Автор, пиши еще!
Декабрец! Второй сезон
Зимний садовник
Автор: Елена Попова
Редактор: Лех Стражинский
― Ой!
– Что с тобой?
– Влюблена!
– В кого?
– В ромашку!
Тоненькие ножки-пружинки в сандалиях в ту же секунду оторвались от земли, и худенькая девочка в синей юбочке умчалась прочь.
Убежать, увернуться!
Знакомый двор с мягкими пыльными тропинками, что протоптали взрослые, спешащие каждый день на завод; с нежным спорышем, на котором можно уютно расстелить покрывало для игры в дочки-матери. Но не сейчас! Мелькают острые коленки, глаза горят от азарта погони. Перелететь через лужу, сменить направление, оттолкнуться от песочницы, затем проскользнуть между стойками качелей и назад, в спасительный сад…
***
Огонь ласкает свежие дрова, как будто принюхивается. Раз, другой, обнимая, подстраивается с разных сторон к янтарному березовому бревнышку, и, наконец, распробовав, растекается по всей площади печки, грозно гудит в трубе. Нужно закрыть заслонку, но нет сил оторвать взгляд от колдовской пляски огня. Тихое потрескивание, блики на лицах, и сердце замирает от его присутствия. Хочется, чтобы ночь не кончалась, и его тихий голос, принадлежавший в тот миг только ей, все звучал и звучал. И, может быть, они нечаянно соприкоснутся руками, подбрасывая поленья в печь.
Задумавшись, Лера тронула горячую дверцу.
– Ой!
– Что с тобой? ― всполошился Коля.
– Влюблена, ― на автомате ответила Лера и, глядя в ошарашенные Колины глаза, рассмеялась.
Она всегда легко смеялась рядом с ним. Затем поторопилась объяснить:
– Это игра такая, называется «Садовник». Играющие выбирают себе название цветка, водящий-садовник говорит: «Ой». Цветы ему хором: «Что с тобой?» Садовник в ответ: «Влюблен!» Цветы интересуются: «В кого?» Садовник должен назвать цветок. Кого назвали, убегает от водящего и, сделав круг, возвращается. Если тебя поймали ― становишься новым водящим. Не может быть, чтобы в вашем дворе не играли в «Садовника».
– Не играли, ― тихо сказал Коля, глядя на то, как огонь перекрашивает дерево в черный цвет с драконьими всполохами.
И вдруг тихо произнес:
– Ой.
– Что с тобой? ― засмеялась Лера.
– Влюблен.
– В кого? ― Лера не заметила, как от волнения осип голос.
– В тебя! ― просто ответил Коля, и их глаза встретились. Сердце девушки готово было выпрыгнуть из груди. Мысли метались, как потревоженные летучие мыши. Убежать, увернуться. Как в детстве. И спрятаться в спасительный сад.
В этот момент с кровати Ира шмыгнула носом.
«Боже, сколько она уже не спит?! Сколько всего слышала? Как мне теперь ей в глаза смотреть?»
Лера с Ирой подружились во втором классе, когда Ира переехала к ним в город. С тех пор и до выпускного девочки не расставались. Всегда вместе. В школе, после школы, вместе в КВН, вместе делали домашку. В секцию легкой атлетики тоже пошли вместе. Этим летом на сборах они познакомились с парнями из команды лыжников, а именно с Колей, Лехой и Максом. Дружба завязалась легко: общие интересы, обсуждение достижений, травм, тренеров.
***
Отчаянные слезы первой любви пропитали подушку. Лера тихонечко плакала, не в силах унять горе, мешающее дышать.
Мама бесшумно села на край кровати, тихонько поглаживая вздрагивающую спину дочери. Какое горе могло случиться с ее девочкой в шестнадцать лет?
– Что случилось?
В ответ были только всхлипывания.
– С Ирой, что ли, поссорились?
Едва заметное покачивание головы.
– Двойку получила?
Опять отрицание.
– Ну, не знаю. Танец исключили из программы, на Олимпиаду не взяли, яблоки воровала и попалась, ― мама пыталась шутить.
– Я влюбилась, ― последовала новая порция рыданий.
– Фу ты, напугала. Ну влюбилась и влюбилась! Это же прекрасно!
– Ничего не прекрасно! ― всхлипывая, Лера переползла к маме в объятия. ― Он с Иркой встречается, а она моя подруга. Он такой классный, умный, нам книжки одинаковые нравятся, с ним всегда есть о чем поговорить, а еще он смешит меня.
– Тебя? ― мама удивленно вскинула брови.
– Ну, не то чтобы меня одну. Мы же всегда в компании, значит, и шутки для всех. Но мне всегда смешно, а Ирка… Она половину шуток даже не понимает, говорит, что они дурацкие.
– Тогда поговори с Ирой, расскажи о своих чувствах. Как хоть зовут-то принца твоего?
– Коля. Нет, не могу я с ней поговорить, неправильно это.
– Тогда терпи, ― мама тихо баюкала свою маленькую взрослую дочь.
– Надо заварить чай, ― Лера вскочила, на ходу натягивая бабушкин ватник и запихивая ноги в огромные валенки.
– Так мы воду с собой не взяли, надо к роднику идти. Мы же договорились, что утром сходим, ― возразил Коля. ― Куда в ночь? Там волки голодные за каждым деревом караулят.
– Не караулят! Я быстро, ― Лера искала повод, чтобы улизнуть из дома, побыть наедине с собой.
– Да и темно совсем, смотри, снегопад какой! Последний фонарь как раз над твоим домом висит. А луна занавесила небо снежными шторками и шампанское с эльфами пьет, ― Коля явно не жаждал покинуть уютную скамеечку и не понимал перемен, которые произошли с Лерой.
Эх, зря он это сказал! Ну кто тянул за язык? Все же было так волшебно. Вот именно! Было. Он уже полгода ходил кругами вокруг Леры, не зная, как подступиться. Наедине с ним она не оставалась. Пробовал на прогулке за руку ее взять, ускользала. А он бы постоянно держал ее за руку, да и не только за руку! Ее точеная фигурка сводила его с ума. Хотелось сжать ее, целовать, ласкать. Губы, шею, грудь, бедра… Так, надо было срочно умыться снегом.
– Хорошо. Пошли!
Санки. Канистра. Фонарик. Сразу за бабушкиным домом, в котором ребята решили встретить Новый год, заканчивалась территория дачного участка. Дальше шла жиденькая рощица, переходящая в овражек, на дне которого бил родник. Снега в этом году было много, но к роднику дорожку чистили регулярно, поэтому заблудиться ребята не боялись. Тропинка была узкая, шли гуськом. Впереди ― Лера с фонариком, как гордый местный житель, позади ― Коля, как водовоз и защитник от волков и любых других опасностей.
Уже подходя к лесочку, ребятам стало понятно, что дорожку почти не видно. Но Лера, выросшая в этих местах, отлично ориентировалась даже в темноте, поэтому смело шагала, взрывая рыхлый снег. Внезапно она оступилась и ухнула в лохматый сугроб с головой. Снег моментально забрался в рукава, за воротник, сорвал шапку, залепил лицо. Дышать стало нечем. Лера отчаянно пыталась вдохнуть, нащупать руками опору, чтобы подняться, оттолкнуться, но руки шевелились, как в плохом сне, и никак не находили, на что опереться.
Коля же шагал, задумавшись о том, как построить разговор с девушкой. Потому что он решительно ничего не понимал. Юноша мог поклясться, что сегодня, когда он подсаживал Леру в автобус и совершенно случайно ― честное слово! ― проник рукой под коротенькую курточку, она прижала его руку локтем к своей талии и тут же ускользнула, как будто ничего и не было. И как ему это расценивать, скажите на милость?
Вдруг он услышал короткий вскрик, фонарик подлетел вверх, описал короткую дугу и нырнул в снег.
– Лера! ― громко позвал Коля и прислушался.
Ответа не было, только непонятный звук со стороны сугроба. Осторожно подойдя к месту, куда нырнул фонарик, Коля услышал отборную ругань. И сквернословил отнюдь не фонарик. Обнаружив матерщинницу метрах в трех от себя, Коля осторожно потянул то, что нащупал в снегу. И услышал отчаянный крик с новыми идиоматическими выражениями.
Когда парень бесцеремонно схватил ее за ногу, Лера подумала, что потеряет сознание от боли, но потеряла только самоуважение и возможность красиво закатывать глазки от чужого крепкого словца.
Аккуратно откопав очень снежную бабу, Коля попытался поставить девушку на ноги. Вертикально Лера стоять отказывалась и заваливалась на бок, тихонько поскуливая. Пришлось посадить ее в сугроб, предварительно закутав в куртку, пока шла операция по спасению фонарика и шапки. Через полчаса безуспешных поисков, стуча зубами, Лера отпустила шапке грехи и позволила покоиться с миром до весны. Ну или до утра.
Ехать, как боярыня, на санях Лера была согласна, но сани оказались малопригодными по пухляку. Они зарывали барыню в ледяной снег. Это он с виду был пушистым и манящим, а за воротником вся его кошачья мимимишность таяла, обнажая колюче-царапучую сущность.
Лера с Колей договорились, что пойдут домой, как Гена с Чебурашкой. Он понесет ее, а она повезет санки и канистру. Ее они умудрились не потерять. Правда, и воду не набрали.
Когда тебе восемнадцать, и ты впервые прижимаешь к груди желанную девушку, кажется, что сможешь нести ее на руках долго-долго, до самой старости. Однако через двести метров зимняя одежда превратила изящную ношу в чугун. А сугробы нагло хватали за ботинки, норовя завязать ноги узелком.
– Я тебя сейчас аккуратно поставлю. Отдышаться надо. А ты держись за меня.
Лера доверчиво прильнула к Коле, наслаждаясь нечаянными объятиями, вдыхая дурманящий запах кожи и вязаного колючего свитера, отзываясь каждой клеточкой своего тела на биение его сердца и ругая себя за это… Вдруг она разревелась.
– Лерочка, я сейчас, где больно? Что не так?
Коля мгновенно подхватил девушку и, забыв про усталость, пошел. Они уже давно должны были выйти на дорогу, где можно воспользоваться санками, но казалось, что сугробы становились лишь выше и плотнее. Или, быть может, юноша совсем выбился из сил.
Загулявшая луна отодвинула тучку, стряхнула оставшиеся крошки снежинок и осветила пригорок, который штурмовали юные герои.
– Стой! ― Лера закричала и начала брыкаться. ― Не туда!
От напряжения и усталости Коля не сразу среагировал, продолжая методично переставлять ноги. Левая. Правая. Левая.
– Стой! ― Лера в отчаянии забарабанила кулаками по широким плечам. ― Мы не туда идем! Смотри!
Прямо перед ними был обрыв. Они ушли в сторону от поселка и прошли почти два километра, выйдя к Лосиному утесу. Утес не был отвесным, а в летнюю пору ― даже не особо опасным, но свалиться с него зимой в темноте означало верную смерть.
– Все, привал пять минут! ― скомандовала Лера. ― Сидим и отдыхаем. Санки к черту. Мне нужен костыль, и в обратную дорогу.
Они легли прямо на снег. Звезды подмигивали им с чернильного неба, луна хвасталась своими толстыми боками, изредка стыдливо прикрываясь полупрозрачными облаками.
«Если он меня сейчас поцелует, я пропала. Я ни за что не откажусь от этого. Я вообще ни о чем другом даже думать не могу с тех пор, как он взял меня на руки…»
– Все, хватит, нельзя больше лежать, пошли, ― Коля решительно поднял девушку, ― попробуй, можешь хоть немного опираться на ногу?
Лера аккуратно опустила поджатую ногу на снег, перенесла на нее свой вес и упала бы, не подхвати ее сильные руки.
– Ясно все с тобой! Верхом поедем. На руках не донесу, а на спине ― хоть до луны и обратно.
Езда на спине парня была абсолютно лишена романтики. Зато добрались быстро и без костылей.
Подойдя к дому, Коля поставил свою драгоценную ношу на крылечко, развернул лицом к себе.
– После всего, что между нами было, ты, как честная девушка, просто обязана выйти за меня замуж.
– А как же Ира? ― глядя в его глаза, прошептала Лера.
– А что Ира? Эта коварная обольстительница сделала тебе предложение первой? ― шутливо разозлился парень.
– Н-н-нет, ― Лера начала заикаться от неожиданности. ― Но вы же пара. Она сама мне сказала, что ты предложил ей встречаться, признался в любви…
Слезы наполнили глаза и пролились на колючий свитер, Лера зашмыгала носом.
– Так, интересненько! Ну, пойдем побеседуем с твоей Ирой.
– Только давай утром, пусть сейчас спят.
– Послушай, с тех пор как я тебя впервые увидел, я ни о ком другом даже думать не могу, а ты: «Ирка, Ирка»!
Поднимаясь по лестнице, Лера задела больной ногой ступеньку.
– Ой!
– Что с тобой?
– Влюблена!
– В кого?
– В тебя!
Их морозный поцелуй осветила бесстыжая луна.
Через много-много лет Коля и Лера отметили в январе серебряную свадьбу.
Прятки
Автор: Анна Горева
Редактор: Анастасия Мурашка
― Сегодня опять не прибиралась? ― Николай Николаевич смахнул пыль с комода старческой рукой. ― Обленилась совсем. Пол грязный, постельное белье не поменяла, часы криво висят.
Ходики ему сочувствовали и поддакивали: «Так-так, так-так». Николай Николаевич стал искать, что еще в комнате неладно. Подвинул шкатулку на середину комода, разгладил дрожащими руками кружевную вязаную салфетку, поправил плюшевую скатерть с белой бахромой. Нахмурил седые, клочковатые брови.
– Какой была, такой и осталась! ― недовольный голос поскрипывал и посвистывал. ― Говорил мне отец, что надо жениться на хозяйственной и глупой. Тогда в доме будет порядок и чистота. Все накормлены, напоены, одеты, обуты. И довольны. А я как дурак художницу в дом привел. «Ах, какой пейзаж», «Ах, какой закат». Везде рисуночки, краски, кисти. Все время выставки, заказы, встречи. Богема! Тьфу! Соблазнился красивыми глазками да косой до пояса. Как ты мне говорила? «Николаша, у меня выставка. Сам пропылесось и детей в школу отведи».
Он поправил сбитую на кресле накидку и сел.
– Сегодня пришлось со слесарями ругаться, они, видите ли, все окна в подвале заколотили фанерой! ― он возмущенно развел руками. ― А там кошки. Что им, с голоду подыхать? Непорядок! ― Николай Николаевич погрозил пальцем невидимым слесарям. ― А потом в сберкассу ходил. Там очередь знаешь какая? Я немолодой уже! Устал я! ― он погладил колени. ― Пришел голодный как волк, ― Николай Николаевич с укором посмотрел на жену. ― Теперь сам себе буду борщ варить? Зачем женился?
Лилия Борисовна с улыбкой, сложив руки на коленях, смотрела на мужа. Ее теплый, любящий взгляд умиротворил его.
– Сережа! Ирочка! ― Николай Николаевич захлопал в ладоши. ― Играем в прятки. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват! Лиля, где мои лекарства? Шесть, семь, восемь, девять, ― старик, шаркая ногами, пошел на кухню.
За стеной, у соседей, громко играла музыка. Била басами и сбивала немолодое сердце с ритма. Николай Николаевич вывалил таблетки из корзинки на стол.
– Лиля! Когда уже приберешься в аптечке? Я не нахожу таблетки для сердца, ― он покопался в лекарствах. ― Всю голову пробьют этим шумом. Бум-бум. Что это за музыка? Бум-бум. Десять, одиннадцать, двенадцать. Я ставлю чайник.
У соседей что-то задвигалось, кто-то затопал. Из вентиляции доносились невнятные, возбужденные голоса.
Пока грелся чайник, Николай Николаевич смотрел в темное окно, за которым в вечернем вальсе кружили белые, крупные хлопья снега.
Поддавшись легкости их танца, он, бывший офицер, вспоминал свою службу на севере. Бесконечные метели, полярную ночь, каменистую тундру и завывания ветра в печной трубе. Николай Николаевич плакал.
Свист чайника выдернул его из бередивших душу воспоминаний.
Музыка грохотала уже с двух сторон. Бумц-бумц! Бумц-бумц! Как будто в его нездоровые мозги вбивали гвозди. Николай Николаевич схватился за голову. Потом за свистящий чайник. Горячий! Чайник грохнулся обратно на плиту и плеснул кипятком на руку.
– Да сколько можно? Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, ― он зажал руку между колен. ― Лиля, дай полотенце! Сорок, сорок один. Где? Сорок два. Нашел, ― он прихватил чайник полотенцем и поставил на стол. Этим же полотенцем обвязал голову так, чтобы закрыть уши. ― Опять «Николаша, пойди разберись?» И пойду!
Николай Николаевич решительно направился к двери. «Сорок пять, сорок шесть».
Звонок. Соседская дверь открылась и в подъезд выпорхнула нарядная, хрупкая женщина.
– Николай Никола…
– Да сколько можно? Светлана! Где старший? Пятьдесят два, пятьдесят три.
Светлана растерянно взглянула на старика:
– Я старшая.
– А Андрей? ― Николай Николаевич заглянул в квартиру через плечо женщины. За накрытым столом скучали два наряженных мальчика четырех и семи лет.
– Опять забыли, Николай Николаевич? Он уже два года как свинтил от нас. ― Светлана ткнула пальцем в полотенце на голове старика. ― А что у вас случилось?
– Светлана, ― Николай Николаевич погрозил обожженным пальцем, ― отставить разговорчики! Раз ты старшая, ты и будешь отвечать за этот балаган. Пятьдесят пять, пятьдесят шесть. Я в милицию на вас рапорт напишу! Можно музыку тише слушать? Почему соседи страдать должны? Пятьдесят семь, пятьдесят восемь.
– В каком смысле страдать? Праздник же!
– И дети твои вечно носятся как мамонты! ― не унимался Николай Николаевич.
– Ага! ― Светлана встала руки в боки. ― Мало того, что Деда Мороза не заказать ― цены заоблачные, так еще и музыку не включай. Хорошенькое дело! Может, еще детей спать положить? В Новый-то год. Дядя Коля, не перегибайте. С наступающим вас! ― дверь захлопнулась.
***
– Лиля, ты слышала?
Войдя в квартиру, он на цыпочках подошел к жене и, сняв полотенце, зашептал:
– Сегодня Новый год! А Сережа с Ирочкой не знают. Подарки-то мы не приготовили, ― и громко захлопал в ладоши, ― все спрятались? Шестьдесят один, шестьдесят два. Я ищу, никого не нахожу!
Его глаза заговорщически блестели. Лилия Борисовна одобрительно улыбалась.
Николай Николаевич влез на табуретку и углубился в недра антресолей.
– Шестьдесят пять, шестьдесят шесть.
На пол полетел пыльный офицерский тулуп, шапка-ушанка со звездой, варежки из овчины, валенки, ремень. От скатерти была отстрижена белая бахрома. На синей наволочке белой краской прямо из тюбика Николай Николаевич нарисовал снежинку.
– Семьдесят, семьдесят один.
Медленно, но уверенно Николай Николаевич облачился в форму своей молодости. Посмотрелся в зеркало. Тулуп великоват.
– Лилек, я скоро буду. Не скучай. Семьдесят три, семьдесят четыре.
Лилия Борисовна с доброй улыбкой посмотрела вслед потрепанному временем старичку.
***
Через полчаса Николай Николаевич стоял у соседской двери и жал на кнопку звонка. Светлана распахнула дверь и на секунду опешила. На пороге был бравый офицер в тулупе и портупее. На лице от уха до уха кудрявилась белая бахрома. Он бы сошел за командира партизанского отряда, но на плече вместо автомата висел синий мешок со снежинкой. Шапка, воротник и варежки были усыпаны крупными хлопьями снега.
– Семьдесят девять, восемьдесят. А вот и Дедушка Мороз! Я услышал про замечательных детишек ― Сережу и Ирочку, ― изображая визгливым, старческим голосом бас, прогудел Николай Николаевич.
– Саша и Миша! ― зашипела в ухо Светлана.
– Или нет! Сашеньку и Мишеньку! ― от низких нот в горле запершило, он закашлялся. Света быстро подхватила под руку согнувшегося Мороза, поволокла к праздничному столу и посадила на табуретку. Мальчишки завизжали от восхищения, вытаращив глаза.
– У нас, Дедушка, детки послушные и хорошие. Они тебе стишок приготовили, ― нараспев импровизировала она.
Дети удивленно посмотрели на маму:
– Ничего мы не подготовили.
– То, что в садике на утренник учили, ― наклоняясь за графином, прошептала Светлана. Она налила в стакан компот и протянула гостю.
Николай Николаевич, оправившись, опять забасил:
– Кто первый порадует Дедушку Мороза? Саша или Миша?
Младший отступил назад и вытолкнул брата вперед. Тот хотел ретироваться, но дед успел взять нерасторопного за руку.
– Ты Миша? Восемьдесят один, восемьдесят два, ― он пошевелил седыми, кустистыми бровями.
Испуганное личико мальчишки изменило выражение на благоговейный ужас.
– С-с-саша.
– Давай, Саша, повесели дедушку.
– Елочка-красавица, ― мама тихонько начала подсказывать.
– Давай! ― Дед Мороз игриво подмигнул ему.
Саша собрался, встал в театральную позу и громко отчеканил стих.
Мишу пришлось уговаривать долго. Свою партию он пробубнил, уткнувшись маме в подол.
– Ай, молодцы какие! Восемьдесят пять, восемьдесят шесть. Раз вы такие хорошие ребята, то у меня есть для вас подарочек.
Мальчишки возбужденно притихли. Николай Николаевич залез в мешок сначала одной рукой, потом второй. Долго шарил. И в торжественной тишине достал оттуда двух котят: серого и рыжего. Квартира наполнилась радостным визгом ребят.
– Этот мне!
– А этот мне!
Котята испуганно пищали, растопырив лапы.
– Николай Николаевич, давай хоть рюмочку за Новый год? ― Светлана умильно смотрела на ползающих по полу вместе с котятами мальчишек.
– Отставить спиртное! Девяносто два, девяносто три. На службе не положено. Мне еще своих поздравлять. Девяносто четыре, девяносто пять.
– Своих? ― она удивленно вскинула брови. ― А, ну да, ну да, ― понимающе погладила старика по плечу. ― Спасибо, дядя Коля!
Вернувшись в квартиру, Николай Николаевич снял валенки, бросил мешок в ванную комнату и, как был в тулупе и шапке, устало сел на диван.
– Девяносто семь, девяносто восемь. Сейчас кого-то найду!
Лилия Борисовна одобрительно улыбнулась.
Николай Николаевич взял портрет жены с комода, погладил его, прижал к груди, прилег на мягкий подлокотник дивана и закрыл глаза.
«Девяносто девять, сто!»
Из вселенской темноты, разрывая в клочья сердце старика, зазвенел детский голос:
– Ага! Сто! Сто, сто. Ты не нашел меня! Папа, почему ты меня не нашел?
– Ирочка, девочка моя! Это ты? Я искал, правда, искал. Мы три дня тебя искали. Где же ты была? И с вертолета высматривали, и потом весной… Где же ты пряталась?
– Я в тундре между камнями спряталась. Мы с Виталиком на стрельбище пошли гильзы собирать. А тут снег повалил! Я кричала Виталику, искала, но ничего не было видно. Пошла домой. Шла, шла, потом замерзла и спряталась между камнями. И заснула. А ты меня не нашел.
– Я Виталика зато нашел. А тебя ― нет.
– Ты проиграл, проиграл!
– Конечно, ты выиграла, стрекоза, ― послышался знакомый, мужской голос.
– Кто это? Сережа?
– Да, папа. Я.
– Я ведь и тебя не нашел. Да и как найти было? Но мне из части все твои медали и документы прислали. Нарочно прямо из Афганистана домой. Вон они в шкатулке лежат. Мы с мамой ждали, вдруг ты найдешься. Вдруг живой?
– Николаша, не переживай! Мы все уже нашлись. Все, прятки закончились. Все закончилось. Теперь нечего бояться. Пойдем.
