полная версия

Владислав Георгиевич Дмитриев
Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского

В заключительных строках Флоренский советует дезинформировать Германию и предлагает использовать во внутренней политике и заканчивает свое произведение следующим пассажем:

«Разговор об интервенции, … как в целях агитационных, так и в профилактических, поскольку слухом об участии Германии в оккупации нашей страны, можно было бы в значительной мере подавить попытки к анархическим выступлениям. 1933.III.16.»

Этот интересный со всех точек зрения труд. В нем излагались мысли об устройстве закрытого от внешнего воздействия государства, как оказалось, недалекого будущего, когда началась «холодная война» между СССР и западными странами и сформировался «железный занавес». Но вот что интересно, Флоренский, крупный философ, историк с громадной эрудицией, был прекрасно осведомлен о волевых личностях в истории и к чему они приводили. Это Александр Македонский, Чингисхан, Иван Грозный, Петр Первый, Наполеон – все они, обладая незаурядной волей и властью, приводили государства к далеко неоднозначным результатам, но всегда через большие человеческие жертвы. Понимал ли Флоренский это? Безусловно, понимал! Понимал ли он куда идет страна в условиях формирующегося культа личности Сталина? Безусловно, понимал! Именно поэтому он и описал предполагаемое государственное устройство в будущем как «инструкцию к действию»: если уж нельзя ничего изменить, то надо действовать соответственно. Практически это было футурологическое предсказание, именно поэтому и возникает ощущение, что он описал то, что в конечном итоге получилось в СССР и даже то, чем все закончилось: «чем большей окажется ломка при этой помощи, тем большей будет степень нашего подчинения».

Находясь в застенке, как казалось, по политическим мотивам, подвергаясь постоянным допросам, писать по-другому он просто не мог. Взяв на себя, в попытке спасти невинных, роль руководителя организации, он был вынужден в определенной степени «подыгрывать» следствию, соглашаясь с обвинениями. В то же время, пытался нивелировать обвинение путем представления организации, которую ему навязывали, несерьезной и не представляющей опасности и давал логические обоснования перехода к системе единоличного правления, тем более, что страна шла этим путем. На эти мысли наводит заключительная глава, где в совершенно не характерном для Флоренского стиле рассматриваются вопросы о фальшивых планах интервенции, способов доставки её в Германию и т.д. Ведь обвинение ОГПУ строилось на том, что организация готовила немецкую интервенцию в Россию и, таким образом, Флоренский пытался свести все это к тому, что это была бы контригра против милитаристских устремлений Германии, возможно, понимая, что столкновение с Германией неизбежно.

Автору представляется, что надо учитывать, как и почему появилась такая работа Флоренского, и относиться с определённым вниманием к излагаемым в работе идеям.

Понятно, что предметно и внимательно рассматривать эту работу следователям ОГПУ было не с руки. Для этого у них не было ни эрудиции, ни желания и тем более понимания, так как их цель была только одна – найти в материалах какой-либо компромат и на его основе построить обвинительное заключение. Имеется очень характерная надпись следователя на этой работе: «Показания профессора Флоренского о программно-тактических установках национально-фашисткой организации (“Партия Возрождении России”)» [25].

Обвинительное заключение было сделано 4 апреля 1933 г. и в нем, в частности, говорилось: «… гр. Флоренский Павел Александрович достаточно изобличается в том, что он является одним из руководителей к/рев, националистической организацией, ставившей своей конечной целью – путем интервенции, организацией внутренних восстаний и диверсий – свержение Советской власти и установление фашисткой диктатуры» [25].

Но маховик жестоких репрессий только начинал действовать, да и сами экзекуторы понимали условность вины и характер доказательств, и «заказа» на жесткость наказания от власти не было. К тому же советская власть сильно нуждалась в специалистах и, особенно, на окраинах государства. Развитие Дальнего Востока и Сибири происходила за счет заключенных специалистов, такова была экономическая цель репрессий. У власти было также желание показательного наказания, примера для других представителей старой интеллигенции, к ней она не испытывала никакого доверия, как и к нарождавшейся новой, которой надо было показать «кто в доме хозяин». Именно поэтому наказание ему и другим 12 «подельникам» особой жестокостью не отличалось. «Руководители» организации П.В. Гидулянов и П.А. Флоренский получили по 10 лет исправительных трудовых лагерей (ИТЛ), а остальные от 3-х до 5 лет ИТЛ и высылки в Казахстан. Кстати, Гидулянову ИТЛ был заменен высылкой в Казахстан, а в середине 34 года его срок был сокращен до 5 лет.

Тройка ПП ОГПУ МО постановила 26 июля 1933 года: «Флоренского Павла Александровича заключить в исправтрудлагерь, сроком на десять лет…» [25]. Так начался очередной этап испытаний в его жизни.

И снова, как и в предыдущий его арест, предпринимались попытки его освобождения, но только силы уже были не те, главный редактор «технической энциклопедии» Мартенс написал письмо члену коллегии ОГПУ Миронову Л.Г., где просил лично ознакомиться с делом, но реакции не последовало.

Администрация ВЭИ также уже была не та, что в 1928 году. Вместо директора К.А. Круга, поддерживающего Флоренского, стоял молодой директор, поставленный именно для «укрепления партийного руководства», руководители отделов были обыкновенными администраторами, а парторганизация, которая в первый раз встала на его защиту, в этот раз молчала. На организацию «ПОМПОЛИТ» Е.П. Пешковой, которая также включилась в это дело, власть уже не обращала особого внимания. Обстановка в стране нагнеталась публикациями в прессе о вредителях и диверсантах.

3.3. Несвободный Свободный

Через несколько недель после вынесения приговора в середине августа 1933 года: «Павел Александрович Флоренский был отправлен по этапу Москва–Свердловск–Иркутск–Чита–Ксениевская–Свободный, который завершился 2 декабря 1933 г. Сначала его направили на работу в научно-исследовательский отдел управления Бамлага. Затем, 16 февраля 1934 г., перевели в г. Рухлово на Сковородинскую опытную мерзлотную научно-исследовательскую станцию» [31].

Там он активно включился в работу, занявшись изучением вечной мерзлоты, на которой велась стройка железной дороги байкало-амурской магистрали (БАМ). И снова его научная эрудиция, работоспособность сделали свое дело. Тщательно собранные научные материалы, пунктуально отобранные и описанные, позволили впоследствии дать реальные и обоснованные рекомендации, которые позволили вести строительство в условиях вечной мерзлоты, занимающей более 60 процентов территории России. Так его талант в очередной раз послужил на пользу стране, позволив освоить территорию вечной мерзлоты, построить на ней города: Магадан, Анадырь, Якутск, Мирный, Норильск, Игарку, Надым, Воркуту, построенные, такими как и он, заключенными.

По первым его письмам из ссылки видно, как постепенно входит в норму его настроение и как он еще живет мыслями об оставленной в ВЭИ работе.

В своих первых письмах из ссылки, он лирически описывает приезд на место: «1933.Х.3. № 12. Дорогая Анна, наконец, 1-го октября, я приехал на место. … Среди невысоких горных хребтов протекает горная река. Хребты скалистые и покрыты лиственницами, теперь уже канареечно-желтыми. Местность красивая. Все залито солнцем, светящим с утра до вечера. Ночью холодно и морозно, а днем тепло, и вчера я принял солнечную ванну. Ночью светит яркая луна. Небо большей частью чистое». И после этого поэтического описания уже о быте: «После дорожного голода начинаю отъедаться; … Занят я целый день, но пока что совсем не по квалификации. Трудно без очков. … Мне пишите по адресу: Станция Ксениевская Забайкальск. ж. д., 5-й пункт, почт. ящик № 1, Павлу Александровичу Флоренскому. … Сообщите, как обстоит с квартирой при ВЭИ».

Из квартиры при ВЭИ его семью, конечно, выселили, так как это была служебная площадь, но институт, как и было обещано, предоставил другое жилье там, где сейчас находится московский музей П.А. Флоренского.

Работы по тематике в институте его все еще беспокоят:

«…Я уже писал, … чтобы Мих. Владимирович напечатал «Словарь названий изоляционных материалов электропромышленности»,… Корректуру можно прислать мне на правку, … а рукопись не надо. Пусть Вася, …скажет … сотруднику ВЭИ К.А. Андрианову, чтобы он прислал мне переписанный экземпляр работы по «Хемостойкости изоляционных материалов» или сам устроил печать, но корректуру необходимо прислать мне. … Кроме того, еще работа законченная лежит в ВЭИ – об использовании лаковых пленок. Нужно, чтобы ее или напечатали, или прислали мне».

Упомянутый в этом письме Кузьма Андрианович Андрианов, будущий академик АН СССР, еще будучи студентом МГУ поступил в 1929 году в ВЭИ в отдел материаловедения. Интересна ситуация, связанная с ним и показывающая как в ВЭИ относились к Флоренскому, произошла в начале 1933 года, когда в газете ВЭИ «Генератор» было напечатано: «… Ришина выступила с письмом к К.А. Андрианову по поводу представления его на Всесоюзную доску почета и приписывания ему авторства работ по аккумуляторным сланцевым бачкам, изобретателями которых «являются профессор П.А. Флоренский, В.В. Макаров и С.Т. Маханьков» [14].Сам Андрианов в 1970 году в журнале «Химия и жизнь», описывал эту ситуацию так: «Первая моя работа заключалась в том, что я должен был разработать метод облагораживания различных пеков – каменноугольных и древесных, – с тем, чтобы из них можно было делать аккумуляторные бачки для автомобилей. Я работал, главным образом, в институте, но опытные бачки делал на заводе «Карболит». И тут у меня сначала были сплошные неудачи: моя пластмасса плотно прилипала к пресс-форме, и ничего из нее изготовить было нельзя. Я обратился к моему руководителю, Борису Васильевичу Максорову, за советом. В этом же институте работал известный в то время материаловед профессор Павел Александрович Флоренский – очень талантливый ученый и очень интересный человек. Максоров и Флоренский обсудили мою проблему и решили: пластмасса пристает к пресс-форме потому, что в ней содержатся вещества типа кислот. Поэтому, если эти кислоты нейтрализовать, – например, добавив извести, – то тогда никаких неприятностей не будет. Как воспитанник университета, я был преисполнен доверия к науке. Я добавил извести в свою композицию, заложил ее в пресс-форму – все в порядке, приставать перестало. Разочарование пришло несколько позже, когда в свой бачок я налил кислоты. Спустя некоторое время он рассыпался: никто из нас не подумал, что известь непременно прореагирует с кислотой. А ведь бачок-то обязан быть кислотоупорным» [32].

Бюро НТС отдела материаловедения, кстати, ответило, что К.А. Андрианов выдвинут по совокупности работ, в которых он участвовал, а «приписка работы по аккумуляторным бачкам инженеру Андрианову ошибочна» [14].

В декабре 1937 года К.А. Андрианов подал заявку на самый известный свой патент «Способ получения искусственной смолы» и получил авторское свидетельство за № 55899. Этим изобретением Андрианов первым в мире открыл совершенно новый класс кремнийорганических диэлектриков, которые и по сегодняшний день являются одними из самых лучших и применяемых диэлектриков в электротехнике. У Андрианова будет еще много, почти 200 изобретений, но это – одно из самых важных.

А пока в письмах из ссылки Павел Александрович давал своим детям мудрые советы, как подходить к учебе: «1933.ХI.12. Дорогая Олечка, … Занимайся спокойно … будь уверена, что все что ты наработаешь теперь, в юности, когда-нибудь понадобится и притом выйдет так, что потребуется именно это, как будто случайное, знание. … Что же тебе нужно делать? Во-первых, надо усвоить…: языки, литературу, математику, физику и естественные науки, черчение, хотя бы немного, и рисование, музыку. …Учись излагать мысли, чужие и свои, учись описывать; приобрети навык внимательного отношения к слову, к стилю, к построению. … старайся читать вслух и улавливай совершенство звука, ритм построения как со стороны звуковой, так и смысловой и образной. Непременно читай вслух хорошие стихи, особенно Пушкина и Тютчева, пусть и другие слушают – учатся и отдыхают. … В математике старайся, чтобы ты не просто запоминала, … а понимала и усваивала, как усваивается музыкальная пьеса. Математика должна быть в уме не грузом, … а привычкою мысли: надо научиться видеть геометрические соотношения во всей действительности и усматривать формулы во всех явлениях. Тот не усвоил математики, кто умеет отвечать на экзамене и решать задачи, но забывает математическое мышление, когда нет речи о математике». Эти его советы могут пригодиться любому ученику и в любое время.

По письмам хорошо видно, как менялась его положение: «1933.ХII.6–9. г. Свободный. Дорогой Кирилл, … пишу тебе с нового места, из города Свободного на реке Зее. Приехал я сюда 2го декабря рано утром. … Начинаю большие работы по изучению физики мерзлоты, готовлю программу работ, читаю литературу. Вероятно, месяца через два уеду отсюда на мерзлотную станцию, где можно будет поставить экспериментальные работы. … С вечной мерзлотой связано много очень характерных и своеобразных явлений здешней природы. … Живу я тут неплохо». И успокаивает жену: «1934.1.24 … Жизнь идет заведенным порядком. Почти целый день на службе, за книгами и писанием. Порою заседания, в частности научного характера, главным образом по выходным дням. … Ем я вполне достаточно, … и конечно гораздо больше и лучше, чем вы».

Постепенно новая и интересная работа захватывает его: «1934.II.12. … По-прежнему, …я погружен мыслями в мерзлоту … у меня с П. Н. происходят деятельные сборы и приготовления к поездке – переселению на мерзлотную станцию в Сковородино». Упомянутый в письме П. Н., это Каптеров Павел Николаевич, проходил по тому же делу, что и П.А. Флоренский, получил 5 лет ИТЛ, освобожден в январе 1936 г. Именно с ним он начал проводить исследования мерзлоты предварительно собрав: «… много материалов, относящихся к физике и, отчасти, геологии этих процессов. … Мне кажется, я уже разгадал механизм образования, так называемых, пучин, причем оказалось, что развиваемые в литературе взгляды неверны и, во всяком случае, существенно неполны».

Далее в этом письме можно почувствовать, чем все же характерен его подход к научным исследованиям: «Даже удивительно, до чего люди не наблюдательны. Например, здесь на каждом шагу можно видеть длинные и широкие трещины, т. н. “морозовые трещины”, – в почве, во льду рек и наледей. Все пишут и говорят, что причины их неизвестны. Но простая очевидность указывает на наличие в почве, наряду с положительными давлениями по вертикали, давлениями пучения, – также и отрицательных давлений, или растяжений, по горизонтали, сил разрывающих грунт. Механизм возникновения тех и других сил оказался простой, но вовсе не “расширение воды при замерзании”, на 9%, которое у всех на языке и на уме».

А далее идет подробное описание, доказывающее: «…Что это явление не имеет ничего общего с объемным расширением воды при замерзании. … Контрольные опыты в этом направлении я буду еще производить в Сковородине». В письме приведено четкое научное объяснение, которое можно сформулировать только при глубоком понимании физических и химических процессов, строения молекул воды и, самое главное, умении применить его к конкретным имеющимся фактам.

В середине февраля 1934 года он пишет жене: «1934.II.18 … после длительных и канительных сборов, мы с П. Н. наконец-то в Сковородине. Адрес: ст. Сковородино Уссурийской ж. д. Опытная Мерзлотная Станция» и в следующем письме ей, уже освоившись, сообщает: «1934.III.2. … Живем хотя и напряженно в смысле работы, но очень тихо и мирно. … Сижу почти исключительно в лаборатории, делаю опыты, зарисовываю как умею полученные результаты различных промораживаний, пишу, вычисляю, часто беседую на разные научные темы … участвую в заседаниях – научных, технических. … Если бы не беспокойство за вас, … я бы сказал, что очень рад избавлению от Москвы и доволен своею жизнью здесь. Работа при отсутствии необходимой литературы и приборов, конечно, не может идти достаточно успешно, но я предпочитаю менее успешную работу, лишь бы не было толчеи и дергания, от которых в Москве за последнее время не было житья».

В Сковородино Флоренский получил, по его внутренним потребностям, условия для работы почти идеальные, когда ни бытовые, ни домашние заботы не отвлекали его от работы.

Практически условия, в которые он попал, были первыми цветочками принудительного научного труда в так называемых «шарашках», которые расцвели в конце тридцатых годов. Здесь, однако, следует понимать два момента: бодрый тон писем это «правило игры» для того чтобы они дошли до адресата пройдя цензуру, и второе – умение погружаться в работу с полной отдачей несмотря ни на какие условия – один из признаков его таланта. Именно совокупность этих факторов привела к получению интереснейших результатов, о которых он пишет:

«…Предметом моих занятий и интересов служит действие мороза на почву и на воду. Получаются при замораживании красивые ледяные кристаллы, своеобразное строение льда; наблюдать эти тонкие явления и убеждаться, что в них никто ничего не понимает радостно».

Но и эти условия, и интересная работа не могут отвлечь его от мыслей о доме и детях: «… Мне тяжело … думать, как тебе трудно справляться со всеми делами и людьми. Правда, я всегда был плохой помощник тебе в хозяйстве и устройстве домашних дел, но всё же иногда немного отвлекал тебя от дум об них».

В дальнейшем советская власть убедилась в неэффективности принудительного научного труда и что намного эффективнее создание хороших условий для решения научно-технических проблем, встающих перед государством, но это будет много позже, и дожить до этого момента ему не удастся, а пока: «1934.III.3. … Здесь, … в Сковородине нам живется хорошо – тихо и мирно. Сидим целый день в лаборатории. … Размышляю о природе воды и процессе образования льда. В настоящее время надо считать общепринятым, что вода, находящаяся в природе, вовсе не есть Н2О, а – тройной раствор, состоящий из молекул гидрола, или паровых (Н2О), дигидрола, или водяных (Н2О)2, и тригидрола, или ледяных (Н2О)3. Относительное содержание этих трех компонентов воды меняется с температурою, давлением, наличием электролитов и, вероятно, с различными физическими условиями помимо вышеуказанных. Лед образуется из молекул тригидрола, но содержит между кристаллами включения гидрола и дигидрола. Вот, в связи с этим составом воды, надо обдумать и процесс ее кристаллизации, т. е. кристаллизации льда из водных растворов льда (при 0° тригидрола в воде содержится около 30%). – Мне представляется теория кристаллизации, как образование особого электрического поля кристаллизации, направление силовых линий которого предопределяет направление осей кристаллитов и нарастание их. Эти линии, как думаю и как следует из ряда опытов, начинаются на поверхности твердого тела и заканчиваются на ней же, причем границу жидкой массы следует рассматривать как двухмерное твердое тело. И, как полагается силовым линиям вообще, линии кристаллизации должны быть ортогональны к пограничным поверхностям». Его наблюдения и понимание строения воды и связанных с ней эффектов приблизили его к пониманию «тяжелой воды», что позволило ему позднее дать интересные предложения по её получению. Возможно, если бы ему удалось и дальше продолжать наблюдения за различными физическими состояниями воды, им были бы сделаны серьезные работы в этом направлении. Это интересно тем, что молекулы тяжеловодной воды были впервые обнаружены в 1931 году в природной воде Гарольдом Юри, за что ученый был удостоен Нобелевской премии по химии в 1934 году. Наверняка в этом направлении у Флоренского были бы получены новые открытия, но все пошло по-другому.

Он пишет родным радостную весть: «1934.IV.2. … Сообщаю вам, что вчера было привезено разрешение из Свободного на приезд ваш сюда. Следовательно, вы теперь можете рассчитывать на побывку в Сковородине».

После почти полутора лет разлуки приезд родных для него был желанным и радостным, и он с нетерпением ждал их приезда. А пока делился своими наблюдениями, образно описывая их: «1934.IV.8. Дорогой Кирилл, … Расскажу тебе о наших находках во льде. При замерзании воды горизонт ее, как мы установили, всегда изменяется, а именно повышается в месте более теплом относительно прочих мест водной поверхности. Возникают неровности в виде бугров, наледей, а при быстром замерзании – и сталагмитов. … Оказалось, весь лед пронизан кавернами, … в разрезе система каверн оказалась 7-ярусной постройкой с колоннами, арками, устоями, ледяными перегородками, бесчисленным множеством полочек, сидящих на перегородках, устоях и стенках. По архитектуре эта постройка весьма напоминает площадь знаменитой мечети Омара в Иерусалиме. … Так и тут, но все – из льда. Получились сказочные пещеры из чистейшего хрустального льда, льда лучистого, льда волокнистого, белого, а внизу – красно-коричневого, но вполне прозрачного. Все это расположено в замечательном порядке, который нами изучен. Формации льда делятся на свиты и ярусы, каждый обладающий своими особенностями. Колонны, устои, стенки – причудливых форм, тем более замечательных, что ты видишь все газовые включения, газовые нити, все внутреннее строение их. … Но в этих кавернах оказались еще чудесные кристаллы льда самых необыкновенных форм, ими осыпаны поверхности пластин, кристаллы растут из стен и с потолков, направляясь всегда вниз или вбок, но никогда вверх». Результаты своих наблюдений и исследований совместно с Н.П. Каптеровым, своим товарищем по несчастью, они оформляли в виде научных докладов: «За эти два месяца, кроме ряда мелких работ, написали две довольно большие и отправили их в Академию Наук на мерзлотный съезд, но боимся, что вторая не поспеет. … Одна работа, посланная раньше, о замерзании воды, по лабораторным опытам, а вторая – “Наблюдения над замерзанием воды в природных условиях”».

Полностью переключившись на исследования мерзлоты, которые он проводил не только на мерзлотной станции, но и свободно разъезжая по округе, Флоренский все больше отдалялся от московской жизни, что видно из письма жене: «1934.V.26. Дорогая Аннуля, посылаю тебе разрешение на приезд. Живу я по прежнему, т. е. занимаюсь книгами и пишу, вычисляю, мажу красками и тушью – и для научных работ и для Красного Уголка, т. е. заголовки стенгазеты и тому подобное».

И дальше его воспоминания об институте: «Ты пишешь по поводу ВЭИ. Но последнее время там была такая неразбериха и столько неприятных впечатлений, что у меня нет неприятного чувства о моем выходе из его стен, хотя отдел материаловедения и мое создание. ВЭИ давно уже перестало быть учреждением, в котором работалось, как прежде, если и неудобно, то уютно. Развелась бюрократическая система, спутанность всех отношений, бесконечные трения из-за пустяков, – все это мешало работе».

Это весьма характерное признание в том, что работа в большом институте для вдумчивого и углубленного ученого представляет неудобство, и для эффективности необходим ограниченный по объёму и свободный по возможностям научный участок, а большой административно-бюрократический институт настоящему творчеству только препятствует.

Наконец, настал долгожданный миг, о котором он писал матери: «Дорогая мамочка, … Сообщаю тебе о благополучном приезде вчера, т. е. 1-го утром, Анны с детьми. … Кажется никаких приключений по дороге не было. 1934.VII.2».

Казалось, все налаживается и можно приспособиться к условиям на мерзлотной станции, которые были достаточно свободными и, если бы не оторванность от семьи, его ссылка была больше похожа на длительную командировку. Возможно, его жизнь развивалась бы по достаточно благоприятному сценарию и, через некоторое время был бы пересмотрен срок, как у Гидулянова и других участников этого дела. Однако, его судьба пошла по-другому, более жесткому и трагическому сценарию, как будто специально испытывая его на стойкость.