Владимир Алексеевич Колганов
Антология плагиата: от искусства до политики
Глава 13. Лошадиный плагиат
Театральный плагиат встречается довольно редко, если под этим термином понимать заимствование из чужой постановки диалогов, мизансцен, декораций или одежды исполнителей. Разве что в глухой провинции можно попытаться воспроизвести спектакль столичного театра на радость местной публике, однако постановщика вряд ли кто-то в этом упрекнёт. Совсем другое дело, если речь идёт о режиссёрах, для которых оригинальность постановки стоит на первом месте, иначе избалованную публику не заманить в театр. Однако далеко не всякому театральному режиссёру удаётся найти оптимальное соотношение формы и содержания, особенно если текст написан по известному сюжету. Поэтому и возникает желание кое-что «украсть». Георгий Товстоногов сокрушался по этому поводу в книге «Круг мыслей»:
«К сожалению, наши режиссёрские права никем не охраняются. В литературе плагиат именуют попросту воровством, в музыке это именуют уже помягче – заимствованием или ещё мягче – реминисценцией. А в театре "ободрать" другого режиссера называется "учиться"… Понятное дело, подменяя автора собой, один думает – "я его улучшаю", другой – "я его углубляю", третий – "я его расширяю". <…> В худшем, наиболее вероятном случае – мы получаем искаженное, превратное изложение идеи, тем самым ослабляем силу идеи или просто опровергаем её».
На самом деле, у разных режиссёров может быть своё представление о сверхзадаче, ради которой ставится спектакль. Иногда целью является именно опровержение той идеи, которую вложил в пьесу её автор. Но Товстоногов с этим не согласен:
«Границы нашего воображения установлены автором, и переход их должен караться как измена и вероломство по отношению к автору. Найти единственно верный, самый точный, на одну, только на одну, эту самую пьесу условный приём – высокая и самая трудная обязанность режиссёра. <…> Содержание и форму пьесы определяет драматург. Нашей же задачей является отыскать, услышать, увидеть, ощутить индивидуальный строй автора, особый, неповторимый строй данной пьесы и переложить всё это на язык сцены».
Однако если постановщик обязан строго следовать идее драматурга, воплощать в реальность все его рекомендации, изложенные в ремарках к тексту пьесы, тогда может оказаться так, что все постановки этой пьесы будут сделаны, словно под копирку, а различия будут только в составе исполнителей. Нет, для современного театра это не годится, поэтому режиссёры ищут необычные ходы, будь то внешний вид актёров, одетых «не по правилам», или уникальные декорации, которые способны внести свой неповторимый вклад в реализацию идеи постановщика. Но это удаётся не всем и не всегда.
В Москве 20-х годов был чрезвычайно популярен театр Мейерхольда, что не могло не вызвать раздражения у Станиславского и Таирова. Но если один из основателей МХАТ строго придерживался своих принципов создания спектаклей, то Александр Таиров попытался переиграть Мейерхольда на его же поле. Для этого он предложил архитектору Александру Веснину сделать декорации к спектаклю «Человек, который был Четвергом», причём эти декорации по своей оригинальности не должны были уступать тем, что использовались в постановках Мейерхольда. Веснин выполнил заказ, соорудив на сцене движущийся тротуар, три движущихся лифта, мосты, пустив по сцене вагонетки, а в дополнение к этому вспыхивали и гасли огни световых реклам. Проблема в том, что всё это уже было в спектакле Мейерхольда «Озеро Люль», который шёл на сцене Театра Революции. Так кто же у кого «украл»? Таиров пытался доказать свой приоритет на том основании, что движущиеся лифты и тротуар были представлены Весниным на выставке ещё до премьеры «Озера Люль», а художник театра Мейерхольда эту идею позаимствовал. Другая же сторона обвиняла в плагиате Веснина. Как бы то ни было, спектакль Таирова успеха не имел, и тема плагиата сама собой заглохла за ненадобностью.
Прошло немало лет, прежде чем подобная тема снова стала актуальной. В 1975 году на сцене Большого драматического театра Товстоногова состоялась премьера спектакля «История лошади» по рассказу Льва Толстого «Холстомер». Успех превзошёл все ожидания, а роль Холстомера стала самой удачной для Евгения Лебедева. Но в 2006 году вышла в свет книга Марка Розовского «Дело о "конокрадстве"», где чёрным по белому было написано, что этот спектакль у него «украли». Вот два отрывка из этой книги, а наиболее скандальная глава в сокращённом виде была опубликована в журнале «Новый мир»:
«Дина Морисовна [Шварц, завлит театра] смотрит на меня сияющими от счастья глазами и наконец объясняет то, что я всё равно, хоть тресни, не могу понять:
– Вчера у нас был худсовет. Он принял решение перенести ваш спектакль на Большую сцену.
Я точно помню: она так и сказала – "ваш спектакль". Но я сразу почуял недоброе:
– Какой худсовет?.. Почему меня не пригласили на этот худсовет?
– А зачем?.. Теперь всё будет по-другому.
– Как?
– И для вас, и для театра. Премьера "Истории лошади" на Большой сцене, я вас поздравляю!»
Понятно, что Розовский из этого разговора ничего не понял, но через несколько дней состоялась встреча «заинтересованных лиц» в кабинете Вакуленко, директора БДТ, где Розовскому предложили такой вариант: «инсценировка Розовского, постановка Товстоногова».
– Заканчивать должен Георгий Александрович, – говорит Вакуленко. – Если этого не будет, спектакля вообще не будет… Я только что разговаривал в обкоме – они настроены против нас. <…> А что у вас было в Москве, Марк?.. Почему они так против вас настроены?.. Что у вас в Москве произошло?
– Ничего не произошло, – говорю. – Театр мой закрыли. Вы же знаете. Давно это было, пять лет назад. А после уже я у вас поставил "Бедную Лизу".
– Когда "Бедная Лиза выходила, насчет вас нам никто ничего не говорил. А сейчас: Товстоногов, мол, приютил у себя в театре чуть ли не московского диссидента».
Пожалуй, в словах директора есть кое-какая логика. Если бы «Холстомер» показали на Малой сцене, Розовский так бы и остался постановщиком, но к спектаклю на Большой сцене требования были совсем другие – его создатель должен быть кристально чист и незапятнан. По этой причине директор даже не решился формально назначить Розовского и Товстоногова сопостановщиками. Розовского отстранили от репетиций, несмотря на то, что он репетировал с артистами почти год, реализовав в этой постановке свои оригинальные идеи. Вот так и получилось, что на афише было написано: постановка Товстоногова, ну а Розовский всего лишь режиссёр, что конечно значительно ниже в театральной иерархии, поскольку это означало – Розовский был только на подхвате, репетируя с актёрами некоторые сцены.
Итак, спектакль «украли», да ещё и обвинили Розовского в клевете, но это было уже после выхода скандальной книги. Театральная общественность, друзья и коллеги выступили в роли обвинителей, тем самым встав единым фронтом на защиту плагиата. Стоит ли этому удивляться? Пожалуй, нет. Удивление вызывает совсем другое: почему Розовский ждал семнадцать лет после смерти Товстоногова и только в 2006 году решился опубликовать эту книгу?
Тут самое время вспомнить хронологию событий. В 2005 года Владимир Путин начал постепенно «выстраивать вертикаль власти», а в мае того же года Мещанский районный суд Москвы признал Ходорковского в мошенничестве. Возможно, Розовский хотел досадить «питерским» – хотя бы БДТ в лице последователей и поклонников таланта Товстоногова, поскольку тягаться с другими ему явно не под силу. Поэтому и написал…
А вот зачем профессор университета в Мэриленде ещё в 1994 году опубликовал книгу о Бертольде Брехте, это даже не стоит обсуждать. Цель этого 732-страничного пасквиля понятна сразу из названия: «Brecht & Company: Sex, Politics, and the Making of the Modern Drama», что в переводе означает «Брехт и компания: секс, политика и создание современной драмы». Джон Фуги (John Fuegi) решил заработать на имени знаменитого драматурга, для повышения эффекта поставив его на одну доску с Гитлером, Сталиным и персонажем «Трёхгрошовой оперы» по имени Мэкки-Нож. В этой книге Фуги обвиняет Брехта и в плагиате – будто бы большинство сюжетов пьес и прозаических произведений ему подсказали женщины, будто бы он использовал в корыстных целях чувственные переживания своих любовниц.
Последний случай плагиата, как и «кража Холстомера», тоже связан с Питером. В 2011 году французский режиссёр Арно Бернар поставил в Михайловском театре оперу «Богема» Джакомо Пуччини. Однако вскоре из Бельгии в адрес администрации театра пришло письмо, в котором директор Фламандской оперы утверждал, что этот спектакль поразительно похож на постановку той же оперы в Антверпене, однако режиссёром был не Бернар, а Роберт Карсен. Вполне логично, что спектакль Бернара изъяли из репертуара, но ещё более разумным стало приглашение Роберта Карсена на роль постановщика этой оперы.
Если один театральный режиссёр крадёт спектакль у другого режиссёра, это ещё можно при каких-то условиях простить. Тем более что лишь недавно вступил в силу федеральный закон о защите интеллектуальных прав театральных режиссёров, что ставит заслон перед желающими въехать в рай на чужом горбу. Но вот когда крадут у Чехова…
Несколько лет назад в «Школе современной пьесы» Иосифа Райхельгауза был поставлен спектакль «Чайка». Эту «Чайку» написал не Чехов, а Борис Акунин, присвоив себе право поступать, как ему заблагорассудится, с героями знаменитого писателя. Судя по отзывам, поклонникам Райхельгауза и Акунина спектакль понравился – прежде всего, потому что к финалу они потеряли последние остатки уважения к героям пьесы Чехова. Наверняка именно такую цель поставил перед собой Акунин, а Райхельгауз гениально воплотил его идею. Кому понравилось, может аплодировать.
Нечто подобное попыталась соорудить и Людмила Улицкая, написав пьесу «Русское варенье», благоразумно приписав: After Chekhov (после Чехова). На первый взгляд, Улицкая вроде бы решила не корёжить Чехова, но, опираясь на авторитет писателя, предложить своим поклонникам историю о том, как сложилась бы судьба героев его пьес «Вишнёвый сад» и «Три сестры», если бы они жили в России начала нынешнего тысячелетия. Чем-то похоже на пересказ своими словами сюжетов Чехова, но с непременным добавлением примет нынешнего времени. Райхельгауз попытался оправдать подобного рода плагиат:
«Чеховские мотивы звучат, они есть. С ними нужно быть очень осторожным. Потому что их нельзя впрямую цитировать, их нельзя совсем игнорировать».
Но почему нельзя, если очень хочется?
Глава 14. Зов эпохи
В книге «American Science and Invention, a Pictorial History» (Американские учёные и изобретатели, история с иллюстрациями), написанной американским физиком Митчелом Уилсоном в 1954 году, есть такие слова:
«История снова и снова показывает, что идея нового изобретения почти одновременно появляется у людей, которые могут жить далеко друг от друга. <…> Одновременное появление новой идеи у нескольких изобретателей означает только, что зов эпохи становится слышен, а то, что слышит один человек, может услышать и другой».
Этому есть немало примеров в древней истории. Вавилоняне разработали теорему Пифагора по крайней мере за 1500 лет до его рождения. Индийские математики знали алгебру задолго до европейцев. Арабский астроном Ибн аш-Шатир изложил теорию планетного движения за 150 лет до Коперника. За двести лет до Пифагора индийские философы пришли к выводу, что должна быть сила, удерживающая планеты около Солнца, а древнегреческий астроном Аристарх из Самос выдвинул гелиоцентрическую систему в третьем веке до н.э. Гораздо позже к такому же выводу пришли в цивилизации майя.
Проблема в том, что далеко не все учёные обладают даром совершить открытие. Зов-то они слышат, но вынуждены добиваться славы совсем другими способами. Довольно точно описал эту ситуацию Иоганн Гёте. Вот отрывок из книги Иоганна Эккермана «Разговоры с Гете в последние годы его жизни»:
«Вопросы науки, – отвечал Гёте, – зачастую являются вопросами существования. Одно-единственное открытие может прославить человека и заложить основу его житейского благополучия».
Здесь ключевые слова – «прославить» и «житейское благополучие». Ради этого некоторые учёные идут на воровство, присваивая чужие достижения в науке. Тень обвинений в плагиате коснулась и Коперника.
Ещё в XIII веке персидский математик и астроном Насир ад-Дин ат-Туси смог усовершенствовать геоцентрическую модель мира Птолемея на основе сведения линейного движения к вращению сфер – это геометрическое построение получило название «лемма ат-Туси». Через три века такое же построение предложил польский астроном Николай Коперник в сочинении «О вращении небесных сфер». Подозрение историков вызвал тот факт, что чертежи Коперника даже в мелочах совпадают с чертежами ат-Туси, вплоть до обозначений. Отличие состояло лишь в том, что все символы из арабского алфавита заменены на эквивалентные символы из латинского алфавита: к примеру, точка, помеченная символом «Алиф» у ат-Туси, была отмечена символом «A» у Коперника, «Ба:'» – латинским «B», «Та:’» – латинским «C» и т.д. Дальнейшие исследования показали, что ещё в XV веке лемма ат-Туси была использована в математическом трактате «Мейашшер Аков» (Выпрямляющий кривое), автором которого был некий испанский еврей по имени Альфонс. Поэтому возникло предположение, что Коперник тоже имел возможность ознакомиться с трудом ат-Туси и заимствовать его результаты без ссылки на подлинного автора. Вместе с тем, роль Коперника как автора гелиоцентрической системы не подвергается сомнению большинством учёных. Однако британский историк Дэвид Кинг настаивает на том, что Коперник многое позаимствовал из книги Ибн аш-Шатира «Предел желания в исправлении элементов», написанной в XIV веке.
Если ат-Туси и аш-Шатир смогли заявить о своём приоритете в разработке теории движения планет, то один из авторов структурной модели ДНК не имел такой возможности – славу у него украли. Кто же в этом виноват? В начале 50-х годов прошлого столетия Розалинде Франклин, научному сотруднику Королевского колледжа в Лондоне, удалось в результате длительных экспериментов получить качественную рентгенограмму волокон ДНК, на основе чего она предположила, что ДНК имеет форму двойной спирали. Этих данных как раз и не хватало Джеймсу Уотсону и Фрэнсису Крику для завершения своей работы по созданию модели ДНК. Получив возможность ознакомиться с рентгенограммой, сделанной Франклин, они опубликовали статью, которую высоко оценили их коллеги, поскольку она заложила основы молекулярной биологии. Отсутствие Франклин в числе авторов статьи и более того, отсутствие ссылки на её исследования, можно объяснить только нежеланием Уотсона и Крика поделиться с кем-то своей славой. Позже Франклин опубликовала результаты своих исследований, но на эти статьи мало кто обратил внимание. В 1962 году Уотсону и Крику была присвоена Нобелевская премия, а Розалинда Франклин к тому времени уже ушла из жизни (работа с рентгеновским излучением не способствует улучшению здоровья), так что даже при большом желании её не смогли бы номинировать на эту премию – таковы правила Нобелевского комитета.
Аналогичный случай произошёл уже в 70-х годах, когда сотруднице Джорджтаунского университета пришла в голову мысль о наличии рецепторов у нейронов. Узнав об этом, её научный руководитель запретил продолжать работу в этом направлении якобы ввиду отсутствия научной перспективы. Прошло время, и он получил премию Ласкера за исследование рецепторов у нейронов.
С научным руководителем трудно спорить, даже если он намеревается что-нибудь у вас украсть. Но как квалифицировать инцидент, когда один из учеников известного в своё время академика, создателя некой научной школы, грабит другого его ученика? А дело было так: некто кандидат физматнаук О. узнал, что кандидат физматнаук Р. стал обладателем уникального кристалла, который вырастили специально для него. Работали они в разных институтах АН СССР, но проблема Р. заключалась в том, что ему требовалось некоторое время, чтобы запустить новую установку для исследования кристалла – когда речь идёт о сверхнизких температурах, это очень непростое дело. Так уж случилось, что О. имел возможность провести исследование – его установка была на ходу. И вот он по-дружески попросил Р. дать ему кристалл всего-то на одну ночь – уж очень любопытство разбирало: а что же за свойства у этого кристалла? Р. не сумел отказать товарищу, а наутро О. вернул кристалл с превеликой благодарностью. Но каково же было удивление Р., когда завершив исследование, он приходит со статьёй в научный журнал и узнаёт, что к публикация уже принята статья на эту тему, и автор её ни кто иной, как его приятель О. Скандал удалось замять, поскольку на карту была поставлена репутация научной школы, однако Р. с тех пор больше не здоровался с О.
Обвинений в плагиате не избежал и Альберт Эйнштейн, но в этом он сам отчасти виноват. Нет сомнения, что при создании общей теории относительности он опирался на результаты опытов Альберта Майкельсона и Генри Морли, однако долгое время это отрицал, вплоть до получения Нобелевской премии. Значительный вклад в разработку специальной теории относительности внесли Хендрик Лоренц и Анри Пуанкаре, и, тем не менее, Эйнштейн отдал должное лишь одному из них, используя в своих работах так называемые «преобразования Лоренца». Понятно, что роль Эйнштейна как одного из основателей современной теоретической физики трудно переоценить, поэтому говорить о плагиате нет никакого смысла. Однако в его поступках есть явные признаки пренебрежительного отношения к коллегам.
Весьма негативно по отношению к проявлениям плагиата настроен Михаил Гельфанд, один из основателей сообщества «Диссернет»:
«С моей точки зрения, воровство есть воровство вне зависимости от того, крадут ли авторы текст или идею. Кроме того, современная наука – это не наука больших идей. <…> Сегодня даже простая экспериментальная статья опирается на много разных экспериментальных техник. Всё начинается с того, что один ученый что-то наметил, второй это немного развил, а третий сделал решающее наблюдение. <…> В списке авторов публикации первое и последнее места маркированы как особо важные. Первый автор – это тот, кто отвечал за проект, а последний – тот, кто придумал идею и спланировал исследование».
Ситуация складывается почти не разрешимая, поскольку посторонний человек не в силах разобраться, кто, что и у кого украл, ну а участники проекта помалкивают, исходя то ли из цеховой солидарности, то ли из конъюнктурных соображений.
Куда проще было в древние времена, когда историки, не задумываясь о последствиях, заимствовали сведения из работ своих предшественников. Ныне подобный плагиат чреват крайне неприятными последствиями, примером чего может служить судьба Стивена Амброуза (Stephen Edward Ambrose), американского историка, автора биографий Дуайта Эйзенхауэра и Ричарда Никсона. В 2002 году Амброуз был обвинён в том, что использовал в своей книге «The Wild Blue» отрывки из чужой работы. Источником многочисленных заимствований стала книга «The Story of the Last American Bomber Shot Down over Germany in World War II», написанная Томасом Чайлдерсом, профессором истории из Пенсильванского университета. Ошибка это либо умысел Амброуза? Дело в том, что в книге приведены ссылки на все использованные источники, однако заимствованные отрывки оказались в книге без кавычек. Высказывалось предположение, что во всём виноваты ассистенты, которые за небольшую плату подбирали материал для маститого учёного. Однако журнал «Forbes» провёл своё расследование, в результате чего был обнаружен плагиат ещё в шести работах и в докторской диссертации Амброуза, где без необходимых ссылок были использованы труды двенадцати авторов. Увы, разразившийся скандал привёл к тому, что Амброуза не стало.
В том же 2002 году в плагиате был обвинён и другой популярный историк, Дорис Гудвин (Doris Helen Kearns Goodwin), автор биографий нескольких американских президентов и политический обозреватель. Признаки некорректных заимствований были найдены в её книге «The Fitzgeralds and the Kennedys». Понятно, что о работе биографа и обозревателя ей пришлось забыть, но позже она добилась кое-каких успехов в жанре научной фантастики, чему не стоит удивляться.
«Плагиат и кража идей» стали темой конференции, проведённой в июне 1993 года Американской ассоциацией содействия развитию науки. Исследование Дональда МакКейба из Центра академической честности показало, что за последние десять лет обвинения в плагиате были выдвинуты против самых популярных авторов – Алекса Хейли, Гейл Шихи, Кена Фоллетта и даже Нормана Мейлера, автора биографии Мэрилин Монро. Признаки плагиата были обнаружены и в биографиях Уильяма Фолкнера и Мартина Лютера Кинга, автором которых был Стивен Оутс.
Впрочем, и сам Мартин Лютер Кинг был уличён в плагиате. В 1991 году в Бостонском университете было проведено исследование его докторской диссертации по теологии, однако принято довольно странное решение – поскольку в первой половине диссертации обнаружено только 45% некорректных заимствований, и только 21% процент во второй половине, диссертация остаётся «интеллектуальным вкладом в науку», и «нет оснований для отзыва докторской степени доктора Кинга».
Среди историков-плагиаторов первое место по праву принадлежит Джейми Соколову (Jayme Aaron Sokolow). В 1981 году молодой историк поступил на работу в Техасский технологический университет и благодаря большому количеству публикаций вскоре удостоился звания профессора. Только через пять лет выяснилось, что он беспардонно крал материалы из сочинений других авторов. Наиболее вопиющим случаем плагиата стало присвоение им материалов книги Стивена Ниссельбаума «Sex, Diet, and Debility in Jacksonian America. Sylvester Graham and Health Reform» (Секс, диета и бессилие в Джексоновской Америке) опубликованной в 1980 году издательством Greenwood Publishing Group, точнее его отделением Praeger Publishing, специализирующемся на публикации научной литературы. Каково же было удивление Ниссельбаума, когда через три года на прилавках магазинов появилась книга Джейми Соколова под названием «Eros and Modernization: Sylvester Graham, Health Reform, and the Origins of Victorian Sexuality in America Hardcover» (Эрос и модернизация: Сильвестр Грэм, реформа здравоохранения и происхождение викторианской сексуальности в Америке), изданная Fairleigh Dickinson University Press. В течение нескольких лет историк пытался доказать, что Соколов украл материалы его исследований, однако ни один из научных институтов, ни одно из издательств не осудили факт плагиата, а студенты в своих работах по-прежнему продолжали ссылаться на книгу Соколова.
Плагиат используется как средство достижения материального благополучия не только в США или других экономически развитых странах. В 2008 году журнал «Chemical & Engineering News» опубликовал статью под названием «Случай мошенничества широкого размаха», где собщалось о проделках профессора Паттиума Чираньеви (Pattium Chiranjeevi) из Университета Шри Венкатесвара (Sri Venkateswara University). Индийский химик был признан виновным в плагиате и фальсификации нескольких десятков статей.
Иногда, как в случае с Джейми Соколовым, увлечение плагиатом приводит к отстранению от высокой должности. В 2007 году не повезло Доминику Риго (Dominique Rigaux), профессору кафедры французской средневековой истории и вице-президенту Университета Пьера Мендеса-Франса в Гренобле. Он был вынужден уйти из университета после того, как его руководство получило 220-страничное послание, в котором были доказаны факты заимствования в семи научных работах Риго. Профессор пытался оправдаться, утверждая, что его оклеветали, но против аргументированных обвинений трудно возразить.
А в 2016 году научное сообщество было потрясено скандалом в Университете Париж-Сакле, во французской Кремниевой долине. Руководитель лаборатории Этьен Клейн, более известный как популяризатор науки, был обвинён в присвоении текстов из работ учёных и писателей. В числе «пострадавших» оказались даже Стефан Цвейг, Луи Арагон, Бертран Рассел и Эмиль Золя. Все эти обвинения были весьма некстати, поскольку всего лишь за три месяца до скандала Клейн был назначен президентом Института перспективных исследований по науке и технике (IHEST). Печально и то, что Клейн мог лишиться не только должности руководителя Лаборатория исследований наук о материи при комиссии по атомной энергии и альтернативным источникам энергии (CEA), не только членства в ряде научных комитетов и комиссий, но и потерять возможность вести еженедельное радио-шоу, которое приносило ему немалый доход.
Увы, многие отрывки из опубликованной в 2016 году биографии Эйнштейна («Le pays qu'habitait Albert Einstein») были скопированы из различных источников. Клейн пытался оправдаться, но сделано это было довольно неуклюже:
«Чтобы написать эту книгу, я сделал множество заметок, собранных в многочисленных файлах, так что я, возможно, потерял или перепутал ссылки на источники».
Впрочем, одно из его утверждений звучит вполне разумно:
«Когда кто-то пишет, что Земля вращается вокруг Солнца, никто не использует кавычки или не цитирует имена Коперника, Галилео и Леон Фуко».
Однако плагиат невозможно оправдать забывчивостью, особенно если он обнаружен в нескольких работах. Вот и в написанной в 2013 году книге Клейна об итальянском физике Этторе Майоране (Ettore Majorana) обнаружен отрывок, почти дословно заимствованный из книги философа Клемана Росселя (Clément Rosset), изданной в 1995 года. Научный авторитет и популярность Этьена Клейна были столь велики, что решение об увольнении пришлось принимать президенту Французской республики, что и было сделано в апреле 2017 года.
За несколько лет до этих событий, в феврале 2011 года, аналогичный казус случился с ещё одним должностным лицом. В плагиате был обвинён министр обороны ФРГ Карл Теодор цу Гуттенберг (Karl-Theodor Freiherr zu Guttenberg). Юрист Андреас Фишер-Лескано сообщил газете «Süddeutsche Zeitung», что в докторской диссертации цу Гуттенберга имеются как минимум пятнадцать скопированных отрывков текста, в том числе несколько абзацев и отдельных фраз из газеты «Neue Zürcher Zeitung am Sonntag», а также фрагмент текста из статьи политолога Барбары Ценпфенниг в газете «Frankfurter Allgemeine Zeitung», написанной пятнадцать лет назад. Скорее всего, винить надо было тех, кто подсунул «подпорченный» продукт, однако министр не мог признаться в том, что не в состоянии самостоятельно написать научную работу.
Канцлер Меркель и представители правящей коалиции пытались защитить министра. Как ни странно, даже общественность отнеслась к его деятельности на посту министра с пониманием – эта снисходительность объясняется и тем, что Гуттенберг отказался от учёной степени, не дожидаясь решения инстанций. Однако расследованием этого дела вынуждена была заняться прокуратура, и в ноябре 2011 года оно было завершено. Гуттенберг был освобождён от уголовной ответственности с учётом того, что его действия нанесли лишь незначительный экономический ущерб, но главным обстоятельством, повлиявшим на решение прокуратуры, стало перечисление экс-министром двадцати тысяч евро на благотворительные цели.
Анетте Шаван, министр образования ФРГ с 2005 по 2013 год, избежала наказания за плагиат только потому, что срок давности по этому делу давно истёк. А началось всё с того, что администрация университета в Дюссельдорфе получила сообщение о плагиате в докторской диссертации Шаван, посвящённой весьма актуальной теме «Человек и совесть». Как выяснилось, 94 из 325 страниц текста были бессовестно заимствованы из чужих работ без ссылок на подлинных авторов. Шаван пыталась оправдаться, заявив, что невозможно оценить докторскую диссертацию 1980 года в соответствии с сегодняшними правилами. Увы, коллеги с таким объяснением не согласились и приняли решение лишить Шаван учёной степени, а вслед за этим последовала и отставка с поста министра. Казалось, что Шаван расплачивается за дела давно минувших дней, однако уже через месяц после отставки был обнаружен плагиат в её эссе 2008 года «Aufsatz Die Frage nach Gott und dem Menschen» (Вопрос о Боге и человеке). Оказалось, что Шаман заимствовала фрагменты текста из работы теолога Петера Уолтера.
На волне возмущения недобросовестными действиями некоторых политиков в Германии возник интернет-проект по проверке диссертаций на наличие плагиата, получивший название VroniPlag. Его жертвой стала вице-президент Европейского парламента, депутат от партии Свободные демократы. Согласно данным, опубликованным VroniPlag, диссертация Сильваны Кох-Мерин, посвящённая истории валютных союзов, содержит 25% некорректных заимствований.
В связи с этими скандалами в немецких СМИ развернулась дискуссия, в ходе которой высказывалось мнение, что поиски плагиата в работах высоких должностных лиц вызваны завистью менее удачливых чиновников или происками оппозиции, и даже проводилась параллель со средневековой охотой на ведьм. В то же время напуганная последними скандалами научная общественность озаботилась пересмотром правил цитирования и заимствования. Здесь есть рациональное зерно, поскольку заимствование общих фраз, в отличие от заимствования идей, свидетельствует лишь о том, что соискатель поленился пересказать своими словами чужой текст.
Скорее всего, никто бы так и не узнал о перечисленных выше случаях плагиата, если бы не обида тех, чьими работами распорядились без их ведома. Тут самое время снова привести мнение Гёте, изложенное в книге Эккермана:
«Увиденный новый феномен – это открытие, а любое открытие – твоя собственность. Притронься кто-нибудь к чужой собственности – и сразу разгорятся страсти».
Особенно обидно бывает человеку, надолго лишённому свободы по надуманному обвинению в мужеложестве. Вот отрывок из исповеди историка и археолога Льва Клейна:
«В 1982 г. я возвратился из мест не слишком отдаленных, возвратился лишённым степеней, званий и работы. <…> Когда я вышел из лагеря и взялся читать накопившуюся за время моего отсутствия научную литературу, мне попался на глаза сборник теоретических статей с критикой западных учений. Текст одной из статей показался удивительно знакомым. Ба! Да ведь это мой опубликованный текст! А над статьей стояла фамилия Щ-ко! Щ-ко был из тех нахрапистых неучей и бездарей, которые в условиях брежневского застоя чувствовали себя как рыба в воде и поднимались наверх с удивительной быстротой и лёгкостью. <…> Он стал секретарем партбюро Ленинградского отделения Института и, пребывая на этом посту 7 лет, приложил всяческие усилия к избавлению Института от наиболее видных ученых <…> и преуспел в этом, расчистив места для себя и своих друзей».
