полная версия

Алексей Смехов
Третья сила

«В изумрудной траве мы глотали медовые росы…»

* * *

 
В изумрудной траве мы глотали медовые росы,
Наслаждались зарёй и друг в друге искали зарю,
А когда приходил час заката, мы звёздную россыпь
Запускали в наш сад светляками на чёрном ветру.
 
 
В ярких всполохах нежности, в промельках быстрых объятий
Я отыскивал Млечный, к блаженству проложенный путь
И, как облако бурей, сдувал с тебя лёгкое платье,
Чтоб увидеть два плавных холма – белоснежную грудь.
 
 
Нас и месяц тревожить не смел, и луч солнца не падал,
Лишь в глазах твоих – чёрные дыры, влекущие свет.
Ты взорвёшься сверхновой и космос подарит в награду
Неразлучных двойняшек, как парочку шустрых комет.
 
 
И они полетят по вселенной на новых орбитах,
Каждый в небе найдёт свою пару – другую звезду,
И вернутся когда-нибудь к нам, поседевшим, забытым,
И пять маленьких спутников вместе с собой приведут.
 
 
А пока я срываю созвездий поспевшие гроздья,
И дарю их тебе в жёлтом блюдце налитой Луны —
Этот мир чудаком и мечтателем сказочно создан,
И полны небеса, и с тобой мы друг другом полны.
 

«Рисуя облик твой в воображенье…»

* * *

 
Рисуя облик твой в воображенье,
Я не могу припомнить все черты:
Теряются улыбка и движенье,
Не помогает воли напряженье
Создать реальный образ из мечты.
 
 
Но я доволен зыбким силуэтом,
Хоть есть незавершённость, – что с того,
Щемит в груди от песни недопетой,
И в книгах недосказанность сюжета
Тревожит разум более всего.
 
 
Мне нравится непостижимость тайны,
Мерцающей, как в речке лунный свет,
Твой облик, то весёлый, то печальный,
То близкий, то неизмеримо дальний,
Ценнее, чем подробнейший портрет.
 
 
Картину пишет внутренний художник,
То здесь, то там кладёт на холст мазок.
Быть реалистом вовсе он не должен,
Глядит в минувшее сквозь серый дождик,
Пытаясь жадно насмотреться впрок.
 
 
Но, если б получилось окунуться
В машине времени в тот незабвенный год
И молодость вручили мне на блюдце, —
От чётких линий предпочту вернуться
К игре теней, где только «недо» ждёт.
 
 
Где тёмное могу замазать белым,
Где овладел я ретушью вполне…
Быть молодым – опаснейшее дело,
Я был фотограф – быстрый, неумелый,
Не мог раскрасить жизнь на полотне.
 

«Нас холодильник примиряет…»

* * *

 
Нас холодильник примиряет
Покруче, чем иных – постель,
Когда в три ночи замечаем
В руках друг друга фрикадель.
 
 
Вы скажете, неромантично?
Поверьте на слово, друзья:
Кастрюльки звякают, как птички,
Порою слаще соловья.
 
 
Поют для нас виолончели,
Звезда стучится в окоём,
А виноваты – фрикадели,
Что съелись весело вдвоём.
 
 
И дворник шаркает метлою
Вокруг смеющихся берёз,
И я люблю тебя, не скрою,
У холодильника до слёз!
 

Ёж

 
Ёж спешил в свою нору,
Но свалился с горки вдруг
Ввечеру.
Раскатилась возле пня
Клюква, что искал полдня —
Не поднять.
Зря тащил всё на спине,
Думает: обидно мне —
Скоро снег.
Упустил синицу ёж,
Что ж поделать, невтерпёж —
Не вернёшь.
А когда от слёз охрип,
Он случайно лапкой сшиб
Белый гриб.
И услышал в тот же миг
Журавлиный звонкий крик —
Курлык.
Глупо думать про запас:
Лес заботится о нас —
Сейчас!
 

Муравей

 
Решил однажды муравей
Поставить опыты со словом:
Сказал, что видел, как в траве
Комар тащил рога коровы,
 
 
А жук, легко подняв быка
Своими мощными усами,
Швырнул его за облака,
И бык пожаловался маме.
 
 
В лесу жить стало веселей:
Весь мир – большое представленье,
Вот только начал муравей
Скрывать по дружбе преступленья.
 
 
Мол, не лиса крала цыплят,
А волк повадился в курятник,
Чтоб прямо с жёрдочки цеплять
И в пасть свою метать на завтрак.
 
 
Но тут как раз пришёл медведь,
И наступил на муравьишку,
Тот начал жалобно сипеть:
Попасть под гору – это слишком.
 
 
А волк, обиженный лгуном,
Смеясь, подмигивал букашке:
Соври, что стукнуло пером, —
Глядишь, не будет так уж тяжко.
 
 
Легко обманывать чужих,
Но под медвежьей грозной лапой
Иначе видится вся жизнь,
И бедный муравей заплакал.
 
 
С тех пор он стал весьма правдив,
Но, если вытерпеть нет мочи,
То пишет сказки, подсветив
Цветком Луны глухие ночи.
 

Розовый слон

 
Розовый слон, в ярко-жёлтый горошек
Ходит повсюду, но виден лишь мне.
Взрослые всё изучают дотошно,
Но почему-то слонов этих – нет.
 
 
Хоботом вертит, и машет ушами,
И вперевалку пускается в пляс.
Что бы про серость слона не внушали, —
Я не поверю в ваш скучный рассказ!
 
 
Слон выступает степенно и важно,
Как же гулять нам вдвоём хорошо!
Можно забраться на спину отважно,
Хоть я ребёнок, но слон мой – большой!
 
 
Нет, я не выдумал, он настоящий —
Выше машин и чуть ниже домов.
Кто-то тихонечко скажет: мой мальчик,
Нету в природе в горошек слонов.
 
 
Просто не видели – так и скажите,
Я эту тайну без вас разузнал:
Розовый слон – уважаемый житель
В царстве, где звери сбежали из сна!
 

Мыш и Крот

 
Крот залез в нору Мыша,
Своровал зерна ушат
И грибы,
Сыра несколько кругов,
Хлеба семьдесят кусков.
Как тут быть?
 
 
Пили чай ещё вчера,
Коротали вечера
С камельком.
А сегодня старый друг
Со вкусняшками сундук
Взял тайком.
 
 
Мыш кричал:
– С каких же пор,
Мой сосед – коварный вор?
Не пойму!
Кто ворует у мышат,
Тех вообще нельзя прощать.
Никому.
 
 
Проливал потоки слёз,
Вытирал листочком нос
И молчал.
Нелегко пришлось друзьям:
Хохотать при нем нельзя —
Лишь печаль.
 
 
Но однажды мудрый Ёж
Так сказал Мышу:
– И всё ж
Не сердись.
Ты прощаешь для себя,
Чтоб по-прежнему любя,
Видеть жизнь.
 
 
Мышь подумал: если так,
Потерять еду – пустяк,
Проживём.
И ушёл из мыслей крот
В свой сырой подземный грот —
В чёрный дом.
 
 
У Мыша густая шерсть
И друзья, по счастью, есть —
Всякий рад
В гости вечером прийти
И мышонку занести
Лимонад.
 
 
.
 
 
Принимает Мыш гостей,
Много смеха и затей —
Чехарда.
У Крота в дому печаль,
Не идут к нему на чай —
Вот беда.
 
 
Не зовёт никто гулять —
Сам с собой играл раз пять
В домино…
Как бы прошлое вернуть,
Должен быть какой-то путь?
Нет, темно.
 
 
Мыш с друзьями верещит,
У Крота прокисли щи,
Высох джем.
В дверь стучит:
– Послушай, Мыш,
Может, всё-таки простишь?
– Я – уже.
 

Танец

 
Танцы прямо у обрыва
на краю —
Здесь награды суетливо
раздают.
Есть у каждого надежда
на успех,
Но медали, как и прежде,
не для всех.
 
 
Будет к ним жюри серьёзно
или нет —
Должен выйти грациозно
менуэт.
Должен стать предельно страстным
пасадобль
И ликующим от счастья
вальс цветов.
 
 
И под звуки южных песен
и дождя
Станет им неинтересно
побеждать —
Лишь бы верно ставить ноги
в ча-ча-ча
И танцующего бога
повстречать.
 

Капучино

 
Проснувшись утром, улыбнуться,
Поднять фарфор изящный с блюдца
И кофе выпить без остатка
И жизни – крепкой, пряной, сладкой.
 
 
Бывает, хочется всё бросить,
И к Богу пристаёшь с вопросом:
А можно не допить немного
И гущу горькую не трогать?
 
 
Чтоб только счастье без страданий,
Свидания без расставаний.
Но коль напиток не по нраву —
Найдёт Господь на нас управу,
 
 
И в жизни следующей получим
Не капучино с сортом лучшим,
А лишь обычную водицу —
Для недовольных пригодится.
 

Золотой

 
Трепещут на ветке листочки под ветром ненастным,
Зелёный – на пышном балу в одежонке простой,
Лист красный сверкает и знает, что он распрекрасный,
А жёлтый уверен, что, в сущности, он золотой.
 
 
И ветка под ветром кладёт и кладёт реверансы,
Лист красный сегодня кружится и с этой, и с той,
Невзрачный зелёный беспечно вращается в танце,
Но всех восхищает, конечно же, лист золотой.
 
 
Под шквалом жестоким срываются с ветки покровы,
Но листик зелёный остался ещё на постой.
С блистательно-красным расправился ветер сурово,
А первым под ноги прохожих упал золотой.
 

Бабушка осень

 
Осень – бабушка в жёлтых штиблетах
Укоризненно шепчет под нос,
Что внучок её с именем Лето
Только в шортах, а скоро мороз.
 
 
Он идёт босиком по привычке,
Улыбаясь простору небес.
– Баба осень, зачем тебе спички?
Подпалить, что ли, думаешь лес?
 
 
Это весело, мне бы согреться.
Ты ж не хочешь, чтоб я заболел,
А у бабки печально на сердце:
Тянет холодом с голых полей.
 
 
Зажигает старушка осины
Красно-рыжим волшебным огнём,
Это пламя не греет, и стынет
Её внук с каждым прожитым днём.
 
 
Словно мальчика Нильса из сказки
Унесёт на спине его гусь.
– Баба осень, спасибо за краски.
Не скучай, я однажды вернусь!
 

«Спрятались в туманы…»

* * *

 
Спрятались в туманы
Сосны-великаны:
Стройным караваном
В облако вошли.
Тени их обманны,
Очертанья – странны:
Рыцари в охране
Северной земли.
 
 
Выставив иголки,
Как мечей обломки,
Беспощадны ёлки —
Грозен их пикет.
Стриженые чёлки,
Острые заколки —
Всё вокруг примолкло
В дымном молоке.
 
 
Стражники не в силе —
И не защитили
Пения берёзы,
Шелеста осин.
Липы загрустили
Ветками пустыми,
И за что морозы —
Не с кого спросить.
 
 
Разрыдались сосны,
И дождинок россыпь
Падает с иголок,
Как из-под ресниц.
Солнечные косы
Утирают слёзы,
Но тихи и голы
Веточки без птиц.
 
 
Одиноко елям —
Клёны облетели.
Красный плед расстелен —
Тают голоса.
В яркой карусели
Недошелестели,
Можно лишь метели
Что-то досказать.
 

«Извини, дорогая, я сделался осьминогом…»

* * *

 
Извини, дорогая, я сделался осьминогом —
Отрастил кучу ног, чтоб ходить по морским дорогам,
Тут коралловый сад, рестораны с японской пищей,
Подают в них креветки и рыбу, планктон – для нищих.
 
 
{Вспоминаю твой плов, у котла пригорело днище.}
 
 
Кровь во мне голубая, к тому же три мощных сердца.
Это очень удобно, ведь стоило оглядеться —
Целых три крупных рыбы красивой и яркой масти
Мне готовят стерлядок, короче – пылают страстью.
 
 
{Дорогая, пойми, в этом мире я просто счастлив.}
 
 
Но сегодня с утра, в сотый раз здесь поев стерлядки,
Стал оранжево-красным от этой дрянной раскладки,
Я всплываю к тебе, моя радость, иду на сушу,
Лишь сейчас осознал, до чего мы родные души.
 
 
{Я сегодня съем всё, умоляю, не делай суши!}
 
 
А давай все кастрюли закинем в далёкий ящик —
Помнишь время, когда нам искусство казалось слаще?
Приготовишь на завтрак этюдов своих немного,
Я горячий сонет испеку – никакой изжоги…
 
 
{Заказал для нас столик в «Сиреневом Осьминоге»}
 

Сонет о женской красоте

 
Я победил немало львиц,
Пантер, тигриц и даже пуму —
Все пали пред героем ниц,
Но вот лукавый надоумил,
 
 
И я, безумец, как-то раз
Пошёл на самку человека —
Сражённый взглядом серых глаз,
Рабом послушным стал навеки.
 
 
Живу в дурманящем плену
И вырываться не желаю —
Весь мир готов перевернуть
Для той, кто взором побеждает.
 
 
Что с женской красотой сравнится?
Сильней пантер, опасней львицы!
 

Зимнее солнцестояние

 
Прирастают дни уже минутами
И летят весне навстречу с песней.
Нужно кокон темноты распутывать:
В летнем черноземе он исчезнет.
 
 
Свет на убыль с той поры покатится,
А когда умчатся птичьи стаи —
Ясных дней серебряное платьице,
Распустившись, зимним снегом станет.
 

Предновогоднее

 
Нам дарит щедрый Дед Мороз,
Среди сияния огней,
Под Новый год особый час —
Такой любимый и заветный,
Когда мы думаем всерьёз
О том, что нам всего важней,
То огорчаясь, то смеясь,
Листаем лучшие моменты.
 
 
И представляем яркий кадр,
Где в январе пойдём в спортзал,
Не будем злиться без причин,
Возлюбим искренне домашних.
По-новому настроив взгляд,
Увидим сор в своих глазах,
А про чужие мы смолчим,
Плывут их брёвна в день вчерашний.
 
 
Но всё останется в мечтах:
Не станем бегать мы в метель,
Поняв, что пыл уже угас,
Не вспомним наших обещаний.
Ведь сделать самый первый шаг,
Покинуть тёплую постель —
Возможно именно сейчас,
Без круглых дат и ожиданий —
 
 
Хотя бы, выйдя в зимний парк,
Украсить шариками ель,
И Дед Мороз на этот раз
Исполнит наших три желанья!
 

«Заметали след метели…»

* * *

 
Заметали след метели
И сугроб до неба рос,
Свет сочился еле-еле,
А в далёком Вифлееме
В эту ночь пришел Христос.
 
 
И на маленькой планете
Сразу сделалось теплей,
Словно бы дохнуло летом,
Нежной музыкой и светом
От заснеженных дверей.
 
 
Мать младенца обнимала
И печалилась слегка,
Укрывала одеялом.
Ей казалось: жизни мало,
Чтоб сыночка приласкать.
 
 
Бык согреть его пытался,
Серый козлик невзначай
Пятки розовой касался,
Даже ослик постарался:
Колыбель Христа качал.
 
 
Потому что мягким светом
Заполняла утлый кров,
Вифлеем и всю планету
Нежно, тихо, незаметно
Безграничная любовь.
 

«Все ёлки и блестящие шары…»

* * *

 
Все ёлки и блестящие шары,
Игрушки, мандарины, конфетти,
Все блёстки разноцветной мишуры,
Хлопушек треск, летящий серпантин,
 
 
Все чистые желания детей,
Рождественских подарков сладкий вкус,
Всю радость и надежду для людей
Принёс когда-то маленький Исус.
 
 
И если вдруг представить лишь на миг,
Что не родился или не воскрес,
То был бы этот день скучнейше тих,
И очень не хватало бы чудес!
 

Свеча

 
В холодеющем просторе
За окном дремучий лес.
Там деревья чёрным морем
Бьются в дом, как в волнорез.
 
 
Там всё сумрачно-угрюмо,
Там мороз и цепкий мрак,
И стучатся ветки грубо,
Словно пьяницы в кабак.
 
 
Люстра гонит прочь печали,
Чай с малиною готов,
Телевизор заглушает
Вой протяжный из кустов.
 
 
Но когда бродяга ветер
Зацепил плечом сосну —
Разорвала где-то ветка
С лёту ниточку одну,
 
 
По которой ток весёлый
Проникал в уютный дом,
И погас, застыл посёлок,
В неустройстве ледяном.
 
 
А густая темень быстро
Стала течь со всех щелей
В дом, как в полую канистру,
Ветер ахал: «Лей же, лей!»
 
 
Зажигаю хрупкой спичкой
Одинокую свечу.
Давит сумрак с непривычки,
Зябко ёжусь и молчу.
 
 
Под щемящий шелест ветра
Мысли входят не спеша,
Что простая свечка эта —
В сущности, моя душа.
 
 
Скачут тени, свет неярок,
Это внутренний мой свет —
Жалкий маленький огарок —
Что ж с того, другого нет.
 
 
Ночь минует, день настанет,
Солнце хлынет в дом, лучась —
Лишь во время испытаний
Зажигается свеча.
 
 
Лишь во время неурядиц
Замечаю свет внутри,
Хорошо. В таком раскладе —
Ветер, дуй, свеча, гори!
 

«Когда же сквозь тучи пробьётся…»

* * *

 
Когда же сквозь тучи пробьётся
Хоть малый птенец золотой
От ясного сокола солнца,
Парящего над головой,
 
 
Чтоб стало тепло и уютно
Кувшинкам в уснувшем пруду
И пели скворцы поминутно
О счастье в весеннем саду?
 
 
Нам так не хватает горячих
Объятий небес в хмурый двор
И рыжей медали удачи
Для вылезших к свету из нор.
 
 
Просыпьте лучистую нежность
На скатерть холодных полей —
И листья расправит подснежник,
И мы затоскуем острей
 
 
О жёлтом фрегате в безбрежной
Лазури небесных морей.
 

«А лес так свеж и так прозрачен…»

* * *

 
А лес так свеж и так прозрачен,
Промыт до веточки насквозь,
Как будто в этом настоящем
И не было осенних слез.
 
 
Как будто только что родиться
Всем довелось: забыв слова,
Молчат нахохленные птицы,
И тихо дремлют дерева.
 
 
Но говорят: «Агу – я тут» —
На каждый обогревший лучик,
И солнце – папа самый лучший —
Кладёт младенчиков на грудь.
 
 
А из сосков налитых туч
Текут живительные струи,
И лес по капельке, ликуя,
Их пьёт и пьёт, ведь он живуч!
 
 
И подрастая час от часу,
Он быстро набирает стать,
И начинает лопотать —
Пока с запинками, не сразу.
 
 
Но с каждым днём все громче шелест
Болтливой радостной листвы,
Жужжат на сладкое нацелясь
Жуки и пчёлы средь травы.
 
 
И неуступчивый подросток
На завтрак чистые пьёт росы,
Салфеткой ветра сушит губы,
И всем показывает удаль,
 
 
Достав почти до облаков,
Он, юношей зеленоглазым,
Впервые чувствует любовь,
И всё в нем закипает разом.
 
 
Лес дарит первые цветы
Охапками, горстями, грудой.
Ковры прекрасные плести
Он быстро учится – он любит.
 
 
И звонким голосом ручьёв,
И пением рассветной птицы
Он постоянно про любовь
Твердит, и не наговориться.
 
 
И этот гомон, свист, задор,
Чижей заливистые вирши
Опять закончатся гнездом
Под крепкой шелестящей крышей.
 

9 мая

 
Его накрыло артобстрелом —
Издалека лишь видел фрицев,
В окопчик мина залетела —
И кровь горячая дымится.
 
 
А был для матери опорой —
Всю жизнь сыночку отдавала.
Солдатский путь прошёл он споро
И сделал для победы мало,
 
 
Провоевав всего неделю
В свои шальные восемнадцать…
Он так мечтал о жарком деле,
Но довелось с землёй обняться.
 
 
Случилось всё нелепо, глупо,
И есть ли толк от этой смерти?
Но шепчут рядом чьи-то губы:
«Я вытащу, браток, дотерпишь!»
 
 
И руки сильные медбрата
Его тащили в плащ-палатке.
Белели стены медсанбата,
Хирург, шатавшийся с устатку,
 
 
Сказал, осколки вынимая:
«Легли впритирку рядом с сердцем —
Не дотянул чуток до рая,
Сумел ты, парень, отвертеться.
 
 
Отныне жить обязан долго…» —
К нему неслось, как через вату.
А он припомнил дом на Волге,
Когда мальчонкой, не солдатом,
 
 
Лежал под солнцем в огороде
И слушал с неба птичьи трели,
Гудели низко пароходы,
Не кровью пахло, а сиренью…
 
 
Пять долгих месяцев медсёстры
Его от смерти отводили.
Весёлый, синеглазый, рослый —
Нельзя ж такому лечь в могилу.
 
 
И вот залатанный, счастливый
Врачей он обнял на прощанье.
Гудел шофер нетерпеливый —
Солдат писать всем обещался.
 
 
Успеть на фронт до ночи надо.
Запрыгнул в кузов, чуть отъехал —
Вдруг в небе юнкерсов армада…
И сразу стало не до смеха:
 
 
Раздался бомбы свист противный —
Полуторка взлетела в воздух…
Медсёстры плакали надрывно,
И слёзы сыпались, как гроздья.
 
 
«Добрался всё-таки до рая!» —
Пробормотал хирург сердито.
Швыряет смерть, не разбирая,
Счастливчиков в ряды убитых.
 
 
Мать похоронку дочитала,
Глаза отчаяньем пролились:
Любовь не отразила стали.
Война не знает слова «милость»,
 
 
Ей недоступно состраданье,
Поступков людям не разведать —
Одно лишь точно: страшной данью
Была оплачена победа.
 

«Когда под утро сгорают звёзды…»

* * *

 
Когда под утро сгорают звёзды,
Как будто зодчий сметает пыль,
Их свет на травы летит и россыпь
Ложится каплями на ковыль.
Ни звук, ни шорох не тронет душу,
Лишь еле слышно растёт цветок,
Что было тайным – спешит наружу,
Впитав прохладной росы глоток.
 
 
Без тяжких скрипов и без усилий
Планета крутится на оси,
Ночной цвет неба меняет синий,
Бутон закрытый готов цвести.
Из нежных почек выходят листья,
На месте завязи светит плод,
И бок зелёный под солнца кистью
Нальётся красным уже вот-вот.
 
 
Большое чудо по белу свету
Ступает тихо то здесь, то там.
Растут деревья, взрослеют дети
Без громогласных «та-да-да-там!»
И одуванчик головкой нежной
Легко взрывает сухой асфальт.
Чудес не слышно, но их безбрежность —
Необъяснимый, но точный факт!