Рина Оре
Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том
– Нууу… возможно, – притворно ломалась Енриити, которая уже видела себя невестой принца. – Только со мной поедет Диана! – потребовала девушка. – Я лишь ей доверяю. И Марили как покоевая прислужница, если захочет…
– Что-то мне подсказывает, что Марили захочет, – широко улыбнулся Рагнер, поблескивая серебром зубов. – Особенно, если узнает, что Лорко вскоре сказочно разбогатеет – ровно на четверть от выкупа за моего пленника, принца Баро, – этих средств ему на всю жизнь хватит. Берем всех! – заявил Рагнер Маргарите, открывшей рот для возражений. – Дева Енриити права. Ей необходимо сопровождение воспитательницы, и прислужница, знающая родной язык, ей вовсе не повредит.
– Хорошо, пусть будет так, – вздыхая, согласилась Маргарита.
– Ну и чудно! Собирайтесь, – сказал герцог Енриити и Диане. – Отправляемся с утра дня сатурна, то есть через два дня. Сперва в ваше имение, потом в Лодэнию. Путь будет долгий, но прошу много вещей с собою не брать: отдельного корабля под дамское добро у меня может и не найтись – придется бросить лишнее на берегу.
Рагнер надел на лысую голову черный берет, украшенный развалистым пером и брошью, тем самым показывая Маргарите, что пора удаляться. С окончанием войны он перестал носить в городе кольчугу, предпочитая появляться в убранстве мирянина, своего любимого черного цвета. Только золотистый кушак опоясывал его камзол, а бальтинский меч сменился кинжалом с позолоченными ножнами и рукоятью, на какой тоже имелись две звезды. В отличие от Ренгара, этот парадный кинжал не имел таинственного прошлого – после победы над Бронтаей Рагнер заказал его у оружейника в Брослосе и дал ему имя «Анарим».
Прежде чем покинуть темно-красный дом, Маргарита договорилась с Оливи, что тот будет выплачивать Ульви деньги за сданный внаем дом на улице Каштанов – и так до возвращения Нинно, делая это от имени Жоля Ботно. Останки Тини она запретила переносить в склеп. Ко дню успокоения Ортлиба Совиннака прежнюю дощечку уже должны были поменять на красивый камень. Эту стелу Маргарита выбирала сама, но не видела преображенной могилы – она не нашла в себе сил, даже чтобы издали взглянуть на свой бывший дом, не то что переступить его порог. Белый чепчик Тини, принесённый по ее просьбе, она сожгла, попрощавшись таким образом со своей несчастной прислужницей.
________________
– Мушмула? – улыбнулся Рагнер Маргарите, когда они выходили из темно-красного дома.
– Как ты услышал? – удивилась девушка.
– Уши Ранноров. Ммм… – сладострастно промычал он, не переставая растягивать улыбкой большие губы. – Надо запомнить, как еще можно звать твою Маргаритку.
– И вот именно эту аллегорию ты понял! Только, пожалуйста, не повторяй ее никогда. Барон Иберннак так правда говорил и я не хочу, чтобы ты мне его напоминал… Лучше скажи, что мы будем делать? Куда ты меня увезешь? Ты так красиво говорил…
Перед домом их ожидали двенадцать охранителей. Рагнер помог Маргарите сесть на лошадь в женское седло, сам запрыгнул на Магнгро и по дороге к ратуше стал рассказывать о своих планах:
– Сначала тоже в Брослос поедем. Ненадолго. Надо дядю навестить, моего короля, и отдать ему грамоты от Ивара: пятнадцать лет купцы Лодэнии смогут торговать на острове Утта без сборов, а мой дядя за тот же срок получит тунну золота. Он мне за это всё простит, – усмехнулся Рагнер. – Может быть, я даже стану героем Меридеи. Я бы хотел… Ну а потом – в Ларгос. Мы еще застанем лето… Благодать! Я тебя с моим лучшим другом, Вьёном, познакомлю. Поверь, более интересного человека ты не встречала и вряд ли встретишь. Он и корабли строит, и стихи слагает, и рисует, и всё время чем-то занятным увлечен, правда, путного из этого вышло немного… Только вот его черный сыр – это нечто, да крепчайшее в этом мире куренное вино! Честно говоря, он старше меня – ему этим летом будет сорок шесть. И у него есть дочка, Ирмина, – ей в начале весны уже двенадцать исполнилось, и она в Лодэнии стала невестой. Ирмина не очень походит на Вьёна, но это даже лучше: Вьён нудноватый, а Ирмина такая хохотушка – я ее смех обожаю… Еще Вьён вдовец – и, быть может, найдем его с возлюбленной, но вряд ли. Ему угодить еще сложнее, чем мне. Ему еще и умная нужна, – засмеялся Рагнер, начиная подтрунивать над Маргаритой.
– Ты еще меня дурехой не обзывал! – немного обиделась она. – Никакая я не дуреха – просто очень добрая. Брат Амадей мне как-то сказал, что если я не согласна с чем-то, то лишь из-за меня одной это не станет истиной. Я и не согласная! А вот ты дошутишься – и один в Ларгос поедешь.
– Да щас! Кто тебе свободу давал, пленница?! – возмутился Рагнер. – Забыла, что я тебя во второй раз пленил? Никуда ты теперь от меня не денешься, – довольно скалился он, видя, что и она улыбается. – Я лысый из-за тебя хожу! Так что… оставь свое – не поеду. Насильно увезу мою добрейшую красавицу. Кто меня будет чихвостить за злосердие, как не ты?
– А Марлена и брат Амадей? Точнее, Марлена и Магнус?
– Сами решат, что им больше понравится. Я им дом в Брослосе куплю, на набережной – это самое лучшее место в столице. Дальше пусть с ним делают, что хотят. Денег Магнус всё равно не возьмет… Магнус! Не абы что себе имечко выбрал! И у него, как у всех нормальных людей, имеется склонность возвышать себя и нахваливать! Да и ладно – нормальным человеком он мне даже больше нравится.
– Магнус – это имя одного из герцогов Лиисемских – того, кто жертвовал на библиотеку при семинарии и простыл Умным. Уверена: это в благодарность, а не из тщеславного желания назваться «Великим».
– Главное: не Амадей, а то уж больно нежно было. А так – Ма́гнус Махнга́фасс – звучит! Мужик!.. Тебя его полное имя не коробит?
– Нет, я даже рада, что имя не уйдет в забвение. Иам был последним из мужчин своего рода. Меня другое коробит… Твоя супруга… – осторожно сказала Маргарита.
– Не волнуйся о ней, – серьезно ответил Рагнер. – Просто считай, что ее нет. Твой рыцарь тебя, моя прекрасная дама, обижать не позволит даже дяде-королю, не то что Хильдебранту Хамтвиру.
– Паучья черепаха?
– Моя ты умница! – вновь повеселел он. – Сама его увидишь и поймешь то, насколько я был прав!
Они подъехали к ратуше одновременно с королем Иваром – тот привез Рагнеру его золото, помещенное в десять небольших ящиков, окованных железом и забитых гвоздями. Для Маргариты десятина от тунны золота представлялась невообразимым состоянием равным более чем двадцати двум тысячам золотых альдрианов.
«За такие деньжищи, наверно, можно купить земли размером с Лиисем, – думала она. – Три таланта без одной осьмины золота! Только король имеет такой доход со всех своих земель, да и то не каждый».
Король Ивар привычно облачился в доспехи, синий нарамник и украсил себя драгоценностями. Не желая спешиваться в латах, он остался верхом на чудесном белом, снежногривом коне и, галантно поприветствовав Маргариту, склонился перед ней, а не только кивнул головой. После этого герцог и король отъехали в сторону.
– Ивар, – сказал Рагнер. – В этот раз я всё золото взвешу, так что не опозорься и скажи, если вы с Альдрианом не смогли достать всё в срок.
Король Ивар успокоил его жестом.
– Ффо фы бутефь делать ф эфим фолотом? Факое богаффтфо!
– Пожертую всё Экклесии, – серьезно сказал Рагнер, а король гортанно засмеялся. – Я не шучу, – добавил Лодэтский Дьявол.
– Рагнер Раннор? Фто ф фобой? Я фебя не уфнаю!
– Ивар, это был последний поход Лодэтского Дьявола. Больше не будет. Думай, что хочешь, но я Богу слово дал. И с Экклесией помириться тоже слово дал – и всё из-за того, что ты в плен угодил. Так что не обманывай меня с золотом: обманешь Бога и Экклесию. Бог может и простит, – не удержался от опасной шутки Рагнер, – а вот Экклесия точно нет!
– И ффо фы бутефь делать тальфе?
– Жить, – ответил Рагнер, с нежностью глядя на Маргариту. – Любить еще буду. Найду чем заняться и без войн.
Ивар IX покачал головой.
– Любофь! Одни бетфтфия оф нее! Я фубоф иф-фа нее лифилшя!
– Да? – широко улыбнулся Рагнер. – А красавица оценила?
– Не офень. Фаль у меня нет факиф фубоф, как у фебя!
– Брось, Ивар. Теперь все дамы Ладикэ только о тебе мечтать будут. Заедешь на этом белом коне… Цветами обкидают, наставят памятников и легенд наплетут. Ты, главное, не зазнавайся. И никогда, Ивар, – тихо добавил он, – больше не пинай меня. Ты видел, что бывает, когда я злюсь.
Король выставил полусогнутую руку, чего никогда ранее не делал. Рагнер польщено улыбнулся и сцепил свои пальцы с пальцами короля. Ивар Шепелявый положил левую руку сверху, а Рагнер, еще шире улыбаясь, тоже опустил левую руку сверху, замкнув крестом знак двойного единства.
– Мы феперь родные брафья! – заключил Ивар Шепелявый.
«Родные братья порой хуже злейших врагов, мне ли не знать, – не переставая улыбаться, невесело подумал Рагнер. – Да и из королей паршивая родня. Посмотрим… Всё равно нельзя отказаться от такой чести…»
Когда Ивар Шепелявый уехал с Главной площади, Рагнер приказал перенести все десять ящичков в голубой дом со львом, где он поселил с несколькими воинами-монахами Адальберти Баро, но не раскрывать их содержимого и передать, что желал бы вместе с баронессой Нолаонт отобедать этим вечером у своего пленника.
________________
Златокузнечное дело считалось самым почетным из всех ремесел, но семья Леуно заслужила в Элладанне неоднозначную славу: одни восхищались их скромностью, у иных их скупость вошла в поговорку. Шестидесятилетний Ольфи Леуно, его столь же пожилая супруга, два их сына, женатые на их сужэннах, внучки и внуки – все двенадцать человек ютились в одном доме, обходясь без слуг или подмастерьев. Сам голубой дом, отмеченный статуей льва над дверным порталом, выглядел броско с Главной площади, но посетители лавки поражались малости ее размеров, убогости обстановки и неприветливости продавца: старший сын, Гаост Леуно, сидел истуканом за прилавком, возле зеленого занавеса; когда же занавес приоткрывался, то показывались полупустые полки, заполненные малоценным товаром – три-четыре оловянных кувшина, пара бокалов, шкатулка с мелким жемчугом, единственный кошелек или пояс. Какие сокровища изготавливались в подвале этого дома, никто не знал. Даже к богатым заказчикам старик Леуно выезжал на неказистом ослике, а младший сын, тоже Ольфи Леуно, шагал рядом. Словом, дело было тайное, тихое, овеянное домыслами. По этим слухам именно предок Леуно продал Олеару Лиисемскому красивейший бледный изумруд, Слезу Виверна. Еще поговаривали о несметных богатствах златокузнецов Леуно, хотя все они годами носили одно и то же платье, торговались на рынках за каждый медяк, никогда не претендовали на власть патрициата и, вообще, любили держаться в тени.
В их дом с началом шестого часа оправились Рагнер и Маргарита. Путь, проделанный на лошадях, занял минуту, а пешком они дошли бы за две.
Адальберти как радушный хозяин встречал гостей на первом этаже, в передней зале, что служила лавкой. Он поклоном поприветствовал Маргариту, но руки к сердцу не приложил. Не похвалил принц и ее красу, хотя девушка очень старалась угодить его глазам, нарядившись в изумрудно-зеленое платье с глубоким вырезом и красный плащ, убрав волосы под ободок с вуалью и добавив на лоб кулон с черным морионом.
Рагнер не стал переодеваться для «званого обеда», оставшись в том же черном наряде, какой носил днем. Сразу же, с порога, он сказал, что ему жарко, и снял берет, засияв лысым черепом с тремя плоскими родинками, две из каких так четко встали по бокам от темени, что как будто бы отметили места для чертовых рожек. Адальберти, облаченный в богатое платье, неприязненно посмотрел на непокрытую, как у простолюдина, голову Рагнера. Свой синий берет Адальберти намеревался терпеливо носить на густых, вьющихся волосах до отбытия гостей, как того и требовала Культура в общении с равными.
Принц провел Рагнера и Маргариту на второй этаж, в бело-багряную гостиную, где их ждал изысканно накрытый круглый стол. Из его центра вырастал похожий на деревце золоченый лампадарий с двадцатью четырьмя горящими чашечками. Широко распахнутые балконные двери позволили сладкому цветочному воздуху Лиисема заполонить залу, а от дуновений ветерка явно новые атласные портьеры романтично колыхались в полумраке. Иная обстановка гостиной тоже радовала взгляд. Эх, если бы только не выщербленные от выстрелов стены…
– А мои ребятки еще не сильно всё тут разнесли! – заметил Рагнер, оглядываясь по сторонам и любуясь на отверстия от пуль и арбалетных болтов. – В этом доме человек двадцать жило! Если не больше. Как дом? Всё устраивает? Льва оценил?
– Вполне, герцог Раннор. Приглашаю вас и вашу даму начать трапезу.
С Маргаритой принц общался столь же холодно: ее открытый блуд во время траура и попрание клятвы супружеской верности разочаровали благородного рыцаря – желание защищать красавицу сменилось презрением. Рагнер же масла в огонь подлил, заявив, что юная вдова этим днем успокоила душу мужа. Адальберти не скрывал своего потрясения, Маргарита ярко покраснела в щеках и лишь Рагнер, созерцая их обоих, будто воспарил на небеса от счастья. Девушка, которая полагала, что привыкла к выходкам своего возлюбленного, не знала, что и думать.
Вялая беседа за столом шла на меридианском. Адальберти Баро кушал без охоты и едва пригубил бокал красного вина. Маргарита чувствовала себя неловко, понимая, что она и Рагнер нежеланные гости, а тот всё не успокаивался и будто нарочно пуще злил своего пленника тем, что вел себя непринужденно и грубовато.
– Пожрать ты мастер, Баро, – заявил Рагнер, поедая удивительно нежное мясо косули в ореховой подливе. – Будем каждый вечер к тебе ходить обедать!
Принц Баро застыл с каменным лицом и никак не откликнулся на эту угрозу.
– А ты что скажешь, любимая? – спросил у Маргариты Рагнер. – Вкусно? Завтра хочешь прийти?
– Очень вкусно.
– А прийти завтра?
– Нет, не хочу, любимый, – подчеркнуто ласково ответила девушка и выразительно посмотрела на Рагнера, умоляя, чтобы он прекратил свои шутки.
Он ответил ей нежным взором, но не закончил издеваться над принцем.
– Баро, моя любимая не хочет к тебе более ходить, а говорит, что вкусно. Как думаешь, почему?
– Баронесса Нолаонт, – холодновато обратился к Маргарите принц, – быть может, мои манеры вас расстраивают? Или же обстановка неугодна?
– Что вы, Ваше Высочество, ваши манеры безупречны и обстановка превзошла мои ожидания, – самым любезным голосом произнесла девушка.
– В таком случае, смею предположить, герцог Раннор, что это ваше поведение расстраивает баронессу Нолаонт, – поддел Рагнера Адальберти, нанося каплю чесночной сальсы на хлебец.
– Нет, такого быть не может, – скалился Рагнер, разрезая двумя кинжалами мясо. – Она же живет со мной. Сбежала бы!
– Вы меня пленили, герцог Раннор, – нежно съязвила Маргарита, отпивая из бокала для вина воду. – Иначе, не сомневайтесь, я бы вас покинула после сегодняшнего обеда.
– Хорошо иметь пленников! – лопался от счастья Рагнер и не скрывал этого. – Опять покинула бы! Сперва я ненадолго отойду, – по-хозяйски заявил он и встал из-за стола, хотя Адальберти и Маргарита еще кушали. Но прежде, чем уйти, Рагнер поцеловал Маргарите руку и проникновенно на нее посмотрел – так, словно просил прощения.
Адальберти и Маргарита были вынуждены отложить приборы и дожидаться его возвращения из уборной. Они неловко молчали. Первым по Культуре должен был заговорить принц, но он не горел желанием начинать беседу. Однако Рагнер отсутствовал уже минут девять, и Адальберти, оторвав взгляд от открытого балкона, произнес:
– Не знал, что и вы в плену, баронесса.
– Нет, Ваше Высочество, – улыбнулась Маргарита. – Я не в плену…
– Что же… вы сегодня правда прощались с душой своего убиенного супруга? – строго смотрел на нее принц.
– Да, Ваше Высочество, – ответила девушка, понимая, что понравится этому нравственному человеку ей уже не удастся. – На прощание пришли трое: я, его дочь и его бывшая… близкая дама. Они обе тоже едут с нами в Лодэнию.
Принц Баро удивленно хмыкнул.
– Даже не знаю, что сказать… И что же… никто вовсе не скорбит?
– Четыре собаки грустят и ждут, когда он вернется. Особенно его любимая Альба. А люди… Я могу только о себе сказать, Ваше Высочество. Я не испытываю мук совести, – приподняла голову Маргарита. – Хотя я более не любила супруга, я никогда не желала ему гибели. Его настигла Божья кара. За убиение моего первого мужа, безвинного юноши, его погубил тот же убийца – его собственный незаконный сын от его бывшей близкой дамы. Он даже убил его тем же необычным способом, «санделианским поцелуем» – уколом в затылок.
– Да, я о таком знаю… В моей стране его зовут «поцелуй ворона»…
Адальберти Баро стал внимательнее вглядываться в девушку.
– Но… мне казалось, когда вас спасли из плена герцога Раннора, вы… страдали.
– Страдала. Вот только никто не хотел знать, почему я страдала. Все всё решили за меня. А ведь я просила дядю вернуть меня обратно, – засмеялась она. – Сейчас смешно. А он думал, что я сошла с ума. Тогда смешно не было…
– Но…
– Но как же клятва супружеской верности? – смотрела зелеными глазищами в черные очи принца красавица, загадочная в сгущающейся темноте и свете желтых огоньков с золотого деревца. – Вам, должно быть, неизвестно то, что супруг бросил меня в плену на шестнадцать дней, хотя Рагнер уже на второй день отпустил двух моих братьев. Они меня видели… Я ждала, пока меня спасет супруг, ждала… а затем перестала ждать, – с вызовом произнесла она. – Я предпочла бы, чтобы он вовсе не объявлялся после этого. Мое и его бесчестье стоило титула – так, видимо, он считал и ждал войск с юга. Выходит, Ваше Высочество, вы тоже виноваты в моем падении: если бы вы поспешили, я бы устояла, – улыбнулась Маргарита.
Принц усмехнулся и хитро прищурился, но ничего не сказал. Несколько минут они молчали. Неожиданно принц Баро спросил:
– Герцог Раннор всегда так себя ведет?
– Лишь с теми, кто ему нравится, Ваше Высочество. Обидеть он не хочет, просто… задеть немного. Ему по душе дерзость… даже чужая. Если он хочет обидеть, то смотрит по-другому.
Адальберти еще хитрее прищурился, а Маргарита развела руками, говоря, что сама порой не рада и не знает, что думать о Рагнере.
Тут наконец появился Рагнер. Улыбнувшись, он развязно сел на свое место, и трапеза возобновилась.
– Вас долго не было, герцог Раннор, – с неудовольствием заметил Адальберти. – Позволительно ли оставлять свою даму одну в чужом доме?
– Нет мне прощения, но я не уходил, только слазил на крышу, – разрезая мясо, серьезно ответил Рагнер. – Залез и спустился. Достаточно быстро, на мой взгляд.
– Зачем? – изумился Адальберти.
– Захотелось… Не веришь, спроси у своих монахов. Они рты пораскрывали – так, поди, и стоят с открытыми мухоловками…
Принц Баро посмотрел на Лодэтского Дьявола как на полного дурака. Затем, уступив любопытству, он извинился, тоже встал из-за стола и удалился.
– Рагнер, – вздохнула Маргарита, снова откладывая приборы. – И, правда, зачем?
– Ну захотелось… Я на самом деле туда залез и спустился. Представляю, что он обо мне сейчас думает! – хохотнул Рагнер и отпил вина – кушать в отсутствие принца он тоже не стал.
Принц Баро вернулся озадаченным. Все трое молча возобновили трапезу. У Рагнера играло в глазах озорство, но он не думал заговаривать первым.
– Что вам от меня нужно, герцог Раннор? – прямо спросил его Адальберти.
– На данный час хочу увидеть тебя настоящего, – с серьезным лицом ответил Рагнер. – Хочу мнение о тебе составить. И тебе себя показываю. Я вот пришел в том убранстве, в каком всегда хожу. Снял берет, и не потею. Слазил на крышу, потому что… шутить люблю. Хотел тебя тоже увидеть таким, какой ты есть без прикрас. И если хочешь знать, ты меня не впечатлил, – заявил Рагнер. – Я воин, а не придворный угодник. Думал и ты… Но ошибся. Извини – больше не буду. Оставлю тебя в покое.
– И завтра не придете? – прищурился принц.
– Нет, – взял бокал Рагнер и откинулся на спинку стула. – Ты же слышал: моя дама сердца не хочет здесь бывать. И ты более не обязан здесь жить. Иди туда, куда пожелаешь.
– Я не ослышался, герцог Раннор?
– Если ты достойный рыцарь, то найдешь, как передать выкуп, и сдержишь уговор. Если нет, то я переживу, оставшись без твоего золота. Делай что хочешь. Прямо с этой минуты, – повел рукой герцог и отпил вина. Его глаза при этом стали усталым.
– Что за ящики занесли в этот дом? – тоже взял бокал с вином Адальберти.
– Десятина от тунны золота.
Адальберти снова посмотрел на Рагнера как на умалишенного.
– Жертвую Святой Земле Мери́диан, – оставался серьезным герцог. – Будь добр, передай мой дар кардиналам, а то мне не по пути. Хочешь, сходи и проверь. Я и моя любимая тебя подождем.
Принц выдохнул. Он внимательно смотрел на Рагнера – было видно, что он хочет пойти, но не решается и ищет подвох.
– Смелее, – подначивал его Рагнер. – Я бы бегом бежал, зная, что в моем доме десятина от тунны золота. И, полагаю, никем не охраняется…
Адальберти молча встал, чуть склонил в сторону Маргариты голову и вышел.
– Думаю, мы подружимся, – улыбнулся ему вслед Рагнер.
Маргарита посмотрела на него любовью.
– Я снова ничего не поняла, Рагнер.
– Да всё просто. Я убедился, что он не вскрывал ящики, хотя они у него тут полдня. Значит: человек чести. Это редкость, даже среди рыцарей. Прости, что я тебя тут бросил, – ласково прошептал он, захватывая пальцами пальчики Маргариты и поглаживая тыльную сторону ее руки. – Это тоже была проверка – вскрывал ли он ящики. Так я упростил ему задачу: если бы он солгал, то сказал бы, что раз я на крышу лазил, то и сейчас мне верит. Посмотрим… Золото это далеко не всё…
Принц Баро вернулся еще более озадаченным.
– Ивар сказал, что там всё точно, – первым заговорил Рагнер. – Я не проверял. Если не сложно, то перевесь золото за меня.
– Конечно, мы это сделаем. И если будет не хватать, то, надеюсь, вы не подумаете на меня.
– Ни в коем случае. Только на Ивара.
Принц, едва занеся кинжал над мясом, пошевелил закрытыми губами, отложил приборы и всмотрелся настороженными, черными глазами в Рагнера.
– Я просто хочу уточнить, герцог Раннор: я могу хоть сейчас уйти с десятиной от тунны золота, и вы мне на слово поверите, что я ничего себе не взял, даже если будет меньше золота, чем вы говорите? Даже если я скажу, что там половина десятины? Или треть?
– Именно!
– Вы безумны?
– Герцог Рагнер Раннор!
Принц Адальберти, казалось, расстроился. Этот рыцарь за тридцать семь с половиной лет, что прожил, повидал многое, но теперь не знал, что и думать.
– Что же… мы завтра всё перевесим и решим, как поступить, – наморщил он в раздумье лоб.
Рагнер кивнул.
– Извини за побитые пулями доспехи… Правда, они моими стали после твоего пленения. Но я понимаю, как это неприятно.
Адальберти Баро невесело хмыкнул.
– На что ты обижаешься? – с невинным лицом поинтересовался Рагнер. – То, что тебя на колени поставили – за это своего триза, Альдриана, благодари. Кляп во рту и мешок на голове – неприятно, но не против рыцарского устава. А вот к твоим шпорам я отнесся с почетом – ты сам видел. Мой друг надел мои шпоры, хотя из-за такой вот мелочи, всё могло провалиться! Но шпоры – это святое, это подвиг… Или тебе есть что сказать?
– Есть, – гневно посмотрел на него принц. – Еще мне было… не́приятно, – с нажимом выговорил он, – болтаться на лошади задом кверху, пока она носилась как бешеная между лязга мечей.
Рагнер хохотнул.
– Прости, не сдержался, – улыбался он. – Но так уж вышло: этого я не предвидел. Должно быть, ты чем-то Бога прогневал, раз он тебе такого гороха отсыпал! Но ведь ты в моих доспехах болтался – всё равно что я с тобой там побывал. Я их только Аргусу до тебя разрешал надевать, чтобы мной прикинуться. Это тот воин, который и твои носил тоже, – абы кому я твои доспехи не позволил бы надеть… Ладно, давай так, – вздохнул Рагнер, – доспехи забирай даром и меч тоже. За них выкуп не нужен.
– Еще и доспехи с мечом отдаешь? – не верил и щурился принц Баро.
– Соединил бы руку с моей – вообще бы этот маскарад устраивать не стал. У меня и без тебя был отличный план. Но с тобой, – расплылся довольной улыбкой рот Рагнера, – он стал красочнее.
Вдруг Адальберти тоже широко улыбнулся.
– Вспомнил Альдриана, – пояснил он. – Этому трусу Наш Господь тоже дрянного гороха отсыпал… Твой воин убил бы его? Пленника?
– Он не был пленником – просто захваченным. Ко мне в плен еще надобно суметь сдаться, надо заслужить. И да, конечно, мой воин его убил бы. Сказал слово – будь готов и дело сделать или помалкивай, а если что-то пообещал – исполняй. Не сможешь выполнить – понимай это заранее, не грози и отступи. Такие у меня в войске правила.
– Сольтель? – понимающе кивнул Адальберти.
– Бальтин, – хмуро ответил Рагнер. – Когда-то мне так сказал Аттардийский Лис, и это стало мне хорошим уроком. Пришлось выполнять договор с аттардиями, несмотря на нападение бронтаянцев на земли моего рода, иначе, как получил рыцарское достоинство, так лишился бы его навек. Потом в договорах найма я всегда оставлял для себя возможность уйти по собственной воле, по-другому не соглашался служить. А о Сольтеле могу одно сказать – тогда я был дурак дураком.
Маргарита молча слушала их беседу, переходящую в откровенную и далее в теплую. Судьбы этих двух рыцарей разнились, как сияние ослепительного солнца и ночная, промозглая стужа зимнего ветра: принц Адальберти Баро никогда не знал нужды и везде был бы желанным гостем, даже если бы не прославил свое имя подвигами во имя веры; Рагнер Раннор, изгнанный братом из родового имения, скитался по миру и не раз служил наемником, за что заслужил презрение других рыцарей. Тем не менее, несмотря на все различия, нечто неясное у этих мужчин было схоже – их будто слепили из разного теста, пекли неодинаково, с иной начинкой и посыпкой, а всё же вышли близкие по вкусу пироги. Объяснить этого себе Маргарита не могла, разве что оставалось согласиться с рассуждениями Ортлиба Совиннака о сердцевине, наследуемой от предков. Что она такое, девушка тоже толком не понимала, но в этот вечер убедилась в ее существовании – кровь звала в военные походы, полные неудобств и смертельной опасности, как богатейшего принца, так и Рагнера Раннора, сперва безземельного, затем получившего состояние.
«Не зря Экклесия скупо раздает рыцарские звания, – решила Маргарита, – а детям рыцарей позволяет быть воинами Бога, даже если они незаконные или преступнорожденные, – значит, у таких наследников есть что-то ценное: то, что не показывает сатурномер и что наш Создатель пожелал сохранить от нас же в тайне».
Как оказалось, история темной и непочетной славы Лодэтского Дьявола выглядела иначе, если узнать о ней больше. Разговорившись с Адальберти Баро, Рагнер упомянул о том, что покорение Бальтина могло бы восславить его имя и сделать героем Меридеи еще в двадцать шесть лет, до возраста Откровения, но он отверг щедрое предложение аттардиев о титуле герцога Бальтина, не присягнул на верность королю другой державы и предпочел постыдное черное знамя без герба ради того, чтобы потом вернуться в Лодэнию и защитить родовые земли в войне с Бронтаей. Не без причины он сбежал и в Южную Леонию, якобы нарушив долг и отказавшись исполнять приказ своего господина, короля Ортвина I Хитрого: тот посылал его не от своего имени на войну в Орензу, а снова как наемника под черным знаменем, – так, в случае победы короля Ладикэ дядя Рагнера получал золото, а при проигрыше оставался в стороне. В вознаграждение Ортвин Хитрый обещал сделать племянника героем Меридеи, причем за победу над Бронтаей. Рагнер, хорошенько поразмыслив, решил, что с Иваром Шепелявым, печально известным своей спесью, скаредностью и вероломством, связываться не хочет. К тому же Ивар IX не соглашался на условие, по которому Лодэтский Дьявол оставлял за собой право выйти из договора. Оттого, получив от своего господина освободную грамоту, Рагнер решил наняться на службу к королю с лучшей славой, чем король Ладикэ, – и навсегда, как думал, покинул родину, тем самым уже во второй раз отвергнув возможность сделаться героем. Став герцогом, воином первого ранга и вождем, он отправился в Орензу под собственным знаменем в качестве союзника короля Ладикэ – равного партнера. Героем Рагнер уже не надеялся быть, но очень этого желал. Пока же он не имел господина и, как добавил, своему дяде снова присягнет в верности только в обмен на эти самые шпоры героя.
Впечатленный принц Баро изрек, что из благородных побуждений дважды отказаться от чести быть увековеченным в «Книге Гордости» и предпочесть позор, – это настоящий подвиг. На Лодэтского Дьявола он стал смотреть с уважением, а Маргарита вернула его расположение.
Согласно рыцарскому уставу, воин Бога оставался воителем даже в мирное время, покоряя красавиц или прославляя подвигами имена своего господина и своей госпожи, Прекрасной Дамы. Сердце Прелестной Девы рыцарь завоевывал для женитьбы, сердце замужней избранницы – для желанной ему близости. Богатые аристократки часто брали под покровительство безземельных рыцарей, младших отпрысков благородных семейств, и заботились о них, в том числе давая средства на жизнь (принимать деньги или подарки от дамы своего сердца зазорным не считалось). Неприкрытые мучения от неразделенной любви ничуть не унижали мужественного рыцаря, а страдания, облеченные в стихи или баллады, поощрялись. Дам сердца у рыцаря могло быть сразу несколько, и всех их он защищал, прославлял их имена на турнирах и не имел права первым разорвать с ними связь. Если женщина хоть раз приняла его предложение о поклонении, то он являлся ее рыцарем до тех пор, пока она не отвергала его. Дама тоже могла иметь несколько рыцарей сразу, но близость позволяла себе только с одним, поскольку опозоренные поклонники могли казнить ее. Женщине разрешалось годами не отвечать взаимностью и даже не становиться дамой своего защитника – не подавать ему руки для поцелуя. С прежним любовником она должна была расстаться прежде, чем выбрать себе другого. Дам, не устоявших под натиском воинской доблести, благородства и учтивости, рыцари не считали падшими женщинами, поскольку остаться непобежденной такая «крепость» имела возможность слабую, но, конечно, чем дольше «Замок любви» держал осаду, тем большего почета заслуживал. Знатной деве было важно не переусердствовать с «обороной», иначе она могла остаться вовсе без поклонников-рыцарей, а их отсутствие рождало домыслы об изъянах и отпугивало других женихов. Зато ничто так не красило аристократку, как толпа доблестных воздыхателей-воителей. Суждение о «плененной даме» складывалось по славе ее рыцаря – так, признав Рагнера достойным воином, принц Баро вновь переменил мнение о Маргарите.
