полная версия

Алексей Смехов
Третья сила

«Выпив рос медвяных сладость…»

* * *

 
Выпив рос медвяных сладость,
Извлекают горлом радость
Для подружек соловьи —
Чтобы гнёзда вить им надо
Спеть руладу о любви.
 
 
Под гармонь протяжных скрипов
Молодой прекрасной липы,
Под зовущую свирель —
Каждый листик к небу выполз,
Да и я спешу скорей
 
 
В это звонкое безумство,
Чтоб легко и безыскусно,
Под шушуканье берёз —
Распевать тебе о чувствах,
Как весёлый чёрный дрозд.
 

«Помнишь Санкт-Петербург, Староневский…»

* * *

 
Помнишь Санкт-Петербург, Староневский и наши прогулки?
Стук копыт замирал над уснувшей ночной мостовой…
Только наши шаги раздавались пустынно и гулко,
Да мосты, словно чайки, парили над вольной Невой.
 
 
Мы стояли, обнявшись, под звёздным рассыпчатым небом —
В холодах прежних жизней я помню тепло твоих рук.
Средь дождей и туманов не знаю, кем был я, кем не был,
Но уже поднималось над городом утро разлук.
 
 
В горьком чае зари растворились медовые звёзды,
Утоляя печали атлантов и кариатид…
Скоро встретимся в Санкт-Петербурге, который был создан,
Чтоб ещё раз могли мы с тобой чашу неба испить.
 

«Неизменно дождливый Питер…»

* * *

 
Неизменно дождливый Питер,
Запелёнатый в серый смог, —
Ты как старый, уютный свитер
Согреваешь теплом мой бок.
 
 
Левый бок, там, где бьётся сердце,
Без тебя ждёт и холод, и грусть —
Хорошо быть в Питере местным,
Каждый дворик в нём знать наизусть.
 
 
И смотреть на суровые волны
С парапетов Невы не спеша:
До краёв я тобою наполнен —
Стылый город, где грелась душа.
 

«Давай услышим, как растёт трава…»

* * *

 
Давай услышим, как растёт трава,
Раздвинув с хрустом чернозём и корни,
Неистово, всесильно, непокорно,
Из зимней немоты – и вдруг жива.
 
 
Почуем корень, как он тянет сок
Из глубины проснувшейся планеты,
И вырывается внезапно к свету
Живой и мягкий крошечный росток.
 
 
В каких же муках корчится земля,
Как рвутся клетки, разделясь на части,
Чтоб нарядились голые поля
В зелёное податливое счастье.
 
 
Мы видим сверху только результат
Огромных титанических усилий,
Не думая, что под корнями лилий
Таится чёрный и бездушный ад.
 
 
Давай услышим музыку цветов —
От нижней до, звучащей из под глины,
До верхней си – средь нежных лепестков,
Когда с дождями падает любовь,
Объединяя обе половины.
 

«Птицы замолчали…»

* * *

 
Птицы замолчали —
Долго ль до печали,
До янтарно-красной
Рвущейся тоски…
Лучше бы кричали,
Словно жизнь в начале
И ещё прекрасны
Розы лепестки.
 
 
Диких уток стая
В облаке растает,
Нам бы вслед за ними
В тёплые края.
Радостно мечтаем,
И пока витаем
В небе ярко-синем —
Птицы, ты и я.
 
 
А наступит осень —
Мы её попросим
Превратить прощанье
В яркий маскарад.
Ветер будет косы
Гладить у берёзы
И сдувать ночами
Праздничный наряд.
 
 
Да и нас, конечно,
Нежный вальс утешит,
Кто ушёл обнявшись —
Тот и победил.
Холода неспешно
Расставляют вешки,
Но пока жив август —
Мы с тобой летим.
 

«Август тянется, словно расплавленный мёд…»

* * *

 
Август тянется, словно расплавленный мёд
С терпким запахом вызревших трав,
То жуком по листочку тихонько ползёт,
То взметается птицей стремглав,
Положив два крыла на тугой небосвод,
Переходит в парящий неспешный полёт,
Чуть пером шевеля, над полями плывёт
И в медлительной сладости прав.
 
 
Лето – словно обед из горячих трёх блюд:
Были жадными мы до тепла,
Быстро скушал июнь стосковавшийся люд,
И погода июль испекла,
Как слоёный пирог из небесных причуд,
Только август на третье, насытившись, пьют,
И смакуют прощальный нагретый уют,
Словно чай, но пуста пиала.
 
 
Скоро нам выходить под дожди сентября,
Бабье лето помашет рукой.
В нашем летнем кафе выключаются бра,
Наполняя все ночи тоской.
Но пока ещё можно, поднявшись с утра,
Пить настой свежескошенных трав,
И остатки тепла по лугам подобрав,
Смаковать этот мягкий покой.
 
 
Ты прекрасен, мой август, ты так величав,
И пока я любуюсь – постой.
 

Предчувствие осени

 
Печальный зов далёкой птицы,
В чернильных лужах жёлтый лист.
Душа беспомощно томится,
Хоть день по-прежнему лучист.
 
 
Прозрачен и хрустально светел,
Свод неба дарит мне покой,
Но холодок, едва заметен,
Вплетается в привычный зной.
 
 
И эта стынущая нота
В просторах скошенных полей
Несёт предчувствие полёта
С прощальным криком журавлей.
 

«Клёны взметнули флаги, горят огнём…»

* * *

 
Клёны взметнули флаги, горят огнём:
Золотом, охрой, ониксом, янтарём.
Светят рубином красным, сияет медь —
Клёны готовы в этом костре сгореть.
 
 
Мы наблюдаем грозный последний бой
Рыжего вяза против зимы седой.
Северный мрачный ветер дерёт с ветвей
Листья берёзы, дуба и тополей.
 
 
Вот пламенеют ясень и бересклет.
Скоро морозы всем уравняют цвет.
Будут снегами яркие краски сечь,
Чтоб эполеты скинуть с могучих плеч.
 
 
Парусом алым ветер уносит прочь
Листья осины, и подступает ночь.
Спущены флаги, гордо чернеют в ряд
Мачты деревьев. Осень. Горит закат.
 
 
Это сраженье вечно волнует дух.
Холод всесилен и к проигравшим глух.
Но неизбежно снова грядёт война.
Будет победа, славная, как весна.
 

Зимние разговоры

 
Что там слышно в перелесках?
Сказки добрых фей небесных.
Платье белое для ели,
Напевая, ткут метели.
 
 
Одеяло на осину
Ветер с посвистом накинул.
Погрузило в сон берёзу
Бормотание мороза.
 
 
Снегом сыплются в озёра
Туч далёких разговоры.
Что темнеет на просторе?
Недосказанность историй!
 
 
Убаюкал все холмы
Шёпот ласковый зимы.
 

Лесной капитан

 
Снег, как парус, повис на могучих ветвях,
Синевой разметался простор.
Тишину не нарушат ни шелест, ни взмах,
Птиц – и тех не слыхать разговор.
 
 
Даже грай воронья постепенно умолк,
Словно крики в порту за кормой.
Я стихи почитать для деревьев бы мог,
Но слова нарушают покой.
 
 
Слышал всё старый клён, ветер всех обнимал,
Облака усмехались вдали.
Я по лесу плыву, как лихой капитан,
И деревья – мои корабли.
 
 
В тихих бухтах искрящихся белых полян
Заметает метель все следы.
В море тоже их нет, и плывёт капитан
На маяк путеводной звезды.
 
 
Мачты сосен летят над притихшей землёй,
Белки словно на реях сидят,
А сугробы вздымаются чистой волной
И под утренним солнцем блестят.
 
 
В голубых небесах тёмный риф облаков
Натолкнулся на жёлтый корвет —
Он утонет к закату за кромкой лесов,
Забирая на дно мягкий свет.
 
 
Но зажгутся огни в островах деревень,
Их увидит во сне океан,
Вспоминая забрызганный красками день,
Возвратится в свой порт капитан.
 

«Сникшие, задумчивые травы…»

* * *

 
Сникшие, задумчивые травы
Видят сны под белой пеленой —
В них шумят зелёные дубравы
И звенит жуками синий зной.
 
 
Одиноко травам под подушкой,
Как царевне в призрачном гробу.
Принц-апрель с улыбкой простодушной
Расколдует их когда-нибудь.
 
 
А пока лишь медленные соки
Движутся в извилистых корнях;
Ждут весной назначенного срока,
Искру жизни бережно храня.
 
 
Ноги удлиняя, прорастаю
К тёплой магме сонной глубины.
Будь травой – мелодия простая
Выжить помогает до весны!
 

«Слово “Вечность” нельзя сложить…»

* * *

 
Слово «Вечность» нельзя сложить
Из колючих осколков льда:
Слишком нервно вверху дрожит
Неприкаянная звезда.
Ей осталось всего чуть-чуть —
Миллиард одиноких лет, —
Чтоб закончился взрывом путь
И прервался холодный свет.
 
 
Время Кая – совсем пустяк:
Рядом с вечностью – взмах ресниц,
Незаметный к обрыву шаг,
Крик напуганных кем-то птиц,
Ускользающе малый срок —
Дольше спичка горит в огне, —
Но он помнит цветенье роз
На смотрящем в метель окне.
 
 
Руки бабушки так теплы —
Земляничный несут пирог.
Ещё можно в мечтах уплыть
Вместе с Гердой на тот каток,
Где их маленький хрупкий мир
Был незыблемей всех основ…
Бесконечно летящий миг
Согревала тогда любовь.
 
 
А она горяча всегда —
Не погаснет в тиши ночной,
Даже если во тьме звезда
Обретёт наконец покой —
Герда вечно спешит к нему,
Чтоб согреть, защитить, вернуть.
Королева сгущает тьму
И толкает бураном в грудь.
 
 
Посылает на Герду в бой
Колдовство и разбойный крик,
Снег холодной глухой стеной
Все тропинки в лесу укрыл.
Бесполезно: она идёт,
Тихо шепчет под нос: держись.
Слёзы плавят холодный лёд,
И опять побеждает жизнь.
 

Мастер

 
– Жизнь как будто катится к откосу,
Тьма и пустота царят в уме.
Не осталось каверзных вопросов,
Мудрый мастер, что же делать мне?
 
 
– Маска на тебе сейчас надета,
Нужно поменять привычный жанр:
Нынче – драма, завтра – оперетта,
Удиви-ка пеньем горожан.
 
 
Или представляй, что мы – паяцы.
Всюду – грандиозный карнавал,
Ты под маской можешь рассмеяться,
Даже если плох его финал.
 
 
Мир – театр, и люди в нем – актёры.
Не играй одну и ту же роль.
Будь то скрипачом, то дирижёром,
А шута меняет пусть король.
 
 
Чередуй трагедию и мюзикл,
После мелодрамы – водевиль,
Надоело быть себе обузой —
Представляй, что эта жизнь – мультфильм
 

«Так сотворил нас бог Всевышний…»

* * *

 
Так сотворил нас бог Всевышний —
Мы живы не когда мы дышим,
А до тех пор, пока в крови,
Летят, подобно сладкой вишне,
Тугие шарики любви.
 
 
Пока не мёртвые предметы
Мы видим под лучами света
И в людях видим не тела,
А божий оттиск, чуть заметно
Дающий ауру тепла.
 
 
И это мягкое свеченье
И душ взаимное влеченье —
Всё то, что шепчет: оглянись,
Читай меж строк и слушай пенье
Сквозь тишину – вот это жизнь.
 

«Кто я для моря и для чаек…»

* * *

 
Кто я для моря и для чаек,
Для белоснежных облаков?
Услышат ли мои печали,
Мои сомненья и любовь?
 
 
Кем прихожусь я саду с домом,
Кто я для леса и полей?
Друг, недруг, человек знакомый?
Кто я для клина журавлей?
 
 
Что обо мне подумал ветер,
Когда внезапно налетел?
А первый утренний луч света
О чём поговорить хотел?
 
 
Кто я планете и Вселенной?
Песчинка, божьей искры свет?
И кто с любовью совершенной
Поможет мне найти ответ?
 

«Я жизнь, казалось бы, познал…»

* * *

 
Я жизнь, казалось бы, познал,
И стало мне неинтересно —
Так смотрят скучный сериал,
Где выучил давно все песни.
 
 
Мой мир понятен был и прост:
В конце строки я ставил точку —
Уверенно, как будто гвоздь
Вгонял железным молоточком.
 
 
Зато сейчас, когда совсем
Я ничего не понимаю,
В сетях идей и теорем
От своего незнанья маюсь,
 
 
И с удивлением готов
Везде поставить лишь вопросы —
Почувствовал за гранью слов
Цветных миров шальные оси.
 
 
Я изумляюсь пустоте,
Той изначальной, самой древней,
Когда Всевышнему в мечте
Явились люди и деревья.
 
 
Я удивляюсь облакам:
Представьте – озеро летает,
И поражаюсь ледникам,
Когда суровый камень тает.
 
 
Я восхищён устройством птиц:
Махнул крылом – и ты на небе,
Где вместо клеток и границ —
Бескрайнего полёта трепет.
 
 
И радуюсь, что перерос
Холодных точек испытанье.
Весь мир – тире, весь мир – вопрос,
И восклицанья, восклицанья!
 

«Эра позднего кайнозоя…»

* * *

 
Эра позднего кайнозоя,
Солнце путалось в волосах —
Захмелевший с утра от зноя,
Я нашёл чешую в кустах.
 
 
Рядом – дева с улыбкой сонной
Умывалась в воде ручья,
И в глазах утонув бездонных,
Я спросил у неё: ты чья?
 
 
– Я – ничья, но твоею стану,
Коль в пещеру возьмёшь свою
То, что в прошлом моём осталось:
Разноцветную чешую.
 
 
Буду холить тебя и нежить
И варить из бизона щи,
Но раз в месяц себя потешить
Очень надо мне, не взыщи.
 
 
Буду я и шипеть, и виться,
Буду ядом плевать в тебя —
В каждой женщине яснолицей
Среди прочего есть змея.
 
 
Эра космоса и планшетов —
Лезу в шкаф, бутерброд жуя:
У жены средь нарядов летних
Ловко спрятана чешуя.
 
 
Может выкинуть, чтоб не слышать
Иногда этот страшный свист?
Ну да ладно, не будет лишним —
Не такой уж я эгоист.
 
 
Достаю с антресолей тихо
То, что сам я храню с тех пор:
Бивень мамонта, шкуру тигра
И большой боевой топор.
 
 
Я кручу им с огромной силой,
Слышу волка протяжный вой…
Что поделать, хоть мы цивильны,
Но мужик где-то держит свой
 
 
Первобытный тесак фамильный,
Рядом – вешалка с чешуёй.
 

«Мягче, ребята, мягче…»

* * *

 
Мягче, ребята, мягче —
Если тут всё рванёт?
Вот уж беда маячит
(Видишь кровавый мячик?)
Катится у ворот.
 
 
Может быть, поспокойней
Или чуток добрей?
Не надоели войны
(Помнишь большую бойню)
Возле своих дверей?
 
 
Глазом пустым с порога
Смерть уже смотрит внутрь…
Не задевай, не трогай
(Лучше ударь бульдога) —
Несколько есть минут
 
 
Чтобы перемириться
И уберечь свой дом:
Здесь же родные лица
(Длинная вереница) —
Дети и мама в нём.
 
 
Хоть ради них – помягче,
После двух страшных войн
В третьей не жди удачи
(Знаешь, как камни плачут?) —
Лишь прорастёт травой
 
 
Пепел на месте твёрдых,
Рвущихся ввысь стволов —
Смерть выжигает гордых
(Самых крутых, упёртых),
Чтобы взошла любовь.
 
 
Смерть заберёт и кротких,
Посланных на убой, —
Ей для бездонной глотки
(В ядерной сковородке)
Годен вообще любой.
 
 
В общем, помягче, братцы,
Хватит печатать шаг —
Хочет с людьми остаться
Третий от солнца шар.
 

«Мы часто говорим, что счастье было…»

* * *

 
Мы часто говорим, что счастье было,
А в настоящем – вечное не то,
И за спиной серебряные крылья
Лежат горбом, сокрытым под пальто.
 
 
Мы любим помечтать, что счастье будет,
Когда сойдутся отпуск и турне,
А счастье – здесь, в родных и близких людях,
И этого достаточно вполне.
 
 
Оно везде – в пьянящих звуках сада,
В гуденье пчёл и в пении скворцов,
Оно в осенних красках листопада,
Зимой – в снежинке, севшей на лицо.
 
 
Подобно бесконечному пространству,
Оно всегда присутствует с тобой —
С простым и незаметным постоянством,
Как шарфик неба ярко-голубой.
 
 
Хоть шапка облаков бывает криво
На солнечный надета жёлтый глаз,
Но и под ливнем можно быть счастливым,
Закутавшись в бесценное сейчас.
 

«Этой осенью звук раздается всё тише и тише…»

* * *

 
Этой осенью звук раздается всё тише и тише,
Свет размыто рисует этюды в пастельных тонах,
Разговора под ветром берёзы почти что не слышно:
Только шорох и шелест, и шёпот в раздетых лесах.
 
 
Водяной засыпает от скуки в холодных речушках,
В опустевших лесах Леший больше не хочет кружить,
Только Баба-яга варит зелье своё на опушке
И, смотря в небеса, продолжает ещё ворожить.
 
 
Призывает мороз и метель, и зловещую вьюгу,
Чтоб избушку её до весны с головой замело.
Вместе с чёрным котом, неизменным и преданным другом,
Будет пить вкусный чай и забудет коварство и зло.
 
 
Потому что зимой колдовать неприятно для уха:
В этой белой тиши даже малая кривда слышна,
А осенней порой напоследок бушует старуха,
Застилая коврами лужайки для зимнего сна.
 
 
Нежнокрылые феи устали порхать беззаботно —
Все стрекозы и бабочки, певшие в храме цветов,
Под напором колдуньи остались на зиму бесплотны,
И никто защитить нас не может от буйных ветров.
 
 
Лишь кикиморы шепчут печально в туманных болотах,
И повсюду огни несгорающих алых костров.
 

«Учусь читать я иероглифы…»

* * *

 
Учусь читать я иероглифы,
И масса чёрная ветвей
На фоне светлом и лазоревом
Мне кажется ещё темней.
 
 
Вот тут разлука нарисована
Со всем, что лето принесло,
И листья, хищным ветром сорваны,
Прощаются навек без слов.
 
 
А там надежды угасание —
Нет, не воротишься назад.
И ледяное бормотание
Во сне тревожит голый сад.
 
 
Везде встречаю знак опасности —
Как шпага чёрная, колюч,
И лишь рябины гроздья красные
Не падают под гнётом туч.
 
 
Чем злее пляшет за околицей
Изломанная чернота —
Тем слаще ягода становится,
Оправдывая холода.
 

«Когда космический извозчик…»

* * *

 
Когда космический извозчик
Возьмёт планету под уздцы
И уведёт однажды ночью
Туда, где сходятся концы
 
 
Для всех заезженных, забитых,
Изъеденных мошкою кляч,
Кого терзали паразиты,
Не слушая кобылий плач,
 
 
И пили нефть, как кровь живую,
Лесов срезали волоски,
Одели в каменную сбрую,
Зажав в бетонные тиски,
 
 
И набросали всюду свалки,
Как грязь на впалые бока,
И били ядерною палкой,
Жужжа надменно свысока —
 
 
А у неё температура
Растёт глобально каждый год, —
Земля воскликнет: что я, дура?
Таких кобыл наперечёт,
 
 
На ком возможно так вольготно
И сладко паразитам жить,
Пойду-ка, вымоюсь добротно,
И налегке смогу кружить,
 
 
Не зная ни забот, ни горя,
Под солнцем вечно молодым.
Извозчик, а ты помнишь Ноя?
Давай его предупредим!
 

«Бокал наполню не вином, а небом…»

* * *

 
Бокал наполню не вином, а небом:
Оно ценней игристого «Клико».
И ты смотри: не пей вина, не требуй —
Ведь только небо для души легко.
 
 
Вкус воздуха прекрасен на закате,
С утра бодрящим запахом пьянит,
И облака – как сахарная вата,
А может, сливки взбитые на вид.
 
 
Осенний привкус яблок и корицы
Мне ветер разливает свысока.
Захлебываясь, пью – и не напиться,
И опасаюсь небо расплескать.
 
 
Мерцая, как в бокале, в окнах дома,
Оно глинтвейна принимает цвет:
Гранатовый, рубиновый, бордовый
Лучами воздух в самый раз согрет.
 
 
И сколько бы ни пил, хочу я снова
Испить до дна дурманящий рассвет.
 

«Кружат разноцветные листья…»

* * *

 
Кружат разноцветные листья,
Льёт с неба безрадостный дождь —
И так же грустны мои мысли,
И ты так печально поёшь.
 
 
Последние стаи устало
Направили крылья на юг.
Чего им у нас не хватало?
Тепла, как и людям, мой друг.
 
 
Взгляни-ка: в тугой паутине
Запутался солнечный луч,
Но ветер, спасатель наивный,
Метнулся к земле из-за туч
 
 
И снова умчался на небо,
С добычей – смешным пауком.
А значит, и мы, хоть нелепо,
Но можем с тобою вдвоём
 
 
Подняться вослед каравану
И скромно, хоть в самом хвосте,
Исполнив простое желанье,
За стаей на юг улететь.
 
 
Руками махать, как придётся,
Пытаясь догнать журавлей,
И видеть лишь рыжее солнце
Над чёрной печалью полей.
 

«Осень вешает на ветки…»

* * *

 
Осень вешает на ветки
Золотые самородки
И сверкают самоцветы
Под тугим осенним ветром,
Будто лес из света соткан.
 
 
Но когда борей засвищет
Громче песнь о неизбежном,
Осень мечет нам, как нищим,
Все сокровища, что сыщет,
Без оглядки и небрежно.
 
 
Чтобы взгляд от птиц поющих
Опускался плавно ниже,
Где лежит, забыв о лучшем,
Как к земле приникший лучик,
Лист сгорающий и рыжий.
 
 
И взглянув на это тленье
Самоцветов и опалов,
Подвергаем мир сомненью —
Серебро всё обесценит
Скоро снежным покрывалом.
 

«Образцом моим по жизни были…»

* * *

 
Образцом моим по жизни были
Баба с дедом – Клава и Григорий.
Пятерых детей они вскормили,
Несмотря на трудности и горе.
 
 
Деда-архитектора забрали,
Как тогда водилось, по доносу.
Пятая родилась дочка Валя,
И решила Клава кровь из носу
 
 
Вытащить Григория на волю —
С плачущим младенцем в кабинеты
Клава шла, как одинокий воин
Шёл на строй зловещих арбалетов.
 
 
И она в итоге победила:
После тифа, слабая былинка,
Детям папу из тюрьмы отбила
И себе – вторую половинку.
 
 
Сквозь войну, страдания и голод
Всех детей смогла своей любовью
Сохранить, хотя колымский холод
Бдительно маячил в изголовье.
 
 
Дед тогда болел туберкулёзом,
Заразившись в сталинских застенках,
Голубей стреляла на морозе
Клава и бульоном постепенно
 
 
Оттащила мужа от могилы
И отсрочку вырвала у смерти.
На троих в одном пальто ходили,
Но смеялись в непогоду дети.
 
 
Жили в продуваемом бараке,
Всемером в убогой комнатушке,
Делали уроки в полумраке,
За водой ходили на речушку.
 
 
Мама говорит, что в этом детстве,
Несмотря на голод и ненастья,
В их семье царило между бедствий
Крепкое незыблемое счастье.
 
 
Радовал семейный скудный ужин,
Сказки, что выдумывал Григорий,
Каждый был друг другу очень нужен,
Не было ни ссоры, ни укоров.
 
 
А сейчас, спустя десятилетья,
Правнукам, жующим сытный бургер,
Не понять, что может быть на свете
Столько счастья в неуютных буднях.