R I.
P.S Реквием
– Не уходи от разговора.
– Посмотри, я знаю того актера. Зачем его вновь выпустили на сцену? Он играет просто отвратительно. Вот, слышишь, речь не выразительна. Ну, что за позор?
Так Вера и не смогла вновь поднять тему его распутного образа жизни.
Прошло больше двух недель с того момента, как Вера стала замужней женщиной и теперь жила в столице. Тётушка Мария писала, что Ивану вдруг стало хуже, и он вновь слёг. Родион, ездил в Сиреневый Сад, и надавав рекомендаций и отваров вернулся обратно. Он был крайне удивлен и озадачен вдруг образовавшимися осложнениями, эта болезнь быстро лечилась, и редко затягивалась. Родион предполагал, что Ивана просто не долечили, и от перенапряжения болезнь дала осложнения.
За окном бушевала январская вьюга, бросая фонтаны льдинок в окна, а в золотой гостиной дома Золотарёвых мягко горели свечи и жарко топился камин.
– Ох, ну что же такое приключилось? – всхлипывала Вера, смахивая слёзы платочком. – Иван в горячке, Надя бросила меня ради чужого ребёнка. Неслыханно.
– Прошу, осуши глаза, – вздохнул Герман, наливая супруге чай с валерьяной. – Родион уже лечил Ивана. Он талантливый знахарь. Матушка считает, что он войдет в историю нашей семьи, как один из самых талантливых.
– А Надя? Посмотри, что она мне написала, – Вера ткнула в лицо мужа запиской сестры.
– Душа моя, дети часто болеют. Уверен, если она не обратилась к нам за помощью, то это ненадолго. Когда у нас появятся свои дети, ты всё поймешь. В госпитале я много раз видел, как одна кроха становилась для кого – то центром вселенной. Вот, выпей, в последнее время ты слишком много предаешься эмоциям.
– Я просто чувствую себя покинутой, – чай приятно пах и жар пробегался по горлу.
– Ну какая же ты покинутая. У тебя есть я, и матушке очень хорошо в твоей кампании. А если днём станет скучно спустись в зверинец, там тебя хорошо примут, – сказал Герман, намекая на пёструю птицу, зовущую её по имени.
– Я не так выразилась, – чем меньше оставалась чая, тем спокойнее становилась Вера. – Ты обещал купить мне тканей. Я вышила всё что только можно и ниток не стало. Мне нечем занять руки. Они, словно неприкаянные.
– Вот в чем дело, – покивал головой Иван. – Это легко уладить. Завтра, возьми камердинера, пару слуг и съездите на Золотую Аллею. У магазина Сорокиных есть разрешение на торговлю заграничными тканями.
– Заграничными? – глаза Веры вспыхнули.
– Сам видел, – кивнул Герман.
Вся печаль ушла. Лицо Веры озарила улыбка, которая, будто в зеркале, отразилась на лице Германа.
Золотая Аллея полнилась людьми. Они не спеша прогуливались по ней, разглядывая витрины магазинов. Посмотреть здесь было на что. Например, книжная лавка, на витрине которой, среди прочих, Вера углядела книги авторства Фёдора. Интересно, Александр часто заходил сюда, когда был в столице? Часовая лавка поразила Веру множеством самых разнообразных механизмов. В доме Орловых часы были в основном для прислуги, семья могла определять время с помощью солнца, а карманные имела скорее для связи. Вера вновь вспомнила о Надежде, когда они проходили мимо ювелирной лавки Горячего, где два года назад он подарил своей будущей жене серьги.
– Вам не здоровится? – спросила сударыня Золотарева, которая изъявила желания прогуляться по Золотой Аллее. – Ах, как вы побледнели.
– Не беспокойтесь. Всё хорошо.
– Это, наверное, от холода. Пойдёмте скорее, в лавке будет теплее, – но не успели они ускорить шаг, как сударыня Золотарёва прижала руку ко рту и произнесла. – Какое бесстыдство.
Вера проследила за её взглядом, и почувствовала, как внутри клокочет желч. По Золотой Аллеи, под руку с импозантным мужчиной, который был старше её лет на двадцать, плыла Елизавета Нагаева. Она обворожительно улыбалась, открыто с ним кокетничая.
– Есть ли придел распутства этой девушки? – нахмурилось Вера. – Ещё недавно она хвасталась близость с моим братом, а сейчас льнет к другому мужчине. Или может быть это её отец?
– Нет, нет, Верочка. Барон Нагаев терпеть не может вылазки из дома. Он закрытый, до фанатизма набожный человек. Я видела его лишь раз, но точно могу сказать тебе, что это не он.
– Бесстыдница, как после этого она может распускать про Олега слухи?
– Ох, Верочка, – сударыня Золотарёва засомневалась. – Ведешь ли, года два назад, а может меньше, в высшем свете ходили слухи об их свадьбе. И баронесса утверждала, что так и есть.
– Такого просто не может быть, – поразилась Вера. – Чтобы Олег женился на такой, как она, да, никогда.
– Верно, верно, – закивала она. – И Олег всё отрицал. Вскоре эти слухи позабылись. Так всегда. Появляется новая тема для обсуждения, и старая забывается. Ну, пойдёмте, оставим эту мерзавку. Затевать скандал, лишь себя порочить.
Вера хмыкнула, и они ускорили шаг, чтобы быстрее оказаться в лавке и не видеть противного лица этой девицы. Жаль, что в лавке ничего не осталось, кроме Ополианского шёлка и Борельских кружев. В таком маленьком количестве, что на целое платье точно не хватило бы.
– Когда будет ещё поставка? – спросила Вера.
– Если повезёт, то уже этой осенью.
– Почему же так долго? – удивилась Вера.
– Торговый путь проходит почти через весь континент, а затем морем. В пути может случиться всё, что угодно. Сколько за пределами нашего государства колдунов и варваров. Было дело, шторм чуть не потопил наш корабль и за бортом оказался почти весь груз, а потом разбойники чуть не отобрали последнее. Да, – вздохнула смотритель, – это был неудачный год.
Пришлось брать остатки и отечественной ткани в придачу.
– Что это за шум? – испугалась сударыня Золотарёва. – Не обрушиться ли крыша?
– Не извольте беспокоиться. Соседнее ателье разорилось, – усмехнулся смотритель. – Хозяин слишком много играл в карты, и набрал столько долгов, что не смог погасить. Вот с него и взымают. Ох, – покачал он головой, – а мне видно своих денежек уже не получить.
Вера задумалась.
– Послушайте, – сказала она свекрови, когда их карета держала путь в Юстинию. – А что если открыть своё ателье? Я уверена, мои наряды не уступят нарядам сударыни Грачевской.
– Ой, – удивилась Агрофена Петровна. – Не знаю, что вам и ответить. Нужно поговорить с Венемидом Елизаровичем. Не будет ли это слишком большой тратой?
– Я уверяю, что всё окупиться.
– Надо подумать.
Карманный часы с фамильным гербом чуть нагрелись. Но Вера достала их из ридикюля лишь перед сном, когда не была уже так поглощена мыслями об открытии ателье, и когда радость от положительно ответа Германа немного схлынула.
– Думаю, мы можем себе это позволить, если немного затянем пояса в следующим месяце, – сказал он, проверив бухгалтерские книги. – Ты сможешь обойтись без дорогих покупок в следующем месяце?
Если нужно Вера обошлась бы вообще без покупок и два месяца. Она достала часы, чтобы сообщить об этом семье, но вместо этого сама наткнулась на новость. Иван замёрз на смерть.
– Неужели нам нельзя ничему радоваться? – плакалась Вера Герману, который держал её в объятьях.
Карета с гербом Золотарёвых следовала загород, чтобы вовремя прибыть на похороны Ивана Орлова.
– Ну что ты такое говоришь. Радость дает нам силы. Радоваться нужно. Смерть – это божье провидение, и наши чувства здесь не имеют силы.
– Тогда за что боги гневаются на нас? Наша семья много лет спасала посвященных от казни. Неужели им были угодны все эти смерти, и теперь они взыскивают с нас?
– Не наговаривай, душа моя. Ты лишь рвёшь себе сердце.
– Ох, я так устала, – тяжело выдохнула Вера, опустив голову на его грудь. – Неужели мой траур будет вечен?
– Придайся неге, путь ещё долог.
Покачиваясь, карета ехала по чужим заметенным следам. Все потрясения были только впереди.
– Верочка, – накинулась на неё с объятиями тётушка Алёна, только чета Золотаревых ступила в сени. – Где же ты была так долго? Екатерина и Андрей так волновались, просто место себе не находили.
Вера онемела.
Появился дядюшка Лев и взяв тётушку Алёну, передал её тётушки Марии.
– Дядюшка, о чем она говорит? – бледными губами прошептала Вера.
– Алёна совсем впала в юность. Видит то, чего нет, слышит то, чего нет. Дошло до такого, что приходиться запирать её в комнате на ночь. Она впадает в истерики, и говорит, что видит Владимира и Фёдора. Как слушаю, так мурашки по спине бегут.
– Как же быть? – всплеснула Вера руками.
– Родион вам ничего не говорил? – спросил Герман.
– Жгли и клевер, и отвары давали. Ничего не помогает, разве могут травы вылечить душу? Совсем я вас заговори, проходить, в доме теплее.
Герман не отходил от Веры ни на шаг, всё время поддерживая её за руку. И скрепя сердце, оставил супругу только следующим вечером, когда Иваном уже был погребён. Тьма опустилась на Сиреневый Сад, и Олег изъявил желание поговорить с сестрой наедине, умолчав, что ещё присутствовать будут Константин и Алексей.
Вера сразу отказалась от вина. В последнее время её мучила тошнота, и девушка не было уверенности, что алкоголь хоть как – то поможет.
– Олег, – Вера тронула его за рукав, – почему Надя не приехала?
– Я хотел спросить у тебя тоже самое, – ответил он, принимая от Константина бокал вина.
Выпили за покой Ивана.
– Как же так, – ахнула Вера. – Неужели она не простилась с Ваней из –за какого – то ребёнка?
Братья переглянулись.
– Какая-то глупость, – нахмурился Алексей. – Если так печётся о нём, пусть позовет Золотарёвых и едет сюда.
– Но она ещё не разу не звала Родиона или Венимида Елизаровича, – покачала головой Вера.
Олег подавился вином.
– Ни разу? – спросил он, откашлявшись, и получил в ответ кивок головой. – Уже минуло два месяца, а она и носа из дома не высовывает.
– Может быть заболел не кто – то, а она? – предположил Константин.
– А если муж держит её в дома насильно, – предположил Алексей.
Олег покатился со смеху.
– Кто? Горячев? Да если она прикажет, он будет лизать носки её туфель, – насмехался Олег.
– Не случилось ли чего дурного? – забеспокоилась Вера.
– Беспокойства излишни, – непринужденным тоном сказал Олег. – Наша Надя кого угодно поставит на колени. Не будь этой охоты, и мешающих спокойно видеть сны предрассудков, она могла бы стать императрицей.
У Алексея вырвался смешок.
– Казна бы в миг опустела.
– И то верно, – покивал Константин. – Эта же наша Надя. Она непременно скоро появиться. Может именно в это мгновение она едет сюда по заснеженным дорогам.
– Именно, – покивал Олег. – Надя со всем управится.
– И все же мне, как – то не спокойно, – сказала Вера, поближе пододвигаясь к огню, чтобы согреть свои вдруг замёрзшие руки.
Константин вновь наполнил бокалы.
– Что ты весь вечер переживаешь? – Олег вскинул новый бокал. – Давай вместе заглянем к ней, когда будем в городе. Вот увидишь, она сама нас встретит.
– Ты так считаешь?
– Совершенно верно, – кивнул Олег. – С Надей точно всё в порядке.
У Веры немного отлегло от сердца.
– Мы почти не знали его, – шепнул Алексею Константин, – но я уверен, что не случись той ужасной, неизвестной нам трагедии – Павел стал бы для нас верным другом.
Брат поддержали его вскинув бокалы.
– О чем вы говорите? – спросила Вера. – Что – то приключилось с Павлом? Но разве он сейчас не в Истрине?
– Неужели ты не заметила, как бледен был дядюшка Лев? – спросил Константин.
– Я думала, всему причиной тётушка Алёна.
– Его мучит не только это, – покачал головой Алексей. – Если завтра по утру он не расскажет Никите, что его старший брат из лечебницы, отбыл на кладбище, то я сам ему скажу. Не нам склонять за это головы.
– Как же так, – Вера прижала ладонь ко рту. – Бедный Никита, у него совсем ни осталось родных.
– Теперь у нас совсем не осталось союзников в академии, – досадливо цокнул Олег.
– Оставь свои козни хоть на мгновение, – упрекнула его Вера. – Мы собрались, чтобы помянуть родных, – в её глазах стояли слёзы. – Сначала позаботься о своей чести.
– Моя честь в порядке. Ну что ты, ну. Не трать слёзы. Я тоже чувствую, как раскалывается сердце, прикажешь и мне плакать?
– Прошу вас, – вмешался Константин. – Успокойтесь. Стенания нам ничем не помогут. Павел и так долго мучился, по сравнению с другими пациентами, он прожил достаточно долго. Я считаю, что в смерти он нашёл облегчение. А Иван… – у Константина не нашлось слов.
– От него просто отвернулась удача, – закончил за него Олег. – Мы не властны над хворями, и Золотарёвым далеко не всё под силу. Признайте, сейчас мы лишь блеклая тень былого. Давайте еще раз помянем их и отправимся отдыхать.
В этот раз Вера к ним присоединилась, надеясь, что немного вина поможет ей лучше заснуть.
Перед отъездом, девушке захотелось взглянуть на своё белое не дошитое платье. Оно лежало в её старых покоях, в сундуке, защищенным от пыли и моли. Когда Вера достала его, то, словно почувствовала себя той юной голубоглазой девой, полной мечтаний. На душе стало спокойней, и она отбывала в столицу со светлой скорбью по ушедшим.
В день, когда Вере на неделю запретили выходить из дома, пока она не окрепнет от пережитых тревог, в Царь – Граде была на удивление солнечная погода. Вышедший из – за туч, горячий шар, словно подсвечивал Германа изнутри.
– Это великолепно, чудесно, превосходно, – пылал он счастьем.
– Но ведь мы с Олегом собирались отправиться к Наде, – Вера колебалась между печалью и весельем.
– Душа моя, – взял Герман её за руки. – Посуди, что тебе важнее, наш ребёнок или мнимое волнение? Я напишу Олегу записку. Он поймет.
– Верочка, какое счастье, – прибыла сударыня Золотарёва. – Мой первый внук, или внучка. Ах, я так взволнована.
– Я прошу тебя подождать лишь неделю, – продолжал уговоры Герман. – А после я сам отвезу тебя и к Надежде, и в твоё новое ателье.
– Оно уже готово? – воспряла Вера.
– Осталось совсем немного. А сейчас отдыхай, ты так бледна.
Герман отходил от супруги только тогда, когда срочно нужно было, что – то проверить, заверить или встретиться с управляющим одной из лавок. В остальных случаях он предпочитал находиться подле Веры, дабы накрыть её ноги одеялом, налить чая, или выполнить любой другой девичий каприз.
– Ты стал слугой? – фыркнула, как – то Ефросинья.
– Вашим мнением, дорогая невестка, я не интересовался. Поговорим, когда вы будите на сносях.
Ефросинья поджала губы, и ушла, вздёрнув нос.
Ни о каком высшем свети не могло быть и речи. Все эти утомительные мероприятия с кучей болтовни, или балы, после, которых желаешь отрубить себе ноги, чтобы не чувствовать боли, предназначались для людей с большим запасом здоровья. А этого Вере сейчас не доставало, теперь они делили его на двоих. Семьи старого дворянства присылали поздравления и подарки. Что же касается Олега, то от него пришла записка с поздравлениями, он просил не печалиться, он встретился с Надеждой, она немного занята домашними хлопотами и сама скоро навестит Веру.
– Тебе лучше? – спросил Герман, наблюдая, как во время чтения на щеках Веры, расцветают розы.
– Я чувствую, что жизнь прекрасна, – ответила она.
Когда Вера посетила своё новое ателье, уже была закуплена мебель, иглы, нитки, ткани, кружева, бусины и ещё многое, что требовалась для пошива.
– Осталось только заказать вывеску и нанять портного с подмастерьями. Может быть, предложим работу прежнему владельцу этого места? – предположил Герман.
– Он будет шить, как привык, – отмахнулась Вера.
– Но ведь это поправимо. Говорят, он очень талантлив. Плохое с каждым может случиться.
– Нет, – Вера стояла на своем. – А если он решит сыграть в карты на наше имущество?
Она положила руки на незаметны под слоями юбок и накидки живот, и Герман всё понял.
– Не хочешь, значит не нужно, – сдался он.
– Позови лучше, швею, которая раньше училась у моей наставницы. Та уже почила, но её ученицы должно быть живы. А вывеску закажи, такую знаешь… Чтобы была сударыня в пышном платье, и чтобы шляпа была с большими полями и пушистым пером.
Герман записал всё грифельной палочкой.
– Что насчет названия?
Вера задумалась.
– А давай, – её глаза засияли, – пока не будем никак называть, а потом дадим ателье имя нашей самой большой радости.
Герман поражённо охнул, на слова жены, а затем чуть не рассмеялся.
– А если родиться мальчик?
– Всё равно.
Герман смиренно улыбнулся, уверенный, что после рождения ребёнка Вера передумает.
Вера не могла пропустить, как лубочники вешают своё творение, над дверью её ателье. Тем более просидеть столь хороший день, сидя дома, было преступлением. Февраль подходил к концу и возможно, это был последний, след морозов в этом году.
– Душа моя, тебе нравиться? – спросил Герман, когда супруги наблюдали за водружением вывески.
– Прелесть, – заметила Вера, разрумянившаяся от мороза. – Скоро здесь будет заказывать костюмы вся аристократия империи. Вот увидишь.
Герман кивал на каждое слово жены, будто подыгрывая маленькому ребёнку.
– Вера Андреевна, – сладко произнесла Елизавета Нагаева. Сегодня она прогуливалась под ручку с другим мужчиной. Он был моложе прошлого, с лихо закрученными усами, форменная треуголка и стать, выдавали в нём военного. – Как хорошо, что вы не отчаиваетесь даже после таких событий.
– Что вы имеете ввиду? – нахмурилась Вера, ожидая от неё гнусностей.
– Вы для меня идеал, – продолжала Елизавета. – Так стойко держитесь после смерти сестры. Я бы на вашем месте так не смогла.
– Вам лучше уйти, – нахмурился Герман, выступив вперед.
– Нет. Подождите, что вы имеете в виду? – возмутилось Вера, заметно бледнея.
– Разве вы ничего еще не знаете? – притворно ахнула она. – Простите, – и продолжила свой путь под руку с военным.
– Герман, что она имела введу?
– Я не знаю, душа моя, но не терзай себя раньше времени, я всё узнаю.
– Нет, – стояла на своем Вера. – Я поеду к Наде сейчас, и сама разузнаю.
– Душа моя, постой.
Но разве можно было удержать Веру, если она решила для себя что – то? Хоть Золотарёвы и Горячевы, как и многие другие семьи высокого положения, жили в Юстинии, но дома их находились в противоположных сторонах друг от друга.
– Душа моя, прошу, не рви своё сердце, подумай о ребёнке, – упрашивал Герман, пока их экипаж мчался к дому Горячевых.
– Я не больна, – разозлилась Вера. – Я намного крепче, чем ты думаешь.
Экипаж Золотаревых подъехал к парадному подъеду Горячевых, как раз в тот момент, когда оттуда выносили: сундуки, коробы, маленькие шкатулки и картину написанную рукой Ивана. Всем этим руководил Олег. Увидев Веру, он тут же подошел к ней.
– Что ты здесь делаешь? – возмутился брат.
– Ты солгал мне, – злилась Вера. – Все слова о самочувствие Нади были ложью. Почему ты соврал? Сейчас же говори мне, что здесь произошло.
– Поумерь свою властность и отправляйся домой, – мрачно сказал Олег. – Нечего тебе тут делать.
– Я не сдвинусь с места так и знай, – притопнула она ногой.
Олег воззрился на Германа, но тот лишь сокрушенно покивал головой.
– Ты бледна…
– Не меняй темы.
Олег тяжело вздохнул, как не ему было знать об упёртом характер старшей сестры.
– Не томи, – просила его Вера.
– Надя… – начал Олег и тут же споткнулся, не находя слов. – Была убита.
Вера вскрикнула, перепугав мужчин до холодного пота, но решила, что обморок подождет. Она бросилась к Олегу и вцепилась ему в воротник.
– Я хочу видеть, как этот мерзавец корчится в предсмертных муках.
Олег взял её за ладони и мягко отстранил от себя, передав в руки Германа.
– Его не повесят, – огладил он плащ. – Его обезглавят.
Вера пораженно захлопала глазами.
– Но… как же… Разве руку на неё поднял не слуга или мещанин?
Олег покачал головой.
– Горячев, – выдохнул он.
Мир Веры пошатнулся, но Герман поддержал её.
– Почему? – выдохнула она.
Олег пожал плечами.
– Теперь он никому ничего не скажет. Сегодня было публичное наказание, завтра состоится казнь.
– Почему ты не сказал мне раньше? – Вера сделалась ужасно бледна и мрачна.
– Это мерзкое зрелище скажу я тебе. Он стал ещё более жалким. Смотреть на него было противно, скулил как побитая псина, пока его вели под конвоем до церкви, – Олег сжал кулаки. – Ты сможешь насладиться этим зрелищем на казни.
Вдруг лакей уронил один из коробов, рассыпав по ступеням ленты и гребешки.
– Не мешки таскаешь! – прикрикнул на него Олег.
– Это Надино?
– Забираю всё, чтобы ни единого её волоска здесь не осталось, – кивнул Олег.
– У Горячего был сын. Что будет с ним? – спросил Герман.
– Останется здесь с няньками и слугами, – бросил Олег. Говорить об этом ему явно было неприятно. – Привести его в дом, то же самое, что и портрет этого мерзавца. Пусть остаётся. А ювелирные мастерские, я ещё приберу к рукам.
Вера подняла взгляд и увидела, как на втором этаже колышется занавеска.
– Езжай. Отдохни, – сказал Олег. – Казнь завтра ровно в девять.
За ужином Вера почти ничего не съела. Время тянулось медленно, словно, кто – то игрался с ним, намеренно замедляя. Ей хотелось поскорее увидеть последний кровавый рассвет в жизни Сергея Горячего. Олег так и не сказал ей, как он расправился с Надеждой. Убил. Тело и вещи сестры перевезут в Сиреневый Сад. Картину Ивана, если сильно хочешь, забирай. Всё.
– Верочка, – причитала сударыня Золотарёва, – ты ведь совсем ничего не съела.
– Я не голодна, – отмахнулась она. – Позвольте откланяться.
– Ах, бедняжка, – услышала Вера, когда выходила из столовой.
Она была первой, кто покинул ужин. Золотарёвы не стали заострять на этом внимание, зная, что случилось с Надеждой, и даже хмурая в последнее время Ефросинья смягчилась в лице.
Следующим утром, как только рассвело Вера уже была на ногах. Она растрепанная сидела у камина, смотря, как огонь пожирает свежие поленья, надеясь, что Горячего в подземном царстве встретят так же.
На дворцовой площади собралось множества людей. Не каждый день дворянину отрубали голову. Герман скрепя сердце позволил Вере присутствовать, но одну не отпустил, поехал с ней. По бледности не характерной для его лица можно было сказать, что Герману такое времяпрепровождение не нравилось. Чужие взгляды цеплялись за них, словно репей.
Олег тоже был здесь. Он приехал раньше четы Золотарёвых и занял себе место в первом ряду. Герман и Вера к нему присоединились. Никаких приветствий. Всё внимание на эшафот. Горячева ввели по лестнице, как преступника, в рваной рубахе и крови. Посмертных почестей, как дворянину ему не выказали. От предвкушения Вера сильнее сжала руку Германа. Когда стали зачитывать приговор, её сердце забилось сильнее, румяня щеки. На последнее слово этого душегуба, она хотела выкрикнуть, что – то опровергающее, встряхивая выжидающую толпу, но Горячев ничего не сказал, лишь неотрывно, пустыми глазами, смотрел на Олега.
Вера жадно ловила каждое мгновение. Как Сергей положил голову на бревно, как палач занес топор, и как резко он опустился на шею Горячева, перерубив её с первого удара. Вера замерла, стараясь ничего не упустить. И когда все разрешилось, поняла, что даже не дышала. Временное облегчение снизошло на Веру, чтобы после чувство утраты захлестнуло её с новой силой.
Толпа загудела, словно большой улей, каждый хотел вставить своё слово.
– Пойдём, – попросил Герман. – Здесь больше не на что смотреть.
– Олег, – обратилась к нему Вера, чтобы привлечь внимание.
Тот покивал и ушёл с ними.
Несколько дней Вере снилась казнь Горячева и ничего кроме удовлетворения это не приносило. В отличии от Германа, которого только при упоминании случившегося бросало в дрожь. И Вера настояла на том, чтобы он отвлекся и вплотную занялся делами чайных лавок.
– Со мной ничего не случится, – заверила она. – Только будь осторожней. Вернись домой за светло. Эти убийства дворян тревожат мне сердце.
И Герман ей поверил.
– Верочка, не хочешь ли ты прогуляться по Золотой Аллее? – спросила сударыня Золотарёва. – Мы с Ефросиньей подумали, что стоит прикупить, что – нибудь новенькое к весне.
– Я как раз хотела это сделать, – обрадовалась компании Вера. – На следующей недели швеи приступают к своей работе, нужно отвезти в ателье эскизы платьев и костюмов.
Было начало марта, дни становились длиннее, а снег шёл вперемешку с дождем. Погодка была не самая лучшая для прогулок, тяжелое свинцовое небо висело над городом, но предвкушения чего – то красивого в руках перевешивал. Женщины договорились, что пока Вера зайдёт в ателье, сударыня Золотарёва и Ефросинья заглянут в соседнюю лавку Сорокиных за лентами, а после она к ним присоединиться.
Но когда Вера положила эскизы на стол, скрипнула половица. Она замерла, боясь повернуться. Кто – то старался ступать, как можно тише. Вера почувствовала враждебного дуновение и решила обернуться. Но было поздно. Она почувствовала, как левая сторона лица вспыхивает болью. Это сбило её с ног. Сознание начало плавать, а перед глазами вспыхивали тёмные круги, лицо горело. Вместо зова о помощи с губ Веры срывались лишь стоны.
Нападающий замер, услышав голоса за дверью. Вера поняла, что это были Ефросинья и сударыня Золотарёва. Вера могла только мысленно взывать к ним о помощи. Они подергали за ручку, но дверь была закрыта. Немного постояли, они вновь забарабанили в дверь, пытаясь дозваться девушку. Но помещение уже вспыхнуло.
Уплывая в жаркое марево, Вера почувствовала едкий дым, набивающийся в легкие.
Алексей Орлов
Лёше было четыре, когда появился Семён. Пищащий комочек, к которому матушка не желала подходить. Она была удручена и не отвечала на вопросы отца. Бывало, что на неё находила истерика и она остервенело крутила обручальное кольцо, желая сорвать его с безымянного пальца, но каждый раз оставляя. А когда начинала плакать, уткнувшись в платок, Лёша подхватывал её настроение и тоже заливался слезами.
– Лёша, посмотри какое чудо, – зимним днём подозвал его батюшка.
Снег искрились на солнце, а мороз румянил детские щёки. Все варежки были мокрые, мальчишки разворошили все сугробы во внутреннем дворе, строя крепости и кидаясь снежками.
Лёша засопел. Здесь была битва и смех. А там нянюшка и батюшка ведущий пятилетнего Семёном за руку, с которым матушка запретила играть. Но батюшка позвал, и Лёша с опущенной головой, поплелся к ним, оставляя зимние забавы. Батюшка поманил его рукой.
– Ну же, посмотри, – призывал он сына.
Лёша подошел ближе и увидел, что Семён одет в домашнюю одежду. Его вывели на улицу без тулупчика, шали, валенок и рукавичек. Батюшка снял с руки Лёши рукавицу и потянул его к руке кудрявого белокурого брата. Вокруг воздух искрился от мороза, а Семён был тёплым, почти горячим.
– Как здорово, сам воздух защищает его, – восторженно говорил батюшка.
Лёша чуть нахмурился. Он так не мог.
За месяц до того, как мальчик отбыл в лицей, где ему предстояло находиться последующие четыре года, он испытал некий стыд за зависть к Семёну, которого батюшка казалось любил больше. Он оказался слабее и никак не мог управиться с самыми элементарными зовами и шёпотами. Устойчивое к холоду тело оказалось его единственным достоинством.
– Слабая кровь, – хмыкнул, как – то дядюшка Андрей, и Лёша понял, что преступает всё, что говорят ему взрослые – быть добрым и уважать всех.
Тогда Лёша, как старший брат, дал Семёну первый и последний совет.
Это случилось жарким днём в библиотеки, когда пришлось открыть на распашку все окна, чтобы не умориться от жары. Леша хотел зайти лишь на мгновение, чтобы вернуть книгу по летним обрядам, как наткнулся на младшего брата.
Тот сидел в кресле у окна и листал книгу на непонятном ему языке, силясь найти на страницах мачты, тросы и реи, выведенные чернилами.
– Лёша, иди сюда, иди… – Семён ярко улыбался, подзывая старшего брата. – Смотри, – он ткнул пальцем в страницу, где вздымался на волнах фрегат. – Где можно достать такой?
– Нигде, – покачал головой Лёша.
– Но ведь кто – то плавает на них.
– Империя не имеет выхода к морю, – вздохнул Лёша и в окно повеял легкий ветерок, всколыхнув занавески.
– Но ведь до моря можно дойти, – настаивал Семён.
– Оно очень далеко. Перестань мечтать и поменьше говори о кораблях, – посоветовал Лёша. – Особенно, где – нибудь в обществе. Чего доброго, тебя примут за смутьяна.
Через месяц вместе с Константином они отбыли в лицей имени Красноярцева. И признаться честно, Леша тут же захотел домой. Там, если ты зол или расстроен, то можешь навлечь гром или молнии, чтобы разбить одно из деревьев, или обрушить свою злость на куст или мебель. Но в лицее подобное поведение было недопустимым.
На нём лежала ответственность за семейную тайну, которая ставила их жизни на кон. И даже когда ужасно хотелось разбить носы особо противным и доставучим мальчишкам, Костя одергивал его, напоминая о последствиях, и к выпуску Лёша научился более – менее сдерживаться.
Домой мальчики вернулись на лето перед поступлением в университет, и испытали то, что чувствует путник, когда возвращается домой, после долгого странствия. Алексея встретил возбужденный Семён, желающий показать ему новую форму и чернильницу.
– Посмотри, я тоже буду учиться там, где ты, – говорил он, сверкая глазами.
– Учись усердней, – пожелал Лёша первое, что пришло в голову, потому что ситуация обязывала, что – то сказать.
Осенью, Алексей и Константин поступили на юридический факультет Императорского Университета. В общежитии их встретил Олег, для которого этот учебный год был последним.
– Теперь я понимаю, почему батюшка велел тебе передать, не попадаться ему на глаза, – вздохнул Константин, увидев лицо брата.
То было всё в синяках, с рассечённой бровью.
– Кто это посмел? – нахмурился Алексей, и на небо набежали тучи.
Константин ткнул его под рёбра.
Алексей глубоко вздохнул, и солнечные лучи стали пробиваться сквозь тяжелые облака.
– Пустяк, – отмахнулся Олег. – Такое иногда происходит.
– И часто с тобой это происходит? – усмехнулся Алексей.
– Бывает, бывает…
Олег ушел от остальных вопросов, предпочтя разглагольствовать, о чём – то более приятном нежели его ушибы. Но видимо пустяком, ситуацию из – за которой его хорошенько разукрасили, считал лишь он. Когда спустя неделю синяки полностью сошли с его лица (благодаря настойки Германа Золотарёва, который учился на одном с Олегом потоке, но на медицинском факультете), он наконец – то смог появиться в университете. И в тот же день ему хорошенько прилетело по носу.
Алексей был возмущен, только трусы бьют без предупреждения, а Олегу было смешно.
– Не трать своё время, – гнусавил старший брат, пока Герман обрабатывал ему нос настоем, пахнущим, чем – то травяным. – Его батюшка ректор, он до последнего будет стоять за своего отпрыска.
Алексея этот ответ не удовлетворил, и тем же вечером, в комнате старшего курса, он бросил перчатку в лицо ректорского отрока, со словами:
– Я вызываю тебя на дуэль.
– Да вы Орловы те еще наглецы, – покраснел он от злости, и порывисто схватил перчатку. – Хоть один из вас имеет честь.