе не мешало ими восхищаться, а напротив, увеличивало интерес.
– Спасибо, принцесса, за всю ту помощь, которую вы оказали в нашей общей победе. – обратился к Фое, сидящий напротив Аран. – Благодаря тому, что вы оттянули время, мы смогли достойно подготовиться к последнему сражению.
– Если бы ни ваша мудрая стратегия, принц, тыл наших доблестных воинов не был бы вовремя укреплен. Поистине, вы унаследовали все незаменимые качества правителя и полководца у царя Оройса. К тому же, как вы правильно отметили, победа эта была общей. – ответила Фоя.
– Думаю, для Помпея большим ударом стало то, что он уступил в хитрости такой молодой, но такой мудрой девушке.
– А ведь он мнил себя Искандером. – вступила в разговор Деянира, сидящая рядом с Фоей и стремительно поглощающая добротную пищу, щедро запивая все водой. Ей казалось, что она не ела целую вечность.
– Действительно? Как тогда вы не побоялись столько дней провести в лагере этого сумасшедшего? – отозвался Кирн, в его глазах Фоя прочла тревогу. Он видел и знал, что амазонки могут постоять за себя, но было заметно, что именно эти две женщины стали ему близки. Видимо, Кирн тоже вспомнил историю с королевой Фалестрой. Но затем она увидела, что Кирн глубоко пожалел о заданном вопросе, так как на его лице появилась жутко недовольная собой гримаса. Увлекшись тогда их решительным видом, он забыл, что они всего лишь женщины и отпустил их одних в самое логово врага. Потому как Кирн избегал теперь смотреть ей в глаза, Фоя поняла: он предположил, что она пожертвовала честью, ради того, чтобы удержать безумца.
– Мы сказали ему, что принцесса больна сифилисом. – без всяких стеснений выпалила Деянира ответ на его скрытый вопрос, дожевывая тщательно прожаренное мясо ягненка и вытирая замаслившиеся губы тыльной стороной ладони.
Все сидящие за столом разразились громким хохотом.
Слуги щедро разливали ароматное вино по бокалам, а столы были заполонены разнообразной едой. Албаны более умело пользовались местными богатствами природы, нежели римляне, не знавшие, что делать хотя бы с большим разнообразием дичи, водящейся здесь. Албаны не смешивали драгоценные камни с пищей, чтобы потом не выковыривать жемчужины из риса и не подавиться ненароком янтарем. Они приправляли свои блюда пряными специями и самыми необыкновенными соусами из овощей и фруктов, они искусно запекали мясо, выдержанное в особом маринаде целые сутки. Всего одной алой нити, извлеченной из цветка шафрана, хватало на то, чтобы окрасить в ярко желтый цвет и приправить запоминающимся ароматом большое блюдо рассыпчатого плова.
За царем Оройсом и сидящими за главным столом триумфаторами цепко следила пара глаз.
– Что застыл? – закричал на тощего слугу повар. – Давай, разливай вино!
Подкашивающимися ногами, столь худыми, что лишь кости да вены видны были под кожей, трясущимися от слабости руками, этот слуга принялся разливать по кубкам вино. Как бы он хотел отравить этим напитком каждого, сидящего за столом царя Оройса, всех, повинных в его нынешнем жалком положении. Но у него был лишь один шанс, яда хватит лишь на одного человека, и он скоро отомстит самому главному виновнику всех своих бед.
Тем временем за каждым столом велась оживленная беседа.
– Хотел бы я видеть лицо этого Гнея, когда он будет отчитываться перед Сенатом! – весело говорил один воин другому, подталкивая его локтем.
– Лично я предпочел бы больше никогда не видеть его физиономии. – отвечал ему собеседник, потирая шрам на полщеки, оставшийся ему на память от вчерашнего боя. Сабля противника чудом не задела глаз, но зато разрезала мочку уха на две части, и эта рана была лишь маленькой царапинкой, по сравнению с теми, которые кровоточили на спинах и боках большого количества выживших в бою людей.
– Много хороших воинов мы потеряли… – говорили за другим столом два коренастых силача. Они принадлежали к тому самому отборному войску Касиса, которое составляло основу армии албан, самому сильному войску в этих краях. Каждый из них даже чем-то походил на своего погибшего предводителя.
– Да, один Касис чего стоил. Мало на Земле рождается таких славных вояк. Если бы ни огромный панцирь Помпея, не зря бы он погиб, хотя бы.
– Он не зря погиб, брат. Никто не погиб зря. Видит Бог, эта война была долгой, но последний бой был все же за нами, и мы достойно его завершили. – стукнул кулаком по столу мужчина.
Царь Оройс сидел в окружении своих сподвижников, верных людей, сражавшихся вчера бок о бок с ним. Сегодня он был спокоен, многолетняя изнуряющая схватка с иноземцами была завершена. Албанам и их союзникам удалось отстоять свои исконные земли, земли на которых жили и трудились их предки. Оройс оглядывал, казалось, безграничные просторы, которыми правил. Сегодня был день, когда они наконец отвоевали это законное право для своих потомков. Потомки. Вот что не давало покоя Оройсу все эти дни. И сегодня он думал о сыне. Оройс сотни раз повторял в уме одни и те же вопросы, на которые ему было так сложно найти ответы. Что же он сделал не так? Что упустил в воспитании сына? Возможно, если бы его любимая жена Хатун была жива, она сказала бы, что он не так много времени уделял Зоберу. Перед глазами Оройса всплыл образ его спутницы жизни. Он видел как она, совсем молодая и озорная, вприпрыжку подходит к своему мужу и лохматит его волосы на голове, а затем заливается своим звонким, как ручеек, смехом. Хатун была прекрасна. А нрав, нрав у нее был под стать любому правителю. Совсем как эти амазонки. В поисках единения она могла, не сказав никому, сесть на своего буланого коня и скакать на излюбленный холм, откуда можно было отстраненно наблюдать за дворцом. Она знала, что Оройс обязательно придет к ней, чтобы узнать причину ее задумчивого настроения.
– Я часами могла стоять здесь, когда ты воевал, представляя, что сейчас увижу тебя, въезжающим в ворота с победой. – признавалась Хатун, котрая никогда бы не сидела в дворце дольше одного дня. Но она была также бесконечно нежна и заботлива, верная жена и трепетная мать. Она бы жутко злилась, если бы узнала, что римляне положили глаз на эти земли. Впрочем, хорошо, что она не дожида до этого горького дня, когда их сын предал Родину и семью. И все же жаль, что в этот победный день ее нет рядом.
Да, Оройс не мог уделить достаточно времени сыну, ведь государственные дела всегда требовали от правителя полной самоотдачи. Правда, Арана он повсюду таскал с собой, посмотрев на старшего сына, думал Оройс. Но это было связано с тем, что Оройс пытался успеть научить всему своего наследника. Как бы то ни было, позже, когда Зобер подрос, Оройс всегда безумно гордился и восхищался его успехами. Он никогда не скупился на то, чтобы лишний раз похвалить сына но, видимо, этого было мало или было слишком поздно. Но все равно, Оройс не мог оправдать поступка человека, которого горячо любил и не отделял от себя в своих мыслях. Они с Касисом всегда были лучшим примером того, какими дожны быть братья. Один из них мог всегда, не задумываясь, пожертвовать жизнью ради блага другого. Что и сделал позавчера Касис. Ведь в тот день Оройс потерял еще одну, самую главную свою опору, брата, которого, несмотря на возраст, он всегда считал старшим. В отличие от них, Зобер смог не то, чтобы пожертвовать жизнью, а напротив, возжелать смерти своего брата во имя собственной выгоды. И осознание этого грызло сердце Оройса стыдом и горечью.
– Принцесса Фоя, – обратился к девушке Кирн, – амазонкам не позволено создавать семьи?
Фоя давно заметила как Кирн жадно и весело смотрит на Деяниру. Ей казалось, они могут образовать прекрасную семью. Амазонка встала из-за стола:
– Спасибо, Кирн, вы коснулись темы, которую я хотела бы поднять сегодня. Если царь Оройс позволит, я хотела бы всем вам сообщить очень важную новость. – Оройс кивнул, и Фоя продолжила. – Как вы все знаете, амазонки всегда жили уединенно, и им не позволялось создавать семьи. Но мужчинам и женщинам не должно находиться порознь, ибо только вместе они могут создать самое сильное и непобедимое явление – семью. Мы долго говорили об этом с царицей Орифией. – принимая из рук слуги кубок, говорила Фоя. – И вот сегодня я счастлива озвучить вам ее решение: с этих пор каждой амазонке позволено создавать семью и оставаться там, где находится дом ее мужа, и растут ее дети. Дети амазонок, независимо от того, мальчики это или девочки, будут воспитываться в полных семьях, как отцами, так и матерями!
Женщины, сидящие за столом, охнули, обменявшись растерянными взглядами. Мужчины тоже были немало удивлены, услышав столь неожиданное и чрезвычайно серьезное, для племени амазонок решение.
– Это не отменяет желания амазонок придерживаться старых устоев, но пожелавшая создать семью женщина не будет изгнана своим народом, ровно, как больше телу и красоте ни одной амазонки не будет причинен ущерб.
Все вокруг слушали Фою затаив дыхание. Каждый на этом пире чувствовал, что речь юной принцессы ознаменовала исторический момент. Все понимали, что царица Орифия, фактически провозглашала самоуничтожение древнего царства женщин – государства амазонок. Ради чего это делалось? По всей видимости, ради детей. Только мужчины не могли в полной мере понять, что испытывает мать, разлученная со своим ребенком. Поэтому им оставалось с уважением и радостью принять это решение.
Принцесса с любовью посмотрела на свою верную защитницу – Деяниру.
– Братья и сестры! Наша победа явилась еще одним доказательством того, что мужчины и женщины должны всегда держаться вместе. За победу! – провозгласила Фоя и подняла над головой, щедро наполненный рубиновым вином кубок.
Все пирующие повторили ее жест и слова: «За победу!» Кто-то кричал: «За принцессу!», «За амазонок!», «За нас!».
Принцесса испила кубок до дна и замертво упала на землю. Гости от неожидности застыли на местах, а потом резко вскочили. Аран и Деянира подбежали к Фое, но было ясно, что принцесса мертва. Над головой девушки с разметавшимися вокруг волнистыми волосами босиком стоял тощий слуга в рваных обносках.
Посреди всеобщего ропота раздался его громкий сумасшедший смех. За густой щетиной и по впалым глазам Аран сумел разглядеть своего брата, Зобера. Некогда блистательный полководец предстал перед ними в образе полоумного путника, прикинувшегося слугой. Но радость Зобера длилась не долго, и смех его оборвало острие длинного меча, вонзившегося ему в самое сердце. Отомстив за принцессу, Деянира тут же позабыла о Зобере и принялась укачивать на руках голову бледной Фои. Все вокруг замерли.