R I.
P.S Реквием
Отвращение накатывало на Ивана волнами, каждый раз, когда, он видел, что-то до ужаса омерзительное, то жмурил глаза до цветных кругов. Но желание идти дальше и поскорее выбраться отсюда пересиливало тошноту. Он уже сомневался, в том, что найдёт здесь то за чем пришел.
Среди мещан и аристократов ходило множество слухов и домыслов о самом ужасном из районов Царь – Града – Птицыно. Но не многие могли похвастаться подлинным знанием. В основном они все сходились на том, что этот район являлся грязной ямой, где путаны, колдуны и нечистая сила, устраивала оргии. И пересечь мост для обывателя, значило добровольно спуститься в ад.
Что ж, кое в чём злые языки были правы. Птицыно действительно походило на выгребную яму, так же здесь располагалось множества публичных домов (их Иван увидел на самой широкой, видимо, главной улице), а также посвященные, которым страх мешал жить среди людей, забивались сюда, словно крысы в мусорную яму, доживая свой век в нищете и голоде.
Иван, конечно, не ожидал увидеть здесь оргий и пиршеств, но и в его сознании не укладывалось то, что Птицыно будет представлять собой трущобы, где главная улица, это скопище трактиров и публичных домов, а все остальное – грязные трущобы, до которых давно желает добраться чума.
Иван понял, что, зря подверг себя опасности, и стоит поскорее исчезнуть отсюда, как среди кричащих вывесок публичных домов, он наткнулся на одну простую, в виде летучей мыши.
Она гласила:
Колдовская лавка сударя Ужастина.
Если и здесь не повезёт, решил Иван, то я сразу же уйду и больше не вернусь сюда. Колокольчик над дверью звякнул, и Иван оказался в полутёмном помещении, которое освещало всего несколько свечей. Каждый шаг Ивана отдавался скрипом.
– Добро пожаловать, Ваше Сиятельство, – человек за прилавком говорил дружелюбно, но его лицо было скрыто в тени.
Иван прищурился. Тени, словно покрывало, лежало на полу пустых прилавках, и ничего не удавалось рассмотреть.
– Чего изволите? – поинтересовался, видимо, хозяин лавки.
– Мне нужен пигмент или что – нибудь, что поможет обрести мне признание, – решил не затягивать Иван.
Мужчина помолчал, а затем отступил во тьму. Иван слышал, как дважды скрипнули дверные петли, и свеча вновь выхватила из темноты белые руки владельца и выцветший камзол.
– Пигмента у меня не водится, – сказал мужчина, демонстрируя деревянную шкатулку. – Но если Вам нужно привлечь к себе внимание, то это в самый раз.
Иван подошёл ближе, и заглянул в услужливо приоткрытую владельцем лавки шкатулку. Внутри был белый порошок, ослепительно искрящийся в столь тёмном помещении. Такой мог сделать и Пётр, но вместе с этим появилось бы множество ненужных вопросов.
– Используйте немного, когда будете мешать краски, и любой непосвященный не сможет оторвать глаз от Ваших картин.
Ивана это устроило. Всё же не зря он решился на этот отчаянный поступок. Руки уже тянулись к шкатулке, как крышка той захлопнулась, чуть не прищемив ему пальцы.
Мужчина прокашлялся.
Иван запустил руку в карман и бросил на прилавок мешочек со звенящими монетами.
– Какая щедрость, Ваше Сиятельство. Право, не стоило, – довольно охнул владелец лавки, однако, ловко пряча мешок с монетами. – Вы пришли в Птицыно по Чёрному мосту?
Иван кивнул.
Он больше догадался, чем увидел, как мужчина качает головой.
– Это не дело. Никогда больше там не ходите. Выйдите лучше, с другой стороны. Там, где Птицыно сливается с жилыми домами. Идите по главной улице не сворачивая, пока не наткнётесь на забор, которым от нас отгородились жители города. Отсчитайте влево от угла сгоревшего дома три доски, последнюю можно сдвинуть. Если пролезете через дыру, то окажитесь в глухой подворотне. Там мало кто живет, так, что Ваша персона останется незамеченной.
Иван сухо поблагодарил мужчину и покинул лавку. Он рискнул и последовал совету сударя Ужастина. По ощущению время было около полуночи, когда Иван вылез в тёмной подворотне. Если он правильно сориентировался, то находился сейчас, где – то на другом конце города. И где прикажете сейчас ловить экипаж?
Иван шептал ветру просьбу избавить его от вони Птицыно. Поплотней закутавшись в шинель и грязную тряпку, Иван шел по незнакомым улицам прячась в тенях. За пазухой лежала шкатулка. Ему казалось, что из окон домов за ним следят множество любопытных глаз, знающих его секрет. Это заставляло ноги двигаться быстрее.
Перевести дыхание он смог только в экипаже, нанятом у трактира.
Следующим вечером Фёдор вместе с Александром отправились к Дольским. Иван ничего не сказал Фёдору о своем визите в район Птицыно. Поэтому хотел, чтобы старший брат как можно быстрее уехал, но тот принялся искать часы, посеянные несколько дней назад. Ивану пришлось отдать ему свои, лишь бы он наконец ушёл.
И вот, оставшись наедине со своими картинами, он смог вынуть из-под матраса шкатулку. Её содержимое он добавил прямо в масляные краски, по немного в каждую, и продолжил писать картину. С каждым мазком на холсте всё отчетливей проглядывался Сиреневый Сад: его белые гроздья цветущего кустарника, сочная зелень и чистое небо. Всё это он отчетливо представлял в голове, стараясь перенести образ на холст.
По окончанию работы, сразу стали видны изменения. Эта картина была, как будто ярче предыдущих и выглядела, словно окно в их приусадебный сад. Протяни руку, и будешь там.
Надо же, усмехнулся Иван, владелец лавки не обманул меня.
Опустилась глубокая ночь, он поставил картину рядом с кроватью, а шкатулку с порошком вернул под матрас. Щелчком пальцев он погасил свечи, и удовлетворенный своей работой, забрался под одеяло.
Следующим же утром картина было отнесена в художественный салон на Золотой Аллее. Увидев его, идущего мимо витрины, смотритель закатил глаза, внутренне обращаясь к небу.
– Ох, сударь, у нас очень много картин в последнее время. Приходите позже, – загнусил смотритель, желая поскорее от него избавиться.
– Это последняя, – твердо сказал Иван. – Если вы сегодня не сможете продать её, то я больше никогда не переступлю порог вашего салона. Нет, я выброшу все кисти и краски, а холсты отправлю в печь, – добавил Иван, предавая своим словам вес.
Смотритель с недоверием покосился на него и после нескольких мгновений раздумья, он со вздохом всё же принял картину.
На обратном пути в квартиру, тревожные мысли одолели Ивана. Стоило ли произносить столь громкие речи? А вдруг ещё утром притягивающая взгляд картина перестанет это делать? Как он сможет расстаться со своим трудом? Нет, лучше оторвать себе руки.
Но Ивану не пришлось ни сжигать холстов, не отрывать рук. Следующим утром пришла записка из художественного салона. Картина была продана в тот же день. За неё чуть не устроили битву, публика требует ещё. И Иван с радостью исполнит их желание.
Пигмент мешался с солнечной пылью и маслом, создавая незаменимые краски. Иван подметил, что они даже на холст ложатся лучше, чем обычные. Ему стали поступать личные заказы, и он практически перестал отдавать свои картины в художественные салоны.
Только узнав настоящую фамилию автора высший свет принял его в свои объятья, восхваляя и преумножая успехи. Двери самых родовитых домов столице распахнулись перед ним, и не было ни одного приёма на котором бы какой – нибудь граф или барон не хотел познакомить Ивана со своей сестрой или дочерью.
Но мужчине было не до этого, работа захлестнула его, словно яростная волна и закружила в водовороте образов и цветов. Он бы ещё долго не вынырнул оттуда, если бы в один из дней шкатулка с порошком не опустела.
В высшем обществе Иван объявил о своем кратковременном перерыве, и дождавшись пока Фёдор уйдет на вечер к Дольским, которых он в последнее время посещал всё чаще, решил следовать хорошо запомнившимся маршрутом.
Иван накинул заранее приготовленный плащ, прошлый по прибытии домой он тут же отправил в горнило печи, и взял экипаж до трактира, на который он по чистой случайности набрёл в тот вечер. А дальше он последовал совету владельца лавки и прошмыгнул в Птицыно тем же путем, которым в прошлый раз его покинул.
Дело было к весне и вонь трущоб стала ещё невыносимей. Все отходы и мусор, схваченные зимними морозами, оттаяли с прибытием южного ветра. Из глубины района тянулся ужасный трупный запах, которого Иван не заметил в свой прошлый визит. Желудок скручивали неприятные спазмы и Ивану совершенно не хотелось знать откуда так тянет мертвечиной.
Немного путаясь в лабиринте трущоб, он все же смог выйти на главную улицу. Колдовская лавка была на том же месте. Ничего не поменялось. Даже сударь Ужастин был всё так же приветлив.
– Ваше Сиятельство, вы довольно поздно, я уже хотел закрываться, – его голос звучал устало, а свечи почти догорели, от чего тени казались ещё гуще.
– Я бы вновь хотел приобрести солнечной пыли, – на прилавок, со звоном, опустился кошель.
Губы мужчины растянулись в улыбке.
– Я знал, что Вы ещё заглянете.
Сударь Ужастин снял с полки хлопковый мешочек и протянул Ивану. Тот развязал бечевку и заглянул внутрь. Мешочек действительно был наполнен нужным ему порошком.
– Стоит ли мне раздобыть ещё? – немного лукаво спросил владелец лавки.
– Стоит, – кивнул Иван, – и как можно больше.
– Доброго Вам здравия, – прокричал сударь Ужастин, в спину, уходящему Ивану.
Не смотря на радость от приобретения, он лишь хотел поскорее убраться отсюда, подальше от этой грязи, запаха и нищеты. Подальше от этого района. Покидая Птицыно через дыру в заборе, он никак не ожидал, что его схватят за капюшон.
Сначала Иван растерялся и впал в ступор, а затем понял, что нужно ударить напавшего на него и бежать. Но предпринимать ничего не пришлось. Его отпустили, и благодаря вспыхнувшему в чужой руке огоньку, Иван понял, что перед ним стоит Олег.
– Что ты?..
– Иди за мной, – перебил его младший брат, и погасив огонек, тенью выскользнул из подворотни. Скрипнула дверь дома, напротив.
Иван тяжело вздохнул. Ему было не по себе, словно его поймали на чем – то противозаконном. В сущности, так оно и было. Но мужчина не собирался краснеть, как зелёный гимназист, стоя перед младшим братом. Поэтому, Иван поднимался по скрипучей лестнице с полной решимостью не оправдываться, а поставить Олега перед фактом. Но тот вовсе и не собирался поучать его или допрашивать.
В уютной комнатке на втором этаже, с зашторенными окнами, горел камин. Остальные комнаты дома были холодны и пустовали.
– Садись, – кивнул Олег на соседнее кресло.
Стоило Ивану устроиться у камина, как ему протянули бокал с чем – то крепким. Он вскинул голову и увидел человека с пустыми глазами и обожженным лицом. Отдав бокал, мужчина тут же удалился.
Но не успел Иван поинтересоваться личностью незнакомого человека, как Олег уже начал разговор:
– Я и помыслить не мог, что твой успех связан с колдовством, – тяжело вздохнул он, и за один глоток чуть не осушил весь бокал.
Иван тоже пригубил свой. Крепкий коньяк обжог ему горло.
– Ты так не хотел возвращаться домой?
– Нет, – покачал головой Иван. – Дело вовсе не в этом.
– А в чём же? – Олег совсем осушил бокал, и постучал по столу, чтобы человек с ожогом вновь его наполнил.
– Я отдал столько лет жизни и собственную душу не для того, чтобы предо мной закрывались двери даже захудалых лавочек.
– Ты подумал, что будет, когда Сидор больше не сможет доставать для тебя солнечную пыль? Ты не единственный человек, до неё охочий. В столице солнце и так редкий гость, особенно в Птицыно. Этот район находиться на самой тёмной стороне города. Скорее всего, сегодня он продал тебе последнее, что было в запасе, – бокал Олега вновь был полон.
– Он мне этого не сказал, – нахмурился Иван.
– Конечно, не сказал, ведь ты ему платишь, – он сделал глоток коньяка. – Послушай, – начал он спокойно, – это дело становиться рисковым. Если ты колдуешь втихаря, то не страшно. Мы все этим грешим. Но когда это видит вся столица… Что будет, если твои картины дойдут до двора? Знаешь какие люди служат Императорскому Величеству?
– Предлагаешь мне всё бросить, а свой труд утопить в Вене? – Иван был готов уйти прямо сейчас.
– Какой же ты все-таки топорный, – в руке Олега опустел уже второй стакан.
– Не много ли ты пьёшь? – решил сменить тему Иван.
– Если завтра утром всё решиться, то брошу, – сказал он, вновь прося жестом наполнить бокал. – А если нет, то упьюсь до смерти.
– Что решиться? – удивился Иван, столь неожиданному решению Олега.
Тот махнул рукой, и опустошил бокал одним махом.
– Подумай над моими словами. Бери меньше заказов. Постарайся больше не использовать пыль. И потихоньку исчезни. Никто не тянет тебя домой, ты можешь уехать в любой другой город.
– Ты говорил с Сашей, – догадался Иван.
Олег кивнул, нетерпеливо ожидая пока его стакан вновь наполнят.
– И он негодует, – вздохнул Олег. – Грозиться написать отцу. Я обещал поговорить с тобой. Постарайся понять его, Саше тоже не легко. Он куда в более не выгодном положении, чем мы с тобой.
Иван кивнул.
– Ну, – пожал плечами Олег, нарушая затянувшееся молчание, – сказать мне более нечего. Я хочу ещё немного побыть в компании коньяка.
И Иван оставил младшего брата наедине с его проблемами и алкоголем, под наблюдением человека с обожженным лицом.
Возвращение Ивана, после не продолжительного отсутствия, приняли с восторгом. Правда сам Иван этих чувств не разделял. Как бы ему не хотелось славы и почёта, и все эти заискивающие улыбки и неподдельное восхищение возносили его на вершину блаженства. Но в лучшем случае его вздёрнут, в худшем все Орловы, один за другим, взойдут на виселицу. Последнего ему хотелось меньше всего.
Вот побудет здесь ещё немного для вида и сменит город, где конкуренция меньше, сосредоточиться на написании портретов, они сейчас очень востребованы, и откажется от солнечной пыли. По крайней мере, Иван убеждал себя в этом каждый вечер, а утром решал, что не сегодня, потом, может быть завтра или после завтра, он всё же уедет из столицы, где его картины пользовались огромным успехам.
А пока, он неустанно занимался живописью в уютной квартирке на чердаке, мешая масляные краски и солнечную пыль.
Свадьба Фёдора и Клары, хоть и была многим не по душе, но всё же состоялась. Надежде понравился произведенный ею фурор, тётушка Алёна, не смотря на свои лета пыталась флиртовала с мужчинами, а тётушка Варвара не так часто кривила губы, и даже пару раз одобрительно улыбнулась, что было для неё неприемлемо, когда вёлся разговор о высшем обществе и его времяпрепровождении.
В подарок молодым, Иван принёс, конечно же, картину. Портрет Фёдора и Клары, составленные им из множества набросков. После свадьбы, Фёдор купил квартиру, и они с Кларой начали там обустраиваться. Их с братом прошлый дом оказалась в полном распоряжении Ивана. Теперь он мог расставлять холсты где угодно, не опасаясь брани Фёдора, за которого он был искренне рад. Правда, без брата стало тоскливей, и как – то пусто. Никто больше не трещал над ухом и не подшучивал над ним. Ничего больше не напоминало, о его пребывании здесь, кроме родного профиля в набросках.
Оставшись наедине с собой, Иван полностью погрузился в работу, прерываясь во время визитов Александра, которого одолевала головная боль от постоянного мыслительного процесса, и множество под ковёрных игр дворца, где ему приходилось бывать по роду службы; Фёдора, который не забывал о брате, иногда ненадолго заглядывая к нему, чтобы рассказать множество занимательных вещей, из жизни женатого мужчины; и Олег, который только переступив порог университета, тут же стал любимцем чуть ли не всего высшего света, про свои странные делишки на окраине Птицыно, он помалкивал.
Когда Иван совершил свою третью по счёту вылазку в Птицыно за солнечной пылью, ему досталось лишь пара щепоток.
– Извиняюсь, Ваше Сиятельство, – чуть поклонился сударь Ужастин. – Большим не располагаем.
И вот, по возвращении домой, среди прочих писем и приглашений, которые он в большинстве своем игнорировал, оставляя лишь просьбы о заказах или приглашения из крупных салонов, где собирались представители самых богатых и знатных семей, обнаружилось послание от художественного салона на Золотой Аллее. Они просили дозволения представить его работы на проводимой ими выставке.
Иван не задумываясь ответил согласием, попросил кухарку с нижнего этажа приготовить рябчиков и открыл бутылку вина. Под крышкой часов сразу появилась надпись, повествующая о его триумфе. Этот поступок привёл к столу отнюдь не радостных гостей. И только один из них принес бутылку коньяка.
– И как это понимать? – возмущался Александр, и было не понятно к кому конкретно он обращается, к Ивану или к Олегу.
Упрёк он нашел для каждого из братьев:
– Ты обещал мне поговорить с ним, – обратился он к Олегу.
А Ивану досталось: «– О чем ты только думаешь? Хочешь, чтобы мы все оказались в петле?»
Хотел бы сейчас Иван запастись невозмутимостью Олега, под крики старшего брата, откупоривающего бутылку.
– Ты преувеличиваешь, – Иван попытался говорить спокойно.
Но этот тон подействовал на Алексея как раздражитель.
– Я единственный кто смотрит на всю ситуацию целиком. Всё, – Александр засобирался. – Мне надоело ждать пока ты одумаешься. После выставки, ты покинешь город, – и на прощание, Александр так сильно хлопнул дверью, что все свечи в квартире погасли.
Тень наступающих сумерек окутала братьев.
Олег щёлкнул пальцами, и на них заплясал маленький огонёк.
– Что ж, – сказал он. – Давай отметим твою первую и последнюю выставку. А лучше, – пламя пропало. Олег взял треуголку и подтолкнул Ивана к двери. – Пойдем в трактир, и будем гулять до утра.
Иван не был любителем сборищ, но сегодня идея младшего брата пришлась ему по душе.
– Пойдем, – кивнул он, переполняемый злобой. – Пусть весь Царь – Град знает, что мы сегодня празднуем.
– Вот, – широко улыбнулся Олег. – Это другое дело.
Иван и не подозревал, что Олег может быть, хоть сколько ни то, сведущ в ночной жизни столице. Тут тебе и «приличные» трактиры, которые посетить может далеко не каждый, и даже публичный дом на окраине. К тому времени, когда экипаж доставил их в нужное место, Иван был уже достаточно пьян, но какая – то ответственность за младшего брата все же взыграла у него внутри, и он спросил:
– Откуда ты знаешь такие места?
– Я много чего знаю, – пьяная кривая ухмылка расползлась по лицу Олега. – Студенческие годы – веселая пора, – произнёс он на распев, вываливаясь из коляски, не замечая трепыхавшегося над ним извозчика.
Мысли лениво барахтались в голове, и никак не могли собраться во что – то понятное. Но одной из них всё же удалось выделиться среди остальных: «Студенческая жизнь? Но воспитанников учебных заведений запрещено пускать в публичные дома».
Однако, сознание вновь заполонил туман и здравый смысл замолчал. Дальнейшие события Иван помнил плохо, всё какими – то урывками. Отчётливо запомнились только горячие губы и острые розовые кусты, которые ещё не раскрыли бутонов. И то, и другое не только ярко запечатлелось в памяти, но и оставило алые следы на теле: отпечатки помады на лице и груди, и глубокие царапины на руках.
Всё бы ничего, но голова от боли раскалывалась на части. И мужчина готов был расцеловать камердинера, что принес ему утром рассол. Было уже далеко за полдень и Иван, проснувшись, обнаружил себя на диване, в квартире Олега.
Сам хозяин выглядел помято, но искренне наслаждался бодрящим чаям и газетой, которую камердинер принес ещё утром. Домашний халат он накинул поверх камзола, и кажется даже не расчёсывался.
– Ты у нас теперь на слуху, – сказал он, жадно глотавшему рассол брату. – На, полюбуйся.
Вернув кружку камердинеру, Иван выхватил из протянутой руки брата газету. Сначала, он подумал, что причиной новостей стали их вчерашние гулянья, но оказалось, в газете напечатали статью на тему предстоящей выставки, где как бы предстояло выставить свои работы многим художником Царь – Града (Потаков в том числе), но в то же время её жемчужиной должен был стать Иван, впервые участвующий в подобном мероприятии.
Вздох облегчения сорвался с губ мужчины.
– Думал, там будут говорить о твоих похождениях? – по-доброму усмехнулся Олег. – Или распишут все постыдные подробности нашего празднества? – шаловливо хихикнул, словно девица, брат припустил халат с плеча.
Мужчина скривился и кинул в него газетой. Олег захохотал и несмотря на то, что в голове Ивана всё ещё били колокола, неторопливое течение времени вокруг них было нарушено.
На выставку Иван решил выделить картины, которые ему нравились больше всего, они висели на стенах квартиры и радовали его глаз; и картины, которые он хотел отправить в семейное поместье, это была серия природных пейзажей. После выставки они вновь будут возвращены ему. От предвкушения у Ивана потели ладони, и он даже не подозревал, какое разочарования подстерегает его впереди.
Время до дня открытия тянулось нескончаемой лентой. И когда он наступил, на деревьях уже лопались почки.
В салоне с самого утра не хватало места. Официанты сновали между гостями, разнося закуски и игристое вино. Тут и там были расположены шедевры современной живописи. Но главными экспонатами выставки были не сами картины, а художники, которые их написали.
К Ивану постоянно подходили, задавали самые разные вопросы, от пояснения смысла написанных им картин, до его личных предпочтений. Мероприятие шло своим ходом, но поток слушателей не иссякал – лица постоянно менялись. Так бы продолжалось и дальше, если бы Иван не извинился, и в целях переключить всеобщее внимание на кого – нибудь другого, он не обратился к Потакову.
С их последней встречи прошло три года. Художник пятидесяти с лишним лет, чьё имя было на слуху у всей империи побледнел, отпустил бороду, и даже немного осунулся, словно его мучала болезнь. Иван был рад Потакову, как дедушке, которого он давно не видел. Но видимо художник был иного мнения на этот счёт. На вопрос Ивана: «– Как поживаете?». Художник холодно ответил:
– Держусь, как видите.
Что означал его ответ, Иван разобрал не сразу. Только увидев затаенную злобу в глазах напротив, всё осознал.
– Вы, – Потаков окинул его критическим взглядом, – говорят, новый талант. Гигант имперского искусства.
Иван слушал молча. Ему казалось, что мужчина, которого он встретил ранее, исчез. Просто встал одним пасмурным осенним днём, собрал чемоданы, и никого не предупредив, навсегда покинул город, а затем страну, и возможно сейчас он живёт, где – то под жарким солнцем Гаэлии, продолжая совершенствовать своё мастерство. А в перерывах, когда муза ненадолго покидает его, тот прекрасный художник курит трубку и любуется морем.
– Да, новый талант, – из вежливости к оболочке того, былого художника, ответил Иван.
– Надо сказать не дурно, не дурно, – хмыкнул Потаков, оценивая городской пейзаж, что открывался с Счастливого моста. – И детали, и атмосфера. Нарисовать летучую мышь отличный символ злого рока, хоть я и не суеверен. Сколько вы говорите, пишите?
Разочарования захлестнуло Ивана. И этому человеку он поклонялся почти всю сознательную жизнь? Человеку, жадному до лавр, которому зазорно уступить более талантливому юнцу? Нет, сказал себе Иван, это не тот человек, которым ты восхищался, тот давным – давно уехал из – под этого пасмурного неба.
– Всю жизни, – вздернув подбородок, ответил Иван.
– Вот как, вот как, – насмешливо покивал головой Потаков.
У Ивана в груди всё перевернулось, стало ужасно неприятно, словно тешились над, чем – то сокровенным. Более ничего не говоря, он отошёл от Потакова. Как раз поспел Фёдор, и приняв поздравления брата, Ивану стало намного легче. Чуть позже подтянулся Олег, и почти к закрытию пришёл Александр, выкроивший время в своем плотном графике. С Потаковым Иван старался больше не пересекаться.
– Это нужно отметить, – замелил Олег, когда выставка подошла к концу.
– Определенно, – кивнул Александр, что означало – никаких публичных домов и поведения, которое может их скомпрометировать.
Олег покивал, но вид все же принял не довольный.
– Отправимся в «Тихий Дом», – предложил Александр. – Нужно отметить твой успех и скорый отъезд.
Иван не разозлился и не впал в отчаяние. С того самого дня, как Александр поставил его перед фактом, он обдумывал это и в итоге решил отправиться на восток в провинциальный городок Цапелево, который славился своим фарфором. Возможно он сможет расписывать вазы и тарелки, и отец сгорит со стыда, узнав, чем занимается его сын, отпрыск графского рода.
– Дай ему хоть немного насладиться славой, – цыкнул Олег, словно это его брат гнал из столицы.
– Думаю, – с нажимом сказал Александр, что означало: пора замолчать и со всем соглашаться, – пяти дней тебе будет достаточно.
Не терпящий возражений взгляд устремился на Ивана, и тот кивнул, не желая разводить ссору в такой прекрасный вечер.
– На улице прохладно, пойдемте в трактир, – сказал он.
Возможно, тогда им уже стоило разойтись, так как прежняя атмосфера торжества была потеряна. Её место заняли напряжение, тоска и отстраненность. Говорили мало, в основном диалог пытался начать Александр, но тот быстро затухал, без подбрасывания в него дров другими участниками. И вот, немного выпив и перекусив братья всё же расстались.
Выставка официально завершилась только, когда в город пришли первые вестники осени – дождь и северный ветер. Иван больше её не посещал, боясь опять встретиться с оболочкой Потакова и вновь испытать вкус разочарования. Изо дня в день Иван вновь привыкал писать картины без солнечной пыли, но выходило не очень. Они выглядели более тускло, чем их предшественники, и не притягивали внимания. Но спрос на них всё ещё имелся.
Чем ближе был день закрытия выставки, тем больше времени Иван просиживал за мольбертом, иногда затягивая это занятие до глубокой ночи, что раньше позволить себе не мог. Словно увидев загроможденную исписанными холстами квартиру, Александр изменит свое решение и позволит младшему брату остаться в столице. Но всё это было самообманом, и только злило кухарку, которая из – за нехватки места с трудом могла накрыть на стол. Тогда, Иван ещё не знал, как горько пожалеет о том, что не переехал на восток раньше.
Картины Ивану доставили, через два дня после окончания выставки, а вместе с ними и письмо от неизвестного отправителя.
– Оно пришло в художественный салон, – ответил на все распросы посыльный.
Иван ничуть не удивился. В последнее время ему часто присылали письма, особенно в места, где он выставлял свои работы на продажу, реже на личный адрес (его знали только завсегдатае заказчики). Иван читал из них лишь те, которые были делового характера или пришли от кого – то из родственников. Все остальные конверты отправлялись в горнило печи (исключением являлось старое дворянство).
Только благодаря небесному провидению, он не сжёг эту злополучную весточку.
Послание было сухим и кратким, как и подобает угрозе. От прочитанного у Ивана на мгновение потемнело в глазах. Аккуратным подчерком, на грубой бумаге было выведено:
Найдите 10 000 рублей, если не хотите посетит площадь Свободы, как преступник.
Как? Когда? Где Иван оступился? Теперь он понимал переживания Александра и был готов согласиться со всеми его условиями. Но время было упущено. Никакой переезд не спасёт положения. Ему подумалось, какого будет Александру вести дело собственного брата, и холодный под проступил на висках.
Вина огромным грузом легла на душу, не давая спокойно вздохнуть. Отчаяние непременно бы захлестнуло его с головой, если бы это предупреждение не поступило к нему с целью шантажа. Но и с этой стороны подступиться к проблеме было не легче. Откуда он возьмет столько денег? Но даже, если предположить, что подобная сумма всё же найдется, то кому её передать? Оставалось лишь ждать, что шантажист вновь напишет ему.
Иван окинул взглядом, заставленную холстами мастерскую. И всё пустил с молотка на публичных торгах. Но получил около шести тысяч рублей и ещё большее разочарования. Полгода назад, когда никто не знал Ивана, ему приходилось чуть ли не вымаливать, чтобы художественные салоны брали его картины на реализацию, а сейчас люди буквально готовы убить друг друга, за его творения. Они даже не смотрели на саму картину, а сразу начинали выкрикивать суммы. Они покупали не произведения искусства, и восхищались не мастерством Ивана. Они покупали его фамилию, его имя, его лицо. Они покупали его положение в обществе, свято веря в то, что, совершая это они делаются ближе к начальнику Тайной Канцелярии.
И пусть картины без солнечной пыли стали, тускнея и хуже, люди подобного даже не заметили. Эта толпа, это общество никогда не восхищались им, как художником. Теперь ему стали понятны, и усмешки Потакова, и его насмешливый взгляд. Он понимал всё с самого начало. Жар бросился Ивану в лицо, когда он осознал эту простую истину.
Иван стоял там, в тени портьера одной из лож, когда шёл аукцион. Маково красный, готовый ронять сл1зы и кричать в голос. Но даже, если бы он взвыл, то не смог бы заглушить рёв толпы. Не дожидаясь конца аукциона, он ушёл.
Когда к нему без предупреждения зашёл Александр, Иван решил действовать на опережения и заговорил:
– Я уеду, как только всё продам. Обещаю.
– А есть ли в этом смысл? – спросил Александр со смирением в голосе.
Иван напряженно молчал, ожидая, когда брат продолжит.
– Вчера одну из твоих картин доставили ко двору.
Внутри Ивана всё замерло, его вновь бросило в холодный пот, и подавшись вперёд, он поспешно произнес, не узнавая собственного голоса:
– Ну же, говори.
– Она его не впечатлила, – выдохнул Александр, и в этом движении было неописуемое облегчение.
Иван понял, больше им ничего не грозит и можно остаться в столице. Всего на мгновение он почувствовал облегчение. Но под матрасом всё ещё лежало письмо, предвещающее семье Орловых гибель, и это обстоятельство не позволило Ивану в полной мере насладиться моментом.
– Не печалься, – попытался проявить участие Александр.
Иван покачал головой, растягивая губы в легкой улыбке. Император хотя бы был с ним честен.
– Теперь ты можешь не распродавать все своё имущество, – сказал Александр, и Иван понял, что его помиловали.
Если люди хотели купить его фамилию, или близость к политической верхушке Империи, то хорошо, он готов был им это продать. Человек решившийся его шантажировать, всё ещё с ним не связывался, и это тревожило мысли и держало его в постоянном напряжении.
Он рассчитывал набрать оставшуюся сумму, продав новые картины. Но уже через несколько дней понял, что всё гораздо сложнее, чем представлялось.
– Как это продали лишь одну? – изумлению Ивана не было предела.