Яна Конозова
Воздушно – Капельно
Первому небу
Медленный свет, убывающая луна,
Призрачный шепот первой травы под снегом.
Много ли ночи, чтобы пришла весна?
Для ее крыльев много ли нужно неба?
Тайны весны нельзя облачать в слова.
Так велико для смысла её пространство,
Что не вмещает мартовская трава,
Что не измерить ни глубиной, ни страстью.
В темной утробе почки, хранящей лист,
Маленький мир наполнен душой до края.
Тайна весны наливается и болит,
С ней каждый шорох рождается и умирает.
Голоса птиц, повинующихся чутью,
Скрипки ветвей, разбуженные невольно,
Первому небу тайны весны споют.
Первому небу – глубокому, колокольному.
Этот февраль будто бы не отсюда
Где-то под сердцем утра играл
Бетховен, звенела посуда
И пахло кофе.
Этот февраль
Будто бы не отсюда,
Он из другой эпохи.
Утро, больное снегом,
Ломко свисает с крыши.
Этот февраль, как небо,
Каждую мысль услышит.
Он невместимо больше,
Чем мы привыкли верить –
Под неземною болью
Скрытый туманом берег.
В нотах его симфонии,
В чашек кофейных звоне
Скрипка живёт Бетховена,
Отзвук ли колокольный.
Лада выходит в зал танцевать с мячом
Лада выходит в зал танцевать с мячом.
Длинные волосы – в рыжий тугой пучок.
В Ладином взрослом взгляде такая сила,
Что никогда к ней в детстве не приходила.
В жилах её огонь, а в ладонях – чёрт.
Лада кладёт на музыку мягкий шаг
Так, что у каждого в зале болит душа,
Так, что сбивается стройный сердечный ритм.
Лада танцует, словно бы говорит:
Я из иного мира сюда пришла.
Лада бросает мяч – замирает жизнь.
Мяч пролетает верхние этажи,
Небо, планеты, и падает в облака,
Но возвращается точно к её рукам –
Он её воле сегодня принадлежит.
Лада танцует, каждый её изгиб –
Прикосновение ветра, тоска тайги,
Смерч, огибающий тела её черты.
Лада движением может перевести
Магию мира, неведомую другим.
Лада выходит в зал танцевать с мячом.
В этом агония: холодно-горячо,
В этом высоковольтное напряжение,
Это ещё не сон, но уже не явь.
Это скрипач, и музыка, и смычок.
Грач
Я сегодня несу своё сердце лечить к врачу –
К чернокрылому ворону, к мартовскому грачу
На глухой пустырь, в послезимнюю благодать.
Излечи меня от того, кто сумел предать.
Принеси ветвь полыни, как голубь приносит весть –
Горечь из сердца перегорит в траве,
А потом оберни моё сердце своим крылом
И оставь его в темной комнате под ребром.
Улетай далеко. В чащу неба, в лесной простор,
Прокричи моё сердце выкриками в упор,
А на третий день к пустырю прилетай назад,
Чтобы я смогла не любить ему приказать.
Но приносит мне грач не сердце, а чистый лист.
Говорит – теперь каждый день на него молись,
Береги глубоко, и впредь не показывай никому,
А не то насовсем его у тебя отниму.
Переплетая тени
Переплетая тени, как стихи,
Слепыми пальцами записывая слоги,
Я нахожу в тебе заглавие строки,
А ты семантику приравниваешь к Богу.
Как изложить, о чем не говорят,
Когда поэзия так обжигает кожу,
Что тело превращается в обряд
Священной дрожи?
Как объяснить нечаянную смерть
Тем, кто найдет нас утром в сером пепле?
Так, без остатка, могут догореть
Одни поэты.
Лёд
Меня вылечит солнце, или меня убьёт,
Что в масштабах вселенной одно и то же.
Я пришел с небес, но здесь превратился в лёд.
Я принес любовь, но холоден стал и тверд.
Помоги мне, солнце, больше так невозможно.
Помоги мне вспомнить нежность твоих речей,
Проникающих в сердце и соловья, и камня.
Жизнь таится в иглах твоих лучей.
Смерть таится в иглах твоих лучей.
Будь же милосердно ко мне, расплавь меня.
Я пройду сквозь землю к самой большой реке,
Обниму по пути каждый корень и каждый стебель.
Я останусь и в семечке и цветке.
Я рожден для того, чтобы вечность держать в руке.
Я рожден быть на самом дне, оставаясь в небе.
Меня вылечит солнце или убьёт меня,
И не сразу поймёшь, что случилось на самом деле.
Чья заслуга или же чья вина –
Ни следа, ни шрама нет от огня.
Ни следа, ни шрама нет от огня,
Где была вода, прорастает дерево.
Я с тобой говорю
Я с тобой говорю, хотя ты ещё внутри,
Ты родишься сегодня, в одну из февральских лун.
Все, что я в этом мире могу тебе подарить,
До утра превращается в марево и золу.
Моя магия в этом мире совсем слаба,
И пока проявляется исключительно в виде слов.
А поэтому слушай сердцем, запоминай слова,
Чтобы в жизни тебе было благостно и светло.
Твои волосы будут цвета ночной луны,
А глаза – отражение неба морозным днём.
Мы приходим от Бога чтобы побыть земными,
Но коснувшись жизни, всегда забываем о нём.
Моя девочка, мир для тебя велик,
Но ещё немного, и ты обретешь его.
Он похож на вечность, похож на твой первый крик.
Одним словом – нет прекраснее ничего.
К концу зимы
К концу зимы становишься музеем.
Входя в февраль, как в ледяную кому,
Хранишь обрывок неба ли, икону,
Да письма от потерянных друзей.
А в общем, пусто. В зале – ни души,
Да и кому смотреть на эти строчки,
Когда у всех заядлых одиночек
На чувства – исправительный режим.
Садишься к небу. Смотришь из окна
На цепь с тобой не связанных событий,
Но то ли внешний шум мешает выйти,
То ли внутри немая тишина.
И сквозь февраль уходишь, словно в снег,
К своим корням за сном и исцеленьем.
К концу зимы мир скуп и обесценен
И только глубина растет в цене.
Вас во мне небо
Строки, рождённые в зимние ночи –
Вольные птицы, блудные дочери,
Хрупкие бабочки, льнущие к стёклам.
Сколько вас прожито, милые, сколько?
Сколько дрожало на кончиках пальцев
Сказочных призраков – мудрых скитальцев,
Шепчущих буквами вечные истины.
Будьте живыми, ныне и присно.
Строки, сплетённые звёздными петлями,
Небом отпущены – самые светлые,
Сколько за вами дорог во мне пройдено.
Вас отпускаю, как души господни.
Вы, мои сёстры, ночные попутчицы,
Самые смелые, самые жгучие,
Черные перья по белым крыльям.
Я на прощанье вас перекрестила.
Вас во мне – небо, вас во мне – море,
Вас во мне – листья, цветы и корни,
Долгая ночь без следа рассвета.
Я – ваша дверь на пути в бессмертие.
Не давай мне ложную свободу
Не давай мне ложную свободу
От моих невыдуманных чувств.
Знаешь ведь – я в это время года
Никуда уже не улечу.
Для меня на небе не осталось
Ни следа, ведущего к теплу.
Ты во мне так растревожил стаю,
Что ни день, ни ночь теперь не сплю.
Все пытаюсь усадить на ветки,
Успокоить перелетных птиц,
Но с душой заигрывает ветер
(Дай Бог силы от него спастись).
То потянет к краю ожиданья,
То поднимет крылья до небес.
Знала наперед – с тобой беда мне,
Но ведь не могу прожить и без.
Не давай мне ложную свободу,
Не проси до времени уйти.
Мы уже входили в эту воду,
Но пока не отпускали птиц.
Если я начну с тобой говорить
Если я начну с тобой говорить,
Моя речь станет мягче гончарной глины.
Слово к слову звуки совьются в нить,
Обвивая истину пуповиной.
Ты не сможешь явь отличить от лжи –
Ложь для сказки – просто иная правда.
В каждом вдохе моем обитает джинн,
В каждом слове – тайна Шахерезады.
Я скажу «живи» – и ты будешь жив,
Даже если смерть постучится в двери –
Я держу за пазухой не ножи,
А в живое слово, святую веру.
Я скажу «лети», и ты станешь свят,
Потому что люди увидят чудо.
Я ещё так много хочу сказать,
Но такое слово меняет судьбы.
От рожденья знаю язык любой –
Луговой травы, и лесного зверя…
Но едва начну говорить с тобой,
То боюсь, сама себе не поверю.
Зима, что и так устала быть зимой
Мне кажется, вот-вот придет за мной
Зима, что так устала быть зимой.
Зима с окоченевшими руками.
И скажет – Я давно тебя искала,
Теперь пора вернуться нам домой.
Мы будем жить на ледяной Луне,
Возделывать поля и сеять снег.
Мне там тебя всегда недоставало,
Я для тебя соткала одеяло
Из тонкого беспамятства теней.
И я невольно руку протяну,
Как ночью мотылек летит к огню,
Как заключённый тянется к свободе.
Она придет. Я жду. Но не приходит
Ни разбудить, ни проводить ко сну.
Кольцо
Ты один из таких ловцов,
На которых и зверь бежит,
Но зачем мне твоё кольцо,
Если ты забираешь жизнь?
И зачем мне твоя рука,
Твои ласковые слова?
Между нами течет река,
В ней колышется трынь-трава.
Трынь-трава навевает сон,
Сон заводит на глубину.
Я возьму у тебя кольцо,
Если ты перейдешь по дну.
Я сплету для тебя венок
И от сердца отдам ключи.
Неужели боишься ног
Ради суженой промочить?
Столько было таких ловцов,
Сколько я у воды стою.
Каждый просит жизнь за кольцо,
Но никто не отдал свою.
Нас сохранят в этой белой книге
Нас сохранят в этой белой книге
Дыханье к дыханию, слово к слову.
На наших сердцах проступает иней,
В наших глазах поселились совы.
Приговоренным к смертельно-белому
Страницы неба открыты настежь.
Посреди строчек его, пробелами
Мы над землей – журавли бумажные.
У нас нет дат, но мы есть у времени.
Кто-то за нами следит, губами
Перебирая слова в измерениях,
Чтобы нас с тобой к ним добавить.
Нас белый шрифт соберёт построчно,
Всё наше алое в текстах выбелит.
Но если сердцу стучать захочется –
Ты найдешь меня в белой книге.
До утра иордань на реке застынет
До утра иордань на реке застынет,
Неземная вода обернется снегом.
Мы проснёмся чистыми и святыми,
Будто бы никогда не спускались с неба.
Так и будет впредь каждый день как тайна
Раскрываться истиной между истин.
Эта жизнь о том, как стирают грани,
Пока сердце не перестанет биться.
Покрещенным в вечность – иная сила.
Покрещенным в вечность – иные дали.
Сквозь небесную прорубь душа спустилась,
Чтобы в теле снова стать иорданью.
Ты приходишь воздушно-капельно
Пока рядом гремят раскатами
Люди, ищущие ответов,
Ты приходишь воздушно-капельно,
Ты ложишься у сердца светом.
Я никак не могу объяснить тебя,
Потому что любое слово,
Как обыденная действительность,
Не вмещает тебя такого.
Я касаюсь тебя ладонями,
Но понять до конца бессильна,
Потому что в такой бездонности
Мне понадобились бы крылья.
Я хочу рассказать тебя Альпами,
Рисовать тебя небу звёздами.
Я бы випила тебя залпом,
Но ты легче, чем зимний воздух.
Я тебя ощущаю, как часть меня,
Как вселенскую аномалию.
Ты со мной – и я просто счастлива,
Пусть и скажут, что ненормальная.
Всякий шум превращается в тишину
Всякий шум превращается в тишину,
Чтобы верная Ева спала в ребре,
Но мы так привыкли вести войну,
Что теперь не можем не умереть.
Мы давно убиты, внутри лишь прах,
Не смотрите умершему в глаза.
Нас развеют северные ветра –
И от жизни большего нам не взять.
Мы хотим стать деревом, стать травой,
Талым снегом из вечных оков земли
Подниматься к свету над головой,
И от этого небо внутри болит.
Мы платили самой большой ценой
За возможность просто дышать и жить.
Нам осталось только прийти домой.
Нам дорогу, Господи, подскажи.
Легкомыслие
Аномально для января,
Мысли легче, чем выпавший снег.
То, что вслух здесь не говорят,
Всё равно на уме у всех.
Легкомыслие – тонкий штрих,
Отделяющий явь от грёз.
Электрический провод искрит,
Наглотавшись горячих звёзд
И проводит в дома с небес
Галактическую пыльцу.
Нас сегодня попутал бес
Так, что ангелы не спасут.
Легкомыслие – лёгкий шарм –
Оправдание для любви,
Но такой оставляет шрам,
Что годами потом кровит.
Мысли – ветер, глаза – туман,
Время – тонкое полотно,
Легкомыслие – океан.
Мы сегодня идём на дно.
Двенадцать лун
Молчаливо смотрят двенадцать лун,
Отраженные в зеркалах.
Бесконечность неба уходит вглубь
Затуманенного стекла.
Загадала суженого, смотри,
Он стоит за твоим плечом.
Молодой красавец или старик –
Разглядеть не позволит чёрт.
Он на ухо шепчет и не даёт
Отвести от него глаза.
На поверхность неба насыпал звёзд
И дорогу в них указал.
– Посмотри поближе черты лица,
Поднимайся, иди к нему –
Только сам ее за руку лапой цап,
И затягивает вовнутрь.
Оглянулась – жутко, искажено.
Междумирье. Ни сон, ни явь.
Пустоглазая полночь блестит луной,
Бродят тени по пустырям.
И никто не разбудит ее с утра
Тихо спящую, не дыша.
В зазеркалье маленькая искра –
Заблудившаяся душа.
Говорят, у неё внутри ледяная степь
Говорят, у неё внутри ледяная степь,
А под ней километры стылой сырой земли.
Говорят, что ее оставили на кресте,
Но она с тех пор поменяла там сотни лиц.
Говорят, её замечали среди людей
И пытались поймать, но все ей сходило с рук.
Говорят, однако, что скоро настанет день,
Когда все, кто так долго верил в неё, умрут.
Каждый житель города сходит теперь с ума,
Каждый смотрит в зеркало, ищет ее в себе,
Только отражение заволокла зима,
Словно целый город за ночь попутал бес.
Говорят, на площади уже развели костры,
А вверху над городом кружится вороньё.
Говорят, что Бог всё ей давно простил,
Но они не могут снова не сжечь её.
Дорогая, я шел к тебе
Дорогая, я шёл к тебе из далёкого далека,
Из тех мест, о которых неведомо никому.
Только вдруг на моем пути разлилась река,
И я в той реке утонул.
Знаешь, я так спешил, боясь тебя не застать,
Что решил написать письмо,
Но найти ни чернильницы, ни листа
На своем пути я не смог.
Я не спал ни ночью, ни белым днём,
Я не ел и совсем не пил.
И теперь, когда путь почти весь пройден,
У меня не осталось сил.
Я устал, я падаю с высоты,
На какую подняться смог.
Я сорвался с облака, Бог простит,
Чтобы таять у этих ног.
Странник
Он странствовал настолько долго,
Что где-то затерялось имя.
Он оборачивался волком,
Стоял у двери пилигримом.
К его ногам привыкли камни,
К его рукам привыкла сила.
Его повсюду нарекали,
Но имя ветром уносило.
Его считали древним духом,
Его считали даже Богом.
Он был для всех хорошим другом,
Но не задерживался долго.
Он говорил, что держит время
В кармане шерстяной туники,
Но вероломный черный демон
Давно крадёт его по нитке,
Что демон тронет души листьев –
И те ложатся черной стаей,
Что каждой ночью его лица
На новом теле вырастают.
Он странствовал от года к году
И каждый раз, ступая в зиму,
Своей нехоженой дорогой
Терял очередное имя.
Снег
Если что-то в жизни имеет смысл,
То пускай сейчас это будет снег.
Он умеет так перестроить истину,
Что любая мелочь растет в цене.
Пусть покроет улицы до окраины,
Пусть отделит зримое от вчера.
Те, кто в эту зиму приходит раненым,
Завтра передумают умирать.
Снег от снега вверх отпускаешь тяжести,
Переходишь новые рубежи.
Снег на самом деле не то, чем кажется.
Он живёт, и нам продлевает жизнь.
Нынешний холод
Нынешний холод – это душевная пустота,
Белое поле нетронутого листа
Где-то внутри, где должно было быть тепло.
Было когда-то, но, как болезнь, прошло.
Декабрьский день на нас экономит свет,
Небо затянуто в непроницаемый фетр.
Кажется, мы внутри у ночной совы
Сдавлены, переварены и мертвы.
Как иначе объяснить эти холода –
Поворотом дороги времени в никуда,
Отрешением солнца от грешных земных детей,
Возвращением мира к своей нулевой черте?
Нынешний холод – пустые глаза зимы,
Не находящие слов голоса немых,
Медленно тающий призраком старый год.
Это начало, напоминающее исход.
Музыка тела
Музыкой тела становится каждое движение.
Ты тянешься к верхнему «до»
и это делает звучание бесконечным
И таким же непостижимым,
как попытка записать тебя в нотах.
И все же я пытаюсь. С моих пальцев беспомощно осыпаются «соль» и «ре», не умеющие выразить всех оттенков тебя.
Тогда я просто продолжаю слушать, как ты становишься мерцающей тишиной млечного пути,
Как ты становишься белым шуршанием первых снежинок,
Как ты звучишь стеблем травы, прогнувшимся от ветра.
Ты только длись, потому что без твоей музыки весь этот мир потеряет смысл.
Я бы влюбилась в тебя
Я бы влюбилась в тебя. Той любовью,
что могут любить только обречённые.
Той любовью, что снег любит солнце, а рассвет – звёзды.
Той любовью, что мотылек любит свет,
Потому что иначе любить тебя невозможно.
Ты состоишь из таких мимолётных соединений,
что каждый миг я узнаю тебя заново.
Я проникаю в тебя водой сквозь песок и отдаю всё.
И я получаю всё. Но ничего этого не сохранить –
Ты уже стал небом, травой, рекой,
Увлекающей меня ещё дальше и глубже.
Я бы влюбилась в тебя.
Но самое большее, что я могу сделать,
не потерявшись в тебе навсегда –
Это быть ветром. Ветром целовать твоё лицо,
На котором глаза – большие черные птицы.
На котором губы – два высохших моря,
А на дне их погибшие корабли,
соль и зарождение новой жизни.
Быть бы нам
Быть бы нам не далёкими, а родными,
Но тебя у моих ворот поджидает гибель.
Говорят, путь от них до порога настолько длинный,
Что никто до сих пор не осилил и половины.
Кто назад приходил, чешуей покрывался рыбьей.
Говорят, на мои ворота садится ворон.
Говорят, у него глаза – два больших колодца.
Приходили ко мне заносчивые и гордые,
Приходили с соседней улицы и из города,
А уходят – сердце уже не бьётся.
Говорят, у моих ворот караулят черти,
Насылают беду, запутывают дорогу,
Черной сажей знаки на душах чертят.
Говорят, что многих они довели до смерти,
И ни одного – к моему порогу.
Говорят, я сама, обернувшись вороном, прилетаю,
Жду тебя у ворот, прогоняю прочих.
Кто приходит с золотом, кто с цветами,
Все желают выведать мои тайны.
Все желают выведать мои тайны. Ты один не хочешь.
Сегодня здесь земное колдовство
Сегодня здесь земное колдовство.
Язычество, шаманство, ворожба.
Здесь каждый звук крадётся в заговор,
И словом прижимается к губам.
По небу ходит белый дух луны.
Заслышав шум реликтовых лесов,
Интуитивно знает – среди них
Колдует тот, на чей идёт он зов.
Там Он поёт и искры от костра
Летят к планетам, продлевая жизнь.
В огне шипит древесная кора
И запах дыма голову кружит.
Шаман рисует пеплом древний знак
На самом старом буковом стволе.
По знаку оживает тишина
И духи наполняют древний лес.
Шаман танцует. Тень его скользит
То, обращаясь зверем, то взлетев
Над темным лесом, принимает вид
Слетающихся сверху птичьих тел.
Ударившись о землю, вновь встаёт
И поднимает руки над собой.
В реке трещит от этой силы лёд,
А человека отпускает боль.
Сегодня здесь земное колдовство.
Шаман танцует, люди смотрят сны.
В одну такую ночь возьмёт его
К себе на веки белый дух луны.
Земные храмы созданы людьми
Земные храмы созданы людьми,
Но вот зима, святейшая из них,
Непостижима и нерукотворна.
Проснешься утром – на стекле иконы,
И в них святые свой скрывают лик
За линией узоров ледяных.
И ты везде отыскиваешь знаки.
Пока творится вьюга, или магия,
Ты колдовством морозным защищён.
Ты переводишь письмена с окон
И изучаешь белое писание
Декабрьскими вечерними часами.
Пока дождь превращался в снег
Пока дождь превращался в снег,
Пока снег превращался в сон,
Я лежала на самом дне,
Я тушила в себе огонь.
Я смотрела на донных рыб,
Огибающих рёбра скал,
А в груди зарождался рык
И лицо искажал оскал.
Я старалась дышать водой,
Чтобы рану свою унять,
Но кто был из воды рождён,
Не вернётся в неё опять.
Я ходила к себе домой –
Не смогла постучаться в дверь.
Тот не мертвый и не живой,
Кто на дне изнутри сгорел.
У неё холодная красота
У неё холодная красота,
У неё карман ледяных монет.
Она садится, просит крупье поставить
На число, которого ещё нет,
А потом забирает прибыль
И выходит в проём дверей.
С каждым шагом её изгибы
На серебренник холодней.
Каждый взгляд укрывает в иней
Всё, с чем рядом она пройдет.
Если в реку монету кинет,
То вода превратится в лёд.
А она не жалеет денег,
Избавляется от добра:
То траву в белый саван оденет,
То насыпет ей серебра.
Прикоснется – живое сгинет,
Скажет слово – кружит пурга.
Снег считает её богиней
И ложится к её ногам,
И она ледяной заставой
Окружает свое жильё.
Но потом, по весне растает,
Будто не было здесь её.