Рина Оре
Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том
– В той келье, – махнул рукой священник на темный, пустой проем. – Где двери почему-то нет… Но внутри всё цело. Там ящики с землей в углу – в них пара глиняных бутылей.
– Я тебе эту дверь сломал, – ответил довольный собой Рагнер. – Люблю двери в храмах ломать… Но я каюсь, – весело говорил он, направляясь к келье-хранилищу. – И за ущерб попрошайничаю для вас, как видишь. На этой двери тебя отсюда и вынесли… – Лампа есть? А то хлама у тебя тут…
– На столе стоит.
Через восемнадцать минут мужчины пили несладкую смесь из четырех вин – каждый из своей пузатой бутыли с ручкой. Зажженный медный фонарь стоял на примятой траве, и около него кружились букашки. Издали, от ступеней Суда, доносился гул пьяных голосов и взрывы смеха. Рагнер и брат Амадей молчали, каждый размышляя о своем.
– Вояка приходил? – задумчиво спросил Рагнер.
– Да, был сегодня после полудня.
– Еще придет?
– Думаю, да… Кажется, он тоже неравнодушен к сестре Маргарите… Такое беспокойство – неспроста.
Рагнер зычно выдохнул.
– И этот туда же… А я сегодня ее встретил, – закрыл он глаза и улыбнулся, вспоминая, как выглядела Маргарита. – У ее бывшего красного дома. Думал сойти с ума и там напасть… Могло бы получиться – всего пять мужиков, но там были еще две дамы – орать бы стали. Воины кругом… Кляча старая, да ее любимица – не бросила бы ее… Так что, скорее всего, не получилось бы… А теперь жалею… Спрятали ее от меня за замковыми стенами, и я не представляю, как ее оттуда вытащить. Может, ты что скажешь, монах?
– Я надеюсь, здесь появится некая дама оттуда.
– Твоя любимая? – прищурился Рагнер. – Точно она! Чего бы ей тогда сюда являться?
– Не надо, – попросил брат Амадей и отпил из горлышка бутыли. – Не надо больше о ней говорить.
– Ладно… – стал серьезным Рагнер. – Я понимаю. Не будем больше о ней. Так что будешь делать?
– Отправлюсь в Святую Землю Мери́диан на Божий Суд.
– Ну и дурак. Зажарят там тебя, и всё.
Брат Амадей помотал капюшоном, откуда торчала только неровная бородка.
– Я всегда следовал правилам Экклесии и ничего не нарушал. Помогаю я вам во имя любви, и моя помощь не поможет вам выиграть войну. Так что я не могу, как вы сказали, герцог Раннор, быть зажаренным.
– Еще как можешь!
Рагнер сделал глубокий глоток вина и продолжил:
– Я всегда жалею, когда об этом говорю, но совесть молчать мне сейчас не дает. Я побывал за Линией Огня, когда воевал в Сольтеле, и поэтому точно знаю, что Мери́диан не в центре мира – значит, место, где происходит тот самый Божий Суд… Это всё неправда. Там не центр мира. Там простое место, где как-то убивают людей или оправдывают их непростительные преступления. А вот кто это решает… Самый интересный вопрос! И я догадываюсь кто… Но не буду более тебе ничего говорить. С тебя довольно.
Брат Амадей молчал, а Рагнер снова выпил: он, как и думал, пожалел о своих словах. Из-за ограды донесся хохот, будто бы пехотинцы со ступеней Суда тоже смеялись над его признанием.
– Многим вы говорили об этом? – задал неожиданный для Рагнера вопрос праведник.
– Из тех, кто сейчас жив, почти никому. Соолма знает, ведь она родилась за Линией Огня. Друг мой в Лодэнии… С ним я много об этом говорил. Он очень умный и любит звезды считать. Сам он еще дальше меня зашел в ереси – даже я не верю в его догадки. Так вот, он мне дал совет – поступать так, как он сам делает, – сказал: молчать, никогда не заикаться об этом и не идти против Экклесии. Я так и делал, но вот здесь что-то разболтался… Маргарите открылся… Мне хотелось рассказать ей о себе, чтобы она узнала, какой я, – усмехнулся Рагнер. – И она, если не поверила до конца, то хоть не испугалась. Я же тогда и понял, что это моя женщина… И ты – четвертый, потому что собираешься глупо сдохнуть, а я тебе не только обязан, но и доверяю. Сболтнул, конечно, пару раз до этого, но всё в шутку перевел. Удачно вышло, что я всегда воевал: нет времени на подобные разговоры, да и не с кем о Боге трещать. Мой войсковой наместник, тоже мой друг, про это не болтает, потому что в юности учился в семинарии. Он так много слушал и говорил про Бога, что его до сих пор тошнит от таких бесед. Это, кстати, всё благодаря ему: и штурм Орифа в Великое Возрождение, и мой нынешний маскарад, – он мне объяснил, как всё правильно сделать, чтобы Экклесия ничего не смогла мне предъявить. А другие мои друзья… Им интересны бабы, выпивка, монеты и войны, – ни Бог, ни вера, ни даже Конец Света их не заботят… Вот я и удачно помалкиваю. К тому же я не сразу к своим мыслям пришел: на это понадобились годы, наблюдения и та слава, какую я на себе прочувствовал… Впрочем, я сразу догадался, что надо утаить, что я видел за Линией Огня. Когда я выбрался из пустыни, то меня духовник расспрашивал, так я ему ничего не рассказал о месте, где был, – солгал, что жил пленником в Дионзе и при первой возможности сбежал оттуда… Может, я остался бы в Сольтеле, чтобы отомстить за братьев, но мне уже не доверяли ни другие рыцари, ни святоши… Не зря, должно быть, ведь я изменился с тех самых пор. Год без проповедей – и ты другой человек… начинаешь думать над всем и сомневаться… Повезло еще в том, что я помог взять Дионз. Уже в Ламноре я сам пришел к епископу, передал зарисовку побережья и его укреплений. Тогда от меня отстали, хотя сначала подозревали, что я предал веру. Думаю, если бы я не вернулся весь покрытый свежими шрамами, то даже не знаю… освежевали, небось, бы. Но как можно думать о предательстве веры про человека с такой отметиной?
Рагнер скинул рясу, оставшись в мешковатых, белесых исподниках, собранных валиками под коленками. Он присел спиной к праведнику, а брат Амадей подался вперед.
– Как тебе? – спросил Рагнер, надевая рясу.
– Видно, что вы много воевали, – странным голосом ответил брат Амадей. – У вас много шрамов…
– А крест? – удивился Рагнер. – Я хотел, чтобы ты на него посмотрел, а не на мое тело пялился. Ты это, случайно не?.. – поморщился он. – Возлюбленная у тебя хоть дама или?..
Брат Амадей строго посмотрел на него и заговорил о кресте:
– Никак нельзя доказать, что его вырезали за Линией Огня. Крест интересный, но… Это просто шрамы на коже. Забавно другое… – внезапно встрепенулся священник. – Брат Фанж, то имя, каким я вас назвал… Помните, я сказал, что он стал бродягой?
Рагнер кивнул и сел обратно на скамью.
– Его хотели повесить без суда, и я попытался ему помочь, ведь когда-то он был моим наставником и другом. Даже живя на улице, он остался, благодаря мне, вольным горожанином, но судья всё равно приговорил его за бранные слова к смерти, лишь сохранил его имя в тайне, ведь кто-то мог помнить его по имени как священника – это позор для Экклесии, а его облик уже никто не узнал бы. Я виделся с ним перед его казнью, хотел, чтобы он покаялся, чтобы его душа очистилась, ушла на Небеса. Он же смеялся надо мной. Сказал, что я дурак… Что Бога я не знаю и ничего о нем не ведаю, но…
Брат Амадей снял в волнении капюшон и, опираясь на палку, поковылял на кладбище. Рагнер взял с земли фонарь и пошел за ним. Священник остановился возле плиты с надписью «Фанж Толбо». Черенок розы, посаженный Маргаритой, пережил время, что за ним не ухаживали, дал новые побеги и превращался в кустик.
– Ты мне сказал, – закрыв глаза, погрузился в воспоминания праведник. – «Не ты ко мне пришел, я тебя призвал… Не ты мое имя утаил… а мой демон сберег его для тебя… Как назовешь крест моим именем… то сам пойдешь за демоном к Богу».
Брат Амадей помолчал и растерянно продолжил:
– Я думал, он говорит о могиле с крестом и именем… Что демон – это его одержимость, а Бог – это храм.
Брат Амадей посмотрел на Рагнера, широко раскрывая глаза.
– Красный демон и свечение над вашей головой… Это вы!
– Спокойно, – медленно произнес Рагнер. – Я кто угодно, только не бог.
Брат Амадей замахал на него рукой.
– Я не про это! Я не настолько сошел с ума. Но это… Значит, я всё верно делаю. Правильно, что помогаю вам, герцог Раннор. Это всё во благо – вот он, путь к Богу!
Рагнер посмотрел на него исподлобья и решил открыться.
– Я не просто так в лес отошел, – тихо сказал он. – Я еще не сдался и буду драться до конца. У меня нет выбора. Хотел бы я плюнуть на короля Ивара, да без него игра не складывается – у меня тут прям как в шахматах: не выиграть без короля, как ни изгаляйся. Я собираюсь разбить войско Альдриана в том лесу и освободить короля Ладикэ. И завоевать Лиисем. И тебя использую в том числе для этого.
Брат Амадей издал неясный звук, похожий на короткий вой. Оттолкнув Рагнера, он поковылял назад к саду.
– Да не будь же ты наивным! – шел с ним рядом Рагнер, держа фонарь и пытаясь говорить праведнику в лицо. – Как ты себе это представляешь? Мне живым из Орензы дадут выйти? Или моему войску? Друзьям моим? Только Альдриан вернется – они Ивара поволокут к Нонанданну, и всё, что мы завоевали, – всё будет сдано. Я до моря не успею добраться: у Лани лежит аж десять графств! Как я заберу Маргариту? Как ты это представляешь? Бегство, какое окончится тем, что нас с ней убьют? И король Орензы, и Альдриан, и принц Баро со своими звездоносцами, – все они мечтают расправиться со мной. А ты что теряешь? Тебя уже лишили твоих любимых проповедей о Боге и скоро зажарят! Поганый епископ выиграл у тебя без боя, а ты даже сдачи ему не дашь? Что у тебя осталось, чем ты так дорожишь? Говорю тебе, дурак, не в центре мира Мери́диан. И нет ничего, что было бы так далеко от Бога, как Экклесия. И лишь тебе нельзя в войны вмешиваться, а вот надень ты синюю прелатскую хабиту – и можно! Свистят в уши королям, канцлерам и их недругам, слышишь меня? – дернул в розовом саду Рагнер праведника за рукав. – Да скажи же что-нибудь!
– Мне надо поразмыслить, оставьте меня, герцог Раннор, – потрясенным голосом ответил брат Амадей.
– Точно надо было тебя придушить, чтоб не мучился, – пробормотал Рагнер, глядя вслед ковыляющему священнику – тот, ни разу не обернувшись, скрылся в одной из келий.
Ругая себя за то, что всё испортил, Рагнер, вернувшись к скамье, взял вино. Выпивать ему уже не хотелось, и он, сделав пару глотков, отставил бутыль, потушил фонарь и лег на скамью – так же, как лежал умиравший на ней брат Амадей. Над ним чернело небо и блистал в синеватом свечении сонм прекрасных звезд, он ощущал себя пылинкой в сравнении с грандиозным величием того, что созерцал, – и невольно стали появляться думы о Создателе этого мира и о странных нитях судьбы, что переплетали людей.
«Как могут сбываться предсказания, если только их исполнение не угодно Богу, – размышлял Рагнер. – Провидение… Осознать и понять Бога не в силах человеческий разум – так записано в Святой Книге, но люди всё равно пытаются – изучают Богознание и Боговедение. Каждому хочется докопаться до того, что же такое Бог. И каждый думает, что что-то знает о нем. А мы такими жалкими, должно быть, кажемся ему, Богу. Наверно, он бережет нас лишь за то, что мы умеем его как следует рассмешить. Слабые и смертные, убежденные, что познали мир стихий, знание и науки – да мы о самих себе ничего не знаем и порой не можем понять, чего хотим».
Рагнер закрыл глаза, вспоминая любимую в своих объятиях: ее приятное тепло, мягкость ее кожи, сладкое постанывание из ее губ, ее запах, каким он не мог надышаться, – и нежность заполонила его сердце. Он попытался послушать себя и осознал, что, достигнув возраста своих лучших свершений, желает чего-то нового, чего еще не знал. Мысль о новом военном походе показалась скучной: от возбужденности в предвкушении и пьянящего удовлетворения после побед находилась суета, в какой убивалось время.
«Чем больше воюю, тем хуже моя слава, – думал он. – Я и на Священной войне был, и Дионз помог захватить, и Бальтин покорил, и войну с Бронтаей выиграл, а героем Меридеи не стал и не попал в "Книгу Гордости". Продолжу множить свою славу Дьявола – могу в "Книгу Позора" угодить: мои потомки будут читать летописи, стыдиться родства со мной и проклинать мое имя… Потомки… Пора и о них начать думать. Мне уже тридцать два, а наследников нет. Недавно я ничего не мог им оставить, но теперь я стал вождем великого герцогства. Я мог бы заняться тем, чтобы мои земли начали процветать, а то даже Ларгос – это убогий городок с единственной мощеной дорогой, да и та обрывается посередине пути. О соседних городках и говорить стыдно. Другие королевства торгуют редким товаром, таким как стекло, сталь или сахар, изобретают механизмы… Лодэния лишь продает пушнину, рыбу и строевой лес… Я найду, чем заняться – буду в Ларгосе вместе с Вьёном мастерить корабли, как мы хотели когда-то. Черт, да в юности я вовсе не думал, что покину свой Ларгос, что буду воевать где-то вдали, непонятно ради чего и ради кого… ради таких козлов, как Ивар, которые пинают тебя в конце, или Аттор Канэрргантт, который принудил остаться на Бальтине. Неблагодарное дело служить наемником… Когда-то я хотел мирной жизни, рядом с любимой, и не думал становиться Лодэтским Дьяволом – так уж вышло… Спустя шестнадцать лет, спустя полжизни, что я прожил, я могу всё начать заново. Вернусь в Ларгос с Маргаритой. Сам буду счастлив и ее сделаю счастливой. Без нее победа будет неполной, словно мой выигранный турнир на Великие Мистерии без сладкого пирога… Сладкая моя девочка… Нужно тебя быстрее спасать, а то у меня плохое предчувствие: что-то или кто-то грозит тебе бедой, возможно, даже гибелью. Не могу объяснить, но я чувствую, что медлить нельзя… Полночь Меркуриалия – это крайний срок…»
Глава XXVIII
Лазутчица
Алхимики Меридеи полагали, что кроме земного мира для плоти существуют еще четыре незримых мира для души, и они располагаются один за другим. Используя сравнение с кипящей жидкостью в сосуде, они поясняли: чем жарче горит огонь, тем выше поднимается пар или «дух» – изменчивое вещество, каким пропитана душа так же, как тело пропитано гуморальными соками. Сны явственнее прочего показывали, в каком мире живет душа. В течение жизни «пар» мог то подниматься к высшим мирам, то спускаться, а разум, вслед за душой, следовал от логики к мистике.
Первый мир, земной или черный – материальный мир, где дух был тяжел, низок и пребывал в плену плоти. Человека в этом мире посещали лишь вещественные стремления, заботы о земном и тяга к логике. Света в этом мире не имелось, и значит, сны вовсе не снились.
Второй мир, водный, серебряный или лунный – идеальный мир или мир идей. Большинство душ жили именно в нем, не отвергая ни мистики, ни логики. Те, кто жили низко, видели сны черно-белыми, как при свете луны, те, кто высоко, уже различали во сне цвета.
Третий мир, воздушный, золотой или солнечный – созидательный мир, творческий, мистический. Сны здесь снились яркие, похожие на реальность, порой наполненные запахами или вкусами. Тот, чья душа жила на высоте золотого мира становился гением – ему открывались великие тайны – и часто озарение приходило ему именно во сне.
Четвертый мир, огненный или красный – божественный мир, где не существовало тайны, а мистика вновь превращалась в логику, кристально-чистую и совершенную. Достигая этого мира, душа человека переходила из пара в состояние эфира, но долго там жить не могла, только временно попадать в него – и тогда человеку снились пророческие сны. В четвертом мире, в самом его низу, жили демоны. Они не пропускали человеческий дух выше, сжигая эфир огнем. В высоте этого мира парил Бог.
Итак, раз огонь был вверху и внизу, то дух, как пар из реторты, охлаждался и подводился по трубке снова под огонь, распаляя жар и замыкая круг. Соль или Бог могли находиться только в начале пути и в конце – между «огнем» и «ретортой». Были и такие алхимики, которые полагали, что в таком круге нет ни Соли, ни Бога: что пламя горит благодаря изменениям души и ее духа, проходящего вниз по спиральной трубке, переплавляющегося, словно куренное вино, из испарения снова в жидкость, и стекающего в итоге под огонь в лампу. Но им возражали так: раз большинство душ жило во втором мире, то они не поднимались высоко, значит, огонь горел благодаря чему-то еще, а не только благодаря переменившей свое состояние душе.
В любом случае, чтобы познать себя и найти элементали стихий и Соль, нужно было вернуться к состоянию собственного зачатия, исчезнуть даже из первого, черного мира, – попросту говоря, умереть и заглянуть в память своей плоти, а затем ожить.
________________
Рагнер разлепил глаза и увидел над собой бородатое лицо брата Амадея. Тот стоял у той же скамьи, в начале храмового кладбища, и тряс уснувшего на ней «послушника» за руку. Приподнимаясь, Рагнер недовольно застонал. Всё вино, что оставалось вчера в двух бутылях, он допил за ночь и теперь красными глазами таращился на священника.
– Мне нужно знать, герцог Раннор, – строго спрашивал его брат Амадей. – То, что вы сказали мне у ручья… Вы тогда тоже меня обманывали, чтобы использовать?
– Ххнет, – сипло ответил Рагнер и прокашлялся. – Я полюбил…
– Тогда я продолжу вам помогать, – уверенно заявил праведник. – На Божий Суд мне всё равно идти. И я, когда рассказал о значении клейма Совиннака, изменил ваши планы – вы приняли решение не отойти, а сражаться, – тем самым я приговорил себя к смерти, вмешавшись в ход войны. Перед тем как меня, хм… зажарят, я был бы не прочь сделать доброе дело. Тем более что… вчера я подвергал рассмотрению все ваши действия в лесу. Вы ведь уже всё придумали? И я уже ничего не могу с этим поделать?
Рагнер помотал головой, давая понять, что тут священник прав.
– Значит, мне остается продолжать то, в чем я на самом деле хотел вам помочь.
– Тут дело такое… – потер лицо Рагнер и с ненавистью посмотрел на пустые бутыли в траве. – Эликсир тоже мне… отрава, а не эликсир, – пробормотал он. – Дело такое… Я не собирался бежать без Маргариты – это раз. Но ты и правда мне помог: отойди я в Нонанданн, то меня там схватили бы. Так что да – ты изменил мое решение. Ты виновен – это два. А три – это… тот чернобровый вояка… Мне нужно выяснить: сколько воинов против меня пошлют. Скоро они узнают, что я в лесу прячусь, – зевнул Рагнер и стал сонно моргать. – Вот после этого ты должен поговорить с чернобровым и узнать о числе войска.
– Нет! – твердо ответил брат Амадей.
Рагнер протяжно вздохнул и посмотрел на него как на несмышленого ребенка.
– Я должен победить, монах. Проиграть – я не имею права. У меня мало людей, и надо действовать наверняка… Раз ты мне и так уже во всем помог и отправишься на Божий Суд, какая тебе разница? А вот мне и Маргарите ты очень поможешь.
Рагнер опустил голову, провел ладонью по голому затылку и шапочке волос, потер свои глаза и лоб.
– Клянусь тебе, – тихо сказал он, – если бы я мог просто уехать с ней, то я так бы и сделал. Забыл бы про Орензу и Ивара. Золото будет для дяди, и меня оно не волнует, если ты подозреваешь меня в корысти… Послушай… – снова протяжно вздохнул он. – Послушай, а колодец здесь есть? – поднял Рагнер свои красные глаза на брата Амадея.
– В храме под шатром Венеры есть источник…
Рагнер резко встал и, немного шатаясь, направился через розовый сад к помещению для обряда единения.
– Вот это я понимаю Божьи чудеса! – вскоре донесся радостный глас Лодэтского Дьявола.
Праведник поковылял туда, зашел за галерею единитной залы. С укором он смотрел на то, как Рагнер задорно плещется в небольшом прямоугольном бассейне для омовения перед священным ритуалом. Так как эта купель предназначалась для четырехлетних детей и вода высокому мужчине не доходила и до середины бедер, то Рагнер, «ныряя», заливал пол храма. Ряса и кинжал в кожаных ножнах небрежно лежали на одном из четырех мраморных алтарей в центре залы. Напившись прохладной воды и взбодрившись, Рагнер стал разминать спину, что ныла после вчерашней нагрузки. Брат Амадей всё это время молчал и с интересом глядел на его меридианский крест.
– За демоном к Богу… – пробормотал священник. – Не знаю…
– А где могила нищего предсказателя, – выходя из воды в мокрых исподниках и начиная отжиматься, спросил Рагнер. – На какую Маргарита розу посадила? Я бы тоже его поблагодарил.
– Вчера мы были на ней, – удивленно ответил брат Амадей. – Это брат Фанж Толбо.
Рагнер упал на каменный пол, перекатился на спину и рассмеялся.
– Ты, монах, видать ничё не знаешь. Сидишь в своей келье да в саду колупаешься. Этот брат Фанж был не промах в предсказаниях, – поднялся Рагнер, встряхнулся всем телом и встал на руки. – Раз он так сказал, то идти тебе за мной, за демоном! – он остался стоять на одной руке. – И я пригну герцога Альдриана! – поменял Рагнер руку. – И заберу назад свою девчонку в красном чепчике, баронессу Нолаонт, – выдохнул он и опустился на ноги. – Башка трещит от вашего эликсира, – пожаловался Рагнер и подошел к алтарю с рясой на нем. – Сегодня, похоже, снова без упражнений… Баронесса Нолаонт… – задумчиво проговорил он, возвращая кинжал в боковую складку мокрых трусов. – Слушай, а пива у тебя в земле нигде не припрятано?
На завтрак брат Амадей предложил Рагнеру сырое яйцо, ржаной хлеб и воду, – то, что праведник сам вкушал по утрам. Герцог вздохнул, ответил, что ему не привыкать, и поблагодарил за скромное угощение. Они расположились на той же скамье, в начале кладбища, под тенью кипарисов. Поедая нехитрую снедь, Рагнер пересказал брату Амадею стишки Блаженного, опустив грубости, какие, как назло, все были о Маргарите. Брат Амадей был потрясен и не находил слов для ответа.
– Так что так, – заключил Рагнер. – Палачи уже мертвы – и я тогда только входил в город. Девчонка в красном чепчике… сам знаешь. Градоначальника я, наверно, уже пригнул – тем, что выставил из ратуши и не попался с Иваром. Остался Альдриан. А теперь ты с этими словами о кресте… Выходит – это рок… Так что это был за человек, чье имя мне досталось?
– Когда-то это был весьма умный и… спокойный человек, но грустный, – пожал плечами брат Амадей. – Я окончил двухлетнюю подготовку в Университете и в пятнадцать с половиною лет прибыл для дальнейшего обучения в эту семинарию. Не хочу хвастаться, но я мог бы учиться в лучших семинариях Святой Земли Мери́диан и стать епископом… Сложно объяснить… – вздохнул он. – Мне хотелось уединенного места для образования, чтобы никто меня не знал – тогда я был бы уверен, что мои заслуги принадлежат мне. В этой семинарии очень хорошая библиотека по всем видам наук – вот я и выбрал этот храм. Брат Фанж преподавал Демонологию и сам был гонителем демонов. Он стал моим наставником, а я его первым учеником… и единственным… Ему тогда было около тридцати трех. Священнослужители не только отрекаются от семьи, от даты рождения тоже, так что это примерно… Та история… Когда мне было семнадцать с небольшим, брат Фанж должен был понять, одержима ли одна дама, уже довольно пожилая особа… из этого квартала… Я не могу назвать ее имени…
– К Маргарите она имеет отношение? – нахмурился Рагнер.
– Прямого не имеет. Сестра Маргарита тогда на свет еще не появилась, а потомкам той дамы одержимость не передалась – в этом я уверен: прошло много времени – демон уже изжег бы их души, и одержимость проявилась бы. Слушайте лучше дальше, если хотите знать. Так вот… Брат Фанж признал ту пожилую даму одержимой, но задушил ее. В этом не было бы ничего предосудительного, если бы убийство произошло по правилам. Ничего не поделаешь, – развел руками праведник. – Прискорбно это признавать, но бывает так, что уже невозможно излечить душу: демон слишком сильно сросся с ней. И тогда есть лишь один выход – убить человека так, чтобы демон ушел вместе с душой в Ад, а не продолжил искать себе новых жертв на этом свете… Задушив ту пожилую даму, брат Фанж оставил демона в нашем мире, и за это отправился на Божий Суд. Да-да… на Божий Суд… И, вопреки заслуженному наказанию, Божий Огонь его не тронул – и его признали невиновным. Он вернулся в этот храм, вот только весьма изменился: стал угрюмым и раздражительным. И так длилось около шести лет, пока он окончательно не разочаровался в призвании… Я как раз достиг возраста Страждания, когда его лишили сана. Это происходит так редко, что все поразились… Он просто написал ходатайство в Святую Землю Мери́диан и получил низложение – чудо, если хотите знать мое мнение. Даже развод получить проще, чем освобождение от сана, ведь священник приобретает уникальные знания, опасные и губительные для мирян.
– И что делают со священниками, которые отказываются служить Богу?
– Острова посреди Бескрайней Воды… Навечно.
Рагнер хмыкнул.
– Брат Фанж вернулся в мир и стал бродягой, – продолжил рассказ брат Амадей. – Я пытался ему помочь, но он ничего не желал менять… Много смеялся, похабно вел себя и радовался этому, словно всегда хотел так жить. Сейчас я уверен, что брат Фанж нарочно убил ту даму так, чтобы освободить демона, и даже позволить ему завладеть собственной душой, поскольку демонам нравятся праведные души – в них много Воздуха и демоны лучше горят. Дар предсказания – это верный признак общения с нечистой силой или одержимости ею. У брата Фанжа была идея… глупая и безумная, что демона можно самому изгнать верой, а любовью к демону убить его.
– Почему глупая?
– Я не столь большой знаток. Все мои знания теоретические. Демонология учит, что демоны состоят из стихии Огня. Наша плоть – это стихия Земли, душа – Воздуха, любовь как созидательная сила – это стихия Воды, что связывает душу и плоть. Любовь как Добродетель – это Огонь, и ее совершенства человек может достичь лишь в миг своей смерти. Знаю, что это непросто понять, но к огненной Добродетели Любви надо идти через Воду, через понятную нам любовь, а без нее никак нельзя – она питает нас. Душу и плоть ближе всего из понятых нам вещей сравнить с деревом в земле. Из-за засухи плоти душа может преждевременно покинуть человека – ее корни вырвет порыв ветра, то есть какое-нибудь потрясение, а иссохшая душа годится, как хворост, лишь для Пекла. Потому любовь необходима людям: нужно хоть кого-то любить – вот ее и ищут. И, конечно, надо любить Нашего Господа, ведь эта любовь подобна своевременному дождю в солнечный день: Добродетель Веры, будто солнце, высушивает влагу, рождает любовь к Богу, а та проливается дождем, поэтому верующие плачут блаженным плачем и поэтому веру относят к стихии Воды. Сила противоположная любви – это вражда: это злоба, ненависть, страхи, обиды, что поселяются лярвами в нашей душе, как черви. Демоны – тоже вражда. И, как Огонь, демоны разъединяют душу и плоть. Душа им нужна, словно пламени дерево, чтобы гореть и дальше, чтобы разгораться сильнее. Появление демонов не до конца изучено, но Экклесия знает, что есть слабые демоны, новорожденные, а есть весьма могущественные, способные на чудеса, подобные Божьим, вот только их сила – вражда, полная противоположность Богу и Божьему свету. Она не созидательная, а уничтожающая. Чем больше душ получили демоны, тем их темная сила могущественнее.
– Так что же не так? – с легкой улыбкой спросил Рагнер. – Если демоны – это Огонь, а вера и любовь – Вода, то мне кажется, тот предсказатель был прав – потушить огонь водой, да и все.
– Не совсем так. Согласно знанию, истовая вера – это и Вода, и Огонь, соединенные божественным элементалем, а совершенство Добродетели Веры – это умерщвление миру, то есть монашество или отшельничество. В своих измышлениях брат Фанж предполагал, что совершенство Добродетели Любви – это смесь Воды и Огня в чистом виде, невозможная и единственная смесь такого рода, лежащая на грани этого мира. То есть вера из-за божественного элементаля отгонит демона, ослабит его, но не убьет, а вот огненная Добродетель Любви способна поглотить демона, переплавить его из Огня в Воду, так же как она обращает лярв в ларов, – и сделает демона частью силы любви, а не вражды. Однако, несмотря на логику, это лишь опасные суждения: глупость и безумие заключается в том, чтобы пытаться понять демона своим человеческим разумом, как это, к примеру, делают алхимики. Люди и в обычной любви до сих пор толком еще не разобрались, не то что в Добродетели Любви. Никто не может вызвать любовь по своему желанию ни у себя, ни у другого человека. Или же перестать любить по своему хотению. Это всё еще загадка, а ведь Любовь Экклесия изучает уже на протяжении тридцати восьми циклов лет!
Рагнер от души рассмеялся.
– Потому что куча девственников пытается понять то, о чем понятия не имеет – вот, что я тебе скажу! Платьица свои вы небось когда-то напялили, чтобы лучше дамочек понять, а ни хера не добились. Ладно… – миролюбиво проговорил Рагнер строгому лицу брата Амадея. – Извини… Я тоже не знаю, как вызвать любовь по своему желанию, и дамы не перестают меня поражать. Наш Создатель, конечно, вылепил женщин на диво чудесно, но вот с их головой он явно перемудрил. Запомни: их «ничего» – это отнюдь не ничего! Ты что-то брякнул, а она запомнит, скажет «ничего» и к вечеру такую чушь выдумает! Всё перекрутит – только и стоишь с открытым ртом. Наверно, это потому что у них плоть такая, да? У нас всё на виду, а у них есть всякие штуки, хитрые и спрятанные… Детей опять же как-то внутри себя делают… Да, черт, с кем я говорю… – махнул рукой Рагнер, – ты же ничего не знаешь о любви с дамами, только… теоретически, как с демонами, – усмехался герцог. – А наука о любви у священников это Любовознание или Любвиграфия? Картинки рассматриваете или живых красавиц? Ладно… – улыбаясь, перевел дыхание Рагнер. – Всё, я закончил измываться… Ты, бесспорно, прав в одном – мы, люди, ни черта не знаем про любовь. Продолжай, пожалуйста.
– Любовь, как вы ее понимаете, герцог Раннор, может быть столь же пагубна, как и ее отсутствие. Вода может дарить жизнь, а может убивать не хуже Огня. Любовь и вражда – это силы, приводящие всё в движение: и наш разум, и стихии внутри или вокруг нас. Огонь хочет гореть – и это его единственная цель, так и демоны: хотят жить, хотят гореть ярче и уничтожать, но не потому что… злые, вернее, обозленные как человек, а потому что зло в широком понимании – это их природа. Маленький огонечек желает превратиться в лесной пожар, и всё. В демонах нет человеческой жестокости, хотя мы, люди, можем так думать, поскольку огонь нас обжигает – и мы полагаем, что он нарочно причиняет нам боль. Но злодеяния демонов – это их свойство, как свойство огня – болезненный нам жар. Огонь и Вода, когда находятся в равновесии, безвредны для человека, являются благом и необходимостью. Добродетели, как и страдания, что солнечный свет над деревом души. Демоны – это огонь от молний, огонь неподвластный людям и приносящий большие бедствия. Наши Пороки имеют стихию Воды, такую же как у любви, у Луны и у удовольствий, поэтому они нам приятны; любовь и высокие чувства подпитывают душу как дождь, а блуд или Пороки превращают плоть в гниющее болото, но и то и то – это одна стихия Воды. Одержимый человек предается Порокам не по желанию демона, а оттого что неосознанно пытается бороться с чрезмерным огнем, сжигающим его душу, но всегда проигрывает: огонь выжигает у дерева верхушку, а корни гниют от избытка влаги… Вот поэтому брат Фанж ошибся – нельзя полюбить пожирающий тебя огонь. Не удалось ему ни убить демона, ни изгнать нечистое создание из себя. Демоны – сложные и малоизученные Экклесией существа. Есть безмолвные, а есть те, что очень сильны в лукавстве – они и подчиняют себе людей: тех, кого мы называем одержимыми. Такие демоны скажут правду, но обманут, найдут слабость праведного человека и нужные слова для того, чтобы он отвернулся от Бога. Вам это покажется удивительным, но священники больше мирян или воинов подвержены нападкам нечистой силы, поскольку имеют широкое знание об устройстве мира и планетах, а не одну слепую веру. Кроме того, мы, священнослужители, обычные люди, и у нас тоже есть в кресте склонностей Пороки, такие как Гордыня и Уныние. То, что брат Фанж сам попытался бороться с демоном, дабы проверить свою правоту, говорит о Гордыне – за нее и зацепился сильный демон. Например, сам предложил брату Фанжу померяться с ним силами, и тот принял вызов, – впустил демона в себя, но, конечно, проиграл битву, потерял веру – и его постигла участь всех одержимых: он стал пытаться тушить своего демона блудом, низменным счастьем и Пороками. По-другому быть не могло…
