Юрий Вячеславович Скрипченко
Братья и сестры в реестре
«Сонный ребёнок»
Соня была сонным ребенком. Это исчезающе редкое явление в немногочисленном племени гипноходцев. Мама Сони была гипом, и всё было бы нормально, не умри она при родах от редкого осложнения.
Почти всегда дети гипов странные способности родителей не наследуют, но с Соней произошло исключение из правил, потому что мать-одиночка, которая никому не нужна, да и родственников нет. Короче, чудом выжившую тогда еще безымянную девочку с пылу-жару усыновила богатая бездетная пара глубоко за сорок, которой быстро наскучила хлопотная игрушка, и дальше Соня (это реальное имя, бывают же совпадения!) поступила в распоряжение мамок-нянек, естественно, относившихся к ней как к работе, а не как к дочери.
Соня ела, кричала, какала и спала. Что у неё сны необычные, так кто про это узнает, кто забьёт тревогу? Младенцы – они как рыбки: оперативная память – три секунды, да и талантом сообщить взрослому, что беспокоит, малыш обделён.
Соня росла, понемногу начиная осознавать себя. И путешествовала во снах.
И Дрёма смилостивилась над своей дочерью – оградив от обязательной для гипов рябой маркировки. Её личико оставалось таким же свежим и чистым.
Первое воспоминание – малышка ковыляет в подгузнике по жаркой вонючей улице, а вокруг кричат друг на друга большие чёрные дяди в мешковатых штанах, футболках и бейсболках, тянут друг к другу злые резкие руки, словно оттолкнуть хотят. Гортанные вопли сменяются блестящими штучками у них в руках, штучки нервно подрагивают, и в испуганных глазах малышки отражается, как штучки грохочут, расцветая злыми цветками, и один чёрный дядя молча падает, а второй начинает горько кричать, будто ему больно, а потом Соня видит, что к ним бежит третий дядя, он тоже кричит, но яростно, на бегу достает блестящую штучку и пускает цветок в горько кричащего дядю, после чего тот перестает кричать – наверное, успокоился и уснул. Пахнет от всего этого очень неприятно: горьким, солёным и… какашками, которыми время от времени почему-то наполняется сонин подгузник. Но даже если не считать какашек, пахнет так резко, что Соня зажимает ладошкой носик. Малышка бродит по шумным местам ещё пару часов, прячется от громких дядь и тёть, поняв, что они плохие, и ждать от них заботы и вкусной еды смысла нет. Время от времени она слышит громкие цветки, а один из них ударяется в камушек под ножками Сони, звенит внизу и свистит в сторону – так, что щечку Сонечки обжигает жаркий ветер. Потом Соня устаёт, забирается в перевёрнутую набок коляску, лежащую на тротуаре, и нервно засыпает в непривычном положении.
В таких танцах со смертью – не понимая, что, как и почему с ней происходит, стоит только уснуть – Соня выживала девять лет. Не чувствуя от окружающих «близких» стремления узнать, чем она дышит, и считая по незнанию такое положение вещей нормой, Соня даже предположить не могла, что её судьба чем-то уникальна, что она каждое утро рискует не проснуться – и даже не по причине злых намерений взрослых в произвольно выбранных судьбой времени и месте, а просто по стечению обстоятельств. Например, от несчастного случая, который запросто может вывести девочку-лунатика на оживлённую магистраль или высокую крышу.
Стоит отдать должное, чаще всего взрослые старались помочь потерянному малышу, и сдавали Соню в руки людей, облечённых полномочиями, и после дня в отстойнике или приюте утомлённая девочка просыпалась дома, в равнодушном жизненном пространстве якобы семьи.
Однажды, в каком-то времени и пространстве девятилетнюю девочку, сонно бредущую по оживлённой каштановой аллее, напоённой летом и пряными ароматами цветочных клумб, встретил Татаритумба. И показалась ему странной эта задумчивая девчонка с ромашкой, вплетённой в растрепанные волосы, и разговорился он с ней, и понял, кто она, и что она до сих пор не в курсе своей странности, что только скользит где-то по границе понимания.
Девочка раскрылась перед заботливым и понимающим незнакомцем, а он, в свою очередь, раскрыл перед ней Тайну.
Продолжая числиться в приёмной семье, Соня начала новую жизнь – «дочерью полка» при гастролирующей группе. У девочки оказались потрясающие способности к музыке (тяга к искусствам почему-то свойственна большинству гипов – вероятно в силу пограничности их странных душ). Соня освоила несколько инструментов, но её сердце покорил мистический электронный терменвокс. В шестнадцать лет она полноправным членом влилась в состав безумного квартета. А в восемнадцать – стала наёмником – как и её одногруппники.
***
Пока задорный Татаритумба втирал очередную дичь (биография группы и пикантные детали её жизни всякий раз вдохновенно придумывались заново) местным журналистам, отвыкшим от информационной «перчинки», а Соня – в сером и облегающем, с чемоданчиком в музыкальных руках, кралась по пустынным вечерним улицам, Дэн и Вик сидели перед компьютерами в номере, снятом для группы.
Дэн развалился в кресле, сжимая в кулаке, унизанном перстнями, банку с кваспивом – хитом сезона в многополисе Российская конфедерация (Гардарики). Вик сидел прямо, собранно, но курил, пуская кольца, нимало не стесняясь запретительной таблички, висевшей рядом на стене.
– Ты молоток, Дэн, я-то, конечно, бабе из магистрата подбросил жучка в карман, но она сама полезла обниматься – представь, даже за задницу меня ухватила. Но ты – ты вообще мастер. Как ты умудрился коротышке прослушку зарядить? Он же от всех сторонился и зыркал недобро – явно особист, хоть и улыбается умильно.
– Я, когда мимо него проходил, вроде как споткнулся, – ответил другу Дэн, выпуская особенно пафосное кольцо дыма. – Он меня подхватил под белы рученьки, не дал упасть, а там уже дело техники…
Как встречали суперзвёзд
«Квартет Ё» встречали с помпой на вокзале. Утомлённые перманентными подковерными интригами, члены магистрата49 не упускали ни одного повода отвлечься – особенно если появлялась возможность держать коллег в поле зрения и наблюдать их поведение в непринуждённой обстановке. А значит – несколько уязвимыми.
Почему встречали не на аэродроме? Он находился далеко от города-капсулы и использовался в основном для нужд военной конфедеральной авиации. Содержал его, конечно, полис, но за деньги из центра. Поэтому путешественники чаще всего пользовались хордами – подземными тоннелями, соединяющими города, по которым курсировали поезда. Рыть их начали за три года до Указа об инкапсуляции, так что к моменту судьбоносного решения тоннели уже были готовы: укреплены, снабжены рельсами и необходимой инфраструктурой. Сеть железных дорог по причине агрессивного вируса и мутировавшей фауны тяжёлым, но волевым решением забросили.
***
Двухвагонная электромотриса со стремительным силуэтом и огромной растяжкой на борту – застывшая в энергичных позах четвёрка в боевом концертном облачении и при инструменте – державно подплывала к платформе.
То и дело с поезда звучал торжественный сигнал. Толпа на перроне радостно гудела.
На платформе, по сторонам от красной ленточки, провисающей между хромированных столбиков, замер в ожидании весь Верховный магистрат Воронежполиса:
1) миловидная и невысокая, но с властным взглядом шатенка в на все пуговицы строгом сером костюме и элегантным акцентом – цветастой шалью;
2) уже известный читателю Умильный коротышка в привычном полосатом костюме;
3) батюшка в белом клобуке, чёрной сутане и расшитом золотом плаще;
4) невыразимо конторского вида человек с крохотной головой с обвислыми щеками, водружённой на тело в безукоризненно сидящем костюме. Оно заканчивалось внизу нездорово блестящими чёрными туфлями.
5) и ещё несколько магистров и сопутствующая им подобострастная свита.
Все магистры, включая митрополита, были при погонах с золотистым знаком, похожим на дорожный знак «город», только под куполом.
Коллегиальный орган магистров назывался семиглавьем.
Перрон застила толпа, сдерживаемая росгвардейцами. Она шумела и вскидывала руки. Дети сидели на плечах и ели мороженое, роняя капли на макушки родителей. В руках у многих встречающих были цветы.
Мотриса сначала проехала чуть дальше положенного, но потом сдала назад – дверями точно на красную ленточку. Зашипев, разъехались электродвери.
Из проёма вылетела связка разноцветных шариков – и торжественно устремилась в небо. Проём пустил клубы антисептика, через которые…
… с видом триумфаторов из мотрисы вышла четверка музыкантов – в полном боевом облачении, а Татаритумба и Вик – ещё и с верными гитарами, похожими на автоматы, наперевес. Соня появилась последней.
Грянул красный и потный от волнения оркестр из местного дворца Хордистов (бывший ДК железнодорожников).
Торжественность момента выдержать не удалось, потому что строгая магистресса тут же обошла ненужную ленточку и кинулась на шею всем мужчинам по очереди, а Соне твёрдо пожала руку.
Героическими усилиями росгвардейцев толпу удалось сдержать.
Гостям устроили небольшую видовую экскурсию. Показали антипамятник «короне» – бронзовый шар с хоботками на высоком постаменте, который был весь заляпан матерными выражениями и похабными рисунками, причем коммунальщики (по неофициальному распоряжению магистрата) их намеренно не стирали.
Сводили на «GoTo Предестинацию» – корабль-музей, построенный в честь первого петровского линкора. Оригинал изготовили на воронежских верфях в начале восемнадцатого века.
Наконец, дали потрезвонить на колокольне главного храма епархии, – словом тоже попытались угостить свежими впечатлениями.
Ну, и пищей мирскою, куда ж без этого!
«Они всё знали!»
Вик и Дэн сидели перед монитором, прижав к ушам вывернутые чаши одних наушников: один к правому, другой, соответственно, к левому. Поскольку оба прослушиваемых собеседника были заряжены жучками от «Квартета» и находились явно рядом друг с другом, один микрофон пришлось дистанционно отключить – звук шел с рассинхроном в полсекунду, и источники неприятно накладывались друг на друга.
– Алевтина…
– Я сколько раз просила не называть меня так, Порфирий. Ненавижу это имя. Называй Тиной.
– Хорошо. Тина, я крайне негативно отношусь ко всему этому делу. Но раз уж мерзавец Мурьета всё равно сегодня к нам вломится, надо хотя бы извлечь из этого определённую пользу.
Дэн и Ник отпрянули от наушников и одновременно потянулись к рации, лежавшей на столе. Победил более быстрый Ник:
– Шеф, засада. Магистры откуда-то знают о нашем взрывном подарочке.
– В смысле?
– Умильный Коротышка сейчас говорит с Озабоченной сукой. Сказал, что раз уж Мурьета сегодня всё равно сюда вломится, нужно извлечь из ситуации пользу.
– Гишпанский стыд, – ругнулась рация. – А какую именно пользу они хотят извлечь, не говорил?
– Мы не дослушали, шеф.
– Вот исполнительные идиоты! Ладно я по своим каналам пробью обстановку. Слушайте дальше.
Дэн и Ник вернулись к наблюдению, но больше ничего интересного властная парочка «слухачам» не сообщила.
А вот если бы музыканты не были такими торопливыми, они бы дослушали хвост диалога, в котором Коротышка нервно интересовался, точно ли Мурьета привезёт аркан? Тина спокойно отвечала, что обещал, а он пусть и не совсем настоящий, но всё же бывший военный, и слово своё держит.
«Подарочек полису»
Соня в серой ребристой лыжной шапочке и неприметном облегающем костюме кошачьим шагом – словно готовая в любую секунду распрямиться пружинка – двигалась по вечерним городским улицам. Мимо парочек и группок горожан, оживлённо обсуждавших прошедший концерт. От одного островка света, исходящего от фонаря, до другого – через лёгкий полумрак между ними.
Сверилась с треснувшим голофоном (прошли те времена, когда люди меняли гаджеты раз в полгода, после капсуляции изрядно поредели международные торговые связи, а возить товар самолетами – значит, делать его золотым). Навигатор уверенно вел её, и цель марш-броска маячила совсем рядом.
Дойдя до последнего здания перед городской стеной, Соня присела на корточки и выглянула за угол.
Рядом с высоченной стеной, на которую опирался полог, играли в камень-ножницы-бумагу два полицейских: телом рыхловатые, а лицами – расслабленные и дебиловатые. Скучные здесь, наверное, тяготы службы. Похоже, полицейские решали между собой, кому выпадет нелёгкая доля метнуться кабанчиком за снеками или питьём в ближайший лабаз.
Да вот незадача – у похожих друг на друга словно братья полицейских всё время выпадали одинаковые фигуры: камень на камень, бумага на бумагу, а ножницы на ножницы.
То ли у напарников здесь был мобильный пост, то ли они просто заряжали электромобиль – потому что толстенный кабель, свисавший из телескопической штуки, что была привинчена прямо к стене, был подключён к разъёму на заднем крыле мобиля. На телескопической хреновине виднелась заводская надпись «Универсальный зарядный пункт СОСУ-21».
Наконец, утомившись выкидывать камень к камню, бумагу к бумаге и ножницы к ножницам, полицейские синхронно вздохнули и заскучали. Один из них воровато осмотрелся, не обнаружил поблизости дронов, отошёл за мобиль и закурил в ладонь, тщательно развеивая дым.
«Как они здесь не к месту и не ко времени» – подумала Соня, сняла с плеча рюкзак и извлекла из него плоскую коробочку о шести колёсиках.
Прошептала в ребристый бочок игрушки: «Двое за углом! Уведи!» и поставила машинку на тротуар. Та зажужжала и юркнула за угол.
На удивлённых полицейских выехала несуразная машинка с глазом-камерой на ножке. Остановилась, словно изучая ситуацию. А потом из корпуса выпросталась штука, похожая на спринцовку, машинка подпрыгнула на метр, и спринцовка плюнула в ближайшего полицейского жёлтой слизью.
Приземлившись на обмундированное пузо одного из служивых, слизь зашипела и начала резво проедать ткань. Полицейский заорал, и принялся сдирать с себя куртку. Уф, получилось! Не пострадал! Второй коп выскочил из-за мобиля, выплюнул окурок и схватился за пистолет.
С воплями «Караул! Спасите! Грабят! Насилуют! Убивают» – громогласным и противным скрипучим голосом – машинка, виляя из стороны в сторону, рванулась прочь – вдоль стены. Матерящиеся полицейские бросились вслед за ней.
«Ладно, ума нет, так и выучки тоже. Редкостные болваны» – Соня вышла из-за угла и устремилась к стене – сложенной из огромных блоков и покрашенной матовой тёмно-серой краской – с бесконечной, куда хватало взгляда, чёрно-жёлтой полосой, похожей на ленту с места преступления, на уровне сониного пояса.
«В принципе, так оно и обстоит. Вы хотели преступлений, их есть у нас», – подумала девушка. Десять минут озорной погони с препятствиями Тотошка недотёпам обеспечит! За машинку она не переживала, хотя это был дорогой механизм, сделанный на заказ. Дело в том, что после своих проделок Тотошка всегда возвращался к тёте Моте – по наводке навигационного модуля.
Соня присела перед стеной – вдоль неё дорогу пересекала лента водослива.
Расстегнула куртку и сняла с пояса колбасу взрывчатки.
Отвинтив легкомысленной отвёрточкой один модуль, она отложила снятую решётку длиной около метра. Расчистила от лежалой листвы и земли канавку, перпендикулярно уходящую от слива, и засунула туда руку с кляксой взрывчатки, чтобы прилепить ее под стеной. Прямо на пальцы пшикнул неведомый источник антисептической взвеси. Холодная. Пришлось вздрогнуть.
Соня представила, как она выглядит сейчас со стороны – на четвереньках, отклячив зад, с рукой, засунутой под стену, и тихо, но задорно хихикнула.
Повторив последовательность действий еще десять раз, она уже привинчивала на место последнюю решётку, когда барражирующий между небоскрёбов полицейский дрон заинтересовался Соней и поплыл к ней.
– Да твою ж калошу! – чертыхнулась девушка. Дрон жужжал уже метрах в пятнадцати от Сони, всё приближаясь, когда она кошачьим движением выхватила из кармана штуку похожую на спинер, крутанула её и метко запустила в квадрокоптер, который на агрессию даже отреагировать не успел.
Штука сердито вжикнула, вляпалась в морду дрона, прилипла и заискрилась.
Парализованный летун рухнул на асфальт и разбился.
«А говорили, зачем тебе все эти приблуды, иди налегке», – подумала девушка.
Работа ещё не была закончена. Девушка снова залезла в рюкзак. Подпрыгнув насколько могла высоко, Соня влепила в Стену кончик другой колбаски, более тонкой, на сей раз цвета кишок, и раскатала её перпендикулярно вниз – до самого основания стены. Затем повторила операцию в пятнадцати метрах справа. Так она обозначила границы взрыва. Но и это было ещё не всё. Достав из рюкзака аэрозольный баллончик без надписей и маркировки, она пшикнула на одну сизую колбаску, а потом, преодолев лёгким бегом пятнадцать метров, и на другую. Спрятала баллончик, отошла на безопасное расстояние и замерла. Минуту ничего не происходило, а потом вертикальные колбаски зашипели и заискрили, будто бенгальский огонь. Искрящая полоса метнулась снизу вверх и почти мгновенно прогорела, оставив после себя облачко вонючего дыма. Соня подошла. На месте колбаски в стене образовалась борозда глубиной сантиметров десять. Вот и всё. Теперь взрыв не нанесёт стене больше повреждений, чем нужно. Волна дойдёт до слабого участка и выломает блоки практически точно по заданному контуру.
Девушка отряхнула руки и кошачьей походкой покинула место преступления. Только на матово-чёрные часы посмотрела, у которых даже риски делений и стрелки были чёрными, чтобы ненароком не пустить блик на операции.
***
Глава 8. «Бабский» рейд
Явление Хосе Мурьеты
Ровно через шестнадцать минут прогремел оглушительный, до свиста в ушах безобразный взрыв. Выворотило куски асфальта, а в стене возник почти ровный проём размерами примерно двадцать на пятнадцать метров. Стремительными булыжниками убило на месте парочку, которая прогуливалась метрах в ста от эпицентра. Ближайшие фонари завязало в узел, а вереницу мобилей, которые заряжались вдоль тротуаров, разметало как детские машинки. Естественно, все стёкла в окрестных домах вынесло напрочь, а ближайшие здания показали свои потроха.
Слава богу, хоть купол уцелел! Наверное…
Завопила сирена общегородской тревоги, все уцелевшие фонари заморгали красными проблесковыми маячками (была у них предусмотрена такая функция), а сверху упала плотной пеленой взвесь антисептика.
Потом пару минут у проёма ничего не происходило. Вопреки элементарной логике и чувству самосохранения на безопасном расстоянии от пролома начала собираться толпа, сквозь которую, энергично работая локтями, на открытое место выбежали полицейские и магистры в полном составе. Поп торопливо крестился50. Остальные замерли в тридцати метрах от свежепоявившегося пролома. Из боковых улиц выныривали полицейские мобили. От военных прибыли пара военных «Тигров» и даже один крашеный в хаки броневик.
Толпа гудела.
Все знали, что сейчас что-нибудь произойдёт.
Парила взвесь, как концертный дым, окрашиваясь алыми сполохами от уцелевших фонарей. Резко воняло антисептиком. От нехорошего предчувствия люди забывали дышать.
Но немыслимая туша, въезжающая в пролом под грохот исполинского дизеля с неумолимостью атомного ледокола, всё равно заставила единый организм толпы вздрогнуть.
– Ни хрена себе, «Белаз-75710» – выдохнул Дэн, обожавший всякие механические штуки. – Самый большой в мире карьерный самосвал. Откуда он такой красивый взялся?
Вик хмыкнул, дескать, ловите техноманьяка.
– Да я! – кипятился Дэн, – Да если б не музыка и наш «Квартет Ё»! Я бы точно стал механиком. Тачки бы прокачивал.
– Тише, – цыкнул на него Тат, – Никаких названий. Мы не дома.
«Квартет Ё» в полном составе стоял во вторых рядах: и в глаза не бросаются, и самим всё прекрасно видно – как не полюбоваться на деяния своих рук?
Пятнадцатиметровая туша качнулась на пневмоамортизаторах и со стоном остановилась.
Да ладно бы просто «белаз!» Прямо в кузове самосвала качалась, постепенно успокаиваясь, установленная на титанические пружины и амортизаторы корма круизного лайнера!
Не вся, конечно, даже 450 тонн грузоподъемности самого большого карьерного самосвала в мире не способны на такие чудеса. Корма была обрезана снизу до трёх этажей (зато со всеми постройками на верхней палубе) и была длиной метров десять, да и не вся корма, признаемся честно – правая половина. К тому же, лайнер тоже был не рекордный. Так, океанический подросток.
Но какой получился впечатляющий выход!
Под гробовое молчание с террасы гигантского капота, на которой деревенским сортиром торчала кабина карьерного монстра, по косой лесенке, проходившей через морду самосвала, спускался наряженный в пух и прах высокий поджарый мужчина за сорок.
Был он в синем парадном мундире при золотистых аксельбантах, с приплюснутым ромбом эмблемы ВДВ, погончиками на отворотах – тоже золотисто-синими. Композицию дополняли серебристая пряжка ремня и несколько пёстрых медалей и орденов. Из-под мундира легкомысленно выглядывала тельняшка в лазурную полоску. Мужественное, хотя и изящно очерченное лицо, пожалуй что излишне вытянутое, венчал лихо заломленный голубой берет.
Лицо было с явно выраженными мимическими морщинами вокруг больших выразительных глаз, накрытых густыми бровями, с мясистым носом и густыми дореволюционными усами.
Лицо было гостеприимным – пусть и в полузабытой щит-маске.
«Капитан Мурьета!» – прошелестел по толпе шёпот ужаса.
Военный широко развёл руки и лучезарно улыбнулся, блеснув золотым зубом:
– Привет, девочки! – сказал он мелодичным баритоном. – Я боюсь, вы скучали, и вот мы здесь.
– Подонок! – глубоким и хорошо поставленным голосом вдруг закричала Алевтина-Тина. Та самая «озабоченная сука» по классификации Вика и Дэна. Высокие каблуки не помешали ей резво подбежать к нарушителю городского покоя. – Мерзавец. Как ты смеешь являться сюда и чинить чудовищные разрушения! Полиция! Военные! Арестуйте негодяя.
И уставила обличающий палец на Мурьету. На взгляд Татаритумбы, магистресса несколько переигрывала.
Капитан Мурьета улыбнулся еще шире, хотя, казалось бы, шире уже некуда. А потом добродушие вмиг уступило место стальной и суровой властности – как стремительная туча на солнышко упала:
– Госпожа магистр! Давайте без глупостей. Вы своими болванчиками даже трёхлетнее дитя не испугаете и к порядку не призовёте. Хватит уже позориться. Да и к чему нам лишняя кровь…
И обернувшись назад:
– Хэй, атомная гвардия, пора начинать веселье. Даю… хм… час. Кто не успел, тот опоздал.
Из двери на первом этаже расчленённого лайнера выдвинулся стальной сетчатый трап, и по нему с грохотом и улюлюканьем ссыпалась до зубов вооруженная ватага – рыл в семьдесят.
Импровизированное полицейское оцепление дрогнуло, а броневик, казалось, был готов зарыться в асфальт.
– Не позволю! – завопила магистресса, подскочила к военному и начала осыпать его градом слабых женских ударов.
Нарочито слабых, решил внимательный Татаритумба.
Капитан Мурьета для вида потерпел несколько секунд, а потом резко развернул хрупкую женщину спиной к себе, взял в захват, а свободной рукой вытащил из кобуры пистолет и приставил ей к виску.
– Всем слушать только меня. Чтобы ни в чью бедовую голову не пришло никаких глупостей, вашу бабу я забираю на борт заложником. Бойцам повторяю – у вас час. Нет, уже пятьдесят восемь минут. Наслаждайтесь.
И чётким армейским шагом поднялся с пленницей по трапу.
Бойцы себя упрашивать не заставили и бросились на толпу, которая, завывая, обратилась в паническое бегство – того отвратительного рода, когда равновесие лучше не терять – затопчут!
«Квартет Ё» как калачи тёртые умудрились выбраться из толпы без потерь и ранений, хотя на опустевшем проспекте лежали, издавая стоны, полтора десятка измятых людей, а некоторые из них уже ничего не издавали, и вряд ли когда издадут.
Четвёрка отошла в сторону:
– Да, наворотили мы дел, – почесал щеку Ник. – Людей жалко.
Выражение лица Сони было не разгадать – сложносочиненное такое выражение.
– Согласен, но куда деваться – издержки профессии, – успокаивающе молвил Татаритумба. – С делами покончено. Ну что, пора на тётю Мотю, отдыхать. Мы сегодня славно поработали.
– Ну, Тат, – канючил азартный и гиперактивный Дэн. – Давай останемся? Посмотрим, чем всё закончится, а?
Шеф окинул банду тяжёлым взглядом и только кивнул.
В двадцати метрах от бедовой четверки от стены отделилась тень, и невзрачный до незаметности человечек растаял за углом дома.
