Яна Конозова
Воздушно – Капельно
От автора
Это мой первый поэтический сборник, долгожданный, прошедший «огонь и воду» настоящей жизни. Я полагала, что здесь должна сказать что-то о себе… но лучше, чем моя поэзия, сказать обо мне невозможно. И все же остаются некоторые детали, требующие дополнения – некой привязки к физическому, ведь стихи, как и дети, не берутся из воздуха?! Очевидно, что нет – поэтому немного обо мне: Яна – это псевдоним, взятый из моего полного имени Татьяна, что символично, так как творчество, хоть и является неотъемлемой частью моей жизни, но всё же – частью. Другая же часть посвящена семье, работе и маскировке в нормального человека. Вы можете случайно встретить меня с моими детьми в школе или на площадке, сосредоточенно выбирающей в супермаркете спагетти или жидкость для мытья посуды. Вы даже можете специально проследить за мной через окно моего дома – и увидев только примерную жену и маму, отбросите свои подозрения. Однако не подумайте, что внутри я скрываю некоего монстра! Поэт во мне вполне смирен и безопасен для общества. Просто ему, как и любому другому существу в этом мире, требуются минуты покоя, впечатления и жизненный опыт, которым я его щедро снабжаю дома, на улице, общаясь с друзьями или читая книги. Таким образом получается, что живём мы с ним душа в душу. Я ему прозу жизни – он мне поэзию души. И при этом как-то так всё хитро переплетается, что выходят у нас порой совершенно сказочные истории: про безнадзорно растущие из воды дома, глубиной уходящие в космос колодцы, говорящих птиц с человеческим сердцем под перьями, про испепеляющую напряжением высоковольтную страсть, беспросветную тьму, всепобеждающую любовь, обыкновенную магию и невероятную простоту души человеческой. Кому я посвящаю мои стихи? По большей части образы в них собирательные, хотя бывают, конечно, и исключения, но преимущество в ней, всё же, отдано природе, появляющейся в главной роли, или эпизодической, но так или иначе всегда здесь присутствующей по причине моей всепоглощающей любви ко всему дышащему – будь то воробушек или Альпы.
Эти необыкновенные истории – о внутренних конфликтах и личностных переживаниях, о глубине человеческой души, о многоликости окружающей нас вселенной и наших, людских, с ней отношениях.
Голоса её незримых птиц
Она не пишет стихи, она вдыхает воздух в буквы, и они оживают. Она не знает, что есть граница между этим миром и тем, она где-то между небом и землёй, она просто берет лист бумаги и делает его живым, она создаёт белизну листа. Воздушно – капельно это почти внутривенно – внутривечно.
И свежестью спасают не слова, а то, что она в них вдохнула. Так Небо создаёт стихи и ночи между ударами часов и сердца, тени от стульев в комнате и ветер, забредший в её многоголосье тишины… И ничего из этого нет в стихах, они больше чем стихи… Это ручной трепет, незрячее родство с чем-то более большим чем она сама, дрожь времени, свободная пауза, перерожденная в запредельные знаки. Она – переодетая наследница ритма огня, ей доступны золотые звуки будущих её первенцев слов. Каждый поэт создаёт слова заново, и исчезает святая окраина в них, и становится Бог ближе, и земля родней. И голоса её незримых птиц раскрывают свои крылья и летят к вам. В ваши дни и ночи воскрешения словом сердца, в ваши дни всесожжения, где уже так невыносимо быть слепым и глухим. Запоминайте наизусть то, что останется в вас после прочтения её временной азбуки…
Ваша боль внутриутробна, она и есть ваша тоска по вам самим… Открывайте книгу прямо сейчас… Желаю вам вспомнить себя… Желаю вам!
И когда рассыплется строка в вас на «до» и «после», и в огонь и в воду, и в туман и во мрак вы возьмёте с собой эти строки, её строки. Я вам это обещаю.
Эдуард Дэлюж,
По добровольному совместительству руководитель проекта «Ловец слов» и трепетный читатель волшебных строк Яны
Так будет легче
Я хочу себе вместо савана млечный путь.
Ведь придётся вам и меня хоронить когда-то.
Прочитайте молитву, стихи… что-нибудь из букв
И пожалуйста, улыбайтесь – такая дата
Выпадает раз в жизни, как тройка, семёрка, туз.
Я отправлюсь туда, где никто из вас ещё не был,
Я отправлюсь Ионой, попавшим в нутро киту,
В голубой океан, что у нас называют небом.
Не грустите нисколько. Налейте себе вина,
Загадайте желание, выпейте за удачу,
Тех, кто вас обижал, наконец-то пошлите «на».
Бог простит, а какой же он бог иначе –
Я за вас попрошу, посвечу вам с небес звездой,
А потом прикоснусь к вам листком, оторвавшись от клёна,
Ведь однажды нас вместе с вами сожмет седой,
Но весёлый и светлый ангел в своей ладони.
А поэтому будьте. Живите, как будто вас
Не коснулись потери, как будто вы бесконечны.
Вместо белых одежд заверните меня в слова.
И пожалуйста, улыбайтесь – так будет легче.
Вот так однажды прирастаешь к месту
Вот так однажды прирастаешь к месту,
Как семечко, упавшее на почву
Так аккуратно, словно ставит метку
На глиняной дощечке божий почерк.
И ты берёшь из воздуха чернила,
Из пальцев – прорастающие перья,
Обугленные чувства из горнила
И ткёшь потустороннюю материю
Строка в строку. И укрываешь душу
Упавшим в октябре листом осиновым
По самое земное, по насущное
И там душа, как древняя былина,
Такая необъятная, соборная,
В подвешенной под небосводом люльке
Качает, как младенца, Святогора
И поднимает на ноги Илюшу
И вырастает трехголовым змеем
Воздушным и качается по ветру.
Вот так однажды прирастаешь к месту,
С которого становишься поэтом.
За руку
Возьми меня за руку
И не отпускай меня.
Веди меня в завтра
Сквозь воду и пламя,
Веди меня млечной
Дорогой небесной.
Держи меня крепче –
За бога невесту
Идущую замуж.
Веди по дороге,
Не видной глазами.
От слога до слога
Словами, стихами.
По листьям опавшим,
По краю дыхания.
Веди меня даже
Когда я не верю,
Веди сквозь надежды
Закрытые двери.
Держи меня бережно
Сердцем, любовью
Дай руку, пожалу…
Пока я за бога
Не выдана замуж.
На берегу реки седой старик
В сентябрьской листве закат горит,
Камыш скользит по ветру частым гребнем;
На берегу реки седой старик,
Сквозь маленькое сито сеет небо
И улыбаясь молча, достаёт
Со дна его бамбуковую флейту.
Своей рукой к губам прижав её,
Он песню выдыхает от полей до
Солнечного диска вдалеке,
Пронизывая звуком наши души.
Седой старик спускается к реке
И воду переходит, как по суше.
Он, словно в плащ укутавшись в туман,
На флейту опираясь, как на посох,
Проходит сквозь ворота и дома,
Сквозь все преграды, как святой апостол.
Он следует за солнечным лучом
Последним, убегающим за гору.
И тень крадется за его плечом,
И он сквозь тишину, сквозь разговоры,
Сквозь мысли, время, взгляды по пути,
Сентябрь, догорающий на листьях,
Сквозь нашу память и сквозь этот стих
Идёт за солнцем, чтобы с ним проститься.
В стране глухих
Здесь говорят у вас читают так,
Что слово застывает на устах,
Что каждая строка внутри болит
И душу поднимает от земли.
Здесь говорят, у вас теперь поют,
Как будто приручили смерть свою
И вместе с ней качают колыбель,
В которой спит ваш бесконечный день.
Здесь говорят, что музыка у вас
Внутри по-настоящему жива,
Что танец превращается в обряд.
Ещё у нас такое говорят,
Что ваши лица вверх обращены,
Что вы потомки солнца и луны,
Когда-то разлучившихся навек,
Что ни один из вас – не человек,
Но вы на вид такие же, как мы,
И что всегда хотели быть людьми…
Здесь говорят у вас, в стране глухих,
За бога принимаются Стихи.
И я пишу для вас, ведь говорят,
Что каждый знает сам, когда пора
Стать словом на разомкнутых губах,
Отдав вам на прочтение себя.
Сожги меня с сентябрьской листвой
Сожги меня с сентябрьской листвой
В своих садах, они уже готовы
Принять меня на вечное родство
Огнём и словом.
Коснись меня сияющей рукой,
Как тысяч листьев до меня касался.
Сожги меня. Сожги меня легко –
Не жалко.
Я так хочу. Сгорая изнутри
Меняешься как листья – постепенно
И ты услышишь не последний крик,
Но пение.
Так здесь поют в божественном огне
Сады свободу пожелтевшим листьям.
Дай вместе с ними догореть и мне.
Воистину.
На эту осень хочется молиться
Обожествляя жёлтый ворох листьев,
Луч солнца их подсвечивает сверху.
На эту осень хочется молиться,
Переходя в языческую веру,
На эту осень хочется поплакать
Дождём с небес, пропитывая воздух,
И на себя надев её, как платье,
Стихами говорить её и прозой.
У осени задумчивые лица,
У осени глубокие печали.
Как в эту осень хочется влюбиться
И листья золотые, обручальные,
Хранить у сердца до сухого хруста
Моих костей истлевшего скелета.
Как в эту осень хочется вернуться
Сентябрьским лучом, спустя столетия.
Изумрудный город
Снова тебя читаю до боли в теле,
Как ни хотела заново все начать.
Я в сентябре заблудившаяся, как Элли,
Сбившись с дороги из жёлтого кирпича.
Глажу тебя по буквам, по мелким точкам –
Не эрогенным и даже не болевым;
Мне от такого чтения этой ночью
Хочется диким зверем протяжно выть.
Каждое слово твоё мне крадется в горло,
Словно слезой отравленный поцелуй.
Где-то внутри меня Изумрудный город
Жаром горит, превращая себя в золу.
Выживут только железные дровосеки,
Им ни по чем и пламя, и пустота.
Вырвал бы Гудвин глаза у меня из сердца,
Чтобы мне стало нечем тебя читать.
Но была ли святая?
Весь сентябрь теперь на улицах миражи,
Всё желтеют листья, по-птичьи с ветвей слетая.
Говорят, что вчера по городу шла святая,
Но попробуй ещё кому-нибудь докажи.
Ни следа не оставила, взора не подняла
И была так безмолвна под каждым упавшим взглядом,
Что её неизменно путали с листопадом
Или с тенью от взмаха воронова крыла.
Говорят, что она улыбалась, склонив лицо
Над клиновым листом и как будто его читала,
А присмотришься – разлетится тревожной стаей,
Расщебечется и забудется, словно сон.
Те, кто видели, говорят, что была она
Так прозрачна, что цвета платья не разглядели.
Будто в парке остановилась и стала деревом,
Но каким из деревьев, никто не сумел узнать.
Были те, кто пытался коснутся её рукой,
Но ладонь ощутила лишь след от пера, листа ли.
Говорят, что вчера по городу шла святая.
Но была ли святая? И город ли – был такой?
Веретено
Вертись, вертись, моё веретено,
То здесь, то в измерении ином,
Я в полотно вплетаю пряжу эту
И волоски серебряного света
Луны сегодня добавляю в ночь.
Нить голубая тянется к рукам,
Под небом разливается река,
И камни под водой покрыты илом.
Веретено даёт такую силу,
Что пряжа сохраняется века.
Моё веретено, вертись, вертись,
На этом месте город и мосты
Сегодня мы по полотну расставим.
Большой собор и колокол с крестами,
И серый камень площадей пустых.
Лети сквозь пальцы, небо и вода,
Как листья по сентябрьским садам,
Как души по пустому коридору.
Я всё перебираю нити: до, ре,
В пределах безупречнейшей из гамм,
Но нам пора переходить предел.
Как ночь переключается на день.
Беру веретено, но раню палец.
Ах, пожелайте, чтоб спокойно спала
Я среди мною сотканых чудес.
Сентябрьское
Хочется лежать в траве помятой
Не укрывшись ни сукном, ни тенью,
Осени желтеющую мякоть
Впитывать от пальцев ног до темени,
Чувствовать, как ветер апельсиновый
Льётся по плечам тепло и нежно –
Подними как лист и унеси меня!
Унеси в поля, а может в небо,
Далеко за лес, за перешеек,
За сентябрь, за земное время,
За моё дыхание, за шелест,
Тишину и за… стихотворение.
От тоски
Я сегодня иду на берег реки молчать,
Слушать голос воды за границей земного слуха.
Камышовый шелест стелется по плечам,
Под деревьями отдыхают речные духи.
Я сажусь у самого края вод,
Опускаю в поток протянутые ладони.
Пусть тоска белой пеной вдоль берега поплывёт,
На волнах разобьется и в тёмной воде утонет.
Из нее будет соткана простынь Его женой
(Он всегда устаёт и ложится на долгую зиму).
Отшепчи перед сном мои горести, Водяной,
Отшепчи мои горести и передай мне силу –
В синем небе утки клином летят на юг,
Под землёй заползают в глубокие норы змеи,
По речной воде рыбы в водорослях снуют.
Я живу на земле и прятаться не умею.
Прилетит белой птицей, стукнется о стекло,
Растворится туманом, проникнет с дыханьем в тело.
И в реке души станет солнечно и светло.
И сквозь сон Водяной улыбнётся в своей постели.
Солнечная лиса
У маленькой девочки, жившей на небесах,
Был солнечный зайчик и солнечная лиса,
Медведь и журавлик из облачного сукна.
И мама ждала её вечером у окна.
А девочка бегала в синей дали небес
И в ноги босые её упирался лес,
И ветер играл с ней в прятки и вёл домой,
А потом под окном выл собакой сторожевой.
И щёткой ведя по огненным волосам,
Ей мама шептала про тайны и чудеса,
Про то, что однажды все падают в синеву
И где-то под небом, под небом потом живут.
А девочка утром садилась на край небес,
И мир на ладони её умещался весь –
Медведь, и журавлик, и мамин портрет в часах,
И солнечный зайчик. И солнечная лиса.
У меня есть дар собирать и сеять
Когти птицы острые, как крючки,
А глаза пронизывают насквозь.
У тебя, должно быть, полно причин
Не воспринимать мой намёк всерьёз,
Но когда коснешься моей руки,
Оцарапав пальцы об острый край –
Прижимайся, словно ко дну реки,
К моим перьям. И медленно умирай.
Задыхайся. Бейся, как рыба, в сеть
Угодившая старого рыбака.
У меня есть дар собирать и сеять
Тех, кто сможет перешагнуть века.
Не волнуйся, воздух – хороший мост.
Поднимайся, если устал лежать
Под водой запретов. Открой замок
И вдохни душой вместо рыбьих жабр.
Когти птицы острые, посмотри,
Крылья птицы чёрные, как смола.
Я готова ради тебя на риск.
Протяни ладони. И умирай.
И боги не выносят одиночеств
Раскручивая в небе карусель,
Хозяин гор с утра был хмур и сед
И длинной бородой касался кресел.
А люди в них, летящие над лесом,
Протягивали руки к облакам,
Но белый пар не оставлял рукам
Своих следов и плыл, меняя форму,
У голубых вершин белесым фоном.
Хозяин гор тянул железный трос
И люди, выпрямляясь в полный рост,
Вставали в небесах на твёрдый камень.
Так повторялось долгими веками.
Раскручивая в небе карусель,
Хозяин забирал себе не всех.
Он брал лишь тех, кто сам к нему захочет.
И боги не выносят одиночеств.
Дождь, как будто, не приходил сюда тысячу лет
Дождь, как будто, не приходил сюда тысячу лет –
Мои корни высохли от того, что им нечего пить.
Я когда-то считала, что я расту в степи,
Но теперь точно знаю, что вырезана в скале.
Я теперь точно знаю, что выедена дождем
(Тем, который тысячу лет назад)
В сером камне. Я думала, что я – сад,
Но тогда эта засуха съела б меня живьём.
У меня нет ни листьев, ни свежего ветра в них,
Я открыта солнцу, точнее – обнажена,
Но мои плоды превращаются в семена,
Разлетаются по земле и растут с людьми.
На моих тонких ветках ни одного гнезда,
Ни одна из птиц не выведет в них птенцов,
Но я все ещё верю – когда-то и мне воздаст
Тот, которого Человек называл Отцом.
Дождь как будто не приходил сюда тысячу лет,
Только я до сих пор храню у себя внутри
Отзвук капель звенящий, похожий на тихий скрип
Инструмента, вытачивающего скелет.
Чёрный ящик
Дайте мне запереться в крохотную пустоту,
В маленький чёрный ящик собственного сознания.
Дайте мне запереться там, где всегда цветут
Чёрные неизвестные миру азалии.
Дайте мне перепачкаться полностью их пыльцой,
Выстирать ею чужие слова, словно чёрной пеной.
Дайте войти белой костью моих резцов
В черную плоть забвения,
Потому что во мне до сих пор звучат голоса,
Лица, глаза – как присутствие вашей плоти.
Дайте мне запереться и написать
В маленьком чёрном кубе не больше локтя.
Пространства
Я люблю пустые пространства,
Я заполняюсь ими.
Ты скажешь, что это странно,
Но кто же ещё обнимет
Так широко распахнуто,
Так сиротливо ревносно.
Пространства в объятиях пахнут так,
Как в Гизе седая древность.
Пустые пространства, как звери хищные,
Открывают пасть и меня проглатывают,
Но в их пустоте даже небо выше
И бог с него смотрит ласковее
И они выскребают мне душу до дырочек,
До звезд на вечернем юге,
А потом ложатся по-детски мирно
И мы продолжаем друг друга
Пустыми пространствами. Льнём предплечьями,
Тонем в утробе сердечных сумерек.
Их пустота не болит, не лечится.
Их пустота к лицу мне
Так прижимается, словно хочет
Поцеловать мои губы страстно.
Я закрываю глаза. Я молча
Целуюсь с пустым пространством –
Нет, не на уровне, а под панцирем
Моей человеческой кожи.
Я люблю пустые пространства –
Они так на тебя похожи.
Юпитер
На нас с безупречного неба смотрел Юпитер
И было особенно важно забыть друг друга,
Свои, успокоив, чувства приказом «спите»
И разомкнув движение мыслей по кругу.
И было так сладостно проникновение ночи
В сердце новокаиновым облаком, в вены.
Я забывать тебя предпочитаю молча,
Так же, как раньше предпочитала верить.
Каждое слово виновно, судом присяжных
Приговоренные фразы из писем стёрты.
Знаешь, забыть тебя мне настолько важно,
Как и в своей судьбе избежать повтора.
Мы с тобой были просеяны через сито,
Сидя друг с другом на расстоянии ночи.
А с безупречного неба смотрел Юпитер,
Помнить о людях предпочитая молча.
Мы похожи на белых чаек
Мы похожи на белых чаек —
Тела с небом удачный сплав.
Море зыбко в себе качает
Цвет бутылочного стекла,
Погружаешься в эти волны
На стеклянную глубину.
Знаешь, я в этом месте помню,
Что приходится утонуть,
Захлебнувшись на пятой строчке.
Это нежное слово смерть
Не берет нас по одиночке,
Словно опытный птицевед,
Словно Ной собирая пары
(Для спасения) на ковчег,
Но никто нам не поднял парус
И не выдал товарный чек
За оплату услуг. А впрочем,
Не была велика цена.
В небе чайками божий почерк
Аккуратно расставит нас.
Я люблю тебя до стихов
Ты причудливо морщишь лоб,
Красишь губы помадой алой.
Я любил бы тебя взахлёб,
Если б ты разрешала.
Я бы хищно, как дикий зверь,
Припадал к твоим нежным формам
Ты могла бы (поверь, проверь)
Стать для зверя достойным кормом.
Я люблю тебя вот такой
Беззащитной, по-детски ломкой.
Я хочу от тебя щенков,
В лес, в безлюдное волчье логово
Увести тебя за собой,
В мягких травах с тобой зарыться.
Знаешь, девочка, я не бог
И не средневековый рыцарь,
Но любил бы тебя до тех пор,
Когда неба не станет вовсе.
Я люблю тебя до стихов.
Нет. И после.
Я хочу рисовать тебя без лица
Я хочу рисовать тебя без лица
Так, как рисует Рабин или Магритт.
Чтоб на лице вместо глаз представлялся сад,
Чтоб на лице вместо рта бушевал Париж.
Ты же такая – вольнее сухих ветров,
Ты же не знаешь собственной глубины.
Этот Париж на портрете (читайте – рот)
Даже не нарисованный – а пленит.
Знаешь, а этот персиковый в саду,
Скрытый за цветом неба вокруг зрачков,
В нем столько жара, если его раздуть,
В нем столько нежности, если накрыть рукой.
Я хочу рисовать тебя без лица,
Чтобы никто не увидел его черты,
Чтобы никто не смог одурманиться
Так, как меня одним взглядом дурманишь ты.
Я хочу рисовать тебя без лица,
Посвятив твой портрет незакрашенному холсту.
Чтобы мне, не скрывая взгляда, смотреть в твой сад,
Чтобы мне прикоснуться к Парижу (читайте – рту).
Женское
Сердцу тревожно. Берусь за старое,
Словно ещё ничего не писала я.
Даже слова не выходят без боли.
Каждое колет.
Каждое рвёт меня, каждое режет.
Нет, мне не пишется – брызжется в бреши,
Слово рождается в ломаных жестах.
Хрупкое, женское.
Слово на тоненьком стебелёчке
Рвётся из тела и кожу мне точит
Слишком невнятное, слишком огромное.
Выпьет всю кровь мою.
Выпьет всю кровь и возьмётся за душу.
Только тогда оно выйдет наружу
И закричит, напрягая все жилы.
Зачатое жизнью,
Мягкое и невесомо-бескожное.
Ты беззащитное, нежное,
боже мой!
Запеленать и качать, обнимая.
Мало мне, мало…