Степан Витальевич Кирнос
Под ласковым солнцем: Ave commune!
– Я не стал испрашивать помощи у полка нашего улья, не у нашего Егерско-Оперативного и Третьего Сторожевого. Нам же нужно держать границы под охраной ведь рядом Рейх.
– Форос, – недовольно пробурчал Аристарх. – У нас не достаточно сил, чтобы быстро подавить врага.
– Но элитный десантный полк самостоятельно выразил желание присоединиться к карательной операции по подавлению мятежа, – в отголосках электронно-металлического громыхания раздалось нечто смахивающее на безумную и неестественную радость.
– Вот это я понимаю, помощь! – обрадовался Владимир. – Теперь то мы точно вроем эту шваль в землю.
– А как они собираются к нам попасть? А то я не хочу остаться без поддержки во время наступления.
– Товарищ Аристарх, не маловерничайте. Они придут по воздуху. И если больше по ним вопросов больше нет, что у нас есть ещё по целям и задачам?
– Больше ничего нет, – почтенно и в один голос сообщили товарищ Аристарх и Владимир.
– Ну что ж раз все планы и задачи обговорены, то я думаю можно и сказать слово коммунистическое, ибо как целая армия, военная машина, да без напутствия от иерарха народного! – Стукнув посохом по полу, и радостно заголосив металлом, Форос потянулся к одному из ретрансляторов, чтобы забить радиоэфир свое пламенной речью, которую все приготовились слушать внимательно, ведь говорит сам представитель народа, который позовёт их от имени и по воле кучи людей убивать и истреблять другой люд.
Глава двадцатая. Багряный молот
Следующий день. Утро.
Рассветает и небо зажглось, только не от того, что появилось солнце, совершенно не поэтому. Авиация – реактивные самолёты, издавая ревучий рокот двигателей, пикируют над разорённым городом и скидывают груз ненависти – бомбы, и ракеты отпущены в свободный полёт и уже несутся к земле, чтобы отчистить её от нечестивцев в глазах руководства Директории Коммун.
Над лесом руин и разрушенных построек проревели три самолёта, обтекающих форм и сбросили дождь ярости на головы людей. Давиану пришлось укрыться за каким-то зданием, чтобы его не ранило осколком, и он лишь мог представить, как снег вместе с каменной крошкой ударил фонтаном, и какое-то здание исчезло в вихре огня.
– Проклятье! – сплюнул парень, когда в его ушах поселился дикий гул и побежал дальше, согласно приказу.
Окраины города превратились в одну большую мясорубку, куда бьют гаубицы сопротивления и месит артиллерия наступающих войск и парню именно там предстоит занять позицию, на передовой, чтобы встреть врага мужественно. Бронежилет сильно оттягивает к земле, в придачу к плотной одежде, а руки заняты той же винтовкой.
Ещё раз над головой раздался дикий резкий гул и появился один из самолётов, к которому откуда-то из руин рванула шипящая ракета, отразившая на своём тёмно-зелёном корпусе образы неба. Самолёт попытался свершить маневр уклонения, но ПЗРК мятежников ранил его в правый борт, и судно плюнуло огнём и осыпало окрестности звенящими металлическими осколками, устремившись пламенной кометой к земле. Ещё пара мгновений и страшный взрыв где-то за руинами заглушил звуки стрельбы и рокот взрывов на передовой.
Небо для Директории Коммун оказалось закрытым и те, кто считали, что смогут крушить сопротивление сверху сейчас, наверное, обливались слезами из-за того, что им придётся встретится лично с врагом и пехотой, танками решать вопросы войны, не прибегая к небесной каре.
Давиан не радостен, не печален. Ему уже всё равно – он давно умер в душе и сейчас готов был отдать жизнь, лишь бы уже не чувствовать, не видеть и не слышать вой пика конфликта. Только мысли о Юле дёргают в нём за струны жизни, только скорбь о девушке и том, что её, скорее всего, предстоит умереть, находит свой отголосок в осколках жизнелюбия и человечности.
– О, как бы я хотел, чтобы она выжила, – подняв лицо к небу, обратился Давиан в надежде на то, что его услышат.
Ещё пару метров сквозь тропинки между нависшими разрушенными постройками миновал Давиан и каждое из зданий – призрак былых времён, готов обрушиться прямо на его голову и похоронить навечно.
Он миновал их и выбежал прямо к своему отряду – десять человек, разодетых кто в куртку, кто в пальто и на всех средние и лёгкие бронежилеты, а в руках по тонкоствольной штурмовой винтовке, с некрупным корпусом и прицелом.
– Мы только тебя ждали! – заголосил какой-то мужчина с синей лентой на груди, показывавшей его командирский статус. – Ты где был!?
– Мне старшой отдал приказ, – тут же ответил Давиан, взирая на то, что они стоят на разрушенной заснеженной площади, окружённой разрушенными строениями и разваленками, так же покрытыми белой пеленой.
«Мы же прямо на открытом месте?» – удивлённо подумал юноша и перехватил винтовку в боевое положение.
– Какой приказ?
– Мы должны выдвигаться на передовую к полуроте «С» и обеспечить им поддержку. Судя по донесениям, там самый плотный огонь.
– Ага, – задумался десятник, но его дума прервалась из-за рёва винтовых лопастей, приближающихся откуда-то справа.
Вертолёт, чёрный и похожий на стрекозу показался из-за крыш разрушенных домов и быстро сблизился с площадью и, накренившись, выпустил из себя содержимое – пятеро воинов в серой броне и красными беретом на голове спустились по тросу в двухстах метрах от мятежников.
– Десант! – вскрикнул десятник, лихорадочно отдавая команду, – огонь-огонь-огонь! Не дайте им закрепится!
Повстанцы накрыли ураганным огнём десантников, но что есть кучка оборванцев, убежавших в отчаянии и страхе от режима, против умелых воинов-фанатиков, открывших меткий огонь из стрекочущих автоматов.
Вертолёт, не произведя не выстрела, направился дальше и завязался жестокий бой. Давиан тут же лёг в снег, и каска съехала ему на лицо. Когда он её поправил, то увидел, как в мгновение ока враг рассредоточился, ловя бронёй пули – результат неумелых выстрелов и сам открыл огонь. Два из десяти человек упали на землю, оросив белый покров алой кровью с пробитыми шеями.
– Что за безумие творится!? – кто-то закричал и тут же получил пулю в голову, навечно получив ложе на мягком пушистом снегу.
Давиан уже предчувствовал, как смерть берёт его за горло холодной ледяной рукой и вот-вот он отдаст Богу душу, но неожиданный поворот не заставил себя ждать. Из руин раздался истошный вой крупнокалиберного станкового пулемёта и сне взметнулся фонтаном искрящегося серебра, а пули коснулись первых десантников. Спустя мгновение первого врага разорвало на части от напористой очереди и силы патрона, его останки рваными кусками одежды и плоти, орошая белый покров тёплой кровью, разбросало в стороны. Увидев страшную картину, враг попытался накрыть огневую точку, но не успел даже рассеяться – их раздавили таким же способом и последний пал под напором группового огня стрелкового оружия.
– Сколько нас осталось!? – раздался вопрос десятника, рука которого латается серым бинтом с пятнами крови.
– Восемь человек, друже, – донёсся ответ от тучного мужчины. – Надобно доложить в штаб.
– На связи Оникс-1, как меня слышно, Твердыня, – обратился по тяжёлой чёрной рации десятник. – Приём, меня слышно?
– Да, Оникс-1. Передавайте, – с шипением помех, раздались слова. – Что у вас там случилось?
– Враг высаживает десант в различных частях города, видимо они хотят застать нас врасплох и разорвать пути снабжения и разделить части. Как слышно, приём?
– Слышим вас хорошо, Оникс-1. Мы примем все возможные меры для уничтожения групп десантников. Если ещё заметите, отсылайте их местоположение и по возможности, накроем их артиллерией.
– Так, точно Твердыня. Конец связи.
Десятник обернулся к людям и окинул их взглядом, настолько печальным и обречённым, что Давиану стало не по себе. Вчера вечером вернулись те, кто должен был прорваться за стену, и они принесли страшную новость – им придётся умереть. Все понимают, что они идут на смерть, что сегодня их последний день, но лучше умереть в битве за свободу, чем возвращаться в индологическую тюрьму.
– Отряд, за мной! – скомандовал десятник и повёл людей на передовую, там, где война кипит сильнее всего.
Давиан чётко помнит задачи, однако находит их бессмысленными. Внешний круг обороны при поддержке гаубиц должен держать врага на расстоянии, пока обычные люди не спрячутся в канализациях и катакомбах, стремясь продлить свою жизнь ещё на пару часов. Дети и женщины, не взявшие оружие в руки, сейчас бредут по старым разрушенным подземельям, стараясь как можно глубже забраться, чтобы потом, через пару недель вылезти и прожить ещё пару лет вдали от Директории Коммун.
Самому юноше не говорили, в чём заключается роль каждого подразделения, да ему и всё равно. Главная его цель – подольше прожить и подороже продать свою жизнь, унеся с собой на тот свет как можно больше врагов.
Спустя минут десять перебежек они вышли на линию фронта и Давиан узрел картину огненного боя. Весь предгород утонул в сотне взрывах, превратившись в одну большую линию артиллерийского заграждения.
Давиан рухнул на мешки с песком и выставил винтовку перед собой; его ограждают ветхие укрепления из камней, в зданиях засели пулемётчики и противотанковые отряды, вместе с командами ПЗРК, траншеи с солдатами.
– Как у вас дела? – спросил десятник у высокого черноволосого человека в коричневом пальто с мехом и автоматом АК-74 наперевес.
– Враг уже пытался три раза пробиться, – воин показал на поле, где слабо различимы осколки с пылающими останками корпусов самолётов и вертолётов. – ПЗРК, которые мы нашли в руинах, оказались весьма добрым подспорьем в битве с авиацией. Они больше не пускают на нас их.
– Вы же понимаете, что к утру в электронных изданиях появится радостная новость, как народ разбил единоличников-мятежников? – раздался женский голос; говорила смуглая черноволосая полноватая девушка в ватнике. – Мы не сможем долго удержаться, их там слишком много.
– Нет, не сможем. Но мы дадим нашим детям шанс ещё прожить! – раздался повышенный голос командира полуроты. – Мы умрём, чтобы они жили! Не дадим партийному гнилью из нас сделать рабов, не дадим проклятым тиранам сотворить из наших детей предметы для своих богомерзких утех!
– Каков план? – тут же спросил десятник, и Давиан прислушался к тому, что ответил глава воинства.
Мужчина, чуть-чуть кашлянул в кулак и грубым голосом ответил, стараясь пересилить рокот взрывов:
– Мы должны удерживать наступательные силы противника как можно дольше на краю обороны, а когда они прорвутся, отступить на второй рубеж обороны. Дороги «Зета-А» и «Зета-Б» заминированы, как и часть строений здесь. Так же, мы подготовили ловушки на всём протяжении больших дорог, чтобы остановить танки.
– Какого рода?
– Ямы и взрывчатку, чтобы сбить гусеницы. На верхах засели снайперы и противотанковые охотники.
– А что с поддержкой?
– К западу нас прикроет рота «Альфа», а к востоку засели пулемётные расчёты роты «Бета». А в глубине города есть пара миномётов.
– Хорошо. Очень хорошо.
– Именно так, мой друг. Дадим же бой проклятым уродам!
– Аминь, – прошептал юноша, надеясь, что слова командиров исполнятся в точности и не пойдут прахом через пару минут битвы, когда артиллерия смолкнет и в бой вступит пехота.
Давиан мог бы и радоваться словам командира полуроты, но в глубине души он понимает, что обычным оборванцам не совладать с регулярными войсками Директории. Да, у них есть миномёты, пулемёты и прочее оружие и они даже научились им пользоваться, но это не заменит боевого опыта и навыков военного дела, а также технологического обеспечения. Армия Директория во всех аспектах превзошла их, и единственное, что устье у повстанцев, так это любовь к людям, которые стали близкими, вылившаяся в человеческую ненависть. Это есть великий мотиватор к действиям, который похлеще всякой партийной установки и идеологии.
Артиллерия смолкла, что стало символом начала битвы. Гаубицы мятежников берегут боезапас, а вражеские артиллеристы дают своим возможность двигаться вперёд и не смеют подойти ближе, чтобы не стать мишенью для мятежных стрелков крупнокалиберной артиллерии.
Давиан смотрит через оптический прицел винтовки, внимательно высматривая позиции впереди, и он увидел, как земля со снегом осела на перепаханные поля разрушенного и обращённого в поле мусора предгорода, а затем появились они. Танки, обтекающей формы, идущие впереди подобные броне для лёгкой техники позади, несущей десятки человек пехоты, а также для обычных людей, плетущихся за бронированным кулаком моторизованной кавалерии.
– Зальём их огнём! – раздалась команда, и оборона ответила оружейным хоралом десятков орудий, шлёпнув сотнями и тысячами пуль по наступающим врагам. Противотанковые ружья гаркнули и корпуса танков сверкнули рикошетами и маленькими взрывами, а некоторые встали на месте, потому что их гусеницы слетели.
Давиан сжал с тяжестью на сердце курок и раздался звук подобный удару хлыста, а затем ещё один выстрел, пока юношу не одёрнул какой-то мужчина, грозно и строго сказав:
– Ты по кому стреляешь, сынок? Они в броне, лучше побереги патроны.
Танки превратились в стену залпового огня – пушки окатили оборонительный рубеж огнём артиллерии. Над Давианом раздался страшный свист, где-то рядом грохнул, взрыв и его окатило пылью, снегом и грязью, а в ушах снова завопил истошный писк. Ещё один залп и какое-то здание накрыло взрывами оно под собственным весом, издавая страшный хруст, рухнуло и всё накрыло пыль и каменная крошка.
– Истребите эти танки, скорее! Нам нужны гаубицы! – кто-то орёт, отстреливаясь из противотанкового ружья.
– Не получится, – был дан ответ. – Они работают на другом секторе. Остановите лучше БТРы!
– Есть!
Когда боевые машины приблизились, из множественных точек ударили гранатомёты, оставляя за собой шлейф дыма, вливаясь в дождь снарядов противотанковой артиллерией, накрыв адским крещендо и ливнем снарядов колонну танков. Корпуса вспыхнули яркими вспышками и затрещали взрывами, раздался металлический стон, некоторые танки встали и загорелись, некоторые упорно продолжают движение, а какие-то разлетелись салютом, полыхающим обломков, разнёсшихся по округе.
– Так их, так! – кричат люди.
БТРы, большинство из машин, так же стали жертвами бронебойного огня и выпустили из себя десятки пехотинцев, которые рассеянным веером стали наступать, прикрываясь за танками и за разбитыми осколками.
– А вот теперь можно сынок! – раздался хриплый голос мужчины и он сам сжал крючок, его крупнокалиберный пулемёт звонко загрохотал, сея смерть каждому противнику.
Давиан открыл беспорядочный огонь из своей винтовки, она лихорадочно задрожала в руках, выпуская пулю за пулей. Ему нет дела до того, попадёт он или нет, лишь бы стрелять и ожидать скорой смерти.
Рассеянные ряды оказались прижатыми сумасшедшим огнём к земле. Танки пытаются вычищать огневые точки, но противотанковые пушки так умело стреляют по тяжёлым машинам, что пришлось дать заднюю и пытаться вести бой с дальних позиций, пропуская джипы.
Корпуса, отображающие на серой поверхности такие же бесцветные небеса, покрыты надписями – хвалой Партии. Около тридцати штук быстрых машин, несущих на себе ракеты и автопушки, прорвались через перепаханное поле и встретились с напористым огнём. Быстрым выпадом своего оружия они успели накрыть пару огневых точек, но сами стали жертвой миномётного и пулемётного огня, который разорвал металл корпусов в металлические клочья и вместе с людьми разбросал по округе.
Давиан видит, как часть войск Директории получила приказ отступать и занимать, оборону для перегруппировки и он бы обрадовался этому, если бы не состояние их войск. Всё пожирает трещащее пламя, всё находится во власти огня. Множество огневых точек смолкли навсегда, противотанковые пушки стали металлолом, а часть людей отправились навстречу вечности.
– Отряд, – обратился командир полуроты. – Вы молодцы, но мы выдержим ещё одно наступление, и потом нам придётся отходить. Подготовьтесь, ибо враг ещё может нахлынуть.
– У нас проблема! – обратил десятник. – Наши гаубицы под угрозой. Десантники врага наступают на артиллерийские позиции. Охранные отряды долго не выдержат наступления.
Молот Директории, её военная машина стремится уничтожить самое важное преимущество повстанцев одной рукой, пока другой конечностью вновь бросает на редуты своих солдат.
– Наступление! – кричат солдаты, когда показываются вертолёты, выпускающие ракеты по оборонительным позициям и уклоняющиеся от плотного шквала снарядов ПЗРК.
Их борта пожрали огонь и взрывы, но они продолжают наступление, выжигая всё, падая и взрываясь. Большая часть позиций с пушками сгинула в ракетном огне, прежде чем оставшаяся авиация отступила, уступив места тяжёлой технике.
– Докладывает рота «Альфа» и «Бета», – раздались слова из рации. – Наши потери сорок процентов личного состава, начинаем отступление на вторые оборонительные позиции. Нам нужно прикрытие!
Артиллерийская танковая линия снова открыла огонь, и возле Давиана всё вспыхнуло и загрохотало, а пехотинцы Директории перешли в неумолимое наступление, несмотря на слабый огонь некоторых пулемётов, когда стало понятно, что позиции практически уничтожены.
Юноша поднялся, чтобы сменить позиции и его глаза увидели всюду огонь и разрушения, опаленные стены и разорванные окровавленные и обожжённые трупы, смердящие тошнотворным ароматом палёной плоти.
– Бери свой отряд и выступайте на помощь гаубицам. Мы здесь справимся! – командует командир полуроты дружиннику и тут кивком дал ответ.
Давиан, ступая ватными ногами через тела и куски камней, отходит вместе с восьмою бойцами, оставляя позади себя громоподобные взрывы, и свист пуль, преследующий каждого. Он с трудом пробрался через разверченные траншеи и бегом присоединился к отряду:
– Гаубицы расположены к северу отсюда на большой площади, – доложил десятник. – Нам необходимо прорваться к ним и обеспечить защиту, отбросить десантников и по возможности их уничтожить.
Отряд перешёл на бег. Пробираясь через разрушенные здания и под гулом редкой авиации, собирая по пути отставших или разбросанных солдат, набрав два отделения, десятник вывел двадцать человек к путям, оттенённым громадными тусклыми постройками, воющими о славе прошлых столетий.
Впереди, на тропе, показались люди, в серой одежде и красными беретами, тихо пробирающимися укрепления. Они идут медленно, тихо, сосредоточившись на цели, на проникновении.
– Отряд, – шёпотом приказ десятник. – Присесть.
Двадцать человек тихо прильнули к белому снегу и руинам, к камням и укрытием, и по указу командира подобно теням, плясавшим в безмолвии, двинулись вперёд, стараясь взять врага в клещи. Десантников всего шесть человек, но их умения не стоит недооценивать, ибо и в таком количестве они с лёгкостью отбросят всю двадцатку и единственный шанс – умело воспользоваться скрытностью. И когда отряд достиг цели, десятник отдал приказ:
– Давай!
Кинжальный огонь из автоматов, пулемётов и винтовок накрыл пятерых десантников и трое мгновенно пали средь осколков построек, только двое смогли дать бой. Их убойное оружие скосило троих мятежников, разбив бронежилеты и прошив насквозь тела; возле Давиана пронёсся снаряд вражеского автомата и разбил кусок стены, за которой укрывался парень.
Ещё двое солдат ринулись вперёд, однако были остановлены метким огнём и нашли вечный покой в кучи строительного мусора.
– Гранатами их! Гранатами!
Тут же полетели четыре или шесть снарядов, накрывших рассеянным дождём врага, и спустя пару мгновений раздались взрывы. Дрожащий от каждого хлопка Давиан насчитал пять взрывов гранат, которых хватило, чтобы добить десантников и разметать их останки по снегу.
– Пробиваемся дальше!
Понадобилось минут пять, прежде чем отряд вышел к большой и широкой площади, где огонь продолжают вести гаубицы. Чёрные стволы устрашающими столбами уставлены в небеса и когда они изрыгают массив пламени и снаряды, земля сотрясается и дрожит от той титанической силы, с которой бьют гаубицы. Давиан увидел, что у гаубиц уже лежат мёртвые люди – бывший орудийный расчёт, застигнутый врасплох десантом. Вокруг гаубиц выстроена целая оборонительная крепость – траншеи и укреплены куски построек, обнесены мешками с песком, а переходы и дороги сюда занесены мусором и баррикадами. Всюду ведут бой люди в разношёрстной одежде, но терпят поражение от солдат в алых беретах, напирающих с неистовым упорством и умением.
Давиан лёг в какую-то траншею, ведя беспорядочную стрельбу и со звоном вынимая обоймы. Его винтовка старается поразить десантников, но пули то ли пролетают мимо, то ли рикошетят об их броню и, кажется, они неуязвимы. Пули жужжат над головой, гранаты с гулким грохотом взрываются рядом, раздаются звуки агонии и крики боли и всё это смешивается в протяжную и жуткую, по истине адскую симфонию войны и бойни. Мятежников тут не менее роты, десятников впятеро меньше, но они побеждают и идут, будто заговорённые.
– Почему мы проигрываем!? – вопрос так и остался без ответа – мужчину, слова которого пробились через вой боя, скосила автоматная очередь, и он с разворошённой грудью украсил грязный снег бурой кровью,
Ещё раз гаубицы дали залп и всё вокруг сотряслось от страшного грохота и озарилось ярким пламенем
Для Давиана всё это напоминает безумие, его берёт желание закрыться руками и не слышать всего этого, не видеть творящегося вокруг кошмара, залечь на дне траншеи и так лежать, пока всё не кончится. Его руки дрожат, стрелять становится всё труднее, дыхание стало прерывистым и глубоким, а сердце колотится, как истошное и кажется, что сейчас оно вылетит.
«Господи, помилуй!», – взмолился юноша, не зная к кому больше обратиться в инфернальном шторме битвы.
На мгновение необычайное спокойствие коснулось его души, и он смог увидеть, как первая пятёрка десантников прорвалась к ним, через заградительный огонь и укрепления, оказавшись в десяти метрах от траншеи юноши. Усиленным и кучным огнём смогли убить только одного – рой пуль изорвал ему бронежилет и пробился через слабые места, но остальные продолжают сеять смерть разрывными патронами автоматов.
– Давай, гранатами их! – Давиана одёрнул какой-то мужчина, лицо которого так похоже с лицами остальных – всё вымазано в грязи и саже.
Парень послушался и машинальным движением вынул единственную гранату, твёрдо обхватив пальцем кольцо и потянув его со всей силы. Оно вышло со звоном, и юноша метнул её, присоединив к дождю из не менее десяти снарядов, которые упали в аккурат наступающих десантников, устроивших вокруг себя кровавую жатву, размалёвывая выстрелами, как кистью, полотно битвы яркими кровавыми мазками, которые в пылу побоища обратили на них внимание в самый последний момент.
Десяток взрывов накрыли дланью разрушения и разрывной волны небольшой участок земли, за плотным плащом грязи и серого снега, скрыв врага. Когда звон, грохот и пелена спали, мятежники увидели, что их затея удалась, тела десятников, обезображенные с изодранной одеждой, разбросаны по разрушенным укреплениям и упокоились в обломках зданий и снегу.
Однако радоваться рано, ибо ещё пятнадцать элитных бойцов Директории Коммун продолжают наступление, и нет от них спасения. Грохот разрывных зарядов становится ответом на потерю братьев по коммунизму и объятые ревностью к идеологии и движимые полученным приказом они перешли в наступление. Полтора десятка бойцов врезались в оборону как раскалённый нож в холодное масло и стали её резать и терзать, устроив самый настоящий парад смерти. Их автоматы как бешенные дёргаются и рвут мятежников в клочья, Давиан видит, как пару человек десантник расстрелял едва ли не в упор, и их тела разорвало на части от напора очереди.
Оборона пытается удержать напористых солдат, но ничего не удаётся. Положены десятки жизни на алтарь поражения и ропот стал пробираться в рядах защитников, пока не раздался хлопок. Один из десантников со сквозной дырой в груди медленно опустил автомат, покачнулся и завалился на спину с непониманием, застывшим в глазах навечно. Ещё хлопок и второй противник ложится на землю, а остальные пытаются рассредоточиться.
Через мгновение на площадь ворвался транспорт – большая коробкообразная конструкция с гусеницами вместо колёс и открытым верхом. Его два крупнокалиберных пулемёта дали залп, и грохочущая очередь сверкающей молнией настигла десант.
– Рассеяться! – послышался приказ вражеского десанта.
Два станковых пулемёта наверху и один возле водителя жутким громыханием и множеством пуль заполнили пространство. Ещё трое десантников пали жертвами контратаки, пока их братья не отомстили – кучной очередью их патроны прошили борт транспорта, и скосили пару пулемётчиков, выкрасив всё внутри кровью, но тут снайперы дали знать о себе, парой метких выстрелов в голову отправив в забвение элитных бойцов. Ещё один гулкий выстрел из противотанкового ружья лишил десантника жизни. Оборона дружным огнём накрыла вражескую рассеянную пехоту, пока двое отважных бойцов под воем стрекочущих пуль не заняли в транспорте место погибших воинов и снова воздух наполнился ароматом раскалённого металла и пороха, а в уши полился звон грохота крупнокалиберного пулемёта.
Когда был дан приказ отступить, в живых осталось трое из десанта и они, что было мочи, сверкая пятками, ударились в бега, как можно скорее желая покинуть это место. У самых глубин руин, в которые сунулись десантники тяжёлая рука очереди двух пулемётов настигла третьего врага, разорвав его спину и оросив серый камень алым.
Когда всё кончилось, наступило странное благоговейное спокойствие, только где-то вдали стрекотали пули и раздавался грохот боя. Давиан поднялся, чтобы лицезреть картину минувшего боя, опираясь на винтовку, как на трость и обомлел. Из сотни обороняющихся выжило не больше двадцати пяти человек, остальные усеяли телами пространство.
– Ты как, парень? – взял его за плечо какой-то мужик и Давиан машинально ответил:
– Вс-всё хор-хорошо.
– Ох, не думаю, – хлопнул его по плечу мужик. – Ладно, приходи в себя, с остальным потом разберёмся.
Давиан даже не представлял, что выйдет из встречи с элитными войсками Директории. Столько жертв пришлось положить, чтобы сберечь артиллерию, которая смолкла в ожидании новых стрелков и наводчиков, ибо старые отдали свои жизни на алтарь пирровой победы.
Юноша проверил боезапас. Всего один магазин остался, не считая того, что в винтовке и пистолет в придачу с одной обоймой. Не густо и Давиан понимает это, однако смиряется с тем, что это бытность и от неё никуда не деться. Его испачканное лицо уставляется на десятника, который рядом что-то обсуждает по рации:
– Говорит Оникс-1, Твердыня, приём.
– Мы вас слушаем, Оникс-1, – с помехами и статическим треском звучит ответ.
– Десант противника в количестве двух человек отброшен. Позиция гаубиц защищена, как слышите, приём?
– Слышим вас хорошо, Оникс-1.
– Нужен на позицию дополнительный орудийный расчёт. Старый был уничтожен противником.
– Хорошо, Оникс-1, мы высылаем ещё людей. У нас появилась проблема в западной части города. Враг смог прорваться по линии Бета-С-1 и сейчас пытается с востока и на запад отрезать оборонительные части, как слышите, приём?
– Слышу вас хорошо, Твердыня. Ваши приказы по этому поводу.
– Вы в составе взвода «Спирит» должны ударить в головную часть наступающей колоны противника и остановить её продвижение на западный край города, чтобы у нас ещё оставалось логистическое сообщение.
– Нам будет оказана поддержка?
– Мы уже отправили гренадёрские отряды быстрого реагирования. Они должны сковать боями вражескую колонну.
«Гренадёры», – усмехнулся в уме Давиан, понимая, что под ними представляются обычные люди, только в усиленной броне и с ручными пулемётами.
– А может, мы её уничтожим? – предложил десятник. – Если нам поможет рота «Зета», мы бы могли…
– Мы ничего не можем, Оникс-1! Мы не сможем её уничтожить! – сорванный голос донёс яркий отказ. – Нас прижали по всем фронтам, солдаты Директории приковали к себе все возможные резервы, и у нас нет сил их отбросить. За последние часы боя мы потеряли сорок процентов личного состава, так что заткитесь и выполняйте задачу! Конец связи!
– Конец связи, – омрачённо закончил Десятник, окинув взглядом транспорт и приказывая, – моё отделение! Погружаемся.
Вместе с Давианом к транспорту поковыляли ещё три человека – всё, что осталось от отделения. Они устало забрались в корпус и юноша тут же рухнул на холодный пол, прижавшись к борту военной машины. Двое встали у орудия, выкинув тела изрешечённых мертвецов, и раздался звенящий звук передёргивания пулемётного затвора. Транспорт затарахтел, затрясся и с рёвом из выхлопной трубы рванул вперёд, навстречу грядущей битве.
Давиан погрузился в глубокую думу. И в его голову пришёл единственный вопрос, который занял всё внимание юноши:
«Почему это всё происходит со мной?»
Парень не может понять, чем он себе выстлал сюда этот путь, какой ценой купил билет в эту преисподнюю. Однако спустя мгновение он сам находит ответ, который оказался весьма тривиальным:
«Ведь всё это – результат моего выбора. А за что?». Память мгновенно ему привела стезю из случаев в жизни, наполненных эгоизмом и спесивостью, самовлюблённостью и слепотой, которые и привели его сюда, однако моментально рождается следующий немой вопрос – «А этим людям за что? Чего они плохого сотворили, что должны теперь умирать под ударами военного молота Директории?».
И в действительности – сердца этих людей не наполнены буйными горькими страстями, губящими душу, и единственная их вина в том, что они не пожелали жить в тюрьме для народа, построенной этим самым народом. И это действительно несправедливо, что этих людей ждёт не самая завидная участь, хотя они не душегубцы, не воры и не любодеи, но преступники в глазах народного закона – враги общества, поскольку решились отречься от него.
«Это не по справедливости», – подумал со скорбью Давиан.
– Эй, парень! – одёрнул какой-то боец юношу, и по голосу эта оказалась женщина с опалённым волосом и черномазым лицом. – Я смотрю у тебя какое-то старьё!
– У меня больше ничего нет кроме этой винтовки, – бесстрастно ответил парень. – Кроме пистолета.
Женщина протянула длинное оружие, и парень разглядел его очертания – длиннющий ствол, тянущийся прямиком к замку и курку, плавно переходящий в изящный приклад; подложка же сделана из светлой древесины.
– Что это? – спросил парень.
– Судя по всему энергомушкет. Кстати, – она бросила коробку, и юноша схватил её, тряхнув, слыша как там что с глухим звуком шевельнулось, – тебе это понадобится.
– Что это?
– Батарейки к нему. А винтовку свою отдашь кому-нибудь из «Спирита».
