Элтэнно. Хранимая Звездой
Рукопись несбывшихся ожиданий. Поступление
– Не, не только тем, – не понял раздражения Милы Питрин и, тяжело вздохнув, признался. – Вот понимаете, куды ни встану, а всё они на меня таращатся.
– Да это только потому, что ты в присутствии нашего декана такую рожу испуганную корчишь, что на тебя грех не посмотреть. Смешон больно, – угрюмо прокомментировал Саймон.
Саймону уже порядком надоело как приглядывать за неразумным селянином, так и ждать, когда же курица сварится, а потому настроение у него было дурное. Его взгляд то и дело перемещался от стоящей у дымящегося котелка Милы на стол, где лежала его резная деревянная ложка, и в его желании было только ворчать, ворчать без устали. Вот он, в очередной раз глянув на кухарку, и сказал холодно:
– И тебе, Милка, тоже нечего выдумывать себе пёс знает что. От тебя по очень даже понятной причине глаз не отвести. Из-за этого я за тобой сам невольно то и дело слежу, вот чес‑слово.
– То есть ты красивой меня считаешь? – подумав, осведомилась Мила, и Саймон невольно поморщился, прежде чем сказал:
– Эм-м, ты привлекательная, конечно. Но, знаешь, сейчас ты как-то не в том ключе мыслишь.
– Да? Тогда чем это я тебе не по нраву? – вмиг рассердилась Мила и даже, грозно приподняв половник, звонко постучала им о край котелка. Но её возмущение заставило Саймона лишь смущённо улыбнуться. Он развёл руками и с виноватыми нотками в голосе объяснил:
– Да это всё моя кровь. Так-то ты всем мне по нраву, но вот как потомственный купец заявляю – в лавке я бы за тобой глядел и глядел, как бы ты чего‑нибудь из добра не вынесла.
– Ну да, воровала. Бывало. Но здесь-то воровать я уж точно не стану, – потупив взгляд, буркнула Мила и вновь начала помешивать бульон. – Я эту академию должна закончить. Любой ценой.
В принципе, тоже самое мог сказать любой из этой троицы, а потому ненадолго все трое крепко задумались. Вот только не сопутствовала обстановка такому, а потому вскоре Саймон потянулся и нарушил повисшую тишину.
– Милка, что-то ты давно ничего про свою курсовую не рассказывала. Движется дело?
– Ну, благодаря мэтру Тийсбергу очень даже, – впервые за вечер улыбнулась девушка, однако Питрин не дал ей договорить. Он грустно вздохнул и пожаловался:
– Повезло тебе. На меня он только ворчит без устали, чем-то я ему видать не приглянулся.
– Не-не, тут переживай. Дело в том, что наш библиотекарь за просто так любимчиков себе не заводит, – криво усмехнулся Саймон. – Он со всеми так, как с идиотами. А хочешь отношение к себе на толику лучше, так давай по примеру Милки с тряпкой часа по два-три по полу ползай. Надо тебе такое?
– Не, не мужицкое это дело пол тряпкой скрести.
– Угу. То есть, по-твоему, я чисто бабским делом занимаюсь? – нехорошо сощурила глаза воинственная Мила, но Саймон не дал хода ссоре.
– Милка, я тебя вообще-то про курсовую спрашивал, а не про то, как ты библиотеку облагораживаешь. Есть что про курсовую рассказать?
– Да, мне есть чем похвастаться, – ответила Мила с недовольством, но, начав рассказывать подробности, вмиг повеселела. – Пока я из ящиков заполненные бланки вытряхивала и по папкам их раскладывала, мэтр Тийсберг мне вслух теории возникновения магии зачитывал. И представляете, ребят, две, о которых на занятии нам не говорили, вот‑те на, обнаружились! Так что моя курсовая пополнилась интересными сведениями, и я мысленно потираю руки. Думаю, кое-кто будет неприятно удивлён, будучи вынужденным поставить лер Свон отлично.
Она с задором хохотнула, но Саймон скептически покачал головой.
– Это-то после того, как вы с лером Грумбергом сегодня на всю аудиторию матюгались, «отлично»? Поверь, профессор Фолтон поставит такую оценку только если не будет знать, кого именно он проверяет.
– Да этот гад Грумберг намеренно мне подножку поставил!
– Я видел. Другие – нет. Они только услышали, как ты благородного лера…
– Да и пошли они тогда туда же, куда я его и всю его благородную родню послала!
Мила даже сделалась пунцовой от злости, но Саймон остался сдержанным и серьёзным.
– Ты радуйся, что он тоже такой горячий. Поведи себя столь глупо ты одна, то уже бы стояла за воротами академии. Пойми, это он здесь желанный студент. Он, а не ты.
– Я знаю, – куда как тише буркнула Мила. – И я правда стараюсь, Саймон. Просто очень сложно игнорировать кого-то, кто никак не даёт себя игнорировать.
– Тебе придётся.
На кухне воцарилось мрачное молчание. Было слышно только как скребёт о котелок половник, которым Мила продолжала помешивать ароматный бульон. А затем вдруг громыхнула входная дверь, и троица недоумённо переглянулась. Они не ждали гостей, но кто-то уверенно шёл по коридору и даже требовательно постучал в одну из дверей.
– Лер Свон! – раздался злобный мужской голос.
– Мэтр Орион, – одними губами прошептала Мила и, откладывая в сторону половник, высунула нос из кухни. – Здесь я.
– Немедленно к декану! Сию же минуту! – грозно рявкнул обычно мирный и тихий мэтр, а затем так же внезапно, как появился, ушёл.
– Ну и скотина же наш профессор Аллиэр, – с укоризной пробормотала Мила, когда повернулась лицом к друзьям. – Ему несколько шагов до нас, а он взял и мэтра Ориона за мной послал. Вот чего человека по всякой ерунде дёргать, а?
– Не о том беспокоишься, – хмыкнув, проницательно заметил Саймон.
***
Империя Золотого Паука всегда переходила от отца к сыну. Будущий правитель с пелёнок постигал азы правления, его обучали всем положенным наукам так, чтобы он освоил их в совершенстве. И обратного не предполагалось, так как своим наследником правящий император не всегда избирал старшего сына. Власть могла перейти к любому из его многочисленных отпрысков, но недостойных ждало только одно – смерть.
Десятки наложниц рожали своему императору десятки сыновей, но власть над империей получал единственный – лучший.
В результате каждый подданный империи знал, что его правитель венец благочестия и ума. Знал это и низко склонившийся гонец. Он трепетал от чести предстать перед нынешним императором, хотя ничего об его возрасте или виде сказать не мог – лицо императора согласно традиции скрывала изображающая паука золотая маска, а тело – плотная одежда с тяжёлыми металлическими накладками.
– Мой император.
Гонец почувствовал, что его лоб коснулся холодного мраморного пола, и только тогда услышал голос первого советника.
– Император желает знать, какую весть ты принёс.
Слова дозволили гонцу немного выпрямиться, и он торопливо подполз на коленях ближе к советнику. В его задачу входило вложить в его руку свиток и вернуться на место. И всё же гонец не удержался и попутно перевёл взгляд на императора. Стража мгновенно отреагировала на этот проступок, почти синхронно положив ладони на эфесы острых, как бритва, мечей. Гонец, испуганно сглотнув слюну, вновь опустил голову. Мысленно он отругал себя за глупость, так как за маской и одеждой всё равно не распознал бы истинный облик своего правителя.
Да, шансов догадаться, что сей суровый ставленник богов всего-то шестнадцатилетний подросток, у этого мужчины не было.
Первый советник, одетый, как и положено высокому придворному чину, в роскошный и украшенный золотом наряд, между тем развернул свиток и скользнул взглядом по каллиграфически написанным иероглифам. Его унизанные перстнями пальцы слегка задрожали.
– Мой император, – тревожно произнёс он, – миссия Мастера, меняющего материю бытия, не увенчалась успехом ни в одной из провинций. Он сообщает, что стихии окончательно утратили равновесие. Ваша земля… умирает.
Ненадолго в зале воцарилась такая тишина, что гонцу показалось время утратило свой ход и застыло. Даже ветер не колыхал алые шёлковые флаги. Даже его сердце, казалось, перестало стучать. Смерть. Дыхание смерти ощущал он, покуда не зазвучал металлический голос императора.
– Путеводная Звезда, – донёсся режущий слух звук из‑под маски. – Какие по ней известия?
– Ваши верные слуги продолжают поиски…
– И уже год, как не могут ничего узнать! – озвучил император свой грозный укор, отчего в зале снова сделалось невыносимо тихо. – Донести мой приказ до Чио Киото.
Первый советник склонился в глубоком поклоне, показывая так, что всецело внимает речам.
– Я повелеваю ему продолжать укреплять позиции на завоёванных территориях, но варваров следует приобщать к нашей просвещённой культуре более рьяно. И пусть ещё две дюжины из них, самых достойных, он отправит к нам. Так нашим учёным мужам станет проще разобраться в тех переменах, что произошли в языке и обычаях варваров за время их жизни за стеной.
– Вы очень мудры, мой император! Я ещё вашему отцу говорил, что война не решение нашей проблемы. Поняв суть варваров, мы сможем договориться с ними…
– Договориться? – с возмущением воскликнул второй советник, и доспехи воина на нём бряцнули. – Да о чём вести переговоры, если нашим людям становится негде жить? Какой правитель отдаст нам свои земли просто так? Не будет никогда такой щедрости! У нас нет выбора, кроме как вести войну… Но я не могу понять, о мой император. Ваши подданные лишились своих домов, а теперь, когда кровью наших воинов завоёваны новые земли, мы вдруг не станем осваивать их?
– Нет, пока нет, – повернулся в сторону возмущённого советника император. – Сперва варвары должны увериться в нашей заботе о них, без этого нам не получить их верность.
– Но к чему нам их верность?
– Чтобы в ближайшие годы собрать новые войска. В предстоящих сражениях потери наших людей должны быть сведены к минимуму.
Сказанное утихомирило пыл второго советника. Он задумчиво нахмурил лоб, а после одобрительно кивнул. Вот только из-за этого тревога на лице первого советника стала ещё более явной. Он даже робко зашептал:
– Мой император, не лучше ли начать переговоры?
– Я начну говорить с варварами только тогда, когда покорю их. В настоящем они не воспримут мои слова. Они не услышат их хотя бы потому, что разрозненны, – уверенно ответил своему советнику император. – У этих людей нет единой власти, и я поддерживаю мнение своего отца, что они хуже стаи собак, грызущихся за кость, на которой вовсе нет мяса. Варвары не примут единой цели по спасению мира от Погибели, их правители будут искать выгоду лично для себя. Поэтому империя сперва должна подчинить их, таково моё решение.
Ни один из советников не посмел озвучить новые возражения. Они замолчали. Замолчал и император. Словно глубоко задумываясь над чем-то, молодой правитель некоторое время сидел неподвижно и лишь после ударил жезлом о пол.
– Я даю полдюжины лет, чтобы вы подготовили армию, способную проложить мне путь до врат Лиадолла, – твёрдо сказал он. – Такой мой приказ.
«Лиадолл. Страна эльфов», – ещё успел подумать гонец, прежде чем согласно взмаху руки императора один из охранников вытащил меч из ножен. Мгновением позже отрубленная голова гонца покатилась по мраморному полу, заливая его белизну тёмно‑красной кровью.
Глава 14. Всё дело в крови
Парой часов ранее, нежели Мила Свон направилась в кабинет декана, Олаф фон Дали ненароком встретил принца Адьира на окрасившейся золотом листьев аллее. Конец августа, в отличии от его начала, выдался на редкость ненастным и холодным. Осень вовсю спешила, и несмотря на то, что яркие листья пока ещё крепко держались на ветках деревьев и кустарников, порой и они опадали. Венценосный эльф, прикрыв глаза, прогуливался в одиночестве, наслаждался шорохом опавшей листвы.
… Это бедный ректор, будучи смертельно бледным, возвращался с очередного совещания в столице. И нет, не из-за обсуждаемых на совещании вопросов щёки ректора утратили румянец. Из-за невозможности покидать дела академии надолго несчастный мужчина был вынужден заниматься телепортацией, а такие путешествия редко какой маг выдерживал легко. Большинство вообще пару дней лежало в лёжку сродни тяжело больным, это Олаф фон Дали ещё сумел, эм-м, адаптироваться.
Но эльф об этом не знал.
– Вы уже вернулись? Так скоро? – искренне удивился он.
– Да, благодаря телепортации да. Зачем-то вернулся, – угрюмо буркнул пухленький ректор и выразительно посмотрел на суетящегося подле него секретаря. – Идите уже, Вильям, завтра я всеми этими делами займусь.
Вильям Брук поклонился и с недовольным видом ушёл. Кажется, он при этом ворчал себе под нос: «Совсем плохо дорожку чистят, вон сколько листьев опало. Надо бы дворникам взыскание за халатность сделать, а ещё…».
Лицо ректора, счастливого от того, что ему больше не надо выслушивать всякие гадости, даже приобрело живой розоватый оттенок… покуда он не вспомнил о долге.
– Я слышал, на вашей последней лекции произошло сущее безобразие, – по‑актёрски мастерски выбирая интонацию произнёс Олаф фон Дали.
– Пожалуй, это можно назвать и так, – подумав, ответил принц Адьир. – Но замечу, если вдруг для вас это важно, что произошло всё не во время лекции, а сразу после неё.
– Благодарю за уточнение и приношу извинение, что вам пришлось столкнуться с подобным. Увы, академия в приёме слушателей ориентируется на способности, а не на то, насколько достойно абитуриенты воспитаны. Из‑за этого в первые пару лет порой случаются такие вот, эм-м, неприглядные ситуации. Но, поверьте, мы не оставляем их без внимания.
– У меня нет сомнений. Я тоже подписывал лист ознакомления с правилами внутреннего распорядка, мне известны последствия.
Зря принц Адьир напомнил об этом обстоятельстве Олафу фон Дали. Ректор аж кисло поморщился так, словно ему в рот дольку лимона сунули. Вот если бы не эти дурацкие листы ознакомления, да ещё действительно разосланные всем и вся, он бы уже мог поставить гордячку лер Свон на место. Элементарно нашёлся бы студент, готовый выдать нахалке по первое число. Вон их бедняков сколько. Согласились бы на отчисление ради обещанного, да хотя бы тем же Антуаном Грумбергом, куша. Но нет, Олаф фон Дали собственными руками перекрыл дорогу к такому будущему. Будучи на тот момент крайне расстроенным просьбой принца Адьира скрыть его венценосное происхождение, ректор перебдел настолько, что пригласил на общие собрания и представителей Ковена, и верховных судей. А после их речей до каждого (да, именно что до каждого) слушателя дошло, что одним только отчислением дело не ограничится.
Вот и результат. Пусть теперь в целом в академии царит тишь да гладь, но эта Мила Свон… Она напрочь убивала весь положительный эффект! Можно сказать, всё стало только хуже. Там, где ей и Антуану Грумбергу доводилось появляться вместе, дисциплина резко спадала на нет. Будущие маги один за другим начинали лаяться как дворовые псы, и принц Адьир, будучи первокурсником, постоянно видел всё это. Ужас!
– Хм, – вдруг озарило ректора. – Быть может, чтобы вам не терпеть сквернословие однокурсников, мне заняться вашим переводом на курс выше? Я уверен, теорию магии вы и так знаете.
– Благодарю, но нет, – категорично отказался Адьир Морриэнтэ.
– Вы уверены? – жалобно уставился Олаф фон Дали на эльфа.
– Да. Сквернословие однокурсников нисколько меня не тревожит. Мне скорее даже любопытно, что некоторые из слов и выражений, которые я бы счёл приемлемыми употребить в том или ином контексте, оказывается ни в коем случае не стоит употреблять… К сожалению, наши учебные пособия по вашему языку следует переписывать. Они устарели.
– О, – многозначительно промычал Олаф фон Дали, не зная что ещё ответить.
– Кроме того, я обратил внимание, что практически все здесь, даже преподаватели, используют в своей речи недостойные обороты. В большей или в меньшей степени, но используют. Из-за этого от меня ускользает разница, когда человек ещё считается воспитанным, а когда нет. С поступками тоже самое. Например, я не вполне понимаю отчего профессор Фолтон отчитал только лер Свон. Да, она применила грубые выражения. Но причиной им послужила сделанная лером Грумбергом подножка, а такое поведение, в отличие от сквернословия, прямое нарушение правил внутреннего распорядка. Однако, лера Грумберга профессор Фолтон отчего-то рьяно защищал.
Непроизвольно Олаф фон Дали грозно нахмурился, так как о подножке ему никто ничего не донёс. Речь шла исключительно о том, что Мила Свон вдруг начала оскорблять благородного лорда и тот не стерпел. Как результат, бедному профессору теории магии, не очень-то способному к практическим моментам, пришлось разнимать готовых к драке студентов.
«Нет, тут на мэтра Ориона уже нельзя полагаться. Конфликт всё глубже. Да и раз Адьир Морриэнтэ видел подножку, то, значит, не он один свидетель», – похолодел ректор и, подумав, в срочном порядке вызвал к себе профессора Найтэ Аллиэра.
***
Найтэ было неприятно заниматься подобным, но произошедшее в лектории требовало его вмешательства. От него просто-напросто потребовали вмешаться.
– Итак, – обвёл он ледяным взглядом стоящих перед ним студентов, – вы не остановились на том, что учинили в свой первый день учёбы. В течение августа вы раз за разом проявляли на редкость дурной нрав и черту под месяцем подвели тем, что устроили совсем уж недостойный скандал.
– Он первый начал, – сразу буркнула Мила Свон, но мгновенно осунулась, так как вид тёмного эльфа сделался ещё более грозным.
– Мне противно, что такое отребье смеет дышать одним со мной воздухом, – высказал недовольство молодой Грумберг. – Язык лер Свон следует отрезать и скормить свиньям.
Чтобы предотвратить зарождение нового безобразия, Найтэ резко поднялся со своего кресла. Будучи высоким, под два метра ростом, он возвышался над людьми, как тёмный властелин.
– Лер Грумберг, я вами крайне недоволен. И, уверен, ваш отец, если я решу донести до него произошедшее, выразит вам такое же недовольство. Вы ввязываете свой род в недостойную вашей крови склоку.
Молодой мужчина возмущённо фыркнул, но Найтэ не стал делать ему замечание. Вместо этого он сообщил:
– Если вы не измените своего поведения, я потребую вашего перевода на другой факультет.
– Что? – аж опешил Антуан Грумберг.
– Некромантия не терпит неосмотрительности, а вы ведёте себя именно что неосмотрительно. Вы проявляете несдержанность, когда выбранная вами специализация требует холодной рассудительности, – тут Найтэ сделал мимолётную паузу, рассчитывая так выделить свои последующие слова. – Вы действуете не в том ключе. Ни один известный мне Грумберг ни за что не поступил бы так же, как вы.
– Да неужели? – усомнился молодой лорд с долей иронии. – Неужели Грумберги вдруг стали славиться всепрощением?
– Заметьте, я не говорю, что вы должны оставить оскорбление чести без внимания. В моём желании донести до вас, что вы черпаете из источника славы ваших предков, а не наполняете его. Страх, витающий вокруг имени вашего рода, родился не из-за способности устраивать горячие дебаты. Отнюдь. Отчего-то там, где Грумберги, дебаты не возникают в принципе.
Лицо Антуана Грумберга выразило глубокую задумчивость, а затем понимание. Он даже выпрямился, как стрела, прежде чем согласно кивнул.
– Вы правы.
– Что же. Рад, что вы услышали меня.
– Вообще-то я вас тоже услышала, – угрюмо буркнула Мила Свон. – И, знаете ли, прекрасно поняла, что вы советуете этому уроду мстить мне исподтишка.
– Уроду? – вмиг возмутился Антуан Грумберг. – Профессор, да она опять меня оскорбляет!
– Нет, не оскорбляю, потому что я тебя действительно уродом, сука, считаю!
– Лер Свон! – сурово потребовал тишины Найтэ, прежде чем пригрозил. – Я прожил более тысячи лет не для того, чтобы терпеть, как вы не можете контролировать себя.
Совестно сказать, но он опасался, что внушение не подействует. Пусть Найтэ, как тёмный эльф, даже без магии мог умело внушать страх и завсегда твёрдо ставил границы допустимого по отношению к нему, Мила Свон была особенной. И всё же она поджала губы и промолчала.
– Вы свободны, лер Грумберг, – отпустил Найтэ молодого лорда.
Они остались наедине. Он и Мила Свон. Во взгляде её зелёных глаз читался вызов.
«Гордая. Гордая, как и все дроу», – невольно подумал Найтэ, и неприятный холодок пробежал по его спине.
Взятая там, у озера, кровь показала, что никакого иммунитета к яду у его студентов нет. Это снова природа начудила. Из-за многочисленных магических вмешательств и свойственной всему живому эволюции на дне озера завелись микроскопические рачки. Рачки, из-за которых изменился состав песка. Всё это повлияло на тростник. Мутировало его, обезвредило действие токсинов.
«Как же всё взаимосвязано! – был готов нервно взлохматить волосы дроу. – Они скосили тростник, из-за этого я взял у них кровь и в результате узнал, что она…».
– Почему вы так на меня смотрите? – нарушила тишину Мила Свон.
«Потому что твоя кровь сказала мне, как много в тебе от моего народа! – мог бы воскликнуть Найтэ. – И что это? Усмешка судьбы? Ты ведь наследие полукровок. О, сколько раз должны были расходиться и сходиться гены сотен разных людей, чтобы в тебе они вдруг соединились столь ярко!».
– Хочу спросить, известно ли вам отчего кто-то способен выжить в условиях, где ему предначертано умереть?
Молодая женщина ощутимо напряглась. Странный вопрос напугал её, и потому она промолчала.
– Всё зависит от умения приспосабливаться, – не стал дожидаться ответа Найтэ и снова посмотрел Миле Свон прямо в глаза. – Вы, лер Свон, приспосабливаться не умеете и это яркое доказательство отсутствия разума. Пожалуй, не зря вас прозвали сродни животному. Вы ведь знаете, как вас за глаза называют?
– Знаю. Тварь. И называют меня так не только за глаза.
Девушка не считала прозвище оскорбительным. Это читалось по её взгляду, и в результате Найтэ усмехнулся. Ситуация стала казаться тёмному эльфу забавной, и поэтому, чтобы насладиться ею по полной, он подошёл к своей студентке вплотную.
– Вы считаете себя человеком, но ведёте себя как животное. Даже хуже животного, – презрительно сообщил он и неприятно для себя осознал, что более чем прав. Причём это внезапное понимание заставило Найтэ перестать наслаждаться смущением стоящей перед ним особы.
– Лер Свон, вам стоит подать заявление на отчисление, – холодно сказал Найтэ, и, конечно, гордячка тут же воскликнула:
– Ну уж нет, я буду здесь учиться!
– Вам стоит подать заявление на отчисление, – ровным голосом повторил он, – так как иначе, и в самом ближайшем будущем, академия сама займётся этим вопросом. Рекомендую вам не дожидаться того, как это будет осуществлено.
Он уставился на неё, и его тяжёлый взгляд не дал молодей женщине ничего сказать.
… Во всяком случае, ему так казалось.
– Я буду здесь учиться, мать вашу, – прошипела Мила Свон. – Да-да, буду!
Зелёные глаза из-за сильных эмоций, казалось, светились, но Найтэ только криво усмехнулся.
– Очень неразумно. Покинув академию по собственному желанию, и лучше всего прямо сейчас, вы бы лишили лера Грумберга развлечения. У вас появился бы шанс избежать встречи с охотниками за головами. Всё-таки их найм и указание, как вас следует распотрошить, требует времени. Но, – развёл он руками, – как пожелаете, лер Свон. Место, куда пристроить ваши останки, уж я найду.
Мила Свон вылетела из его кабинета, как кипятком ошпаренная. Всю её переполняло возмущение, и Найтэ его нутром чувствовал. Причинять другим боль, внушать страх… Разве могло быть что‑то сладостнее?
Найтэ хищно улыбнулся. Он желал принести лер Свон страдания и знал, что на этот раз статус студента не остановит его от маленького развлечения.
«Сопротивляющаяся добыча», – предвкушал тёмный эльф интересную игру.
Найтэ даже вдруг сделалось хорошо от того, что его будущая жертва живёт под одной крышей с ним. Так эта женщина будет словно привязана к нему, и он ни одного момента не упустит. Он станет свидетелем всех её разочарований.
По телу дроу пробежала порядком подзабытая дрожь азарта, и, будучи воспитанным людьми, Найтэ нисколько не связал её с опасным для себя обстоятельством. В традициях ухаживаний тёмных эльфов было заставить партнёра целиком и полностью подчиниться себе, ибо только такая пара в их среде могла существовать. Один доминирует и правит, другой – с удовольствием подчиняется.
И, конечно, ему, как мужчине, было свойственно доминировать.
***
Выбежав из кабинета декана, Мила оказалась в просторном холле первого этажа. И здесь, в отличие от помещения, где она только что находилась, окна были. Во всяком случае обутые в сапоги ноги, что она увидела через стёкла, мигом охладили её пыл как можно скорее оказаться на улице и втянуть в себя полной грудью холодный вечерний воздух.
«Питрин и Саймон, – враз поняла Мила несмотря на то, что форма и обувь у всех студентов были одинаковыми. – Это Питрин и Саймон ждут меня, они хотят расспросить как всё прошло».
Вот только рассказывать, как прошла её беседа с мерзким дроу, Миле покамест нисколечко не хотелось, а потому она замерла и осмотрелась так, словно с кафедры существовал ещё какой-нибудь выход. И, быть может, он действительно имелся, но только не в этом помещении. В холле, помимо входной двери и двери в кабинет Найтэ Аллиэра, имелась только ведущая в тёмный коридор арка.
«Твою мать, я столько времени думала как мне проникнуть на кафедру, а тут…» – пронеслась в голове Милы опасная мысль. А затем молодая женщина нервно облизнула губы. Одно дело размышлять о чём-то рискованном, а другое начать действовать, причём в одиночку и спонтанно. Сердце отбивало чечётку. Мышцы, казалось, парализовал страх. А тут ещё и шум шагов в кабинете.
«Профессор Аллиэр сейчас выйдет и увидит, что я ещё здесь!» – осознала Мила, прежде чем совершила сущую глупость – подбежав к входной двери, она дёрнула за ручку, желая так создать видимость своего ухода, а затем, уже ступая на цыпочках, юркнула в единственное место, где ещё могла спрятаться. Мила устроилась под скатертью столика, на котором стояли необычного вида чёрные статуэтки. После этого девушка даже, казалось, перестала дышать. Она лишь молилась всем известным ей богам, чтобы Найтэ Аллиэр ни за что и никогда не узнал об её проделке.
Негромко хлопнула дверь, это тёмный эльф вышел из своего кабинета. Затем раздалось его недовольное хмыканье и нисколько не понятные Миле слова – создавалось впечатление, что дроу ругается на родном языке. И, скорее всего, всё было именно так, раз профессор вышел на улицу и, не закрыв за собой дверь, сходу принялся отчитывать студентов.
– Что вы здесь бродите под самыми окнами?
– Эм-м, да мы хотели лер Свон дождаться, – принялся объяснять более смелый Саймон, но Найтэ Аллиэр не дал ему договорить.
– Вы оба сейчас другого дождётесь! Живо прочь отсюда, пока тоже в моём кабинете не оказались.
Ноги парней, как было видно выглянувшей из-под скатерти Миле, тут же замелькали, делая быстрые шаги вдоль здания. Пререкаться со злобным деканом друзья не посмели. А Найтэ Аллиэр вместо того, чтобы вернуться на кафедру, вдруг закрыл дверь на ключ и ушёл. Молодая женщина украдкой подсмотрела в окно, профессор уверенно направился куда-то по белокаменной дороге.
– Ого, вот это ж удача, – радостно прошептала Мила и её счастью действительно не было предела. Она наконец-то получила желанную возможность сунуть свой нос в чужие тайны. Миле очень плохо спалось из-за игры воображения, что где-то, причём совсем недалеко от неё, в застенке томится некая живая душа. Ей хотелось выяснить правду и успокоиться… конечно же, отправив, гадкого тёмного эльфа, на положенную ему законом виселицу!
Следуя зову сердца, Мила уверенно ступила в темноту коридора. Находящиеся по обе стороны от него двери оказались не заперты, но в этих комнатах молодая женщина ничего интересного не углядела. Там находились стеллажи с книгами, коробки с пустыми бутылочками для зелий, разнообразные колбы, какие-то алхимические приборы – ну абсолютно ничего примечательного! Вот этажом ниже обнаружилось помещение куда как более жуткое. В промозглой комнате на специальных многоярусных столах лежали трупы, и они бы навели на Милу ужас, если бы ранее молодая женщина не видела эти тела в телеге. Отнести этих покойников к возможным жертвам профессора Аллиэра не получалось, а потому Мила как можно скорее закрыла дверь и отправилась исследовать кафедру дальше. Вот только это у неё не вышло – вскоре она уткнулась в энергетический барьер.
– Эй! – поняв, что дальше прохода нет, выкрикнула Мила. – Есть здесь хоть кто-то живой?
Ответом была тишина. Мёртвая тишина.
– Эй! – закричала тогда Мила ещё громче, но вокруг по-прежнему было тихо, как в могиле, и из-за мыслей об этом по её коже пробежал неприятный холодок.
«Надо уходить отсюда, – поняла Мила. – В конце концов, я уже прилично по времени здесь вожусь. Хватит рисковать».
Мила поспешила убраться с кафедры подобру-поздорову, но это оказалось не так просто сделать – входная дверь ни в какую не желала открываться. Сколько ни пыталась Мила открыть замок шпилькой, сколько она ни дёргала за ручку, сколько ни искала запасной ключ – всё было без толку. Попытки выбраться через имеющиеся в холле и комнатах окна тоже не увенчались успехом и даже не потому, что эти окна были небольшими по размеру. Нигде не нашлось никакой щеколды. Казалось, окна были намертво впаяны в рамы. Везде. Во всех помещениях.
– Вот дряньство, – в голос ругнулась молодая женщина, когда в очередной раз не смогла открыть входную дверь, и мгновением позже едва не поседела раньше срока – это раздался стук в ближайшее к ней окно.
– Эй, Милка, – послышалось вдруг и вскоре в окне показалось обеспокоенное лицо Саймона.
– Саймон! – вмиг почувствовала облегчение и радость Мила. – Саймон, миленький, помоги! Мне отсюда никак не выбраться, дверь ни в какую не поддаётся.
– Тебя наш декан запер, да?
– Нет, я… я… Помнишь, я тебе говорила, что…
Она не стала договаривать, но, судя по сердитому взгляду, Саймон сам понял, что именно его подруге взбрело в голову. И всё же ругаться раньше времени он не стал.
– Какое-нибудь окно открыть можешь? Ты небольшая, сумеешь так выбраться.
– Я бы и хотела, но на рамах нет ничего. Абсолютно ничего! Они как будто литые, поэтому только если выбить где-нибудь стекло.
– Идиотка. Вот нашла же на свою задницу приключение, – проскрежетал сквозь стиснутые зубы Саймон, а затем крепко ругнулся и прикрикнул: – Питрин, хватит у колонки соляным столбом стоять! Шуруй к озеру и смотри во все глаза. Как декана нашего увидишь, так давай сюда со всех ног!
– А… э…
– Да хватит уже мычать, беги – на стрёме стоять будешь.
Питрин послушно рванул прочь, и Мила оценила проявленную им смелость. Профессора Аллиэра крестьянин боялся больше нежели Владыку демонов, а потому нынче совершал немыслимо героический для себя поступок. Саймон тем временем уставился на стекло и, подумав, со всей силы пнул его каблуком сапога. Стекло даже не треснуло. И да, на попытку разбить его чем‑либо посущественней тоже никак не отреагировало. Казалось, оно было твёрже алмаза.
