Борис Яковлевич Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 5. Том 2
Эла помогла маме убраться в комнате и на кухне и тоже ушла к своим друзьям. Катя пожарила курицу, присела и задумалась. Она знала, что ей предстоит нелёгкий вечер, принимать гостей в те времена было очень трудно. «Правда, Борькины продукты пригодятся», – подумала она. Но сейчас все дела уже были сделаны, и Катя решила тоже отдохнуть. Она недолго колебалась, затем быстро разделась и юркнула под одеяло к мужу. Он, конечно, проснулся.
***
Темнело. Ребята, обойдя всех своих знакомых и вдоволь наговорившись, вернулись домой. К этому времени Катя уже встала, оделась в менее поношенное платье и стала готовиться к приходу гостей. Поднялся и Борис. Сладко потягиваясь, он сидел в нижней рубахе и брюках и находился во власти того блаженного состояния, которое у него возникло при возвращении домой. Вдруг он стукнул себя по лбу:
– Ну и дурак же я, набросился на еду, вас всякой ерундой кормил, а о самом-то главном и забыл! Подарки ведь я вам привёз, сейчас… Идите все сюда.
Он схватил один из чемоданов, распорол обивку, отпер его, но прежде достал из кармана своего кителя маленькие золотые часики на браслете.
– Катя, ну иди же сюда! – крикнул он жене, которая почему-то смущённо поглядывала на ребятишек, помчавшихся к отцу, и задержалась на кухне. – Иди скорее, смотри, что я тебе привёз!
Когда она подошла, он торжественно надел ей на руку часы.
– Вот, теперь тебе всё время на ходики смотреть не надо будет!
После этого он вынул из чемодана платье и бельё для старшей дочери, две коробки цветных карандашей, тетради для рисования и раскрашивания и ещё разную мелочь, приятную для девочек.
– А для тебя, Катя, как для хозяйки семьи, остальные подарки в багаже едут, хотя и здесь вот есть, – и Борис указал на большой тяжёлый свёрток. – Это ковёр, большой, в этой комнате он и не уместится. А вот в этом узле столовое бельё.
Ребятишки расцеловали отца, Катя тихонько пожала ему руку и взглянула своими влажными блестящими глазами так, что он был на вершине счастья.
Вскоре стали собираться гости. Некоторые из них, зная положение семьи Алёшкиных, принесли и своё угощение, так что стол получился изобильным. Было достаточно и спиртного, но в этой компании никто особенно пить не любил, и большинство бутылок осталось нетронутыми.
Вечер прошёл в разговорах. Фронтовики Борис и Прянин вспоминали эпизоды своей военной жизни, а те, кто оставался в станице, рассказывали об ужасах, которые им пришлось испытать, когда за станицу велись бои, и о том страшном времени, когда её заняли фашисты.
На следующий день Борис навестил Чинченко, убедился, что тот действительно нездоров, и это удержало Алёшкина от разговора и упрёков, которые он приготовил, так как уже знал, что именно фельдшер относился к его семье и во время оккупации, и особенно после неё, крайне недоброжелательно. Там он встретил и Василия Прокоповича (завхоза больницы), который каким-то чудом избежал мобилизации, и, хотя во время пребывания в станице немцев нигде не служил, а сидел в своей хатёнке, однако, исправно выполнял все приказы старосты, выходил на строительство дороги, моста и т. д.
С приходом немцев как из-под земли вылезли все бывшие сельские богатеи, и первое, что они сделали вместе с румынскими солдатами, это разграбили магазин и склад сельпо, а затем бросились в больницу, чтобы поживиться бельём и другим инвентарём. Конечно, не оставили они в покое и сохранившиеся помещения и имущество завода. Но на заводе при самом активном участии Кати Алёшкиной многое ценное оборудование было заранее спрятано в балках речки Лезгинки и зарыто в землю.
В больнице же Прокопович умудрился куда-то спрятать весь хирургический инструментарий и оборудование лаборатории, которое Борис в 1940 году привёз из Москвы. Сумел он сберечь и часть мягкого инвентаря. Имущество родильного дома героически отстаивала Матрёна Васильевна вместе с Катей Алёшкиной, которая, как мы знаем, работала на должности санитарки. Кстати сказать, бедной Кате пришлось за это обслуживать обеих старушек по хозяйству.
Менее чем через полгода после изгнания фашистов в Александровку прибыла врач, молодая женщина с двумя маленькими детьми. Муж у неё погиб на фронте. Она занимала две ставки – заведующей врачебным участком и больницей. Борис Алёшкин, занимая до ухода на фронт обе эти должности, конечно, имел право потребовать их себе, но узнав от Василия Прокоповича о том, как испугалась молодая женщина, понимая, что ей придётся куда-то переселяться, он попросил её успокоить и передать, что, по всей вероятности, в станице не останется.
И в самом деле, Борис несколько лет руководил большим медицинским коллективом, получил значительный опыт в хирургической практике, и работа на сельском врачебном участке не могла его удовлетворить. Да и материальное положение его семьи требовало таких средств, которые он не мог бы заработать, оставшись в Александровке.
Глава пятнадцатая
На следующий день после возвращения Бориса они вместе с женой на попутной заводской машине отправились в Майское. Кате надо было получить в райпотребсоюзе карточки и кое-какие товары, а Борис решил попытать счастья.
Зайдя в райздравотдел, помещавшийся в старом кирпичном доме, где находился и до войны, Борис узнал, что заведующий отдела – фельдшер Крылин, бывший эпидемиолог района. Оказалось, что Симонян ушёл в армию и пока не вернулся. Ходили слухи, что он погиб.
Крылин, с которым Борис имел много стычек до войны, встретил вернувшегося фронтовика не особенно дружелюбно. Он боялся, как бы Алёшкин не занял его место, а ему освобождать кресло заведующего не хотелось. Неприязненно встретила его и новый главный врач районной больницы – жена председателя райисполкома, также цеплявшаяся за своё место. Это Борис понял после первого же разговора с ними обоими. Перспективы с жильём тоже были не радостными. Алёшкину нужна была нормальная квартира, его семья состояла из пяти человек, и ютиться в какой-нибудь хатёнке, как это обстояло в Александровке, он не хотел.
Майское, хотя и переходило из рук в руки несколько раз, в отношении жилого фонда пострадало не очень значительно. Были разрушены крупные дома (здание райкома, райисполкома, школы), а крестьянские дома уцелели. Но ни в одном из них хотя бы мало-мальски пригодного жилья не находилось, всё, что было, занимали работники районных учреждений.
Вечером, после того, как Катя закончила свои дела и вернулась к тем знакомым, у которых они останавливались, Борис уныло сидел за столом и курил. Он уже понял, что и здесь, в Майском, подходящей работы и жилья найти не удастся. Катя посоветовала:
– Слушай-ка, давай завтра съездим в Нальчик. Может быть, туда переберёмся?
Так и сделали. Переночевав, они с первым же утренним поездом отправились в Нальчик. Кстати, нужно было выяснить, не прибыл ли отправленный Борисом из Львова багаж. Та часть, которая отправлялась до Котляревской, уже была на месте, её решили получить на обратном пути.
В Наркомздраве Нальчика Алёшкина встретили без особой радости, и главным образом потому, что его большая семья требовала жилья, а с квартирами в полуразрушенном городе дело обстояло очень плохо. Работу ему нашли сразу – в хирургическом отделении Республиканской больницы, обещая и совместительство, что составило бы около 600–700 рублей в месяц, и ему такой заработок казался вполне достаточным. В ближайшем будущем даже обещали место заведующего хирургическим отделением, но квартиру Наркомздрав дать не мог. Так завотделом кадров и сказал:
– Товарищ майор, вы видите, в каком состоянии город? Он отстроится, конечно, и квартиры для врачей будут, но на это нужно время. А пока устраивайтесь, как сумеете, на частной квартире.
У Кати и в Нальчике были знакомые, у которых они остановились. Эти люди имели маленький саманный домик, в нём Борис и Катя переночевали. После разговора с хозяйкой выяснилось, что найти квартиру из двух комнат, а для семьи Алёшкиных это был минимум, практически невозможно. Где-нибудь на окраине, может быть, и удастся найти комнатку, да и то за очень большие деньги, не менее чем 150–200 рублей. Это, конечно, их устроить не могло.
На следующий день, бродя в раздумье по коридорам Наркомздрава, Борис встретил молоденького лейтенанта медслужбы с погонами, имеющими синюю окантовку. Закурив, они разговорились. От него Борис узнал, что тот служит в медсанчасти НКВД, получает порядочную зарплату, паёк и обмундирование. Узнал он также и то, что здесь, в Нальчике, все места в медсанчасти НКВД Кабардинской АССР заняты. Этот же лейтенант посоветовал Алёшкину попытать счастье в каком-нибудь другом городе, и лучше в том, который не пострадал от войны.
– Там и с жильём будет легче, – заметил он.
Ближайшим большим городом был Орджоникидзе, или, как его тогда называли, Дзауджикау – столица Северо-Осетинской ССР. Туда и решил ехать Борис, чтобы воспользоваться своим направлением в НКВД. Вечером он рассказал Кате об этом, она согласилась.
Алёшкины вернулись в Александровку, несколько дней провели в распаковке багажа, полученного в Котляревской и Нальчике. Кое-что Катя променяла на продукты, из какой-то материи успела сшить себе и девочкам немного белья (старая зингеровская машинка, путешествовавшая с ними из Владивостока, каким-то чудом уцелела, несмотря на то, что большую часть вещей, особенно посуды, при немцах у Кати отобрали станичники).
***
В первых числах января 1946 года, ранним утром Борис Алёшкин с полевой сумкой в руках, в которой, кроме документов, лежали бритва, мыло и полотенце, шагал от вокзала к центру города Орджоникидзе. Ему сказали, что там есть гостиница, в которой можно снять койку. Идя по городу, Борис оглядывался на целые чистые домики с палисадниками, на большие трёхэтажные дома. Это был первый крупный город, не тронутый войной, который он видел после возвращения с фронта. Потом он узнал, что окраины, где был остановлен враг, тоже пострадали, и довольно сильно, но та часть города, по которой он шёл, никаких следов войны не имела.
Поселившись в гостинице, где ему удалось получить место в двухместном номере, Борис сразу же после скромного завтрака (привезённые с собой бутерброды и стакан кипятку, полученный у дежурной по гостинице) направился в НКВД Северной Осетии. Ещё в поезде он узнал, где найти это учреждение. На этот раз Борис решил в поисках работы не ходить по маленьким начальникам, а начать действовать сверху. И кажется, это было правильно. Зайдя в бюро пропусков НКВД, он выяснил у дежурного сержанта, кто в Наркомате Осетии руководит кадрами, и узнал, что это заместитель наркома, полковник Давыдов. Борис обрадовался, что этим человеком оказался русский. Ещё по Александровке он помнил, что представители кавказских национальностей не очень-то жаловали русских и, откровенно говоря, побаивался встречи с каким-нибудь осетином, похожим на кабардинца Текушева. Скажем сразу, что его опасения оказались беспочвенными, все осетины, с которыми ему пришлось иметь дело, какой бы пост ни занимали, оказались добросердечными людьми.
Когда Борис попросил пропуск к Давыдову, сержант спросил:
– Вас, товарищ майор, вызывали?
– Нет, – ответил Борис, – я по личному вопросу с направлением из центра.
Он немного приврал: пакет с направлением, которым он решил воспользоваться, был не из центра, а из управления кадров Северной группы войск, но Алёшкин считал, что для Северной Осетии это тоже своего рода центр. Уверенный тон майора, а, возможно, и его погоны, произвели своё действие. Сержант выписал ему пропуск и посоветовал поторопиться:
– Полковник собирается уезжать, – заметил он.
Кстати сказать, пропуск выдали по венному удостоверению – паспорта у Бориса ещё не было. Он быстро поднялся на второй этаж, нашёл комнату, номер которой был указан в пропуске. Войдя, он увидел молоденького лейтенанта, вскочившего из-за стола при его появлении. Борис заявил, что ему нужно увидеть замнаркома по личному делу и что у него имеется направление. При этом он внушительно помахал добытым из сумки пакетом, запечатанным сургучной печатью.
Лейтенант скрылся за большой, обитой дерматином дверью, и, выйдя оттуда через несколько минут, пригласил Бориса зайти. В большом, освещённом несколькими окнами кабинете с длинным письменным столом в виде буквы Т он увидел сидящего в кожаном кресле, седоватого, по-видимому, невысокого, худощавого человека с большими серыми глазами. Борис вытянулся, принял положение «смирно» и, подойдя к столу, громко отрапортовал:
– Майор медслужбы Алёшкин Борис Яковлевич прибыл по личному вопросу. Разрешите обратиться?
Шинель и шапку Борис оставил ещё в приёмной у адъютанта и вошёл в кабинет в своём армейском, пригнанном по фигуре, кителе, на котором поблёскивали ордена и медали.
Давыдов поднялся и, протянув руку, приветливо сказал:
– Ну, зачем же так официально, мы ведь не в армии. Садитесь, пожалуйста. Секретарь мне сказал, что вы по какому-то личному вопросу. В чём дело?
Вместо ответа, Борис протянула пакет и сказал:
– Вот!
Полковник сломал печать и, вынув из пакета довольно большой лист бумаги, стал его внимательно читать. Закончив, он спросил:
– А почему вы с этим направлением не явились в НКВД Союза?
– Видите ли, товарищ полковник, семья моя живёт здесь недалеко – километров за 50 отсюда, в станице Александровской, где до войны я работал. Я подумал, что мне лучше обратиться с этим направлением где-нибудь здесь, а не в Москве.
Давыдов улыбнулся:
– Что ж, нам это не в убыток. Квалифицированные медики, особенно так хорошо характеризуемые, как здесь написано, нам очень нужны. К сожалению, должность начальника медсанчасти НКВД у нас уже занята. Месяца два тому назад на неё назначена майор медслужбы Сырочкина, прибывшая из Москвы со своим мужем, назначенным на работу в аппарат Наркомата. Поэтому, боюсь, что службы, соответствующей вашему званию, немедленно мы вам предложить не сумеем. Если вы согласитесь занять должность поменьше, тогда другое дело. Отправляйтесь в поликлинику к начальнику медсанчасти, поговорите с ней, а я потом рассмотрю ваши предложения.
Он черкнул несколько слов на вырванном из блокнота листке и, протягивая его вместе с пакетом, в который он вложил представленное Борисом направление, добавил:
– Я надеюсь, что вы договоритесь… Беритесь пока за любую работу, мне почему-то вас терять не хочется. До свидания, – и он пожал руку Алёшкину.
Выйдя из здания НКВД, Борис направился в поликлинику Наркомата. Он узнал, что заведующая этой поликлиникой является в то же время и начальником медсанчасти.
Здание поликлиники находилось недалеко, и Борис без труда его нашёл. Майор медслужбы Сырочкина оказалась в своём кабинете. Прочитав записку Давыдова и ознакомившись с направлением, имевшимся у Бориса, где коротко, но вполне положительно характеризовалась его работа в армии, она заявила:
– Знаете что, Борис Яковлевич, я с удовольствием уступила бы вам своё место и осталась бы только заведующей поликлиникой, но, во-первых, это будет трудно для вас, ведь вы не знаете специфики работы НКВД, а я уже работаю в органах более пяти лет. А во-вторых, для меня это будет ощутимая материальная потеря. Сейчас я получаю полторы ставки, а так останется только одна. Я могу вам предложить должность хирурга в поликлинике, она вакантна, но этого вам будет мало, там всего полставки. А самое главное, что в моём распоряжении нет жилья, поэтому я хочу вам рекомендовать вот какой вариант. У нас сменился начальник ОИТК. Знаете, что это такое?
Борис отрицательно покачал головой.
– Это отдел исправительно-трудовых колоний НКВД. Ему сейчас нужен начальник медсанчасти. Конечно, оклад там будет поменьше моего, да и работа немного погрязнее, но я вам к этому дам полставки хирурга в поликлинике. Он скорее, чем кто-нибудь, поможет устроиться с жильём. Пойдёмте к нему.
Всё это было сказано так быстро, уверенно и безапелляционно, что Борис не нашёлся даже, что ответить и возразить.
Через полчаса Сырочкина и Алёшкин сидели в кабинете начальника ОИТК НКВД Северо-Осетинской АССР полковника Головина, который знакомился с документами Бориса. Прочитав, он удовлетворённо хмыкнул и сказал:
– Хотя по штату эта должность у нас капитанская, но я думаю, что нам и майора на ней держать разрешат. Если возникнут какие-нибудь препятствия, я сам свяжусь с ГУЛАГом, там меня хорошо знают. Так как же, товарищ майор, по рукам? Я здесь всего неделю, а уже вижу, что в санитарном деле тут большая запущенность, вашу должность малограмотный фельдшер занимал… Соглашайтесь!
Алёшкин совершенно не представлял себе, что это такое за ГУЛАГ, ОИТК, а самое главное, он совсем не представлял себе, в чём будет заключаться его работа. Он честно сказал об этом полковнику Головину. Тот засмеялся и заявил:
– Ну, брат, это пустяки. В НКВД люди не родятся. Все так же, как и вы, со стороны приходят. Ознакомитесь с инструкциями, с директивами, приказами, их здесь целый ворох лежит. Со мной будете советоваться, да и майор Сырочкина поможет. Она старый работник НКВД, и, хотя нашу специфику не очень знает, всё-таки кое-что рассказать сможет. А мы вам испытательный срок назначим, но мне почему-то кажется, что вы с этим делом справитесь.
– Всё это хорошо, – сказал Борис, – но ведь остается главный вопрос – жильё. У меня большая семья, пять человек.
– Это, к вашему счастью, решается просто. Мой предшественник имел очень хорошую квартиру, но она находится далеко от отдела и мне не подходит. Я вам её и передам. Там, правда, ещё живёт его семья, но она выедет, самое большее через пару недель, а пока как-нибудь потеснитесь. Там две большие комнаты, прихожая и огромная кухня, уместитесь.
– Ну а если вдруг я испытательный срок не выдержу, тогда как?
– Тогда мы вас из квартиры выселим, – смеясь, сказал Головин, – но я думаю, что этого не случится. Мне кажется, мы сработаемся.
Он позвонил и сказал вошедшей секретарше:
– Надя, попросите кого-нибудь из спецотдела пройти с товарищем Алёшкиным на улицу Ноя Буачидзе и показать ему квартиру Ромашкиных. Да примите заявление от майора и передайте его в отдел кадров Лепёшкину, а его пригласите ко мне.
Квартира Борису очень понравилась. Он направился в отдел кадров, где его встретил маленький худенький лейтенантик.
– Лепёшкин, – представился он. – Где ваше личное дело?
– Я его с собой не взял, привезу, когда приеду совсем.
– Хорошо, но не откладывайте, я вас должен на воинский учёт поставить и направить приказ о вашем назначении на утверждение в отдел кадров ГУЛАГа, а там потребуют материалы из вашего личного дела, ваша должность входит в их номенклатуру. А пока пройдите в медсанчасть и познакомьтесь с исполняющей обязанности начальника, фельдшером Красниковой. Медсанчасть – вон, во дворе.
Борис спустился во двор, окружённый забором с колючей проволокой и вышками по углам. В большом доме, выходящем открытыми воротами на двор, раздавался визг пил, стук молотков и скрежет строгальных станков. «Совсем как у меня во Владивостоке, когда на лесном складе судоверфь организовали», – подумал Борис.
Во дворе и в помещении виднелись люди, одетые в какую-то старую одежду – ватники и ватные брюки. Спустившись с крыльца, Алёшкин в недоумении остановился, но в это время из двери противоположного крыла здания выскочила сухонькая пожилая женщина и закричала:
– Сюда, товарищ майор, сюда!
Борис направился в её сторону и вскоре очутился в маленькой комнатке, большую часть которой занимал письменный стол, а в одном из углов стоял высокий железный ящик.
Женщина, позвавшая Алёшкина, предложила ему сесть за стол, сама уселась в углу комнаты на стул и выжидающе посмотрела на Бориса. Тот смущённо молчал, не зная, что говорить, и не представляя, с кем имеет дело. Женщина, помолчав некоторое время и подвигавшись на стуле, наконец, решилась начать разговор сама:
– Ваша фамилия Алёшкин?
– Да.
– Товарищ майор, значит, вы освободите меня от работы, в которой я ничего не смыслю, и которая меня прямо в могилу сводит.
– Так ведь и я в этой работе пока ничего не понимаю…
– Ну, неправда! Мне Лепёшкин говорил, что вы на фронте начальником госпиталя были. Вы врач, а я простая фельдшерица, да и общая грамотность у меня подкачала, а тут главное дело – писанина. Из медотдела ГУЛАГа разных директив, запросов уйма приходит, их надо прочитать, ответ составить, а это для меня такой тяжёлый труд, что и рассказать трудно. Спасибо, тут одна заключённая врачиха помогает. Она грамотная, и врач хороший. Вы теперь сами справляться будете, а я пойду фельдшером в медсанчасть на Лесозавод. Там тоже начальницей медсанчасти буду, да та работа мне давно знакома, я ещё в Темниковских лагерях, когда там начальником полковник Лойдин был, работала, так что её я хорошо знаю.
– Так здесь, значит, только канцелярская работа? – спросил недовольно Борис.
– Ой, что вы! Канцелярщины много, но здесь и санитарной работы хватает! Да у нас ведь и своя больница есть, там и лечебной, в особенности хирургической, работы по горло будет. У нас врача-хирурга нет, всех в городскую больницу возим, к профессору Авнатаньяну. Лечат там хорошо, но канители с отправкой туда людей и содержанием их очень много. Так что здесь работы вам хватит. Вот с месяц поработаете, сами увидите.
– И кого же здесь лечить придётся?
– Заключённых и охрану. А за санитарными порядками в колониях следить – это тоже дело нешуточное. Медосмотры людей самому придётся проводить, на врачей из заключённых, хотя у нас есть несколько человек, полагаться не приходится. Вот, смотрите, – женщина встала со своего места, достала ключ и открыла железный шкаф, где на двух полках аккуратно лежали стопки папок с бумагами. – Вот, смотрите, – повторила она. – Это инструкции и директивы из Москвы и копии моих отчётов. Передаю всё это вам, командуйте!
– Значит, вы товарищ Красникова, насколько я понимаю?
– Простите, я и не представилась! Младший лейтенант медицинской службы Красникова Анна Васильевна. Если не возражаете, то называйте меня по имени-отчеству.
Алёшкин в ответ улыбнулся, протянул женщине руку и сказал:
– Ну а меня Борисом Яковлевичем звать, так и называйте. Вот и познакомились…
– Знаете что, Борис Яковлевич, я пойду на Лесозавод. Я и так каждое утро туда бегаю, это наше самое большое подразделение. А вы тут бумаги читайте. Живу я в доме, который рядом с вашей квартирой стоит, двор у нас общий. Так что вечером, если ночевать в новой квартире будете, заходите чайку попить, ещё поговорим.
Борис поблагодарил. Через несколько минут он остался один и погрузился в чтение различных бумаг, вытащенных из шкафа. По мере того, как он погружался в изучение разного рода инструкций и приказов, Борис чувствовал, что если взяться за эту работу, то попадёшь в совершенно новый мир. Он видел, что Центр требовал и хорошей организации, и лечебной работы, и большого напряжения в проведении необходимых санитарно-эпидемиологических мероприятий. Почитав часа два, он закурил и задумался.
В какой-то степени предстоящая работа напомнила ему те обязанности, которые он выполнял, будучи начсандивом. Тоже под его медицинское наблюдение отдавались массы людей, с тою, пожалуй, разницей, что не было передовой, где ежедневно гибли и получали ранения сотни, а то и тысячи человек, и что все люди, которые находились здесь, не пользовались правами свободных граждан. Он подумал: «Выходит, медобслуживание этих людей – дело ещё более ответственное, чем обслуживание гражданского населения. Государственный аппарат своими охранительными органами изолировал этих людей от общества и, значит, взял на себя полную ответственность за них перед советским народом. Ведь все они, отбыв срок заключения, возвратятся в трудовую советскую среду, следовательно, медобслуживание их должно быть лучше, серьёзнее и добросовестнее, чем свободных граждан, имеющих возможность обратиться за медпомощью к различным врачам в различные медучреждения. Наша медслужба, наши больницы должны им заменить это всё. Да, задача не из лёгких, но она интересна. Значит, кроме материальной выгоды, я получу ещё и интересную работу. Решено, я буду здесь работать».
Кстати, о зарплате. Во время предварительного знакомства с Борисом полковник Головин вызвал главного бухгалтера и попросил рассказать конкретно, каково будет материальное обеспечение начальника медотделения ОИТК. Выяснилось, что разрешение взять на эту должность майора медслужбы имеется. Оклад составлял 1 200 рублей, плюс 300 рублей за звание и 5 % за выслугу лет (армейская служба тоже входила в стаж). Уже одно это составляло более трёх врачебных окладов в гражданских организациях, а тут ещё прибавлялась ежегодная выдача полного военного обмундирования и ежемесячный офицерский паёк.
Материальный соблазн был велик. Теперь, когда Бориса заинтересовала и сама работа, и вопрос с квартирой разрешился, колебаться было бессмысленно.
До сих пор все документы, необходимые для поступления, Алёшкин держал у себя. Теперь же заполненную анкету, автобиографию и заявление он решил лично отдать полковнику Головину. В этот же день вечером он был у полковника, передал ему документы и доложил о своём желании работать под его руководством. Тот вызвал инспектора отдела кадров Лепёшкина и велел ему отдать приказ о зачислении майора Алёшкина с этого дня начальником медотделения ОИТК, с предоставлением ему трёхдневного отпуска для устройства семейных дел.
На следующий день Борис выехал в Александровку. Дома он рассказал Кате о своём поступлении на работу, просил её быстрее уволиться и собраться в дорогу вместе с ребятами. Катя ответила, что в три дня она никак не управится: необходимо сдать магазин, отчитаться перед райпотребсоюзом и конторой завода, оформить справки на детей для школы, да и, наконец, разделаться с имеющимся маленьким хозяйством. Всё это, по её предположению, потребует не менее недели. Решили так: Борис уедет немедленно, по возможности приобретёт мебель, организует подготовку квартиры, а Катя разберётся с хозяйством, рассчитается со своим магазином, наймёт на заводе автомашину и вместе с ребятами приедет к нему.
