Алексей Андреевич Лагутин
Последний из Первых Миров. Эпоха Тишины. Том 2
Уже приоткрытая дверь в конце того коридора, о сути произошедшего в котором когда-то Френтос теперь старался даже не думать, встретила его веселым танцем огненных змеев в каменном костре на площадке за ней, хорошо освещающими вокруг уже воистину огромный полукруглый туннель, похожий на гигантскую трубу в разрезе. Едва Френтос подошел к той заранее приоткрытой двери, толкнул ее, и уже шагнул вперед, как легкий ветерок коснулся его спины, а от того впереди затрепетал и огонек. Но лишь на мгновение. Вдруг ветерок дунул еще раз, но сильнее, едва не затушив окруженный крупными камнями впереди огонек, а у Френтоса дернула рука, и по телу резко побежали мурашки. Он перескочил дверной проем с такой скоростью, что его не догнали даже транслируемые им в голове мысли на тему посыла происходящего у него за спиной куда подальше, с чем он, резко махнув дверью за собой, едва не треснул последней дверной косяк. Хлопок двери был настолько громким и резким, что поток ветра от него снова ударил по горящему меж камней костру, и с тем на мгновение перебил остальной шум, которым уже был полон прямой туннель левее площадки, где остановился Френтос, и куда тот, даже слыша тот шум, пока не смотрел. Он смотрел в сторону только что закрытой им двери, еще немного дрожа и тяжело дыша, перебивая окружающий шум в своей голове только тем дыханием и собственным сильным сердцебиением. Руки его все еще немного тряслись.
«Д-да что тут за хрень в этой вашей канализации…» – сглотнул он. На самом деле, даже мне сложно сказать, было ли то виной его воображения, или в том коридоре правда было что-то жуткое – Френтос сам себя запугал байками Соляры, и теперь был только более уязвим к различным неприятным происшествиям, заранее подготовив к ним свой уставший мозг. Хотя и не сказать, что внезапно холодный и влажный ветер, что подул ему тогда в спину, был частью его воображения. Да и почему же кристалл Зоота в его руке вдруг на мгновение стал светить ярче, а я забыл об этом упомянуть?
И шум, доносившийся по туннелю справа от еще смотрящего на дверь Френтоса, тоже не был частью его воображения. Теперь он бросил взгляд туда, четко разобрав правым ухом чью-то речь, от расстояния еще неразборчивую и бессвязную, но наверняка похожую на человеческую. Туннель уходил недалеко вперед, и дабы его получше разглядеть, Френтос спустился с невысокого порога площадки, соединявшего собой развилку двух путей чуть ниже. Левого, идущего диагонально спереди под углом в 90о, и правого, идущего от левого симметрично под тем же углом. Всего в десятках метров слева была стена с дверьми, в некоторых местах усеянная заграждениями из острых шипов, даже еще с кровью и остатками неизвестных Френтосу форм жизни, скорее всего каких-нибудь канализационных ардов, что было для таких мест вполне частым явлением. По пути к тем заграждениям были и меньшие баррикады, а кое-где на прямом каменном полу еще лежали, также сложенные из камней, импровизированные мирно горящие костерки. Туннель выглядел поврежденным в некоторых местах по стенам и полу, откуда частенько выглядывали растущие тут и там травы и мерцающие разными цветами растения, даже грибы, а сами стены частенько скрывались под немалыми слоями мха и слизи. Разрушения туннеля наверняка были уже старыми, также вызванными неизвестными боевыми действиями, как и в недавнем коридоре, чего Френтос пока просто не понимал, ибо никогда не интересовался историей этого места раньше, и уже не думал об этом теперь. Похожие на голоса людей звуки доносились издалека, скорее всего с нескольких метров уже после заграждений, и Френтос, ориентируясь по словам недавно встреченного им у входа в канализацию старика, быстро понял, кому те голоса могли принадлежать. Местные жители, недружелюбные к не званным гостям. Блуждания в одиночестве и темноте ему, конечно, нравились меньше, чем присутствие в округе кого-либо враждебного, ведь то, в любом случае, были разумные живые существа, и, в отличии от каких-либо потусторонних сил, включая силу гравитации ям в полной темноте, были для него не столь опасны, и даже немного его успокаивали своим присутствием. В случае чего – с ними, по крайней мере, можно будет поговорить, и это спасет его от смерти в подобном состоянии, в котором из него боец уже точно был никакой. По крайней мере, он на это надеялся.
Но идти туда, налево, он все равно не собирался, ведь был еще слишком слаб, чтобы так рисковать своим здоровьем, и подвергать себя опасности быть зажаренным на костре местными жителями, если бы оказались те не так уж разумны, но, что было уже очевидно, очень любили жечь костры. Правее, но уже чуть дальше, в свете множества расставленных тут и там на все протяжение коридора костров, отчетливо выражался крупный и широкий мост, наверняка проходящий через немалую пропасть, куда все последнее время и стремился попасть Френтос. Он повернул в ту сторону, и шел очень быстрым шагом, чтобы, во избежание лишнего риска, не попасть на глаза обитателям местного подземного убежища неизвестных существ, которых там, судя по звукам, точно было немало. Он был так измотан, а глаза его уже так слипались, что он даже не заметил, что с самого того момента, как он хлопнул дверью коридора позади себя полминуты назад, за ним со стороны тех же укреплений начали следить две пары звериных, скорее всего мышиных, блестящий в огне костров глаз. Его восприятие окружающего мира гасло, а сам мир перед его глазами начинал медленно таять. Даже давления света, особенно хорошо ощущаемого октолима, он уже не разбирал.
Хоть и быстро, но все же он ковылял вперед довольно неуклюже, почти не разбирая перед собой дороги. Он вышел на мост меньше, чем за минуту, но его даже не удивила его величина, от самого моста уходящая в невидимый от темноты потолок намного выше, и бескрайнюю бездну под ним, также ширящуюся на многие десятки, а то и сотни метров во все стороны. У моста не было перил, а от его начала слева, по стене, в сторону смотровой площадки с несколькими этажами и еще парой неизвестных помещений, хорошо видимых с моста от яркости своих костров, уходила навесная металлическая и решетчатая лестница. С двух сторон, из стен справа и слева от моста, в сторону пропасти большие круглые трубы гнали тогда совсем небольшие, и не слишком бурные потоки грязной воды. Своеобразный шум и гул внизу были почти неощутимы от расстояния, и это только радовало Френтоса, говоря ему о немалой высоте сих водных горок, по которым он уже как раз собирался спуститься на самое дно. И, в ту же очередь, кое-что его не радовало совсем. Подняв руку у себя перед лицом, стараясь разглядеть ее хотя бы в свете собственного кристалла Зоота, он с ужасом для себя осознал, что почти совсем ничего не видит даже вплотную, или, по крайней мере, образ этого совсем не откладывается в его голове, и совсем не видимы им были изменения в самом ранении руки, уже принявшим по-настоящему нездоровый вид. Даже шум труб, откуда бежала вниз вода, был его ушами почти неощутим от собственного протяжного свиста. Его состояние резко ухудшилось. В таком виде спуск стандартным для него путем был невозможен, поскольку невозможно было после него его выживание. Он просто не успел бы вовремя отреагировать на появление опоры внизу при прыжке, и не смог бы правильно использовать окто, чтобы спастись от судьбы «разбиться в лепешку», с такой высоты возможной даже при ударе об воду. Он больше не мог продолжать путь как собирался, и должен был поскорее отдохнуть, причем весьма серьезно. По крайней мере, ему обязательно было нужно что-то поесть – иначе он просто мог уснуть, и уже не проснуться, ведь его силы продолжали его покидать, а организму уже не из чего было их восстанавливать. Его жизненные силы тоже уходили безвозвратно.
Чертыхнувшись и качнувшись на месте от осознания собственного бессилия, он шагом, быстро насколько мог, побежал вперед, сам уже немного спотыкаясь, уже замечая, как тело его само тянется к земле. Звуки его сердцебиения, отдавшиеся по всему телу шумом в ушах, как и его двоящееся в голове дыхание, все нарастали, с чем окружающий мир для него становился все темнее, а в дрожащих конечностях все сильнее коренился болезненный холод. Особенно холодно было его руке, все еще ужасно выглядящей после ранения, что ей нанес в бою Серпион, но ставший за последние несколько минут еще страшнее, облезая и облупливая кожу, и принимая совершенно бледный и жуткий синюшный вид. Кровопотеря, трата внутренней силы, недостаток ресурсов тела для регенерации, и еще одна особенно важная причина, которую я уже упоминал ранее, но забыл указать степень ее важности – состояние Френтоса было уже критическим, и он должен быть понять это сразу, и вовсе не соглашаться так отправляться в путь, тем более в столь заранее недружелюбное к нему место. Даже теперь, на новой развилке за мостом в одно сильное движение обеих ног сразу перескочив с пола туннеля на уступ площадки выше, он продолжал игнорировать жгучую, но почему-то такую холодную ноющую боль по всему телу, продолжая использовать возможности своего сильного тела так, как будто было все с ним еще хорошо, и в обратное он верить просто отказывался. Он потянул за ручку двери той площадки с мыслью, что сможет вырвать ее вместе с замком, и сразу пройдет внутрь, но его сил, разумеется, не хватило на это варварство, и рука его от рывка бессильно скользнула по ручке, а сам он, отшатнувшись назад, чуть наклонился, упираясь левой рукой в стену рядом с дверью, а правой в еще поврежденный Серпионом живот, болезненно и хрипло кашлянув, затем еще пару секунд наблюдая в глазах черными и синими волнами заволакивающие их «облачка». Его тело уже почти его не слушалось, но в его сознании еще оставались лучики света, и с ними же еще горело где-то глубоко внутри него пламя жизни, которое он никак не желал оставлять.
Он мысленно, обрывочными фразами, уговаривал себя, что с ним все еще хорошо, а когда-то «бывало и хуже». Снова, но уже без прежней спешки, чуть отдышавшись, он все-таки отворил дверь перед собой, и, уже чуть наклонившись торсом к земле от бессилия, пошел, в прямом смысле, куда глаза глядят, вдоль правой влажной и чуть склизкой стены, опираясь на нее рукой. То был спуск вниз, достаточно освещенный Зоотом еще на его изначальных держателях, теперь еще лучше освещаемый кристаллом в левой руке Френтоса, который тот, для контроля тела в рабочем состоянии, с каждой секундой старался сжимать все крепче и крепче, силой вынуждая свой организм «не отключаться». Несколько прямых спусков, но вроде лестниц, привели его во внезапно приятно выглядящее, не облупленное тут и там по серым стенам, ухоженное и относительно чистое помещение – наверняка комнату, ранее предназначенную для работников самой канализации. Была эта комната небольшой, не слишком просторной, не слишком высокой, но для Френтоса в самый раз подходящей на роль временного убежища. Бешено бегал он глазами вокруг интерьера комнаты, где и были то всего пара кроватей, один кривой и грязный синий диван, да стол со странным аппаратом из металлических трубок, уходящих в большую стеклянную бутыль, и…едой?
Не раздумывая, грузными и уверенными движениями ног, передвигая их словно немощный, но очень тяжелый старик, он подошел к тому столу, и, не волнуясь за состояние своих грязных рук перед едой ввиду отсутствия волнения теперь вообще о чем-либо из-за бессилия, принялся закидывать в рот, как бревна в топку, все съедобное, что выглядело таковым на том столе. Он буквально лег на тот стол всем телом, настолько склонившись над ним грудью, что едва его ей не касался. Он не чувствовал особого голода, поскольку ощущение подобного у октолимов было постоянным, и со временем после обретения окто они теряли способность его выделять из массы прочих чувств. Странное и жутковатое жареное мясо, нарезанное большими ломтиками будто под пасть арда, а то и целыми кусками, было разложено здесь так, будто кто-то совсем недавно, в этой самой комнате, готовился как следует перекусить, и появления там увядающего от голода октолима просто не ожидал. Или, может быть, кто-то специально оставил эту еду в том месте, чтобы ее нашел Френтос? Все последнее время он шел наугад, не разбирая дороги, и мог просто не заметить, что кто-то его опережал, все время идя впереди, но не подавая виду. Это было, конечно, неправдой, и почти никто в той канализации, на самом деле, еще не знал о появлении там Френтоса. Я всего лишь предполагаю, чтобы немного растянуть время – трапеза Френтоса длилась слишком долго, возможно с несколько минут, и не слишком интересных.
Его состояние перестало ухудшаться теперь, хотя и еще не начало значительно улучшаться. Мясо было сочным и вкусным, и вряд ли только в понимании изголодавшего и почти бессознательного Френтоса. Он утолил свой голод сполна, несколько раз в процессе давившись, едва уговаривая свою челюсть теперь работать как следует для поедания всего того объема пищи, который был необходим, на самом деле, и ей. Мясо на столе закончилось, и он уже восполнил запас необходимых ему ресурсов организма с его помощью. Он было вздохнул даже, думая, что теперь спасен от голодной смерти, а пара часиков сна после этого точно окончательно вернут его в «мир живых», чтобы он продолжил свой путь вниз как ни в чем не бывало. Он посмотрел на стол перед собой, и его краски уже правда не сливались перед его глазами. Но что-то все еще было не так. В глазах Френтоса теперь вообще не было стола. Вокруг стало слишком темно.
Свист в ушах, заглушенное сердцебиение, и тяжелейшее дыхание в миг поглотили мир вокруг него. Его с головой поглотила тьма, а ноги подкосились, словно превратившись в вату, так же мгновенно залив все его тело смертельным холодом. С грохотом и сдавленным вздохом все звуки вокруг него пропали, а подбородок, в последний момент ударившийся о стол, заболел лишь на секунду, с чем его и покинули остатки сознания и чувств. Теперь он лежал на полу, совершенно безжизненно, распластавшись словно труп, пусть и явно был еще жив, более не издавая никаких звуков. Его дыхание почти пропало, совсем ослабло сердцебиение, а мозг впал в подобие летаргии. Он успел спастись, то было правдой, но его состояние было уже слишком тяжелым, и все последнее время он двигал свое тело к тому спасительному свету комнаты с едой неизвестного происхождения одной лишь силой воли, у которой тоже были установленные телом лимиты. Затопленное помещение, в котором был он недавно, сделало своего дело, и отравило ослабший до уровня обычного человека, даже более слабый теперь, организм Френтоса, и тот никак не мог бороться с его ядами, тем более впитавшимися с водой в его кровь через рану на руке. Водой, что переносила по канализации отходы жизнедеятельности и населяющих ее ардов, и без того содержащие множество смертельных токсинов. Его тело буквально пало под тяжестью той интоксикации, и он был еще счастливчиком, раз прожил с таким их количеством столь долгое время.
Час, два, шесть часов – Френтос больше не осознавал себя самого в мире живых, и не замечал течения времени. Он будто пропал, испарился, и более ничего не чувствовал, и ни о чем сам не думал. Возможно, это состояние можно было назвать смертью, и пусть он предпринял попытки спастись, он опоздал, и тело его уже умирало, пусть и мозг его частично еще продолжал работу даже после полного отключения функций остального организма. Мимолетные вспышки возникающих в его подсознании образов становились все отчетливее, и в одной из них, уже частично осознавая свое положение, он даже почувствовал, что слышал голос Соккона, за кем и рисковал своей жизнью в этом оставленном Богами и Демонами месте, для кого и всеми силами игнорировал свою боль, и игнорировал даже саму смерть. Его окружала тьма, и в ней он снова слышал шепот, но вовсе не Соккона, и не Синего Пламени. Он не понимал его, но и не хотел его отрицать. Он не казался ему злым, и даже не навевал на него тот мертвый холод, что он чувствовал каждый раз, вспоминая о Черном Пламени человека, который, все же, оказался ему отцом, и о чем он много раз думал, постоянно затыкая собственные мысли, уверяя себя в одном – этот человек должен умереть за то, что он сделал.
Где-то за тем голосом был и другой голос, но уже куда более отчетливый. Он звал его, просил очнуться, подняться, и жить. Когда-то давно он уже слышал этот голос, но никак не мог вспомнить, кому он принадлежал. Он был таким же, как тогда, теплый и добрым, родным сердцу, согревающим будто саму его душу. Будто этот голос возвращал его из небытия, вырывал мягкими и нежными руками, и даже сейчас, невольно, Френтос тянул к нему свою руку, пускай еще не видя его впереди, лишь ощущая его приближение с каждой секундой каждой своей клеткой, сопровождая его движение все усиливающимся биением собственного сердца. Даже если он был мертв, он чувствовал себя живее всех живых, всю его душу заливала приятная и счастливая дрожь, а в ушах все рос веселый гомон будто из его прошлого, откуда и пришел за ним, во спасение, тот до слез родной и близкий голос. Он был уже рядом. Он был…снова рядом.
«Спаси меня. Пожалуйста.» – в мольбе счастливой дрожью заикался голос будто самой его души. – «Я должен…найти брата.»
Его рука остановилась, а по ладони ее разлилось тепло прикосновения другой родной руки.
– Ты его нашел…братец.
Глава 8: «Догонялки»
Организм Френтоса уже давно восстановил силы, нейтрализовал яды, исцелил внешние повреждения, и последние минуты, а может быть и часы, находился в спячке уже без особо веских причин, собирая в себе последние крупицы утерянной силы, которых и без того у него теперь было больше, чем когда-либо раньше. Его пробуждение оказалось весьма бурным – он махнул рукой, сжатой впереди кем-то, кого он еще не успел разглядеть, и резко перевернулся на левый бок всем телом, ранее прижатым уже к стене, куда его явно приложил разбудивший его гость. Окончательно возвращаясь к реальности, он очень глубоко и болезненно, полными легкими вдохнул едва заметно прелый воздух, после чего возвращенные к работе не слишком вовремя его неподготовленные легкие, не справившись со столь резким своим наполнением, со страшным кашлем затрепетали всю его грудную клетку, залив все помещение вокруг сим неприятным звуком. Френтоса снова трясло, но уже вовсе не от бессилия, как раньше, и он больше не чувствовал в своем теле даже малейших признаков былого холода и боли. Наоборот – он чувствовал жар, и, особенно от напряжения тела после кашля теперь, будто раскаленными углями, горел его лоб. Краски в глазах едва разбивались по палитре от недавней своей смеси, и взгляд их теперь, почти мгновенно после осознания уже вновь живым мозгом личности источника того голоса, что и вырвал его изо сна, с дрожью и трепетом устремился направо, откуда тот голос и исходил. Даже расплывчато, глаза Френтоса узнавали перед собой тот образ, что и сам он представил в своей голове сразу, как только услышал его голос, и в появление которого так вовремя перед собой, с доброй и счастливой улыбкой чуть разгибающего спину над его телом, просто не мог теперь поверить. Френтос сам резко оттолкнулся руками от пола, на который его свалил кашель, и тут же неуклюже и пошатываясь чуть поднялся на месте, еще прижатый спиной к стене. Он просто не верил своим глазам, как не верил и так внезапно участившему биение на несколько порядков сердцу. Он был так близко, совсем рядышком. И будто того было мало – в его серебристых глазах горело то же пламя радости, что будто отражалось от самих глаз Френтоса, но которое они оба, на самом деле, безоговорочно разделяли.
– С-соккон! Брат! – с широко выпученными глазами и улыбкой до ушей, трясясь от собственной резкой и чрезмерной активности после пробуждения от столь сложного сна, всеми силами, и опираясь на стену локтем правой руки, старался подняться на ноги Френтос.
– Сложно сказать по виду, конечно… – все тем же родным Френтосу высоким и благородным голосом, с той же улыбкой поднимаясь на ноги перед братом, во весь рост вставал Соккон. – Но это и вправду я.
Пускай Френтос, за время сна, фактически исцелился от самой смерти, и должен был еще долго быть недееспособен после подобного, его разум и тело заметно конфликтовали между собой в вопросе лимитов его сил, и он вставал на ноги теперь за счет одной только силы воли, и вовсе подтягивая себя выше, вставая на ноги, тянясь одной только рукой за стену выше. Поднявшись, от еще давящего на тело духа сна, он мгновенно сгорбился и прижался спиной к стене, теперь, и уже в немалой отдышке, судорожно осматривая сразу бросившееся ему в глаза жутковатое состояние брата, совсем больше не обращая внимания на прочее свое окружение. Пусть Френтос многократно теперь протирал глаза предплечьем, а сами глаза немного слезились, он уже хорошо все видел, и даже со временем по мере пробуждения во внешности Соккона для него так ничего существенным образом и не менялось. Его некогда красивое и благородное лицо было грязным и усталым, а украшавшие его сверху белоснежные волосы вовсе стали серыми, мокрыми, кое-где слипшимися, открывая взору Френтоса даже небольшую красноватую рану, будто нанесенную тому недавно тупым предметом, но с большой силой, оставившим весьма уродливый след. Его рубаха, в которой он и видел брата всего пару дней назад, теперь была частично разодрана, и выглядела максимально неподходящей гордой личности своего хозяина, всегда уделявшего немало внимания внешнему виду как себя самого, так и своей одежды, а в частности ее чистоте. Изорванная в нескольких местах, со странными, явно обычными для канализации, подтеками и пятнами, она выглядела, все же, лучше, чем таковая Френтоса, от которой вообще остались лишь клочки на поясе чуть выше штанов. И, разумеется, на теле Соккона, даже кое-где на его одежде, частенько встречалась кровь, хоть и сложно сказать, ему ли она принадлежала. То же было и с его лицом – даже на его чуть потрескавшихся маленьких губах, небольшими подтеками от уголков рта к легкой сероватой от грязи щетине, выступала уже порядком подсохшая и едва заметная кровь.
– Отлично выглядишь. И одежка как у алкоголика из кабака под Манне-Дотом. – наконец отдышался Френтос, уже с облегченной улыбкой вздохнув в последний раз, отталкиваясь правым локтем от стены позади себя и устойчиво вставая на ноги без лишней опоры, пусть и так же стоя сгорбившись в три погибели.
– По крайней мере, на мне одежда есть. Что случилось с твоим…бахалибом? – изучающим взглядом оценил обрывки одежды брата на поясе Соккон, все так же улыбаясь.
– А я, знаешь, пока тебя не было, тренировался в быстром спуске в канализацию, и вот, случайно сюда попал. – про себя тихо, подкашливая, засмеялся Френтос.
– Смыв был настолько сильным, что разорвал одежду по пояс, а тебя самого вырубил?
– А…ну да. – уже чуть грустнее, но не переставая улыбаться, принялся осматривать помещение вокруг Френтос. – Долго я тут пролежал?
– Не знаю, но Гедыру сообщили о тебе около шести часов назад. Тогда он только пришел в убежище, так что, вполне вероятно, что ты и перед этим тут сколько-то пролежал. Но вряд ли долго – тебя могли найти мои злые подружки.
– Как всегда. Даже в канализации нашел себе подружек. Про Гедыра я что-то слышал про пути. Это он тебя ко мне отправил? – не найдя в своем окружении совсем никаких изменений с последнего раза, когда он, из-за своего состояния, и вовсе едва ли мог что-то там как следует разглядеть и запомнить, вернул взгляд обратно на Соккона Френтос.
– Да, но не сразу. В местном убежище живут Хемиры, которых когда-то скрещивал здесь с обитателями канализации Хемирнир. Так он хотел оставить между Синокином и Ренбиром своих соглядатаев, хотя они на эту роль плохо подошли. Их взял под свою опеку Кенн, и как раз шесть часов назад одна из них сообщила своему опекуну, что видела тебя около правого моста. Ты привлек внимание их сторожей тем, что хлопнул дверью коридора перед убежищем в той стороне.
– Что-то такое припоминаю. Меня оттуда какая-то неведомая хрень гнала. – кивнул Френтос.
– Я слышал, что местные Хемиры не ходят тем путем, и потому сам всегда его обходил. Вижу, не без причины.
– Ага. Так эти твои Хемиры шли за мной от той самой двери, и я ничего не заметил?
– Они сказали, что ты очень странно себя вел. Еле двигался, шатался, и вообще не оборачивался, хотя несколько раз они весьма явно шумели.
Френтос промолчал, лишь в печальных мыслях опустив голову, хоть на секунду стараясь собрать для себя в той голове картину недавних событий, которые там совсем, как оказалось, не отложились. Единственное, что он помнил отчетливо, и что все еще будто телесной памятью потрясывало все его тело и сам разум – это страх. Он не хотел вспоминать его, в котором правда, впервые в жизни, понял, что умирает, и ничего не мог с этим сделать. Пускай он нередко получал повреждения в боях, получал травмы и увечья, а иногда и вовсе едва не истекал кровью после особенно тяжелых сражений, спровоцированных в первую очередь его собственной дурной натурой, он никогда не чувствовал приближение смерти настолько отчетливо, и, в то же время, так притупленно. Это было страшно. Просто чудовищно страшно.
– Они видели, куда ты ушел, и сказали об этом Кенну. Тот нашел тебя…но, почему-то, не помог, а только закрыл на ключ дверь, через которую ты вошел. Может быть, не хотел, чтобы до тебя добрались мои преследователи. Или на то была другая причина, связанная с его приказами от Дорана.
– Уже знаешь? – резко поднял голову Френтос. – Про этого Дорана и его Черное Пламя.
– Отчасти. Когда Кенн уходил, он пришел ко мне, и передал мне ключ от комнаты с тобой. Сказал, что не должен лезть в какое-то… «это» дело, но не мог оставить в беде старых друзей. Наверняка, это было дело именно Дорана, тем более зная самоуправство нашего старого друга, вообще любящего делать все наперекор чужим планам. Он не слишком хорош в роле прислуги, сам знаешь. Но спорить с Дораном даже он бы не стал.
– Да уж.
– Так что? Твой путь сюда тоже не прошел без приключений?
– Нееееет, ничего особенного. – заранее решил опустить тему планов Бездны Френтос, тем более раз уже выполнил свою миссию, и нашел брата, как собирался с самого начала. Теперь ему было важно только это, а про остальное он уже и думать не хотел. – Я вообще сюда на драконе прилетел.
– Прямо в канализацию?
Улыбка на лице Френтоса мелькала очень странно. Сначала он улыбался от собственного кочевряжества, но отсутствие особого удивления со стороны Соккона быстро сбило с его лица ту улыбку. И именно осознание вложенной в его слова мысли, уже через секунду, вернуло ее же обратно.
– А разве ты не знал, что даже в канализациях водятся драконы? Они потому такие редкие, потому что живут в таких местах, куда никто не лазит. – продолжил смеяться Френтос.
– Раньше не знал, пока не попал сюда. – вполне серьезно покачал головой Соккон.
Улыбка с лица Френтоса пропала окончательно.
– Чего?.. – не понял он.
– Видишь ли, наши предки… то есть предки людей, с самого начала сотворения мира жили под землей. – задумался Соккон. – Синокин был их столицей, а выше него стоял один из городов имтердов, которые захватывали земли на поверхности и единолично ими правили. Арды, которыми управляли имтерды, часто забирались с ними под землю, чтобы изучать людей, но не все возвращались назад. Пока люди не создали в своих племенах централизованную власть, здесь, под землей, умерли тысячи и десятки тысяч имтердов и ардов. Ты даже не представляешь, какие кости я находил в нижних стоках, и которые до сих пор там не разложились. Таких монстров сейчас в мире, наверное, уже столетия просто не существует.
– Люди…вышли из-под земли? – икнул Френтос.
– Они жили там, пока имтерды не предложили им выйти на поверхность. Почти все люди последовали за ними, и те разделили с ними верхний мир.
– Ой нет. Неееет. Только не говори, что это одна из тех историй про предательство, из-за которой получается, что люди козлы, а имтерды молодцы. – удивленно качал головой Френтос.
– Кенн говорил, что многие посвященные люди до сих пор думают, что имтерды вывели их на поверхность только потому, что сражаться с ними под землей было слишком тяжело. Это все равно, что сражаться в туннеле видом прямой кишки с огромным червяком. Но лично Кенн говорил, что имтерды тогда относились к ним весьма дружелюбно, а их Верховная Властительница вообще была без ума влюблена в человеческую расу. Помнишь, как мы говорили с тобой пару дней назад перед домом Лилики? Потом Лилика рассказала мне, что Первую Войну начал Верховный Властитель людей, попытавшись атаковать имтердов в Храме Вордилиона через своего монстра. Но Кенн говорит, что Нис не использовал монстра сам, а тот с самого начала был слишком миролюбив для подобного. То есть, их обоих подставили, и в роли разжигателя войны выступила третья сила.
– Ооооо, я знаю, что это за сила! – вдруг уже злее про себя чертыхнулся Френтос.
– Не обязательно, что это Доран.
– Разве?
– Тогда Доран еще не был Правителем Бездны.
– ? – удивленно скрестил руки на груди Френтос. Даже удивительно, как быстро к нему возвращалось сознание – раньше бы он уже перестал понимать, о чем говорит его брат, и начал бы активно пропускать его россказни с, тем более, сложным языком, мимо ушей.
– Как раз после происшествия в Храме Вордилиона Доран спустился Бездну и остался там навеки. Но поскольку крайними в этой истории получились люди, в тот же день у имтердов сменился Верховный Властитель, и они пошли на них войной. Подробностей остального я пока и сам не знаю. – вдруг, и явно настороженно, он повернул голову вправо, в сторону ведущей наверх лестницы, и еще какое-то время продолжал смотреть туда, будто параллельно со своим рассказом за чем-то следя. – Если все пойдет по плану, мы сможем узнать подробности внизу.
Он резко поднял руку вверх, прервав речь, будто теперь окончательно убедившись в том, из-за чего уже и без того начал говорить тише, а взгляд его буквально заострился до уровня наконечника копья, с чем заметно выше даже над его волосами поднялись навостренные до предела уши. Теперь он выглядел куда более взволнованным и серьезным, а с истинно мужского благородного лица совсем стерлась улыбка.
– Тихо… – на пару секунд замолчал он, теперь уже сосредоточенно только на ушах прислушиваясь к чему-то Френтосом еще не слышимому, но ему, мастеру иллюзий, наверняка заметному даже в потоке собственной речи и нарастающего шума сердцебиения. – Вся троица проходит мимо. Бегут довольно быстро в сторону…
