полная версия

Ярослав Демшин
Факультет любви

– Обо что вы так сердитесь, Сарочка? Я же только вам хотела помочь в женском вопросе.

– Ага! Я вижу! – зло сказала Сара Абрамовна, гладя Сёму по голове.

– Платье это хорошо, платье это замечательно, я бы сказала, что платье это очень нужно, ведь должен же мужчина хоть что-то с женщины снимать.

– Роза Самуиловна! Что вы такое при детях говорите? Снимать! – Сара Абрамовна зарделась и отвернулась. – Сёма иди с Мариком поиграй в коридоре.

– Вот-вот, вначале иди поиграй в коридоре, потом иди поиграй на улицу, шоб не слышно было как мама с папой делает себе личную жизнь.

– Какой ужас вы говорите! Роза Самуиловна! Ужас!

– Я вам говорю не за ужас, а за своего мужчину в погонах. Если вам сильно хочется личную жизнь, то надо было идти в больничку и проведовать его там, и нести куриный бульон, а не встречать его сейчас здорового, и всеми забытого.

– Ой, да Роза Самуиловна! Ходила я! Не пустили меня к нему эти противные медички! И кнёдлики я ему делала – не взяли!

– И когда же герой-Вася выпишется в домой из больнички?

– Русик сказал бегом сразу после обеда…

Так, за спорами и разговорами стол был полностью заставлен едой к обеду и ждал остальных хозяев и главного героя дня.

Во дворе дома ровно в четырнадцать ноль-ноль остановились два длинных черных автомобиля. Пацаны разных возрастов тут же облепили их и оценивали большие блестящие крылья и длинный капот. Из первой машины вышли два полковника и Русик в военной форме и, как обычно, в танковом шлеме. Они помогли оперуполномоченному Петрову, который был одет в полосатую больничную пижаму, вылезти из задней дверцы автомобиля. Перекинув руку через плечо Русика Петров захромал к дому. Вторая рука Петрова была на повязке и через расстёгнутую пижаму было видно, что всё тело было перебинтовано. Русик был в своем парадном кителе с золотыми погонами при всех орденах, ведя Петрова, он звенел наградами, коих было не счесть на не застёгнутом мундире. Оба полковника вытащили из багажника автомобиля по большой коробке – в одной были бутылки, в другой – закуска и пошли вслед за Русиком с Петровым. Немного погодя открылись двери и второго автомобиля, и к всеобщему удивлению всех окружающих, особенно мальчишек, из автомобиля вышел Маршал Жуков и ещё один генерал. Из окон повысовывались любопытные лица, ребетня подбежала и окружила Маршала и генерала. Водители только цыкали на них языком да грозили пальцами, пока Жуков и генерал, оглядывали двор.

– Это кто? – вглядываясь в приезжающих спросила Роза Самуиловна. – Што ли сам Жуков? Сара!

– Не орите, Роза Самуиловна, – прошептала у ней над ухом Сара Абрамовна. – Я вижу не больше вашего! Явный Жуков!

– Кошмар! А я синенькие пересолила!

– Роза Самуиловна! Что вы со своими синенькими! Их всё равно никто не ест! Тут такое! Сам товарищ Маршал товарища оперуполномоченного привёз! Лично!

Было видно, как Русик повернулся и запросто крикнул:

– Товарищ Жуков! Третья квартира! – тот только махнул рукой.

Наконец, в квартиру, где в длинном коридоре стояли Сара Абрамовна в длинном ярко-алом платье с глубоким вырезом, около ног которой стоял Сёма в матросской одежде и бескозырке, Роза Самуиловна в ярком цветном халате с Мариком, который держал наготове скрипку, Рада, в просторной одежде, с выпирающем животом, около которой стоял пьяненький Жорик в выцветшем кителе, подпоясанный офицерским ремнём с портупеей, наконец в квартиру зашёл Русик.

– Принимай героя! – и с этими словами все кинулись обнимать старшего лейтенанта Петрова, еле успевшего переступить порог с помощью Русика. Петров улыбался и позволял и Саре Абрамовне и Розе Самуиловне и Раде от души целовать себя, но когда Жорик крепко обнял его, охнул и, зашатавшись присел, чем вызвал гул возмущения и шлепок ладошкой в лоб от Сары Абрамовны. Подхватив, женщины провели Петрова на кухню, посадив на самое почетное место. В это время в квартиру зашли военные с провизией и, пожелав всем здоровья и поправляться Петрову, ушли и, сев в машину с генералом и уехали.

– Здравствуйте, товарищи! – все обернулись, в дверях стоял сам Георгий Константинович Жуков, за суетой и встречей Петрова все как-то на миг забыли, что видели во дворе приехавшего Жукова, и вот, он на пороге, в руках держит невероятно пузатую и красивую бутылку. – Вот, пришел поздравить героя Одессы с выздоровлением и наградой, пустите?

Георгий Константинович широко улыбнулся и снял фуражку. Все на миг замолчали. Первая в себя пришла Роза Самуиловна, она подошла к Маршалу и молча обняла его.

– Синенькие я сегодня пересолила, а стол у нас простой, не обессудь, товарищ Маршал, – и глядя на его сказала. – Ишь ты, какой длинный, я думала ты поменьше ростом будешь.

Все дружно рассмеялись, включая Жукова.

– Ничего, я ко всякому привыкший, и к простому и к пересолёному, держи! Французский! – и Жуков отдал бутылку Русику, которая тут же была водружена на середину стола, среди обычных бутылок. Маршал познакомился со всеми жильцами коммунальной квартиры, особо были представлены Сёма и Марик. На вопрос Жукова – кем они хотят стать, когда вырастут, мальчишки, теребя, Звёзды Героя на мундире Маршала, сказали, что скорей бы вырасти и стать поварами, чтобы наестся вдоволь.

– Всех накормим, – он потрепал их по курчавым головам. – Ну, а ты – музыкант?

Марик кивнул, вскинул скрипку к плечу и заскрипел этюд Черни. Жуков поднял брови и надул щёки, но дослушал до конца.

– Ничего, Марк, – сказал он в конце, выдыхая. – Ещё научишься весёлую музыку играть, «Валенки», например…

Подошли дядя Зяма и Рубен Лазаревич. Присутствие Маршала их совсем не смутило, на тихий вопрос Розы Самуиловны к пришедшим:

– Шо ж вы, подлецы идиётские, не здороваетесь с товарищем Жуковым?

Георгий Константинович сам ответил Розе Самуиловне:

– Так мы сегодня уже виделись, в больнице, когда Василия забирали. Я им предложил поехать вместе, а они чего-то отказались.

На что дядя Зяма переглянулся с Рубеном Лазаревичем и сказал, что, мол на трамвайчике доехали, с ветерком.

Роза Самуиловна начала рассаживать всех за стол, в результате Сара Абрамовна оказалась рядом со старшим лейтенантом Петровым, чему была необычайна рада и постоянно спрашивала о здоровье, гладила руку и поправляла больничную пижаму в полосочку, чем вызвала подозрительный прищур у дяди Зямы. Жуков категорически отказался садится в середину, и сел у самого края.

– Я сегодня отдохнуть вырвался, так что сяду с краю, и не обращайте на меня внимания. Только наливать не забывайте.

– Ой, да что вы товарищ Маршал! Нальём как себе и немного с горкой!

– Вам беленькой или, извиняюсь, той, с которой вы в обнимку пришли?

– Вот вам закуска, товарищ Жуков, лучшая в Одессе! Её даже кушал великий князь Константин, когда был тут проездом, ну и понятно кто её делала.

– Кто? – удивился Жуков и вскинул брови, тыкая вилкой в изсине-фиолетовые нарезанные дольки. – Неужели, вы?

– Да ну что вы! – Роза Самуиловна ещё положила Маршалу закуски. – Сколько мне лет и когда жил князь? Это делала моя бабушка! А потом моя маман, а потом они вместе научили делать мне.

Жуков подцепил кусочек и отправил в рот, медленно жуя он сказал:

– Действительно вкусно, князь Константин разбирался в закусках. А ты почему всё время в шлеме? – шепотом спросил он у Русика.

– Так он шибанутый, – за него ответила Рада, сидящая рядом. – Контузия. Он вообще мертвый был, похоронку на него получила, наплакалась и рожать собралась вот от этого.

Она дала подзатыльник сидящему по другую руку Жорику, тот сидел с каменным лицом.

– А тут заявляется этот, – она дала подзатыльник Русику. – А у меня уже вот это!

И она показала на огромный живот и опять дала подзатыльник Жорику. Жуков с интересом слушал, наклонив голову и хмыкая, удивлялся перипетиям жизни в Одессе.

– Двадцать два, – неожиданно сказал Русик Жукову, глядя ему в глаза и показывая ему три здоровенных пальца.

– Чего двадцать два? – не понял Жуков.

– Двадцать два танка я подбил!

– А почему три пальца показываешь? – спросил Жуков удивлённо.

Русик медленно поднял из-под стола вторую руку и показал Жукову два пальца.

– А двадцать третий меня! – он свёл здоровенные руки вместе – получилось на пальцах «двадцать три».

– Я же говорю – шибанутый! – заключила Рада и надвинула ему шлем на глаза.

Жуков только вздохнул.

– Молодец, солдат! Ну! Наливай! Танкист!

Все дружно звенели бутылками, Жуков встал.

– Сегодня, товари      щи, великий день для Одессы! Опергруппа, которой руководил Василий Иванович Петров обезвредила банду более чем из сорока человек и крайне опасного бандита по кличке Битюк, связанного с турецкими контрабандистами, которого он лично захватил, получив при этом три удара ножом. И, не прекращая преследования, сумел настигнуть Битюга и обезвредить, рискуя собственной жизнью. Старший лейтенант Петров за проявленное мужество награждается орденом Красной Звезды! Ну, старший лейтенант, где твой орден?

Петров достал красную бархатную коробочку из кармана больничной пижамы и открыл её. Блестящая звезда отливала тёмно-бордовым светом, он аккуратно подцепил орден и положил в стакан, полный спирта.

– Ну, дай Бог не последний! – и сделав глоток передал дальше. – Традиция, – сказал морщась.

Сара Абрамовна отхлебнула и зажмурилась, мужчины выпили, даже не моргнув глазом.

– Ну, – продолжил Маршал, вынимая мокрый орден из стакана.– Держи! Василий! Дырку в мундире сам просверлишь! За здоровье доблестного героя Одессы! – и Жуков одним махом опрокинул рюмку.

Тут же начался гвалт и смех за столом, звон вилок и стопок.

– Роза Самуиловна! Зачем вы сказали, что Васю восемь раз ударили? Ведь три всего? – этот вопрос Сары Абрамовны был уже обращен к Петрову. – И ведь уже зажило? Как на собаке?

– Угу, именно как на собаке, – говорил он с полным ртом, то, что Сара всё время держит его за руку, он уже и привык.

– А хотите я вам сыграю, товарищ Маршал?

– Вы тоже музыкант?

– Я играл белым, я играл красным, я играл господину Деникину, я играл товарищу Ворошилову, я играл товарищу Яссу, я играл…

–Понял, понял…

Жуков проницательно посмотрел в глаза дяде Зяме.

– По какой статье сидели? По политической?

– По хулиганке…

– Ну, тогда что-нибудь повеселее, чем этот кудрявый Марик.

– Между прочим, этот мальчик мой сын!

– Чтоооо? – Жуков рассмеялся. –Ну… Одесса…

Дядя Зяма взял флюгельгорн, закрыл вдохновенно глаза, и всё пространство вокруг наполнила мелодия «Рио-Рита». Все качали в такт головами, прихлопывали ногами, и в нужный момент ударяли вилкой о тарелку или стакан – получился настоящий домашний оркестр. Когда дядя Зяма закончил раздались дружные аплодисменты. Опять налили, выпили, теперь уже за Маршала, хоть он и отказывался принимать тост, говорил, что он просто гость, а герой сегодня Василий, всё-таки один тост выпили за Жукова. Рубен Лазаревич сбегал к себе в комнату и принёс патефон, чем вызвал бурю восхищения у женщин и подозрительный интерес у дяди Зямы.

– Рубик, милый, скажи только честно, ты ведь его сам собрал?

Рубен Лазаревич молча смотрел на дядю Зяму, искоса поглядывая то на Петрова, то на Жукова, которые за обе щёки уплетали закуску от Розы Самуиловны.

– Почему сам… купил…

– Рубик, дорогой, это очень ценная вещь, и не тебе пенсионеру, явно не союзного значения, это покупать.

– Отстань и слушай красивую музыку, – нервно сказал Рубен Лазаревич, крутя ручку патефона и ставя пластинку. Заиграл патефон.

– Не скучай, Васенька, – Сара Абрамовна чмокнула Петрова в щеку и вышла из-за стола.

– Угу, – сказал Василий, наливая себе, Русику, Жорику и Жукову французский коньяк.– Не буду!

– Отличная вещь!

– Керосинном пахнет!

– Дизелем и синей краской!

Каждый оценил французский коньяк по своему, и только Маршал послушав это всё, усмехнулся и выпив, сказал

– Действительно, пахнет синим керосином!

Сара Абрамовна подошла к Жукову и присев в реверансе пригласила его на танец.

– Ах ты ж! – Жуков моментально привёл себя в порядок, застегнулся и обнял Сару Абрамовну за талию.

– Замечательное платье, Сара.

– Спасибо, товарищ Маршал, – они вышли из тесной кухни в коридор, где было больше места. – Скажите, товарищ Жуков, вы сейчас главный в Одессе?

Жуков пожал плечами.

– Ну, скажем так, не последний человек, это точно.

– А у нас пока действует гарнизонная регистрация брака?

Жуков наклонил голову, остановился в танце и посмотрел Саре Абрамовне в глаза.

– Имеете виды на нашего героя?

– Имею…

– А он?

– А он не знает…

Жуков рассмеялся.

– Приходите ко мне в комендатуру, лично распишу. Но! Только с согласия жениха!

– Ой, спасибо вам, товарищ Жуков! – и Сара Абрамовна крепко поцеловала его в щёку.

Пластинка закончилась, Сара Абрамовна со словами «Вертинский! Вертинский!» умчалась к себе в комнату за пластинками, чмокнув ещё раз Жукова в щёку и оставив его в коридоре. За столом было шумно: Георгия Константиновича звали обратно за стол, Роза Самуиловна подкладывала Жукову в тарелку свою закуску из синеньких, Русик всем показывал «двадцать три» на пальцах, Рада ела варенье с тушенкой, Жорик сидел с каменным лицом, а герой-Василий ел всё подряд, дезинфицируя организм то французским коньяком, то спиртом.

В это время в дверь постучали. Жуков вопросительно посмотрел на хозяев с выражением «ещё гостей ждёте?», но те были так увлечены расспросами Петрова и маханием рук Жукову, зовущего его за стол, что не услышали стука. Повернув ключ, Жуков сам открыл двери. На пороге стояла молодая женщина в форме милиционера в звании сержанта. В одной руке она держала букет белых ромашек, в другой бутылку красного вина. Увидев Маршала, улыбка сошла с её лица, рот открылся от удивления, глаза расширились, рука с букетом медленно поползла вверх для отдания чести.

– Я… кажется…адресом… ошиблась…мне к Петрову…товарищ…Марш… – Жуков не дал ей договорить и затащил в квартиру

– А мне, кажется, вы правильно пришли. Вольно! – но сержант продолжала стоять, глядя на Жукова и держа руку с букетом у форменного берета.

–Эй, хозяева! Тут, видимо, коллега по работе к вашему Василию, с поздравлением! Рассредоточить за столом!

Дядя Зяма быстро вылез из-за стола и, подойдя к гостье, взял её под локоть.

– Какие милые и красивые милиционеры сейчас у нас работают! Так и хочется себя для них арестовать! Да опускайте уже руку от своих белокурых волос, товарищ сержант. Товарищ Жуков пришёл к нам за вкусно покушать и за немного выпить, и привез лично на своём чёрном авто этого израненного всквозь героя, – говоря это, дядя Зяма подвел молодую женщину к столу на своё место, букет цветов и бутылка вина уже стояли на столе – букет в вазе, бутылку ловко открыл Русик.

– О! Привет, Светка! – запросто сказал Петров.

– Разрешите представиться, – гостья встала. – Сержант милиции Светлана Осипова. Работаю вместе с… Василием Ивановичем. Честно, не ожидала увидеть такую… компанию во главе с… товарищем Маршалом. – Она выдохнула и села, глядя на Петрова.

– Ну! За друзей! – Жуков весело произнёс тост и опять принялся уплетать, причмокивая закуску Розы Самуиловны.

Все опять зашумели и звон вилок и рюмок раздавался на весь двор через открытое окно.

– Ну вот! Даже товарища Маршала не оторвать от синеньких! Ешьте же их сильнее!

–Двадцать два! Понимаешь? Двадцать два!

– Вот рожу через вас всех мимо срока!

– Рубик, сделай музыку!

– Да разве эта музыка? Вот Марик играет!

– А где французский коньяк?

– Пейте спирт! Зачем вам коньяк?

– Нашла! Нашла! – с этими словами Сара Абрамовна прибежала на кухню, держа в руках несколько пластинок.– Вот он! Вертинский! Рубенчик, поставь!

Пока Рубен Лазаревич возился с патефоном, Сара Абрамовна неожиданно обнаружила новую гостью и нисколько не обрадовалась:

– Здрасьте вам, любезная…– сказала она, внимательно оглядывая молодую и привлекательную женщину в форме, на груди которой с одной стороны была красная планка – ранение, с другой стороны – боевые медали.

– Однако, сегодня к нам просто весь Белорусский фронт пожаловал, – Жуков хохотнул, но не перебивал Сару Абрамовну. – Вы к нам зашли поздравить нашего героя?

– Да, – Светлана встала одернула форму, подошла к Петрову, и покраснев произнесла. – Вася… Василий… Василий Иванович… Разреши… те…Разрешите… поздравить тебя… вас с выздоровлением и заслуженной наградой! Вот эти цветы, – она махнула рукой на букет в вазе. – Вам!

– Спасибо, Светка, – просто сказал Петров, жуя.

– А это от меня лично, – и обхватив его за шею, сержант милиции Светлана Осипова крепко и надолго прижалась к его губам.

За столом возникла тишина, все искоса поглядывали на Сару Абрамовну, у которой глаза наполняли слёзы, а из рук медленно выскальзывали пластинки с душевными романсами Вертинского. Сам Жуков уставился на эту картину и его вилка застыла около открытого рта. Петров от неожиданности замер и невольно здоровой рукой обнял Светлану. С его вилки шлёпнулся огурец обратно в тарелку, а у Светланы поднялась и согнулась в коленке нога в блестящем хромовом сапоге. Наконец она оторвалась от Петрова и села обратно, вытирая губы. Петров сидел ошарашенный с вилкой в руке и без огурца.

– Неожиданный пасссаж, – пробормотала Роза Самуиловна в полной тишине. – Ну, давайте за любовь!

И все опять зашумели и задвигались.

– Ну, да, так ты быстро вылечишься, Вася, – произнесла угрюмо Сара Абрамовна, и вздохнув о том, что не она первая решилась на такой отчаянный шаг, а девица-коллега, начала сама возиться с патефоном, оттолкнув Рубена Лазаревича. Патефон заскрипел и далёкий и высокий голос запел про Сингапур и океан.

– Эх, – задумчиво сказал Жуков, жуя листочек салата, подперев голову рукой и слушая завывания танго Вертинского. – Гармошку бы, я бы вам сыграл плясовую.

– А хотите, товарищ Маршал, я вас на флюгенгорне научу играть? Или Марик на скрипке? – спросил уже изрядно захмелевший дядя Зяма.

– Да уж увольте! Вашу трубу я погну, а скрипку сломаю! – Жуков положил здоровенные кулачищи на стол.

– Сарочка! А ты помнишь у Зельдеровичей из восьмой квартиры была гармошка? Сходила бы! Пусть товарищ Маршал покажет себя! А мы пока ещё по одной! За здоровье! – сказала Роза Самуиловна

– Конечно! Для товарища Жукова всё, что угодно! – и Сара Абрамовна умчалась к Зельдеровичам в восьмую квартиру.

– Евреи с гармошкой! Анекдот на всю Одессу. – задумчиво сказала Роза Самуиловна опрокидываю рюмку. – Ладно хоть не балалайка.

Пока все закусывали и приглядывались то к Светлане, то к Василию, который молча жевал кусочек хлеба и смотрел куда-то сквозь всех гостей, в дверь громко постучали.

В дверь громко постучали. За столом мгновенно возникла тишина, все повернули голову в сторону оперуполномоченного, у которого вытянулось лицо, оттопырились уши и открылся рот от удивления. Взрыв хохота на кухне в квартире номер три был слышен далеко, говорят, что докатился до Французской набережной, и немного эхом до Дюка. Дверь заскрипела и отворилась – Сара Абрамовна выбежав за гармошкой к Зельдеровичам, не закрыла её за собой. В проёме стояла высокая черноволосая женщина лет тридцати в звании капитана медицинской службы, в руках она держала два флакона с прозрачной жидкостью. Женщина была немного навеселе. Из проёма дверей через длинный коридор Василий, сидевший в кухне около окна, был виден сразу. Женщина шагнула в квартиру.

– Васька! Чёрт ты штопанный! А я слышу – ржут, ну, не иначе моего подопечного откармливают и отпаивают! Не могла же я тебя просто так отпустить, – с этими словами она уже зашла в кухню и ни на кого не обращая внимания и не глядя на товарища Жукова сунула ему два медицинских флакона. – Чистый спирт, специально для Васьки!

–Тыыыы? – Василий даже чуть привстал от удивления.

Жуков, растерявшись, принял оба пузыря с белыми наклейками и сергучными печатями сверху, а капитан медицинской службы, не прекращая свою тираду всё ближе и ближе подходила к герою дня.

– Я же тебя, падлюгу, вот этими руками зашила, гадина, – она вытянула ладошки с длинными пальцами перед собой. – А ты мне что обещал? Герой, любимец Маршала Жукова!

– Что… я… обещал? – сипло не своим голосом спросил Василий.

– А вот это, поцелуй героя!

– Да? – удивлённо произнес он.

– Да! – утвердительно сказала капитан медицинской службы, и, забравшись коленками на стул, на котором сидела Сара Абрамовна рядом с Василием Ивановичем, и, схватив его за щёки двумя руками, притянула к себе и начала страстно целовать под изумлённые и восторженные взгляды. У сержанта милиции Светланы Осиповой глаза начали наполняться слезами и покраснел нос, но она стойко смотрела на данное действо со всеми остальными.

– Нашла! Нашла! – громко и весело раздался в дверях голос Сары Абрамовны.

В руках она держала гармошку, зайдя на кухню, в полную тишину и увидев, что с Василием целуется уже другая женщина, залезшая с ногами на её стул, причём офицерского звания, Сара Абрамовна от удивления отпустила меха гармошки и те издали жалобный аккорд, пока не упёрлись в пол. Слёзы катились ручьём. И у Светланы и у Сары. Наконец, капитан медицинской службы села на стул, глубоко вздохнула и со словами:

– Ничё, Васька, я тебя научу целоваться, своего мужа научила, эх… хороший комбат был… и тебя научу… – и с этими словами взяв чью-то стопку выпила, не морщась и без закуски. Наклонив голову и подперев её рукой она сидела в задумчивости, глядя в стол. Никто не решился нарушить молчание.

– Разрешите вам представить хирурга- золотые руки, именно капитан Воронова спасла нашего замечательного Васю, благодаря ей мы сейчас все вместе, – первым нарушил молчание Жуков. – Капитан Воронова Ирина Васильевна.

Она медленно подняла голову, медленно обвела всех глазами, сосредоточив взгляд на Маршальских погонах, которые не заметила, когда входила, моментально подскочила в стойку «смирно».

– Виновата товарищ Жуков! Не заметила! Выходной сегодня… Вот… больного решила навестить… Разрешите идти!

– Не разрешаю! Принять диспозицию за столом!

– Есть!

Тут подошёл дядя Зяма и, взяв под локоть, повёл её на место Рубена, который возился с патефоном.

– Какие прелестные медички у нас работают! Хоть специально заболей для них, чтобы их прекрасные ручки тебя шупали и ковыряли! А вы можете научить Марика медицине? А скажите, как будет по латыне …

Тут Роза Самуиловна дала дяде Зяме подзатыльник.

– Не, ну это ж надо! При живой жене вертеться хвостом как кабель! – и получил ещё один подзатыльник, чем насмешила всех присутствующих.

Сара села на место подле Василия, Жуков взял в руки гармошку, всем налили медицинского спирта.

– Казенный? – спросил, усмехаясь Жуков, разливая из медицинских бутылок.

– Списанный… – туманно ответила Воронова.

– А, ну тада, ой! Как говорят в Одессе, – ответил Жуков.

Жуков лихо отыгрывал плясовые, в узком коридоре топатали все, кроме Василия, который сидел за столом и дирижировал вилкой или стопкой. Даже Марик с Сёмой прибежали из комнаты, где играли и начали весело приплясывать. Капитан Воронова, сержант Осипова и Сара плясали рядом и постоянно о чём-то шептались.

В самый разгар веселья в дверь громко постучали. Все обернулись на Василия, у того упала из рук вилка.

Постучали ещё громче.

– Вначале сержантиха! Потом каитанша! Теперь кто? Полковничиха? – возмущённо крикнула Сара Абрамовна и с колотящимся сердцем пошла открывать двери. В дверях её ослепило золото погон. Три большие звезды – полковник, стоял перед ней, солнце било прямо в лицо Сары и больше она ничего не видела. Сердце у неё билось так часто, что вот-вот выскочит.

– Георгия Константиновича…

– Что? – не поняла Сара Абрамовна.

– Это мой адъютант, – услышала она из кухни голос Маршала.

– Ах, адъютант… – проговорила она слабым голосом, и, схватив полковника за рукав затащила его в квартиру.

Адъютант оказался вполне красивым и молодым человеком лет тридцати.

– Девки! – крикнула Сара Абрамовна. – Налетай!

Молодой и красивый полковник моментально оказался окружен тремя пляшущими девушками – двое в военной форме и одной в красном платье.

– Ух, какой красавчик!

– Настоящий!

– Товарищ Маршал! Отдайте его нам!

– Штрафную полковнику!

На что адъютант только отнекивался, искал глазами своего начальника и улыбался.

– Товарищ Маршал… совещание… машина… ждёт…

А Жуков всё играл и играл плясовые от «Барыни» до «Рассыпухи». Воронова и Осипова подхватили его под руки и закружились, а Сара Абрамовна схватила его за уши и крепко поцеловала, и все трое завизжали. Полковник от такого поворота не знал что делать, решив подчиниться бесчинствам хозяевам квартиры он начал выделывать какие-то коленца, но у него плохо получалось.

– На сухую даже дурачки не пляшут, – глядя на это всё сказала Роза Самуиловна, которая уже тоже была в хорошем подпитии.

Жуков тут же свернул гармошку и налил в стакан спирту до краев.

– Серёжа, иди сюда, – ласково позвал он адъютанта. – Слышишь, что говорят? Только дурачки пляшут на сухую! Пей!

– Совещание, товарищ Маршал! Машина!

– Не тебе же проводить это совещание. Пей! Играть умеешь? – и он протянул гармонь адъютанту.

– Так точно, умею, товарищ Маршал, – глядя на стакан, полный спирта вздохнул Серёжа.

– Остаёшься!

Полковник пил спирт из стакана, все смотрели, не дыша, дядя Зяма даже два раза взглотнул горлом, до того была напряженное действие. Наконец Серёжа, как его назвал Жуков, медленно убрал пустой стакан ото рта и задышал.

– Молодец! – сказал Жуков и похлопал его по плечу. – Других и не держим! Остаёшься здесь, вечером пришлю машину, развезёшь девушек по домам.

– Так точно, по домам, – тяжело дыша сказал адъютант, закусывая зеленью.

– Ну, всем счастливо оставаться! Вам Роза Самуиловна особенное спасибо за вашу закуску – отменная вещь! Василий! Поправляйся!

Все враз заговорили, подошли, начали прощаться с Маршалом, Марик даже хотел что-нибудь сыграть на дорожку, но Жуков отказался, и только адъютант сидел за столом и уплетал вместе с Васей закуску Розы Самуиловны.

Тут Рада охнула и схватилась руками за живот.

– Ой, – тихо сказала она, потом уже громче. – Ой! Ой! Ой!

п. Жагура

Иван Янгель очень любил свою жену и всячески ей угождал в меру своего здоровья. Вот привезут, например, три куба березовых чурок на зиму, вы себе думаете Иван Моисеич будет сидеть сиднем и горестно смотреть на них через засиженное мухами окошко? Да нет же! Любой жагуреец вам скажет, что не найдёте вы его дома – он с гармошкой около кучи дров сидит на пресамом расхорошем бревне и раздаёт «Рассыпуху» налево и «Барыню» направо с таким чувством, что замолкали последние безголосые воробьи в посёлке. А Дора Марковна Коных – евойная жена – опускала колун в чурку по шестому и двенадцатому такту музыки с придыханием:

– Ииииииэээээххх! – и аккуратные поленья отлетали к ногам Иван Моисеича.

– Может перекур? – Иван Моисеич остановился на полтакта, колун застрял в сучковатой чурке на середине.

– Ваня! Вот никогда нормально кончить не можешь! Ну и как вытаскивать? Эх! Говорила мне мама, не выходить за этого ленивого еврея!

– Я не еврей, я русский…

Дора Марковна провела мощной рукой по черным курчавым волосам Ивана Моисеича, подергала кривой длинный нос:

– Русский, русский – глаз узкий… Пойду Федьку позову…

Федька как обычно, после долгих ночных гуляний спал не понять где, наконец, он был найден в дровянике, спящим, с прижатой к груди лопатой, мать не удивилась – и не такое видела.

– Лопату с бабой перепутал ?

–А? нет….. за червями собрался… да чего-то сморило…

– Сморило его, иди колун мне вытащи, а то отец опять начудил…

Федька одной рукой вытащил колун из чурки:

– Мать! А пожрать?

– Вначале дрова переколи!

– Да тут часа два … а я на рыбалку еду….

– Ну дык сделай за полчаса! Мать сказала!

Дора Марковна была по отцу – Коннов, но при выдаче паспорта не знали как будет это в женском роде и прописали Коных, потеряв буквы. Потом в разных ведомостях она проходила под фамилией Коная, что, как казалось, больше походило на женскую фамилию. Временами ее фамилию путали с Конской, и так появилась в поселке ДораКраснаАрмия.

– Мать! Я всё! – Федька зашел в дом босой с колуном в руке, рубаха на нем почти истлела и дымилась.

– Молодец… – холодно ответила Дора Марковна, – вопросы к тебе, когда кончишь блядовать и женишься, падлюка?

Отец только грустно руками развел – ну а что, сына, пора, двадцать пять уже, всё-таки…

– Умеешь ты настроение испортить…

– Стоять! Короче, бестолочь степная, слушай мать сюда в оба своих грязных уха – сегодня придет ко мне учительница по русскому, Наталья Григорьевна, там ей надо заполнить бланки, ведомости на жильё, да не важно в общем, не твоё дело! А твоё дело – чтоб был в семь дома! В баню сходи и босиком перестань ходить – октябрь уже! Маугли! И чтоб завел с ней умный разговор и пригласи её куда- нибудь, она девушка городская, образованная, таких дураков, как ты на раз видит, так что больше молчи, её слушай!

– Так говорить или молчать? И куда мне с ней сходить?

– Не перечь матери! Ну куда ты своих баб водишь?

– Нуууууу… в лес… на речку…. на речку… в лес…

– Сходи с ней в библиотеку, ей понравится. Ну а там…

– А там не торопись, сынок, – Иван Моисеич вставил своё слово.

– А там сынок, действуй решительно! – перебила ДораКраснаАрмия

– В библиотеке? – переспросил Федька, подпирая головой косяк

– Ой, дурак…..

А тем временем Наталья Григорьевна, утирая слёзы, бежала в поселковую больничку им. Ф. П. Гааза. Для этого ли она – отличница курса, училась пять лет, чтобы вот так попасть! Её оставляли на кафедре института, через пять лет могла быть кандидатом наук! А что сейчас? Всё! Жизнь сломана навсегда! И угораздило же её уехать за тыщу верст от мамы! Всё! завтра же домой! Но жизнь сломана навсегда! Чтобы его смыло! Этот поселок! Чтоб…. Она прокручивала мильён проклятий. Зайдя в помещение она воткнулась в стойкий запах хлорки и грязных стен. Боже! И это больница? Нервы были на пределе. ЗОПИСАТСЯ НА ПРИЁМ В КАБ1. Эта табличка была последней каплей, что вывело на новый уровень истерику Натальи Григорьевны – отличницы, почти кандидата наук. Она зарыдала в голос, расталкивая, рыбаков с крючками через две губы и прочих людей в грязной одежде с пьяными и не очень травмами – она неслась к главврачу. Почти пинком открыв двери она застала его за чашкой чая и бутербродом.

– Зописатся!? Без мягкого знака!? Через «О»!? Вы же грамотный человек! Ну что кругом творится!? Ну это же невозможно! – Наталья Григорьевна сама не ожидала от себя как вставила ещё пару крепких оборотов и немного остыла.

Главврач – человек повидавший, и не такое, тем более, сразу признавший молодую учительницу – среагировал моментально:

– Голубушка, Наталья Григорьевна, – он нежно взял ее под локти, – нервы, нервы, нервы… голубушка вы моя. Это такая пакость, эти нервы. Давайте ка я вам микстуры дам, очень знаете – ли хорошо помогает.