Владислав Георгиевич Дмитриев
Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского
4.5. Изменения (1936г.)
В начале нового 1936 года в очередном своем письме у него промелькнули советы на медицинские темы: «1936.I.1. Мне говорили, что за границей хорошим средством от гриппа, когда он начинается, признан йод: пить по неск. капель йодной тинктуры … лучше всего – в молоке. Т.к. это средство во всяк. случае ничему не помешает, то попробуйте».
Работая почти год с йодом, он на практике убедился в его целебных свойствах и заметил, что рабочие в цеху, которые работали на получении йода, не болели гриппом, когда тот свирепствовал на Соловках. Интересно его наблюдение, связанное с представлением о том, что переход организма человека в другое стабильное состояние, например, с возрастом, сопровождается временным недомоганием: «Дорогая София Ивановна. … Ваши недомогания и прочие слабости, полагаю, от перехода или на переходе к новому состоянию равновесия, в котором, надеюсь, Вы будете пребывать затем долгое время».
Видеть общее в частностях – сильная черта его интеллекта, которая заметна в письмах, особенно когда он обращается к Кириллу, работающему у Вернадского и, вероятно, в расчете на то, что его мысли дойдут до Вернадского, в письмах к нему он поднимает общие космологические вопросы: «… Меня занимает мысль о биокосмической функции различных типов хим. соединений, … я писал об изолирующих оболочках организмов, а именно об их эстерной природе, причем совершенно особое место принадлежит здесь воскам или их ближайшим родственникам. Вот еще характерный пример – кутиновые оболочки растений и в частности – плодов и клубней, напр. яблок и картофеля. Кутин химически тоже относится к веществам типа восков, его считают смесью. … На самом деле подобные смеси получаются из комплексов, особых соединений, легко распадающихся в организмах уже, не живущих. … Все эти продукты – осколки сложных естественных образований, и последние, при процессе отличном, могли бы быть разбиты множеством иных способов. … Обрати внимание, оболочка есть начало обособления даже неживой природы: каждая капелька, кристаллик, тельце обязательно покрыты кожицей поверхностн. слоя, который можно рассматривать (обобщенно) как эстерный». Существование любого организма, а в более широком смысле любого образования, Флоренский считал невозможным без наличия защитной от внешнего воздействия оболочки.
Январь на Соловках в те времена – это время полной отрезанности от внешнего мира, навигации уже нет, а самолеты еще не летают, но: «13.I. 1936. … К сожалению, эта отрезанность не есть покой. Тут свой мирок, со своими волнениями и кипениями, мелкость которых ясно сознаешь, но оставаться вне которых невозможно». Но можно давать в письмах практические советы, например, такие: «Дорогой Олень. … Чтобы не делать ошибок в математических задачах, положи себе за правило: решать задачи медленно, продумывая каждый шаг и записывая каждое действие в строгом порядке, чтобы оно было легко доступно проверке. Затем, сделав действие, непременно проверяй его сейчас же, чтобы не ехать дальше на сделанной ошибке… П[р]оверку действия надо производить дважды: сперва начерно, посмотрев, не получилось ли явной нелепости, особенно в арифметических операциях. … Затем, при решении задач старайся вести действия сознательно, т. е. сообразно со смыслом решаемого, а не формально. Тогда гораздо легче избегнуть ошибок, поскольку нелепость сразу будет тебе сигнализировать о допущен[н]ой погрешности».
Характерной чертой в письмах Флоренского был если не оптимизм, то мужество, с которым он принимал свое положение. Зачастую это ему приходилось обращать внимание родных на необходимость более оптимистичного и активного подхода к судьбе: «1936.I.16. Соловки. № 45. Дорогая Аннуля. … Вот то-то мне и не нравится в твоем, чисто российском, настроении, которое было у тебя всегда, что ты не берешь в жизни того, что тебе дается в данный момент, а ищешь того, чего нет; когда же дававшееся ушло, то жалеешь об ушедшем и повторяешь прежнюю ошибку. Нельзя быть такой пассивной и требовать, чтобы ценности жизни приходили готовыми. … Так и всё, даваемое жизнью, надо проработать для себя, воспринять активно, и тогда ты почувствуешь его ценность». И, уже на конкретном примере сына, который, по мнению матери, недостаточно занимается учебой, пишет: «…Мик работает, …, следовательно, приобретает какие-то навыки. … Старайся поощрить его, а не впадать в уныние. … В сущности говоря, ведь это здоровое противление творческой натуры – не изучать ради изучения и вообще, раз нет в изучаемом органической связи с общим укладом всех интересов и занятий на данный момент».
Очень важным для понимания эпистолярного наследия Флоренского является часть его письма, которая была направлена сыну Кириллу. Обычно его одно письмо содержало несколько частей, в которых он обращался к разным членам семьи, поэтому, когда Кирилл написал ему, что он ему не пишет, в ответ Флоренский написал очень важные строки, которые многое разъясняют: «1936. I.16–17. Дорогой Кирилл, получив твое письмо, я удивился словам, что я не пишу тебе. В каждом письме пишу. … Ведь каждое из них я пишу собственно ко всем, но только с индивидуальным оттенком содержания». Это важное замечание, которое показывает, что он относился к своим письмам как посланиям «ко всем», и не только членам своей семьи, а поэтому следует эти письма читать и осмысливать, ведь писались они очень неординарным человеком, который рассчитывал, что его мысли дойдут до потомков. Это подтверждают дальнейшие строки: «К сожалению, у меня слишком много замыслов, на которые ушло и время, и работа, но недоработанных или, что хуже, неоформленных, и замыслы эти пропадают и пропадут. Кое-что стараюсь указать короткими фразами писем, но, боюсь, это слишком кратко, чтобы дойти до сознания». Эта фраза показывает, что Флоренский многое писал именно в расчете, что его мысли, идеи, представления дойдут до более широкого круга людей, чем указанные в адресе писем и что, таким образом, не пропадут его опыт, идеи и понимание.
4.6. Философия натурфилософии
Далее в этом же письме еще одно очень глубокое замечание, которое также следует принимать во внимание, когда идет разговор о научных достижениях и их ценности для современников и последующих поколений и как этот момент понимал ученый и философ П.А. Флоренский, который писал: «Философские книги могут сохранять вечную свежесть, научно же философские необходимо стареют, поскольку появляется существенно новый материал. Тем не менее необходимо знакомиться в подлинниках и с устаревшими научн. и научн.-фил. сочинениями, т.к. только при этом условии становится понятен истин. смысл терминов и воззрений, выдвигаемых после; а кроме того весьма нередко моменты, устаревшие к одному времени, становятся полноценными ко времени более позднему и могут навести на интересные размышления».
Собственно, эти строки указывают на необходимость донести его высказывания о науке, научных методах, идеях и ведении научных исследований, имеющихся у него в различных источниках. Высказанные им мысли подтверждается и историей ВЭИ, где имеется чрезвычайно яркий пример, как самые «продвинутые» современники не смогли оценить революционного предложения сотрудника ВЭИ В.А. Фабриканта, открывшего путь к созданию так хорошо сейчас известного прибора – лазера. Это очень характерная ситуация, показывающая, как передовые идеи возникают и как не воспринимаются современниками.
Валентин Александрович Фабрикант еще студентом МГУ слушал лекции выдающегося физика Сергея Ивановича Вавилова, и впоследствии, работая в ВЭИ под его руководством, проводил исследования по квантовому выходу флуоресценции.
Свою дипломную работу по экспериментальной проверке квантовой теории комбинационного рассеяния света он выполнил в 1929 году под руководством еще одного выдающегося физика Г.С. Ландсберга, который в то время также работал в ВЭИ и привел туда талантливого студента В.А. Фабриканта. В начале 1930 года, когда был построен электрофизический корпус, в ВЭИ «…короткое время существовала группа теоретической физики, в которую входили академики Л.И. Мандельштам, С.И. Вавилов, Г.С. Ландсберг, А.А. Андронов, А.А. Витт, М.А. Леонтович и др.» [14]. Так что В.А. Фабриканту было у кого поучиться и с кого брать пример, когда он пришел в ВЭИ. Вспоминая о том времени, В.А. Фабрикант говорил:
«… нас, физиков-теоретиков, угнетало то, что мы попали на прикладные дела. Однако, Михаил Александрович Леонтович, который с группой физиков в это время тоже работал в ВЭИ, нас отчитал. Он рассказал нам о своей собственной научной карьере. У него был большой период работы на Курской магнитной аномалии, где он занимался простой черновой работой – таскал геодезические приборы, но попутно занимался повышением своей квалификации и приобрел поразительную эрудицию, которая нас удивляла» [14].
Судьба В.А. Фабриканта – яркий пример эффективности знания теории и возможностей фундаментальных исследований для конкретной реализации результатов в инновационных разработках. Глубокое понимание физики исследуемых процессов, постановка экспериментальных исследований для доказательства или опровержения представлений, углубление понимания и формулирование новых представлений дают тот инновационный эффект, который оставляет след в мировой науке. Таким следом В.А. Фабриканта было понимание, а в дальнейшем формулирование, принципа создания среды, не ослабляющей, а усиливающей проходящее через неё электромагнитное излучение (отрицательная абсорбция). В 1938 году им был предложен метод прямого экспериментального доказательства существования вынужденного излучения, который он изложил в своей докторской диссертации. В ней, кроме того, что им и было взято из своих публикаций, только один параграф был написан заново: в нем и был сформулирован принцип, как теперь выражаются, лазерного усиления.
В начале 1939 г. он защищал в Физическом институте АН свою докторскую диссертацию и как он сам рассказывал:
«Диссертация прошла успешно. Меня хвалили. Но никто особого внимания на этот параграф не обратил. Хотя в совете были такие физики: председатель совета был Вавилов, члены совета Мандельштам, Ландсберг – был одним из моих оппонентов; Власов (из Ленинграда), Фриш и другие. Потом диссертация была опубликована в трудах ВЭИ. Притом, тут также не обошлось без странностей: на первой странице указан 1940 г., на переплете указан 1941 г. Вот этот параграф очень такой важный, действительно, имеет широкие ссылки и за рубежом, и у нас» [14].
Здесь особенно интересно то, что важность этого его параграфа не восприняли не какие-то безвестные ученые, а ученые с мировой репутацией, даже они не смогли оценить глубину предложения. Что и говорить об «экспертах», которые не давали хода заявке на изобретение нового метода усиления света, которую В.А. Фабрикант совместно с Ф.А. Бутаевой и М.М. Вудынским подали в 1951 году. В ней было показано, что прохождение света сквозь среду с инверсной заселенностью приводит к экспоненциальному возрастанию его интенсивности, так впервые в мире была дана четкая формулировка квантового способа усиления электромагнитных волн в средах, находящихся в неравновесном состоянии. Конечно, В.А. Фабрикант, заложивший теоретические и практические предпосылки к созданию источника когерентного излучения, не был отмечен Нобелевской премией, но его приоритет в этой области останется навсегда. «Следует отметить, что заявка В.А. Фабриканта и его сотрудников – это единственный в мире официальный документ об «оптическом усилителе», который никто не оспаривает. Этот факт признан всеми специалистами, в том числе и зарубежными» [14].
Так что ситуации, при которых передовые идеи не воспринимаются современниками, являются достаточно характерными. Эти факты показывают, что с одной стороны авторам необходимо верить в свои идеи, высказывая и непременно фиксируя их, а с другой стороны современникам и последующим поколениям надо относиться со вниманием к высказанным идеям признанных ученых, которые в силу своего интеллекта видят глубже и дальше современников.
Возвращаясь к письму П.А. Флоренского видно, что он хорошо представлял проблему непонимания современниками мыслей великих, так он приводит не только исторические примеры, доказывающие его высказывания, но и связывает их со своими исследованиями: «Так напр. суждения Шеллинга о тяжести света и электричества и т.п., казавшиеся нелепостью в середине XIX в., приобрели в наст. время полную значимость. Рассуждения древних (Демокрита, Эпикура, Платона и др.) о форме (геометрич.) атомов как причине их физ.-хим. свойств и затем физиков XVI в. (Бойль и др.) в том же направлении получили новый смысл и мотивировку в теории Штаудингера, Марка и др. и в структурном рентгеновском анализе. В XVIII в. существовали текстурные классификации минералов; в моих работах, напр. по слюде, эта концепция получила красивое подтверждение, хотя подошел я к ней, исходя из общих представлений о реальности пространства-времени и о значении геом. формы как фактора природных явлений. Этот вопрос о пространстве-времени как факторе, и основном факторе, думается, есть узловой в мировоззрении ближайшего будущего, сюда надо смотреть».
Это важный для него вопрос, который волновал его еще со студенческой скамьи.
Далее, приведя объяснение, Павел Александрович делает заключение о связи скорости реакций с кривизной поверхности, на которой эта реакция проходит: «Во многих случаях значение текстуры, в главном, определяется большой уд. поверхностью и кривизною ее. Обычно … отмечается лишь значение уд. поверхности и дисперсность фазы оценивается только с этой стороны. Но помимо уд. поверхности высокодисперсн. фазы характеризуются еще и большой кривизной. Пока кривизна невелика, переход от одной кривизны к другой мало заметен, но он делается оч. заметным при малых значениях кривизны (гипербол зависимость)».
С начала 1936 года в его письмах начинают появляться нотки подведения итогов: «1936. I.16–17. …Пожалуй, скажу, что сделано немало, но это не то, к чему я призван, и не дает непосредственного питания мысли, хотя и обогащает, но внешне. … Но в моем возрасте – слишком большая роскошь подходить ко всем явлениям с такою щедрою затратою времени: надо делать выводы, обобщать, суммировать».
Количество писем Флоренского и высказанных в нем идей, мыслей, выводов велико, хоть он и писал: «Количество (ненавистная мне категория мышления!) убивает. … С детства категория количества была моим врагом и слово “много” приводило либо в уныние, либо в ужас, либо вгоняло в тоску».
В своих письмах он постоянно возвращался к личности В.И. Вернадского и не только потому, что у него работал его сын, а по глубокому внутреннему пониманию его личности, характера его научных интересов и работ: «1936. I. Соловки. № 46. Дорогой Кирилл, … В.И. поручил тебе изучить книжку его по радиогеологии. Это очень хорошо; она написана так уплотненно, что собственно представляет скорее план книги, чем самую книгу, и каждая строчка могла бы быть развита в ряд страниц; поэтому ее надо именно изучать, но делать это, читая параллельно другие книги». И далее подробно расписывает, что и как необходимо делать и изучать. Буквально в следующем письме ему он дает интересные натурфилософские рассуждения о науке и снова обращается к личности Вернадского как примера для подражания: «Дорогой Кирилл, один знакомый как-то бросил мысль, что созданное обязательно выталкивает своего создателя. … В сам. деле, созданное или чисто субъективно и иллюзорно, но тогда и не воспринимаемо, или же реально и, следовательно, конкретно осуществлено и, стало быть, занимает место в пространстве. Создателю тогда уже нет здесь места. Но и более того. Создание есть отделение от себя того, что внутри. Для этого отделения требуется отделяющая сила и, след. она сообщает ускорение созданному. Но если есть действие, то есть и противодействие. Реакцией своего действия создатель получает ускорение в сторону обратную. Что это? Поэтич. сравнение? В том-то моя мысль и заключается, что нет, что это подлинное применение теорем механики, но расширенной на совершенно новую область. В наст. минуту я еще не могу сказать, как именно надо методически провести подобное расширение общих начал физики. Но мое предчувствие (давнее), что расширение возможно стоит в таком же отношении к будущему науки, как шеллинговское о тяжести и массе света, электричества и др. – к современной энергетике на принципе относительности. Наши физич. знания – только фрагмент и в своей фрагментарности, оставаясь истинными, истолковываются слишком обедненно, а потому неприменимы к сферам не чисто-физическим. Посмотри, сколь многого достиг Вл.И. расширив понятия потенциала и др. на биосферу. Под расширением Вл.И. нет достаточно надежного методическ. фундамента, это обоснование – задача будущего. Но в науке всегда интуиция и смелость мысли идут впереди тяжелой артиллерии обоснования. Чтобы обосновывать что-либо, надо уже иметь ясную целевую установку, а она дается счастливой догадке, т. е. интуиции, и не осуществляется без риска. В науке надо уметь дерзать и рисковать, иначе будешь пассивно тащиться, отставая от наличной стадии знания и лишь подметая за другими мусор».
Но не только надо дерзать и рисковать в науке, надо и оформлять полученные результаты и не только для того чтобы доказать свой приоритет. Это необходимо, как пишет Флоренский сыну Василию, еще для: «… развития и литературного навыка, так и по соображениям практическим, ибо никто не может знать, изучил ли ты что-ниб. или нет, пока ты не проявишь изученного письменно. … Закрепление письменное даст … повод проверить себя, четко выразить мысль, которая без этого остается расплывчатой и, кроме всего, освободит от груза, который мешает двигаться далее. Мне много помех создали бесчисленные задуманные и почти законченные работы, не получившие оформления в печати; они, залеживаясь годами и десятками лет, заставляют думать о себе, отвлекают внимание, создают чувство виноватости, когда хочешь взяться за что-ниб. другое, и тормозят дальнейший ход мысли. Нужно заранее сказать себе твердо, что напечатанное сегодня окажется неполным, недоговоренным, недостаточно глубоким завтра. Но, тем не менее, необходимо избавиться от этого сегодня, и тогда завтра будет самим собою, без ущемления и загромождения… …Целостное выражение, к которому стремился всегда я, конечно совершеннее фрагментарного; но наше время не дает созревать цельным работам, и потому лучше фрагментарные, чем никаких». Это как раз тот самый научный опыт талантливого ученого, который любому, кто занимается научными исследованиями, необходимо учитывать.
Как всякий творческий ученый, богатый на идеи и задумки, Флоренский не избежал ситуации воровства своих идей. Об одном таком случае и своей реакции на это он писал в письме: «1936.II.7. Дорогой Кирилл, в одном из писем ты сообщаешь об отборке тобою карбурана … С мыслями и работами по углеродистым минералам я хожу уже лет 15, т.к. на этих минералах сходятся в узел существенные вопросы физики, химии, ист. геологии и технологии. Мой замысел был установить генеалогию этих минералов, начиная с биогеля, к торфам, сапропелям, углям бурым, антрацитам, гагатам, графитоидам, различн. графитам, шунгитам и т.д. Основной вопрос об их определении был поставлен у меня так, … я нашел, что хорошими критериями служат:
1) скорость сгорания в стандартн. условиях;
2) отражательная способность (надо растирать минерал в порошок и смешивать с белым порошком – это один из способов);
3) электрохимическ. потенциал, окислительный (кислородный);
4) поверхностное натяжение и адсорбцион. способность, что сказывается в существ. разном отношении к флотации;
5) рентгеновский диффр. спектр дебайеграмма; 6) электропроводность и др. физ. свойства (твердость).
… Второе, что представляют собою эти минералы, в частности графиты, – это соли различн. металлов (чаще всего – железа, также V, Ni) и высокомолекулярных циклических кислот типа графитовой. Н, О, N, Fe, Ni, V, S и т.д. нельзя раcсматривать только как примеси: они конститутивные части этих минералов. С этою мыслию я ходил долго, но, не имея возможности сделать дебаеграмму лично, раcсказал все Конобеевскому и передал материалы для снимка. Конобеевский обнаружил, что действительно Fe входит в крист. решетку и опубликовал работу от своего имени, даже не сказав, кому принадлежит замысел. Впрочем, для интеллигентской сволочи это такой обычный прием, что особого внимания данный случай не заслуживает». Это достаточно жесткое высказывание о будущем члене-корреспонденте АН СССР С.Т. Конобеевском, который работал в ВЭИ с 1922 года по 1929 год. Как представляется автору, он привел его в пример именно из-за углеродистых минералов, которые справедливо считал перспективными, как это и подтвердилось сейчас, а с научной и человеческой недобросовестностью ему наверняка приходилось встречаться не так уж и редко.