Светлана Залата
Отражения одиночества
Глава 2
– Итак, какой у нас план?
Саша оторвалась от мысленного перечисления взятых и забытых вещей и задумчиво окинула взглядом Миклоша. Точнее, вовсе не Миклоша, а Василия, ведь документы именно на это имя выдал им Михаил Ефимович сразу после какого-то сложного и длинного ритуала по изменению внешности парня. Теперь опальный ученик Серафима в теле Дмитрия не был похож ни на самого Вернадского, ни на Миклоша из ее собственного разума, удивительным образом сочетая черты обоих и разом не похожий ни на того, ни на другого. Веснушчатый, с иссиня-черными волосами, уложенными так, что челка закрывала один глаз, с тонкими чертами лица, но довольно мускулистым телом он был, на Сашин собственный взгляд, похож почему-то на неизвестно как сохранившегося до наших дней подросшего «эмо». Только что не хватало розовых и черных шнурков для полноты картины.
А еще выходило так, что хотя Миклош и был опытнее в магии и старшее ее, но из них двоих во всем этом деле последнее слово было за Сашей. Просто потому, что она хотя бы не прибыла две недели назад из начала девятнадцатого века. И потому, что ехала по официальному делу. И потому, что в конце-концов могла творить магию. На Миклоша Михаил Ефимович смотрел едва ли не с час, но потом все же выдал ограничитель и скрывающий отпечаток на Изнанке амулет, причем вроде как из каких-то жутко важных запасников. Потому что пока не было понятно даже столь опытному магу, не вызовет ли активное использование магии парнем отторжения от все-таки не его тела, и потому, что так Миклоша могли и узнать. Ограничитель снимать настрого запретили, так что и магия для него была под запретом.
Насколько Саша поняла, когда амулет активировался и Миклош оказался заперт в ее разуме, для Отражения это было равно постоянно творимому им волшебству, и именно так его и нашли, использовав какие-то довольно сложные и не применяющиеся уже давно поисковые чары, обошедшие ее защиты. Сейчас же, после довольно сложного и энергоемкого ритуала внешность парня была изменена окончательно и, хотя опознать в нем Вернадского никто не смог бы, как и вообще понять, что внешность изменена, все же Миклоша как автора магического взаимодействия обнаружить, в теории, могли бы по специфическому индивидуальному отпечатку сплетаемых заклинаний.
Честно говоря, у Саши складывалось ощущение, что парня отправили с ней просто потому, что так можно было. У нынешнего плана с их поездкой в Пензу, очевидно, было множество проблем. Например то, что на месте их врага сама Саша бы напряглась, узнав что после появление в мире одного невинно обвиненного ученика Серафима другой его ученик поехал с официальным заданием в город, где, по чистой случайности, жил знакомый знакомого того самого оклеветанного мага.
– Постараемся не влипнуть в неприятности еще больше.
Миклош только фыркнул.
– Больше некуда. Хотя ты зря так тревожишься – расчёты Михаила редко не оправдываются. Я о таком не слышал, по крайней мере.
– Зато я не только слышала, но и поучаствовала в одном таком деле.
Парень только бровь поднял.
– Та самая упомянутая дерьмовая секретная история, в которой поучаствовал враждебный неизвестный маг из Совета, чуть не устроивший большой взрыв с жертвами из верховного руководства нашего крыла Ордена.
– Магов пушки так просто не берут. Отражение…
– Бесполезно против взорвавшейся под носом атомной бомбы. Не будем об этом, ладно? В общем этот план попахивает маршем прямо в пасть голодному медведю, знаешь ли.
– Есть немного. Но на деле, думаю, неожиданность может и сработать. Тем более что вроде как приманку к Серафиму закинули.
– Что?
– Приманку, – Миклош пожимает плечами. – Вроде как замаскированного меня, отправляющегося к наставнику. С тобой.
У Саши брови вверх полезли.
– Серьезно?
Миклош чуть пожал плечами.
– Не думаю, что это ложь. Видишь ли, если тот, кто все затеял, хоть немного знает Серафима, то он в курсе, что наставник никогда бы не разрешил такую поездку в логово неизвестно к кому. Догадываюсь, что таких «обманок» в виде наших с тобой двойников или тех, в кого нас могли бы замаскировать, будет несколько.
– Смысл? Всем же очевидно, что мы будем расследовать дело.
– «Мы». Но кто на самом деле это будет? То, что Михаил будет выяснять правду, никто не сомневается. Но то, что он пошлет туда настоящих нас… Видишь ли, наставник, не будет всего этого плана, стал бы или сам присматривать за нами, или поручил кому-то из его Круга, близнецам или самому Новгородскому. Или отправил бы к Карине… Что-то вроде того. Он бы в жизни не разрешил нам так рисковать – об этом знают многие.
– И на этом строится весь успех дела, – фыркает Саша. – Что нас все будут считать не нами.
– Успех дела зависит от того, что мы в этой Пензе накопаем. И поэтому я повторю вопрос – какой у нас план?
Саша пожимает плечами. Кажется, Серафим кое-чему Миклоша точно научил. Занудствовать, скажем.
– Приедем. Снимем номера в гостинице или в мотеле. Я схожу к местным насчет этого Михаила, может что подскажут – бумаги официальные-то на запрос есть. А ты вроде как мой кузен, не так давно обретенный из-за раскрытия семейного секрета. Ты посвященный, благодаря своей профессии, но связанный клятвами. И теперь напросился вместе со мной в командировку за свои средства, желающий узнать меня получше. Изнывающий от безделья и готовый на все, даже пойти в местный настольный клуб приобщиться к хобби, о котором я столько рассказывала. Ну а там на месте будем думать и решать, надо попробовать разговорить этих настольщиков, которые, похоже, вообще единственные реальные знакомые Дмитрия. Как я понимаю, клуб, если верить предоставленной Михаилом Ефимовичем информации, по днд, ну игра такая есть, "Подземелья и драконы", я в них играла и мастерила как-то. Узнаем кем был Дмитрий, с кем в партии собирался, какие были отношения, если был мастером, то что вел – это показывает немало о человеке. Может попробуем вместо него в партию вступить…
– Так, стоп. Александра, остановись. «Контакт»? «Днд»? «Мастерила»? Какой мастер и что за партия?.. И мотель… это что за зверь такой? Мотыль, может быть?
Саша чуть ругнулась про себя. План дал сбой – едва ли Миклош вольется в клуб настольщиков, если даже не знает что это, собственно, такое.
– Мотель – это как гостиница, только дешевая, как раз Орденскому адепту по средствам. А «днд»… В общем если очень коротко… Ты что такое шахматы знаешь?
– Я родился больше двух веков, а не тысячелетий назад.
– Это положительный ответ?
Миклош фыркает.
– Ладно-ладно, поняла. В общем днд – это какой-то такой гибрид шахмат и… я даже не знаю как описать… Книги? Пожалуй. От книги есть автор, который рассказывает, что происходит с игроком, а от шахмат – правила игры. Ну, скажем, как если бы в книге можно было бы не просто следить за тем, что делает герой, а решать, например, драться на дуэли с бретерем или пойти с ним пить в трактире. Или сначала драться, а потом пить. И так в каждой ситуации, а правила нужны, чтобы ведущий и игроки понимали, какой исход у каждого выбора есть. Ну и если выбрать дуэль, то там описано, как атаковать, защищаться и все такое…
– Я плохой дуэлянт. Я конечно участвовал в войне, но в строю, и…
– Там ни с кем драться по настоящем не надо, успокойся. Это игра, как в солдатики, понимаешь?
– Нет, – честно признался Миклош. – Да и зачем в такое играть?
– Развлечься. Прожить другую жизнь, без реальных проблем. Побыть кем-то еще, сделать то, что в реальности опасно, страшно или и вовсе незаконно, и посмотреть, что будет – пусть и описывать последствия будет ведущий, он же мастер, исходя из своего видения происходящего. Примерить роль мага или, скажем, рыцаря в тяжелых доспехах, каким сейчас не стать. Много за чем, на самом деле. Некоторые играют, уезжая на природу и наряжаясь в разные одежды, как театр импровизации, а некоторые – сидя за столом в родном городе.
Миклош еще несколько секунд озадаченно сидел, склонив голову. Потом все-таки распрямился.
– Ладно. Разберемся. Только я вроде как не ребенок, чтобы в игры играть.
– Да там и не дети в это играют, тот же Дмитрий вон тоже не ребенок, и ему это в клубе быть не помешало. Ладно, нам вообще-то выдвигаться надо, такси ждет уже. Если вайфай будет ловить в поезде, то я пару стримов партий покажу. Ну то, как это со стороны выглядит. Или попробуем поиграть, пока едем. Я не лучший мастер, давно не водила, но небольшой опыт есть.
– Опять много непонятных слов, образы которых я не могу понять. Такси? Вафай? Стрим?
Саша изо всех сдерживает улыбку.
– Наемный экипаж. Вайфай – это интернет, только беспроводной, а стрим – это трансляция… показ записанного видеоряда, как фотографии, только двигающиеся.
С фотографиями и интернетом Миклош, кажется, смирился. Сначала он попытался вытрясти из Саши сведенья о том, как это работает, потом – только осторожно, кажется, даже молясь про себя, нажимал кнопки на планшете, словно бы это не самый обыденный предмет был, а сложный волшебный артефакт. Впрочем, Саша сама так наверняка относилась бы к обыденным для самого Миклоша вещам вроде самовара, которые давным-давно вышли из употребления.
– Интранет… без проводов. Да, так и вправду все ясно, – с явным сарказмом проговорил Миклош.
– Расслабься. Просто пользуйся благами цивилизации. Думаю, ты, мой кузен, будешь из отдаленной от мира сибирской деревеньки староверов.
Миклош только усмехается.
– Да, и наша легенда тогда совсем не привлечет ничьего внимания. Я справлюсь.
– Тогда бери рюкзак свой и пошли. И телефон не забудь.
Телефон Миклош кладет в карман медленно и осторожно, придерживая двумя пальцами, словно смарт в любой момент может вытворить что-нибудь эдакое. Но в остальном старается держатся уверенно, как и в предыдущие три небольших вылазки – в магазин, в ресторан и на прогулку в парк Галицкого, прошедшие в рамках «адаптации» жителя прошлого к современным реалиям.
Столкновение с техническим прогрессом оставляет свой след до поры до времени ощутимый только Сашей. Толпы людей на вокзале, шум, гам, электронные табло и громкоговорители внешне никак не отражаются на самочувствии Миклоша. Только на Изнанке ощутимо его волнение. Но стоит выйти на перрон и замереть в ожидании поезда, как это волнение вблизи от привычного Саше и огромного для Милоша размера машины перерастает в страх.
– Ты уверена, что это безопасно?
Саша едва не фыркнула. Миклош, в свое время решившийся на неизвестный экспериментальный ритуал в одиночестве, а после и вовсе будучи бесплодным духом доверил провести над собой еще одно сложное колдовство человеку, которого знал десяток часов, теперь неуверенно переминался с ноги на ногу на перроне, с опаской поглядывая на приближающийся поезд. Стоя за Сашиной спиной.
– Раз в год и палка стреляет, но если за нами не будет бегать еще кто-нибудь с жаждой твоей крови, то – да, поезд безопасен. Куда безопаснее машины, а на них ты уже ездил.
Миклоша это явно не успокоило.
– Знаешь, это все еще не ответ «да».
– Зануда. Ты же вроде как, по твоим же рассказам, на войне был, на лошади в бой скакал?
– Ну так то лошадь, она же живая, с ней все понятно. И вообще это всего один раз случилось, и то как страшный сон забить хочется. Да я-то тогда уже не первый год как магом был.
– И сейчас не первый год как маг.
– Маг без магии, – Миклош повел плечом. – И сажусь добровольно в какую-то железную самоходную гусеницу.
– Самоходную гусеницу? Слушай, а мне нравится это определение. Надо запомнить.
– Ирония тут не уместна.
Саша едва не расхохоталась, глядя на Миклоша. На вид он был молодым парнем, с лицом привычным к хмурому выражению, или хотя бы одухотворенно-отстраненному виду. И теперь яркое возмущение его выглядело комично.
– Расслабься, Мика. Все будет в порядке.
– Как ты меня назвала?
– Мика. Миклош длинно. Извини если что-то не так, я не хотела обидеть.
– Да нет, все в порядке. Просто наставник меня так звал, не знаю уж почему. Я не против слышать это, только теперь в бумагах обо мне другая запись, и я думаю, нам стоит соответствовать ей.
В голосе парня была тоска и сожаление. И тут ему Саша могла только посочувствовать – для Миклоша мир изменился за мгновение до неузнаваемости. И не только мир, но и люди в нем. Он по-прежнему настороженно относился к Михаилу Ефимовичу, хотя и признал как-то, что до того видел его совершенно другим человеком. Что до наставника, который, по словам самой Саши, считал своего ученика безумным преступником, то Миклош наотрез отказался звонить ему или писать, настаивая только на личном общении. Точнее, пару раз они даже пообщались по телефону немного с Сашиным посредничеством, но на том все и кончилось. Миклош говорил, что для него это уже слишком, и пока он не увидит и не почувствует реальность Серафима рядом, никаких больше дел через «непонятного типа говорильный аппарат неизвестно с кем» иметь не будет.
И это можно было понять. У парня ведь выходит вообще никого не осталось. Не как у нее самой – когда близкие уходят постепенно, по одному превращаясь в воспоминания. За мгновение в собственной вселенной Миклош потерял все – свое тело, свое доброе имя, семью, друзей, наставника, вообще весь мир… Как если бы Саша закрыла глаза, заснула – а проснулась бы в каком-нибудь двадцать четвертом веке, где у всех компьютеры в мозгах, телепортаторы на кухне и полеты вместо Турции к Альфа-Центавре, и если кто из старых знакомых магов еще и жив, то уж точно изменился до неузнаваемости, привыкнув к этой новой реальности и став ее частью.
Все, что для Миклоша было понятно, привычно и знакомо – исчезло. Навсегда. Тут поневоле все будет волноваться.
Поезд наконец приблизился, сбрасывая скорость. Вокруг заторопились люди, ища нужный вагон. Миклош же чуть шагнул назад, явно чувствуя страх перед железной многотонной махиной, в которую надо залезть.
Саша после короткого колебания чуть коснулась его ментально, перекидывая кусок собственного спокойствия. Словами у нее никогда ничего не удавалась добиться от других. Да и сама она не была образцом безмятежности. Но, определённо, ей не хотелось, что бы нынешняя поездка превратилась для Миклоша в пытку. Саша поезда любила с детства, и надеялась эту любовь показать незнакомому с железной дорогой человеку.
Миклош чуть моргнул, несколько подозрительно посмотрев на нее. Но все же подошел ближе.
– Поездка на поезде, на мой вкус – отдельный вид досуга. Правда, места боковые плацкартные, но Орден все-таки не бесконечно богат, а я считай стажер бесправный, так что нам купе не выделили бы, это точно. И в любом случае – недолго. Всего сутки – и мы на месте. Я не раз была в Пензе, там у отца родственники жили. Идем.
Миклош чуть дернул головой, сжал губы – и шагнул за ней к проводнику, протягивая выданный буквально пару дней назад паспорт.
И опять замер перед необходимостью подняться на лестнице в вагон.
– Идем. Ты ведь эксперимент в одиночестве над собой проводил, а там было опаснее.
– Там было понятнее, – Миклош вздыхает.
– Миллионы людей пользуется этой штукой, и никого она еще не съела, – веселый тон по заказу у Саши никогда не получался. Но она старается.
– Знаешь, «еще» особенно утешает. Звучит так, что у меня есть возможность стать первым, – усмехается в тон ей Миклош.
Но в вагон все-таки поднимается. А Саша улыбается про себя, сама не зная почему.
Глава 3
– Чего не спишь?
Саша ответ на вопрос видела. Но пользоваться тем, что дает Отражение о других было как-то не слишком вежливо. Впрочем, Миклош хмыкает в ответ, прекрасно все понимая.
– Ты и сама знаешь.
– Нет, не знаю, – Саша отвечает искренне. Догадывается – пожалуй. Ощущает тревогу – да. Но она может только предполагать, как именно все видит человек, воспитанный совершенно в другое время. – Я понимаю, что все вокруг, наверное, сбивает с толку. Но Отражение не дает увидеть мир чужими глазами.
Миклош только криво улыбается.
– Раньше иногда я видел дурные сны. Этот никак не заканчивается.
Саша чуть склоняет голову. У нее не слишком много идей о том, что делать в такой ситуации. Самое простое – оставить парня наедине со своими мыслями. В конце концов ее не просили лезть в душу и вообще куда-то лезть. Лежала себе на верхней полке, и лежала бы дальше. Возможно, Миклошу просто нужно свое пространство. Но это простой выход. Отмахнуться, проигнорировать. Сама бы она не хотела, пожалуй, остаться в одиночестве в такой момент.
– Хочешь чая?
Брови парня взлетели вверх.
– Где ты его возьмешь в этой гусенице?
Саша выругалась про себя. Она как-то даже и не подумала рассказать про титан, сели же вечером – и не до того было. Свет выключили буквально через час после посадки. Миклош ничего не спрашивал про воду. Уборную-то она показала, а остальное..
– Здесь есть нечто вроде самовара, вон там, в начале вагона. Сейчас принесу кипяток. Черный, зеленый?
– Все равно.
Сонная проводница без вопросов продала и вафли, и конфеты, и пару сникерсов. Не похоже, что все это раньше пользовалось спросом, так что небольшой опт перевесил неудобства. По крайней мере, раздражение от прерванного сна из Отражения улетучилось быстро.
Саша притащила и кружки, и сладости, завалив ими почти весь стол. Все равно часть стипендии она давно не тратила.
– Чай без сахара, угощайся.
Миклош несколько секунд лишь разглядывал яркие упаковки. Потом вздохнул.
– Никак не привыкну к этому. Спасибо.
– Да не за что. Говорят, на ночь есть вредно, но вроде как для нас глюкоза лишней не будет. Сладкое, то бишь. Печенья, шоколад, этот с кокосом, этот с орехом, этот с нугой, этот молочный…
– Так, подожди. Не все сразу, ладно?
Парень казался еще больше сбитым с толку. И заинтересованным одновременно.
– Шоколад – это?.. Когда я, – Миклош оглядывается по сторонам, и Саша подхватывая его взгляд, вешает купол невнимания. Парень кивает и продолжает: – В общем пока я висел на дереве, был гостем в твоем разуме, я ощущал… Много разных вещей. Это не как смотреть чужими глазами, в уме ведь хранятся образы с самых ранних лет жизни, не всегда поймешь даже что реальное в них, а что нет. Я могу в этом ориентироваться, да и вообще о разуме знаю довольно много, хоть и не менталист. И знаю что некоторые вещи я словно… заимствовал у тебя. Воспоминания. Это не то, что я стремился сделать, побочный эффект, как я думаю, от этого странного первичного слияние разумов, произошедшего в момент твоего прикосновения к амулету. Михаил не слишком прояснил это все, только показал, как опираться на эти чувства для того чтобы я говорил как все и вел себя не как… гость из прошлого. В большинстве своем. Но я сам не знаю многого, образы эти неполны. И я не знаю точно, что такое шоколад.
– Так попробуй. Мне нравится. Это сладость такая, из какао бобов делается.
– Какао-бобы?
– Растение. Вроде как. Но тут какая разница? Просто ешь, я уверенна, тебе понравится.
– Почему ты так считаешь? – Миклош щуриться.
– Потому что это шоколад. С орехами.
Саша не может не улыбаться.
– Я смешон?
– Вовсе нет. Ты серьезен. Смертельно серьезен.
Миклош только качает головой.
– Возможно, позже, если все удастся, я смогу показать, как было раньше. Но никто не ездил в железных гусеницах со скоростью, от которой едва не тошнит в битком набитом сарае на колесах неизвестно куда в шуме и криках, естественных для места, где простолюдины, разночинцы, мещане и прочий люд закрыты на дни, как сардины в бочке.
Саша чуть склоняет голову. Миклош же продолжает.
– Здесь у всех на виду происходит то, чему место за закрытыми дверями. Но я понял, так и везде, когда ты показала мне эти… «фото» и «видео», все эти мгновенные обмены сообщениями, даже среди незамужних девиц и юнцов, да что там – среди людей даже не знакомых друг с другом. Все говорят и говорят, без толка и смысла, слова словно витают в воздухе. Даже сейчас витают – разве ты не видишь?
Саша видела. Разумеется, видела. Вот в Отражении последствия недавней ссоры молодой пары, вот обида ребенка на не купившую у вечерней разносчицы всякого разного сладость, вот следы недавней утраты, вот зависть… Но видела она и другое. Детский восторг от проплывающего за окном города в короне ночных огней. Предчувствия скорой встречи старых друзей. Переживания за пожилых родителей – как они одни на хозяйства? Справятся? Радость общения вне работы с ребенком и женой… И многое, многое, многое…
Она говорит осторожно, стараясь подобрать слова.
– Я думаю, мир за прошлые века стал быстрее. Говорят, что технический прогресс за последние годы идет как спираль, сходящаяся к центру, и каждый следующий виток короче предыдущего. И это правда – когда я была ребенком, сотовых телефонов еще ни у кого не было. Вообще ни у кого. Их, кажется, уже изобрели, но не производили так много. Когда мне было семь и я пошла учится в школу – телефоны были у наших родителей. Когда я закончила пятый класс, телефоны были у всех. А когда закончился одиннадцатый, телефоны могли не только просто звонить, но и имели почти все те функции, которые ты видел, хотя и многое делали тогда не слишком хорошо. Интернет и вовсе появился на постоянной основе, а не в кафе па пару часов в моей жизни в четырнадцать, а теперь сложно представить себе время, когда его не было. И когда я смотрю на нынешних детей и подростков, растущих в окружении социальных сетей, виртуального общения, мне кажется, что я сама застала иной мир, где всего этого еще не было. Но к добру или к худу – мир моего детства канул в лету, как и мир юности. Все изменилось, и остается только стараться воспользоваться новыми возможностями, ведь от того, что ты от них откажется, понятное и привычное прошлое не вернется вновь и не заслонит собой стремительно меняющееся и порой пугающее настоящее и мало контролируемое будущее. Много информации, знаний обо всем на свете без цели и смысла – просто потому, что ты можешь все это узнать. Много шума, много эмоций, много событий. Таков нынешний мир, и в нем действительно много недостатков. Но есть и достоинства, правда. Помимо возможности связываться с кем угодно без всякой магии, помимо возможности для людей не умирать детстве десятками, помимо возможностей для женщин самим решать, чем заниматься в жизни без всяких брачных договоров, помимо медицинской помощи для каждого, тепла без дров, воды в доме без похода к колодцу, почти полного отсутствия голода, по крайней мере, в нашей стране… Знаешь, помимо всего этого, есть еще и шоколадки. С орехами.
И в доказательства этого Саша сама взяла один сникерс. Да и просто исчерпав аргументы. Она никогда не умела красиво говорить, теряла мысли, путалась в них, не понимая, что и как воспримет собеседник. Вот и сейчас она хотела просто показать Миклошу, что хоть нынешний мир и странный, но в нем есть свои плюсы, и они хороши, но…
Но на деле утешать людей ей никуда не удавалось. По правде говоря – и не приходилось. Только мать после пьяных ссор, но это все равно не помогало. С друзьями близости у нее никогда не было настолько плотной, чтобы говорить на подобные темы. Из тех вариантов, когда на «как дела?» принято отвечать просто «нормально», а сочувствие передают привычные всем слова, тривиальные и заезженные.
С Миклошем все было как-то несколько иначе. Хотя он был старшее ее самой, кажется, но все же Саша ощущала какую-то… ответственность, что ли? Ведь из-за нее он вообще оказался здесь. Из-за ее глупого желания. Хотя может дело был в сопереживании, выросшем из короткого, но глубокого ментального контакта? Возможно, она сама получила от плененного Миклоша за те часы, пока он пробыл в ее сознании, куда больше, чем хотела и могла понять. Вполне возможно. И, опять же, окажись она сама в такой же ситуации… Легко было представить. Легко понять страх, легко понять шок, и… Одиночество. В мире, где все разом знакомо и не знакома. Где живы живущие многие человеческие жизни Затронутые, но они стали другими, и для них ты – это уже не ты…
Утешать Саша не умела. А сочувствовать умела всегда, сама того не желая, и никакая магия тут не при чем. Хотя Отражение часто успокаивало, показывая, что ее ощущения в той или иной ситуации – вовсе не придумки.
Миклош довольно долго смотрел куда-то внутрь своей кружки с чаем нечитаемым взглядом и молчал. Потом все-таки протянул руку к шоколадным конфетам.
– Я не смогу измениться в одночасье. Но это… попробую. Шоколад.
– Если не понравится, можно не есть его больше. И попробовать что-нибудь другое. Вариантов много, на самом деле. Всегда можно выбрать подходящий.
Парень чуть хмыкает.
– Ты полна надежд.
– Вовсе нет. Я… в общем, надежды – это не ко мне. Но я правда верю в то, что возможностей сейчас вокруг много и что каждый найдет то, что ему нужно. Мне не всегда все удается. Но я просто верю.
Миклош чуть склоняет голову, словно раздумывая. Потом заключает.
– Неисповедимы пути Господни.
И кладет в рот вторую шоколадную конфету, теперь с видимым удовольствием.
Дальше они просто смотрят в окно, думая каждый о своем.
Незадолго до рассвета Саша наконец засыпает, убаюканная стуком колес. Она любит спать в поездах, отдаваясь мерному ритму. С далекого детства, когда больше суток в поезде вместе с матерью приводили к бабушке и дедушке, на дачу к малине и целой куче песка, из которого можно было лепить куличи часами, пока взрослые были заняты своими взрослыми делами.
С раннего детства каждый год летом она ездила в Пензу. До тех пор, пока живы были родственники там и ее собственная семья. Ездила, хотя могла и полететь. Но поезд был каким-то собственным маленьким миром. Уголком, наверное, каких-то глубинных детских воспоминаний. Приятных воспоминаний. Частью ее самой.
И сейчас, несмотря ни на что, несмотря на все происходящее, часть ее личности, определенно, сейчас ликовала. Пусть другие части и бродили в настороженности, мешая крепко спать. Совпадение ли, что из всех городов России, да и не только, и знакомый начальника, и Анасталей – оба свили гнездо именно в Пензе? Саша не хотела быть параноиком… Но в такие совпадения тяжело было поверить. Может, конечно, что-то было важное в этой Пензе. Или, наоборот, – неважное? Относительно небольшой город, где, однако, наверняка и раньше можно было затеряться. Особенно в какой-нибудь деревушке рядом, в Лермотновке или еще где-нибудь в подобном месте. Или среди мордвы. Хотя основан город вроде как в семнадцатом веке, может сбежали туда просто… Ладно, что гадать. Увидит – узнает.
Хотя защиту в несколько слоев и вокруг их пары полок с Миклошем, и на входы в вагон, и на самого напарника Саша накинула. Так, на всякий случай. И каждый, наверное, десяток минут она просто рассматривала нити защитного плетения, словно думая, что в любой момент их порвет вражеское заклинание или вновь люди вокруг разбегутся и она останется одни на одни с очередным одержимым жаждой убийства. Но потом стук колес все же берет свое, погружая в сон.
Сон полон сумбурных видений, и когда Саша оказывается в купе за столиком, то даже не удивляется. Не удивляется и когда проводница приносит белье и чай… и садится на полку напротив. Саша вглядывается в глаза, моргает – и пытается вытянуть руку в защитном жесте, прогоняя наваждение. Но тут проводница только качает головой и перетекает в иной образ.
Муза.
– Я напугала тебя. Прости, Колдунья, – губы Музы не двигаются, но слова Саша слышит с отчетливой ясностью. – Я ограничена ролью, увы, и иного пути для разговора нет. Но клятвы того, кто считает меня своей дочерью, велят мне играть роль и в этой постановке.
Клятва.
– Вред будет причинен кому-то?
Муза чуть улыбается.
– Сценарий пишется, Колдунья. Но одно известно – в нем всем есть разные роли. Я исполнила свою, отдав амулет. Ты исполнила свою, попросив счастья. Но эти реплики есть не только в том сценарии, что пишется тобой, мной или теми, кто стоит за тебя. Есть и другой, кто плетет паутину сетей и пишет свою пьесу. И он вовсе не так привержен к искусству ради искусства, как Маэстро. Вовсе нет.
– Ты хочешь сказать, что там, в Пензе, есть кто-то, по чьему плану все происходит и кто хочет причинить вред с помощью магии?
– Сценарист. Да. Мы все, Колдунья, пишем свои пьесы. И простой люд, и маги, и мы… Но Кукловод, паук, безликий режиссер, он хочет не просто для себя главной роли в своем произведении, а хочет, чтобы все вокруг произносили им заготовленные реплики и совершали шаги и поступки лишь те, что задумал он. Кукловод плетет паутину, протягивая нити тонкие, невидимые – но оплетающие и разум, и душу. Ты с Обесчещенным идешь прямо в его сети.
Саша складывает руки.
– Я не могу просто взять и отступить.
Муза улыбается.
– Истинный, итоговый сценарий пока не написан. И мастерство Кукловода вовсе не значит, что никто не сменит режиссера. Он плетет свою паутину, но на каждого паука будет своя лягушка. Я лишь хочу предупредить – новый акт приближается. У каждого есть своя роль, и даже актер третьего плана вдруг может принести ту реплику, что приведет к развязке. И ружья, висящие на стенах, будут стрелять. Я играю роль в этой истории. И коль ты пошла навстречу Маэстро, то моя роль переплетена с твоей. Колдунья, ты сильна. Но не всесильна. Будь осторожна с тем, до чего прикасаешься, ведь любые щиты можно обойти, и любую оборону пробить. И помни: Обесчещенный – твой союзник, ключ к разгадке. И единственный, кого на самом деле боится Кукловод, ведь именно он способен раскрыть его тайну, пусть твой спутник сам даже не знает об этом. Колдунья, я доверила тебе судьбу потерявшего тело. Теперь твоя очередь играть главную роль в его пьесе и не только в ней.
Саша кивает. Туманно, запутанно… Столько вопросов.
– Ты можешь сказать, чего стоит опасаться?
Муза делает движение головой, поворачивается – и вмиг в купе напротив Саши сидит гадалка с картами в руках.
– Предвижу… Предвижу грядущее. Нежданный подарок может сгубить тебя, Колдунья, а еще вернее подарок, данный чистой душой, сгубит Обесчещенного, пришельца из времени, когда такой дар был бы и вовсе не возможен. Но как дар может стать проклятием, так и враг может стать союзником, сам того не желая. Будущее переменчиво, Колдунья.
Вновь движение, и вновь появляется Муза.
– Скоро твоя остановка. Хочу лишь заметить – в глубинах Отражения обитают как те, кем пугают магов по ночам, и те, кто прожив во тьме разума, ныне переродился, изменившись. Но эта глубина и связывает нас с теми, кто касается Грани. Связывает всех нас и вас. И если знать, кого звать, то зов может и дойти – и до кошмаров, и до спасителей, и до простых Затронутых. Помни об этом, Колдунья и Знахарь. Каждый миг помни.
Дверь открылась, и Муза, вновь обернувшаяся проводником, выскользнула за дверь купе.
