Андрей Алексеевич Мурай
Письма к незнакомцу. Книга 6. Брак
Возвращаясь к переживанию текста, давайте представим себе, что всё кончится хорошо: лирического героя – старого козла – кто- нибудь полюбит. Или – съест. Что так, что этак, сердце его успокоится.
Вам же, Серкидон, желаю радостного биения сердца, жму руку и до следующего письма.
-9-
Приветствую Вас, Серкидон!
Нынче поутру включилось во мне критическое око. Нахлынули мысли о том, что плюсики брачного союза получаются у меня плохо: две палочки, которым надлежит быть крест-накрест, не хотят склеиваться и распадаются на два минуса. Так недолго поставить не плюс, но крест на моих добрых намерениях, а именно, – осветить преимущества брачного союза. А они есть, и несомненные…Но яд с языка норовит сорваться то на свадебный стол, то на брачные одежды молодых. И стол хорош, и одежды хороши. Язык мерзкий.
Предлагаю: бросимся в ножки немецкой классической философии. За Истиной – в Германию! Пусть вместо меня о плюсах брачного союза скажут немецкие философы? Эксперимент любопытен. Говорят, что бестселлером могли бы стать заметки Джульетты о тяготах семейной жизни. Это я к тому, что мужья из философов получаются, как правило, никудышные. Или не получаются вообще. Женятся философы по глупости; потому что церковь призывает жениться; потому что принято так; потому что родителей не хотят огорчать… Потом философы огорчаются сами, не зная, куда эту жену деть, куда самому от неё деться…
Но не многим более счастливы философы, которые живут в одиночестве, наблюдая со стороны шествие семейных пар. Им, необручённым, никто не мешает узнать многое, а «…во многой мудрости много печали; И кто умножает познания, умножает скорбь»30.
«Фаусты» от философии гоняться за мыслью, как за механическим зайцем.
А мысль уже за краем света
Во тьме резвится и парит,
А нежный голос, рядом где-то,
– Пей чай, остынет, – говорит»31.
Так вот, этого нежного голоса, и других нежных голосов, и шелеста листьев, и морского прибоя, и шума дождя, и немудрёную песнь сверчка (уже не пишу про соловья)философы-холостяки не слышат. Они забывают жить.
И ведь знают, что неверно живут. Фихте писал, что философствуя, человек не живёт, а когда живёт, не философствует. Самый нефилософичный, самый отрывистый философ-поэт Ницше воскликнул: «Memento vivere!» – « Помни о жизни!»
Что же это такое – помнить о жизни?! Что такое жить?! Мариэтта Сергеевна Шагинян считала: «Жить – значит чувствовать, наслаждаться жизнью, чувствовать непрестанно новое, которое бы напоминало, что мы живём…»
Но одно дело декларировать нечто, а другое дело – соответствовать декларированному. Мариэтта Сергеевна соответствовала. Поэт Андрей Вознесенский32 назвал её «шаровой молнией советской литературы». А старушке в то время уже было ого-го! Во времена благословенные для писательства, когда ещё и не пахло советской литературой, молодая Мариэтта уже была и спонтанна, и неожиданна, и непредсказуема. Как блоха.
Раз – и она уже в Гейдельберге. Сняла комнату, собирается поступать в старейший германский университет. Раз – и она собирается в путь. Пешком в Веймар! Поклониться праху Гёте! Рюкзак, непромокаемый плащ, карта дорог и – вперёд. А на дворе – четырнадцатый год. Уже гремели пушки Первой мировой. Шагинян была к ним глуха, и это, к сожалению, не аллегория, а порок. Она была инвалидом по слуху с детства. Мариэтта Сергеевна не слышала ни пушек, ни тем более о чём говорят вокруг. Как добралась, что чувствовала на могиле, не скажу…Арестовали гётелюбку вместе с рюкзаком и картами уже на обратном пути… Остальное Вы, малоподвижный молодой человек в футляре, узнаете, прочитав книгу М.С.Шагинян «Путешествие в Веймар».
Так, Серкидон, напомните, мы где? Ах, да в Германии! Мы на сжатом поле немецкой философии. Но попали сюда не спонтанно, а планово. Как два буридановых осла, примериваемся с чего начать. Вы-то молодой …. Вам – лишь бы хрустело. А я со своей охапкой давно определился. Издалека облюбовал.
Фридрих Энгельс! Давайте его и похвалим: какой молодец! Успел-таки жениться незадолго до кончины. А протяни ещё немного, так и умер бы одиноким… Дальше названий работ Энгельса, предлагаю не ходить. Я пробовал их читать в Вашем возрасте – не получилось. Впрочем, если Вам нестерпимо хочется прочесть «Происхождение семьи, частой собственности и государства», не смею Вам мешать…
Поспешу отметить, сам термин «немецкая классическая философия» вошёл в научный обиход после публикации работы Энгельса «Людвиг Феербах и конец немецкой классической философии».
Вот и передадим Феербаху33 наш эстафетный колосок. Или так: феербахнем по институту брака.
Из работы «Сущность христианства»:
«Любовь, особенно половая любовь, творит чудеса. Муж и жена взаимно исправляют и дополняют друг друга и, только соединившись, представляют собой род, то есть совершенного человека».
Далее листаем философский труд, в названье которого вынесено имя материалиста Людвига Феербаха и выясняем: более половины в нём занимают рассуждения о гегелевской диалектике. А значит, не тому мы передали эстафетный колосок.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель:
«Cвязь двух лиц различного пола, называемая браком, это не просто естественный, животный союз и не просто гражданский договор, а прежде всего моральный союз, возникающий на основе взаимной любви и доверия и превращающий супругов в одно лицо».
Где-то это мы с Вами уже слышали. Уж не Ветхий ли завет: «Поэтому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть»34.
Сказать, что библейский смысл, после творческой обработки Гегелем, получил значительное диалектическое приращение, нельзя.
Так! Что мы делаем?! Серкидон, Вы бы мне напоминали иногда – что мы делаем. Если вольно гулять между охапок с мыслями немецких философов, да ещё с каждым дискутировать, то дотемна не управимся. Ограничимся теми, кого довелось нам упомянуть раньше.
Иоганн Готлиб Фихте, из работы «Основоположения естественного права согласно принципам наукоучения»:
«Брачное состояние – подлинный, требуемый природой способ существования взрослого человека того и другого пола. Только в этом союзе раскрываются все его способности. За его пределами многие и как раз самые замечательные стороны человечества остаются нереализованными».
К какому же выводу подводят нас эти «легкомысленные» немцы, столь лихо ухлёстывающие за «вечно юной философией»35? Обозначим вывод: мужчина не сможет стать духовно цельным, если с годами не укрепит в себе иньскую часть своей души. Таун Марез (напомню!) призывал мужчин заменить в себе внутреннюю женщину и начать с ней диалог. Без плодотворного сотрудничества с внешней женщиной (женой!) это невозможно.
Вы, Серкидон, наверное, обрадуетесь: «Чем больше внешних женщин, тем лучше!» Я Вас огорчу: «Нет! Владельцы гаремов – самые одинокие люди на свете». «Кто везде – тот нигде» – это формула Сенеки работает и в данном случае.
Ну что, остался у нас ни разу не женатый Ницше. Из книги «Так говорил Заратустра»:
«Разрастаться не только вширь, но и расти вверх – да поможет вам в этом, братья мои, сад супружества!»
Пришла подмога откуда не ждали! Какой интересный путь к цельности – гуляние по «саду супружества». У Есенина образ сада – мертвящий символ закоренелого холостячества («Был я весь – как запущенный сад…»), а тут гуляния по саду супружества как средство для достижения могущества и цельности.
Причём гулять-то надо в летнюю пору и по кругу. Обратите внимание, Серкидон, что образы, символизирующие семейный интим, как правило, – круглые и тёплые.
Ивану Тургеневу спасением от одиночества виделась тарелка борща, которую несёт ему женщина. Или, лучше скажем, женщина, которая несёт тарелку борща. Причём женщина округлая, полненькая, молчаливая, а не тощая голосистая певичка.
Нонна Слепакова. Её лирика и домашняя, и тёплая. Нонна Менделевна воспела послевоенный абажур:
Ты светил, прогревая вокруг
Прорву времени, бездну пространства,
Наш убогий спасательный круг,
Торжествующий символ мещанства.
Бессемейный Николай Лесков прелести единения видел в вечерних посиделках «с добрыми людьми за их круглым столом и у их тихой, домашней лампы»36. Он писал: «Стакан чаю, самовар и домашняя лампа – это прекрасные вещи, около которых мы группируемся»37.
Вот и я уже сгруппировался в кучку, темень кругом. Где я, Серкидон?!
В темноте да не в обиде жму Вашу руку, и до следующего письма.
-10-
Приветствую Вас, Серкидон!
Хорошо Вам, Вы-то дома уснули, а я-то в поле так и заночевал. Просыпаюсь в каком-то стогу… Ба! Смотрю, а это – Мартин Лютер!.. Наполеон воскликнул бы, снимая треугольную шляпу: «Вот – человек!», Ленин сказал бы: «Матёрый человечище!». А я пока промолчу. Считаю, двумя словами о таких людях говорить неприлично…
«И что мы имеем с вашего Лютера?» – цинично спросите Вы. А вот что: «Без жены так же нельзя жить, как нельзя обходиться без еды и питья. Рождённые и вскормленные женщинами, мы в значительной степени живём их жизнью и не имеем никакой возможности отрешиться от них».
Инициатор Реформации, основоположник лютеранства всколыхнул тему, как любил говаривать некий марксист,38 архиважную. Отвлечёмся от плюсиков брачного союза и поговорим о «ЗНАЧЕНИИ ЖЕНСКОГО ОКРУЖЕНИЯ В ЖИЗНИ МУЖЧИНЫ».
Обозначим тему, как это любил делать Маркс, тезисно:
1. Влияние плотности женского окружения на представителя мужского пола в детском возрасте.
2. Оно же в отрочестве.
3. Оно же в предбрачье мужчины.
Говоря о плотности женской атмосферы, удобно сравнить представителя мужеского пола с фаллосообразным космическим кораблём и отметить следующее: на старте, в счастливом младенчестве притяжение женщины, зависимость от влияния женской атмосферы имеют для младенца максимальные значения. И они благостны.
Но ведь по мере подрастания надо отрываться (хоть и не хочется!) от женской груди, по мере взросления надо уходить (хоть и не пускают) от маминой юбки. Нужно включать первую, а потом и вторую космические скорости. А «между первой и второй – перерывчик небольшой» не только за праздничным столом. По жизни тоже так бывает, примечательно, что бывает именно у тех мужчин, которых воспитывали правильно…
Да что-то не припомню я мальчиков, которых воспитывали правильно. Куда ни глянь – невоспитанные дети невоспитанных родителей. Мы с Вами, Серкидон, тоже не являемся счастливым исключением в этом грустном сообществе… Но будем исправлять то, что сможем и что успеем!
Что же такое однобокое воспитание мальчика? Это когда за дело берутся или одна женщина, или сообщество женщин. Она (они) воспитание будущего мужчины, как правило, проваливают. Ей (им) проще девочку воспитать. Женщина сама была девочкой. Знает, что нужно девочке. Девочке нужно быть похожей на маму. Женщина не была мальчиком. Не знает, что нужно мальчику. А мальчику нужно от мамы отличаться…
Эти мои рассуждения из стога можете считать незрелыми и сырыми. Они для Вас пока, как и ленинские апрельские тезисы. Считайте, что Ваш письмописец в сыром стогу простыл и не выспался.
Однако то, что Мартин Лютер найден нами на поле философии, подтверждает мою давнюю догадку: он, прежде всего, философ. Да вот одна лишь его фраза: «Господь разделил человеческую ладонь на пальцы для того, чтобы туда проваливались монеты».
Осознав свой «косячок», Господь быстро исправился: из ребра «бракованного творения» создал Он творенье совершенное – оно и стало эти монеты ловко подхватывать…
Гуляем дальше… А это что за копна с усами? Вернее так: «Стоит копнища,//А из неё – усищи!» Ну, конечно, наш старый знакомый – Фридрих Ницше. Мы-то думали, что он круги наворачивает по «саду супружества», а он вот где.
Вы спрашиваете, почему он недалече от Лютера? Случайно? Нет, Серкидон! Это, средь шумного бала бывает случайно. А у нас с Вами всё закономерно. Дед и отец Фридриха были лютеранскими пасторами.
Ницше-отец оставил наш несовершенный мир, «к милосердным коленам припав»39, когда мальчику было пять лет, и мы с Вами получаем прекрасный пример плотной женской атмосферы, вокруг ребёнка мужеского пола. Окружение не только иньское, но и благочестивое: набожные бабушка, мама, сестра и две незамужние тётки с изрядным святым «прибабахом». Мальчика томили и нежили Святым Духом, готовили из него пастора, но неожиданно в изнеженном теле взыграла сила разума, и Фридрих пошагал по жизни без божьей помощи. Но пристроиться к нему в пару никто из окружавших дам не спешил. Кроме усов женщины не находили в нём ничего мужского. Был период в жизни поэта-философа, когда он, как в женщину, влюбился в музыку Вагнера. По понятным причинам потомства эта любовь не принесла. Тогда Ницше признался:
«Никогда ещё я не встречал женщины, от которой хотел бы иметь детей, кроме той женщины, что люблю: ибо я люблю тебя, о Вечность! Ибо я люблю тебя, о Вечность!»40
Эти слова написаны под диктовку прусского духа – неукротимого и всеохватного. Когда читаешь Фридриха Ницше, думаешь, что автор строк – исполин, «сверхчеловек». Увы, это не так.
Всё, Серкидон, оставляем Германию, истину не нашли, хотя побродили изрядно. Рванём до дому, в Россию, в село Тарханы Чембарского уезда Пензенской области. Нам надо успеть к часу, «когда волнуется желтеющая нива…» Я тоже волнуюсь вместе с ней. Успеть бы! Вы догадались, что едем к Лермонтову? Почему после Ницше да к Лермонтову?.. Странно мне слышать такие вопросы. Лермонтов родился с Ницше в один день – 15 октября, на тридцать лет раньше. Люди наблюдательные скажут о Михаиле Юрьевиче – ницшеанец до Ницше.
Разберём женское окружение вокруг Лермонтова. После ухода из жизни болезненной дочери бабушка взяла на себя заботы, связанные с воспитанием мальчика, и первым делом отлучила ребёнка от отца. Бабушка, урождённая Столыпина, так сказала: «Насчёт Миши. Или я обеспечиваю мальчика образованием, и он унаследует моё состояние, или сам о нём заботься. Оставляй ему свои кривые избы и облезлых кошек».
Отец, Юрий Петрович Лермонтов, красавец-офицер, участник Бородинского сражения, но мелкотравчатый дворянин, полунищий в сравнении с могущественной бабушкой, уже задолжавший ей двадцать пять тысяч рублей, от сына по сути отказался.
А Елизавета Алексеевна внука, родного человечка, свет в окошке, окружила горячей любовью, заботой. Кроме бабушки, видел мальчик, многочисленных бабушкиных родственниц да их дочерей, которые звали его на французский лад – Мишель.
Когда Мишель подрос, когда в его отроческом организме произошли известные изменения, когда стал он поглядывать на дочерей родственниц дурным глазом, бабушка и тут всё организовала: она окружила внука (чтобы не скучал) молоденькими гоpничными из крепостных… Бывало, иные из них оказывались в том положении, которое мешает с прежней сноровкой выполнять работу по дому. Тогда исправная помещица выдавала оплошавших замуж за кpепостных по своему разумению. А небольшой гаpемчик внука пополнялся новой девушкой… Отраден тот факт, что половое созpевание великого поэта пpошло в условиях, близких к идеальным.
И что хорошего? А ничего хорошего. Отношения Лермонтова с женщинами можно проиллюстрировать его же строчками: «И скучно и грустно, и некому руку подать, в минуту душевной невзгоды…»
Добавим практически от себя: «Всё это было бы смешно,//Когда бы не было так грустно»41.
Ни семьи, ни детей. Мучил и мучался. Помните, как Печёрин со слезами на глазах загубил Беллу, едва не расплакавшись, оттолкнул от себя Мэри, плача, что есть сил, загоняя коня, гнался за Верой… Зачем это всё? Женщина ему нужна или нужно поплакать-пострадать вместе с женщиной, а то и подле охладевающего тела?
Этой милой способностью крокодила плакать, поедая свои жертвы, наделил Печёрина (alter ego) Михаил Лермонтов…
Да ну их, этих гениев, измучался я с ними. Поступки их обычному человеческому разуму малодоступны. И видят ли они простое-земное со своего поднебесья?.. С горы перескочим – на холмик. Поэт Анатолий Брагин42. Нам с ним будет и хорошо, и просто:
Среди восьми родных сестер
Я потихоньку рос,
Не говорил: «Я нос утер»,
А «я утерла нос».
Не говорил: «На пруд пошел»,
А говорил «пошла»,
Среда влияла хорошо –
Я скромницей была!..
Читающая публика посчитала это стихотворение юмористическим. Но мне оно таковым не показалось. Что смешного в том, что мальчику предстоит долгий путь осознания себя существом пола мужеского? Сможет ли он усвоить иную, неженскую линию поведения?
Конечно, славно когда рядом с мальчиком ласковые сестрички, ласковая мама, ласковые тёти, ласковая бабушка… Но тогда ему просто необходима ласковая и заботливая жена, а это случается не со всеми. С первого раза – так особенно редко везёт. Потом мужчина хмыкает: «Эх, не повезло». Начинает менять жён, и каждая последующая – хуже предыдущей.
Оставляю Вас в тревоге за судьбу Анатолия Брагина, которому довелось взрослеть и мужать в девичьем коллективе.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-11-
Приветствую Вас, Серкидон!
Вчера вечером начал я продумывать влияние женского окружения на юношу. Засыпал плохо – полнолуние! Всю ночь луна светила мне, тревожа… Поэтесса признавалась: «Мне в полнолуние не спится,//Ты мною властвуешь, луна». И спрашивала: «Зачем твой луч торчит, как спица,//Из недовязанного сна?»
Она не знала зачем, а я-то знаю: отрывисто и поспешно написал я Вам о «ночном светиле русской поэзии» – Лермонтове. Пока не поздно надо исправляться, с этим светилом (особенно в полнолуние) шутки плохи.
Помнится, говаривал великий князь Михаил Павлович43: «Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли – духа зла или же дух зла – Лермонтова…
Так вот напишу Вам о молодом Лермонтове, о женских хитростях, о мужском коварстве. Это для того, чтобы Вы без оных не заскучали…
Лермонтов гостил у кузины Александрины В-ной. Где и влюбился в подругу Сашеньки. Влюбиться было не мудрено – она была чудо как хороша! Ах, эти сочетания чёрного и белого: белая кожа, чёрная коса, огромные глаза! Конечно же, чёрные-причёрные. Красавица-девица походила на стрекозу, которая видела всё сразу. Которая с удовольствием пропевала красное лето. Добровольный паж, «чиновник для особых поручений»44 носил за модницей шляпку, зонтик, подавал перчатки и вздыхал: «Вlak eyes». Каким же видели Лермонтова эти «очи чёрные, очи страстные»?
«У Сашеньки встречала я в то время её двоюродного брата, неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати, с красными, но умными, выразительными глазами, со вздёрнутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой».
Их разделяла пропасть, Стрекоза определила её так:
«Мне восемнадцать лет, и я уже две зимы выезжаю в свет, а вы ещё стоите на пороге этого света и не так-то скоро его перешагнёте».
Для великовозрастных девиц нескладный юноша, возмечтавший стать поэтом, был объектом для насмешек. Как только он начинал декламировать стихи, обозначая свою принадлежность к высокому, кузина или черноглазая Попрыгунья несли Лермонтову волан или скакалку, намекая юноше, что лучше бы ему попрыгать да порезвиться, не забывая о младости своей. Но и мелкими насмешками дело не ограничивалось. Девицы высмеивали Лермонтова за прожорливость его, вменяли юноше в укор то, что молотит он всё подряд и помногу. Лермонтов настойчиво отбивался, настаивая, что вкус его весьма тонок. И тогда проказницы велели напечь пирожки с опилками и удумали подать их к чаю после верховой прогулки. Кто же откажется от аппетитных пирожков после долгой прогулки на лошадях? Учесть надо и то, что организм растущий, на сдобу падкий. Два пирожка растущий организм проглотил и не заметил как, третий у него с трудом отобрали и переломили: «Вот, Мишель, вы претендуете на роль тонкого гастронома, а что, с позволения сказать…»
Юноша был уязвлён по самое некуда и два дня не показывался. Сказался больным. «Желудком!» – радовались насмешницы…
Но лермонтовский кузен по духу – Фридрих Ницше – говорил: «Всё, что не убивает, делает нас сильнее». Пирожки с опилками не убили «ницшеанца до Ницше». Он стал сильнее, и его чувство к черноглазой Стрекозе тоже окрепло. К прекрасным ножкам предмета страсти полетели стихи, что, безусловно, льстило черноглазой кокетке. Но отношение к юноше эти первые любовные опусы изменили мало, Стрекоза смотрела на юного поэта с высоты птичьего полёта. Вот, скажем, на алтарь любви было положено стихотворение «У врат обители святой…», оно вошло впоследствии как в антологии, так и в школьные учебники. Состоялся следующий разговор:
– Благодарю вас, Моnsieur Michel, за ваше посвящение и поздравляю вас, с какой скоростью из самых ничтожных слов вы извлекаете милые экспромты, но не рассердитесь за совет: обдумывайте и обрабатывайте ваши стихи, и со временем те, которых вы воспоёте, будут гордиться вами.
– А вы будете ли гордиться тем, что вам первой я посвятил свои вдохновения?
– Может быть более других, но только со временем, когда из вас выйдет настоящий поэт, и тогда я с наслаждением буду вспоминать, что ваши первые вдохновения были посвящены мне, а теперь, Моnsieur Michel, пишите, но пока для себя одного; я знаю, что вы самолюбивы и потому даю вам этот совет, за него вы со временем будете меня благодарить.
– А теперь вы ещё не гордитесь моими стихами?
– Конечно нет, а то я была бы похожа на тех матерей, которые в первом лепете своих птенцов находят и ум, и сметливость, и характер, а, согласитесь, что и вы и стихи ваши ещё в совершенном младенчестве.
«Конечно, нет» было сказано со снисходительным смехом. Вспоминается анекдот, который кое-как срифмовал, если мне ничего не изменяет, Сергей Михалков и превратил очередной анекдот в очередную басню. Анекдот: папа уронил ноты. Малютка-сын из кроватки: «Бах!» Мамаша младенца (радостно): «Смотри-ка, наша птаха уж различает Баха!»
Вот так, Серкидон, начитаются девицы Михалкова, а потом терроризируют гениальных поэтов! Но что взять с легкомысленной Стрекозы? А потом: это мы знаем, что стихи написаны Лермонтовым, она-то этого не знала.
Судьба развела поэта и его черноглазую музу в разные концы ринга. Первый раунд Лермонтов проиграл по очкам. Они встретятся вновь через пять лет. А мы с Вами встретимся гораздо раньше.
Жму Вашу руку и до следующего письма.
-12-
Приветствую Вас, Серкидон!
В начале – анекдот. В конце беседы с боксёром девушка спросила его: «А в каких городах вам довелось побывать, кроме Нокдауна и Нокаута?» Оба эти «города», Серкидон, за время дальнейшего повествования мы посетим.
Продолжим. Любовный поединок «Стрекоза-Лермонтов». Помнится, в первом раунде наша Попрыгунья «порхала, как бабочка, жалила, как пчела»45. Молодой поэт отоварен был изрядно. Не скажем, что уступил за явным преимуществом, кое-какие рифмы всё-таки достали до сердца соперницы, но… Но не будет переливать из пустого в порожнее!
Перед началом второго раунда осмотрим участников любовного поединка.
А где же наш Мишель, нескладный и аляповатый?.. А нет его! Пять лет для гения подобны вечности для людей просто живущих. В бело-голубом углу (любимые цвета Лермонтова) корнет лейб-гвардии Гусарского полка, опытный светский ловелас и умелый любовный версификатор. Далее – молчу. Всё уже сказано, читайте «Евгения Онегина» со строк – «Как рано мог он лицемерить…»
Добавлю лишь – Михаил Юрьевич уразумел: ежели хочешь от дамы страстности, то нельзя носить за ней ни шляпу, ни перчатки, ни зонтик. Шляпа должна быть грозно нахлобучена по самые брови, перчатка брошена под ноги, и чем прекрасней предполагаются эти нижние конечности, тем с большей дерзостью должен быть послан вызов. А кончиком зонтика нужно колоть «сердца кокеток записных»46.
В чёрно-белом углу наша Стрекоза- чудесные глаза.
Она прекрасна уже зрелою красой. «Стройный стан, красивая, выразительная физиономия, чёрные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль, волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума»47.
Пока не забыли, отдадим дань Закону парных случаев. Великий князь Михаил Павлович не только Лермонтова почтил суждением своим. На одном из балов в Петербурге его высочество танцевали мазурку с нашей черноокой прелестницей и по окончанию танца изволили одарить даму комплиментом.
Собственно и все достижения. Считайте так: выезжала не две зимы, а уже семь. Да всё без толку. Вывозят-то не проветрить, не на танцульки, а чтобы замуж выдать. А она?
«Я выйду замуж только за человека, которого я полюблю со всем бескорыстием дружбы и всем пылом любви».
Вот такая дневниковая запись была сделана изящными пальчиками. Такое образовалось желание большого и чистого, и никто не подсказал – пойти помыть слона в зоопарке…
Как водится, вместо большого чувства попадалось: то большая лысина, то безмерная глупость. А не за горами двадцатипятилетний юбилей, почётное званье старой девы, и тут уж замуж только за чёрта лысого…
Но вот на матримониальном небосклоне что-то забрезжило, что-то зашевелилось. Но так неявно и деликатно, что наша девица, находящаяся в ожидании больших событий и сильных ситуаций, сначала и не поняла, что за ней начали ухаживать. И кто?! Опять кузен Сашеньки В-ой. Назовём его – Кузен номер два48. Надеюсь, что всем участникам нашей переписки понятно, что Кузен номер один – Лермонтов.
И надо же опять – молоденький, молоденький. Если наша раскрасавица родилась в год, когда «ребята, не Москва ль за нами…»49, то новоявленный кузен на год задержался. Вялотекущий роман взял начало в селении под названием Нескучное. Судя по воспоминаниям и дневниковым записям, претендент ограничился созерцанием прекрасного, когда же пришла пора пожимать ручки, отшутился: «С вашим отъездом Нескучное превратится в Прескучное».
Оно давно стало таковым. С его приездом.
В дальнейшем они переписывались. Заочное ухаживание Кузену номер два удавалось лучше, эпистолярно он был побойчее. Ну что же, на безрыбье и рак рыба, на безбрачье и кузен – жених. Стрекоза стала подумывать, а что если решиться?. . Стала делиться тайнами сердца с подругой Сашенькой. Стала каждодневно заглядывать в своё сердце, а не вспыхнула ли там любовь?.. Всё было тихо. Но это тишина могла вот-вот нарушиться. Кузен номер два был богат, за ним стояло пять тысяч душ (тогда в России богатство долларами не исчислялось), и все эти души в любой момент могли грянуть: «Выходи за нашего!», тут бы дело и устроилось…
Шутки шутками, а дело мало-помалу шло к свадьбе. Черноглазая красотка уже считала себя помолвленной. Как вдруг смешал всё и разрушил… Тут правильно было бы оборвать письмо, написать Вам, что голова у меня разболелась, что «пали руки, и стайкою наискосок»50 по направлению к дивану направляется клин мыслей моих…
Но звучит гонг! Начало второго раунда.
Лермонтов налетел на Стрекозу так, будто не Стрекоза она, а райская птичка… Вонзил гипнотический взгляд, зазвал на мазурку (дело было на балу, где же ещё!), во время танца напомнил о…, указал на …, остерёг от… Рассказал, что знает о превращении Нескучного в Прескучное… Этим он и уязвил, и навлёк. Ладно, когда девушка о сердечном подругам разбалтывает, но когда это делает мужчина, то по-мужски ли это?
На следующем балу Михаил Юрьевич опять осыпал градом ударов, а потом неожиданно вошёл в клинч и стал нашёптывать:
«Если бы вас в одно время любили два молодых человека, один – богат, счастлив, всё ему улыбается, всё пред ним преклоняется, всё ему доступно, единственно потому только, что он богат! Другой же молодой человек далеко не богат, не знатен, не хорош собой, но умён, но пылок, восприимчив и глубоко несчастлив; он стоит на краю пропасти, потому что никому и ни во что не верит, не знает, что такое взаимность, что такое ласка матери, дружба сестры, и если бы этот бедняк решился обратиться к вам и сказал вам: спаси меня, я тебя боготворю, ты сделаешь из меня великого человека, полюби меня и я буду верить в бога, ты одна можешь спасти мою душу. Скажите, что бы вы сделали?»
Если женщина отказывается от жертвы ради большой любви, какая же это женщина?!.
Накануне приезда Кузена номер два они снова виделись. Лермонтов наговорил разного всякого: и что день её свадьбы будет его последним днём, что он не исключает дуэли с родственником. И теперь несчастной стали видится страшные картины: оба кузена лежат окровавленные, разбросав по сторонам пистолеты… И это (не радость ли!) из-за неё…
Окончательно дело решилось так… Воспоминания Сушковой:
«Это было на бале у генерал-губернатора, Лермонтов приехал к самой мазурке; я не помню ничего из нашего несвязного объяснения, но знаю, что счастье моё началось с этого вечера. Он был так нежен, так откровенен, рассказывал мне о своём детстве, о бабушке, о Чембарской деревне, такими радужными красками описывал будущее житьё наше в деревне, за границей, всегда вдвоём, всегда любящими и бесконечно счастливыми, молил ответа и решения его участи, так, что я не выдержала, изменила той холодной роли, которая давила меня, и в свою очередь сказала ему, что люблю его больше жизни, больше, чем любила мать мою и поклялась ему в неизменной верности»51.
«Пора пришла – она влюбилась!»52 Кувшин любви опрокинулся на голову недостойного. Подруга-Маша была в недоумении: «Ты сменила кукушку на ястреба».
Под кукушкой неведомая нам Маша53 имела в виду Кузена номер два. Надо ли говорить, что был он и уехал, не простившись, несолоно хлебавши, несладко целовавши. Пять тысяч душ рыдали навзрыд. Пять тысяч «почему?» неслось из деревень, а что им в ответ:
«… я безрассудная была в чаду, в угаре от его (ястреба-Лермонтова) рукопожатий, нежных слов и страстных вздохов… как было не вскружиться моей бедной голове!»
Вдобавок ко всему в середине раунда был пропущен страстный поцелуй, и безрассудная любовь полностью возобладала над здравым смыслом:
«… отрадно мне было при моих поклонниках, перед ними я гордилась его любовью, была с ними почти неучтива, едва отвечала на их фразы, мне так и хотелось сказать им:
«Оставьте меня, вам ли тягаться с ним? Вот мой алмаз-регент, он обогатил, он украсил жизнь мою, вот мой кумир, – он вдохнул бессмертную любовь в мою бессмертную душу». В то время я жила полной, но тревожной жизнью сердца и воображения и была счастлива до бесконечности».
Она открылась для удара, и противник его нанёс. Воспоминания Лермонтова: «Когда я увидал, что в глазах света надо порвать с ней, а с глазу на глаз, всё-таки ещё казаться ей верным, я живо нашёл прелестное средство – написал анонимное письмо: «М-elle, я человек знающий вас, но вам неизвестный…и.т.д.; я вас предупреждаю, берегитесь этого молодого человека М.Л. Он вас погубит и.т.д. Вот доказательства (разный вздор) и.т.д.» Письмо на четырёх страницах… Я искусно направил это письмо так, что оно попало в руки тётки. В доме – гром и молния…»
