R I.
P.S Реквием
Увидев, как супруга в очередной раз кричит на пасынка, за несущественную мелочь, Лев понял, что дальше так продолжаться не может. Когда супруги готовились ко сну, Лев нежно взял Марию за руку, и ласково спросил:
– Душа моя, мы так ужасно отдалились друг от друга, – он поцеловал тыльную сторону её ладони. – Пришла пора весенней охоты. Давай отправимся в лес с первыми лучами?
Её обострившиеся плечи и черты лица, словно сгладились.
– Ты прав, – тихо сказала она и прильнула к его плечу. – Я так давно не ощущала прохладу безмятежного утра, и азарт погони. Возьмем ту серую гончую и пойдем на кабана или оленя.
Супруга потерлась о его плечо щекой, словно кошка. В эту ночь им обоим спалось без тревог. А следующим утром, как и было обговорено, супруги выехали на охоту. Лес полнился щебетанием птиц, туманами в низинах и запахом свежести, который бывает лишь на рассвете.
Они ехали на вороных конях, гончая ступала рядом, а Льву виделся не серый бок, а белоснежную вьющуюся шерсть Мокоши, которая испустила дух от старости почти сразу же после свадьбы хозяина.
Заметив в кустах длинные уши зайца, гончая бросилась за ним, заливаясь веселым лаем. Лев рассмеялся и спешился, чтобы расставить силки, но стоило ему опуститься в траву, как боль пронзила руку. От неожиданности он вскрикнул, и одёрнув ладонь, увидел на возвышении большого пальца две красны точки. Он только и успел заметить, как среди травы мелькнул черный гибкий хвост.
– Что там у тебя? – взволнованно спросила Мария.
Стремительно бледнея, Лев поднял на жену полные изумления глаза. Он и подумать не мог, что такое может произойти. Не обращая внимание на жжение в руке, он взобрался на коня, и развернул его в сторону дома.
Предчувствуя не ладное, Мария всё восклицала, пытаясь добиться от мужа ответа, но тот молчал. Как следует хлестнув кобылу, она помчалась за ним.
Силы покинули Льва, когда супруги подъезжали к каретному сараю со стороны сиреневого сада. Он упал с лошади, но не почувствовал удара, продолжая падать в темноту.
Алёна Орлова
Для графа и графини Орловых Алёна была последним и самым трудным ребёнком. Тем осенним днём, Алёна появилась на свет без первого крика, и с синеватым оттенком кожи. Повивальная бабка была готова объявить о смерти новорожденного, как на руки малышку принял Володар Орлов, чувствовавший, как в дочери всё ещё теплиться жизнь. Он взывал к самой сути мира. К тому, откуда приходит жизнь и куда уходит. К природе. И тогда тельце в руках графа издало свой первый крик и стало наполняться теплотой жизни.
Алёна росла слабым ребёнком, и часто простужалась даже летом. Батюшка часто привозил ей из столицы игрушки и платьица, и, в общем – то, не отказывал не одной её прихоти.
Все дети в семье Орловых по утру умывались родниковой водой, чтобы не только закалиться, но и почувствовать кусочек природы, налитый в кувшин. Но только для самой младшей дочери воду подогревали. Потому что Алёне подобное не нравилось, и она начинала плакать. Слёзы дочери тревожили сердце отца, и он велел не мучить ребёнка.
Часто вовремя празднеств она занимала место на коленях у батюшки и тот даже позволял ей дергать себя за парик. Он всегда разрешал ей чуть больше, чем остальным детям. Так было и в тот раз, когда она, вдохновилась историей батюшки о том, как императрица позвала к себе юного художника Потакова, чтобы тот нарисовал её профиль. Алёне тоже захотелось иметь портрет.
И дабы не привлекать лишнего внимание, Володар Зарович пригласил для этого никому неизвестного попа, прослывшем искусным писцом икон. Он приходил в дом Орловых несколько раз, и как подозревала матушка – не спроста. Она всегда могла понять человеческие замыслы.
На следующее утро после визита попа на заднем крыльце была найдена Мокош. Она лежала на ступенях и с трудом дышала. Левая сторона её морды и бок обуглились, причиняя гончей невыносимую боль.
Лев издал гортанный звук, словно захлебнулся, и бросился к собаке, но даже не смел к ней притронуться. Его кисти рук беспомощно приближались к ожогу, и тут же отстранялись. Лев боялся ещё сильнее навредить своей любимице.
Батюшка опустил Алёну, которую держал на руках. Ещё вчера она упросила Андрея Володаровича взять её с собой на охоту, чтобы показать зайцев.
– Возвращайся в дом, – велел он дочери.
Отодвинув Льва, батюшка взял заскулившую Мокошь на руки, и вошёл в открытую младшим сыном дверь. Ослушавшись, Алёна поспешила за ними. Путь Льва и батюшки лежал в подвал, где матушка могла бы спасти любимую гончую брата. После этого в усадьбе поднялся ужасный шум. Кто только посмел угрожать жизни любимице Льва? И тут выяснилось ещё одно, более невероятное обстоятельство – пропала Варвара. Её комната пустовала. Шкатулки и сундуки были лишены содержимого.
Батюшка был мрачен и прибывал в глубоких думах, не было у него времени на шутки прибаутки с дочерью. Но та, не изменяя своей привычки, пробиралась в его кабинет, и звала батюшку, дёргая его за кюлоты. Это отвлекала Андрея Володаровича от не добрых мыслей, и он чуть светлел лицом, обращая внимание на младшую дочь.
Жаль, что её потуги не могли избавить его от тревоги. Варвара была далеко от дома, напуганная служителем жестокого бога, и возможна уже приговоренная грязными крестьянами к повешенью, утоплению, или сожжению. На что хватит их человеческого ума.
Видя метания родителей, Алёна сама начинала переживать и бояться.
Она даже прорыдала целый вечер, когда Андрей в разговоре со Львом, как бы между делом, мрачно заметил:
– Её погубят безымянной, иначе холопы придут под наши окна с вилами.
Нянюшки и батюшка утешали девочку, говоря, что всё это пустое, и мальчишки любят на придумывать.
О том, что матушкина зверушка – к которой Алёне было запрещено приближаться – выбралось из подвала, в одно мгновение узнала вся усадьба. Её рык сотряс небеса, и Алёна была уверена, что земля раскололась. Дворовые тут же подняли шум, стараясь забраться в самый узкие щели, дабы скрыться от острых зубов и мощных лап.
Нянюшка, которая нежно проходилась гребешком по кудрям Алёны, выронила его из рук, пораженная внезапной напастью. Она схватила господское дитя в охапку, и забралась в шкаф. Алёна не понимала, то ли нянюшка так сильно дрожит, то ли сама девочка, то ли они обе трепещут, словно осенние листья на ветру. Сердце билось громко, вдруг стало и жарко, и холодно одновременно.
Алёна цеплялась за сарафан женщины, находя укрытие у неё на груди. Неизвестно сколько прошло времени, прежде, чем батюшка отворил дверцы шкафа, давая понять, что опасность миновала.
Варвару привези домой поздним вечером, когда дрёма уже ступала по земле, даруя детям безмятежные сны. Алёна упиралась, и нянюшке, с большим трудом, но всё же удалось облачить её в сорочку.
– Ну ещё одну, – упрашивала девочка нянюшку, желая дождаться возвращения сестры. – Последнюю былину. Ох, – скрип ворот и стук колес, взбудоражили девчушку.
Алёна спрыгнула с кровати, топая босыми ногами по ковру, и под недовольные возгласы нянюшки, взгромоздилась на подоконник. Но единственное, что можно было рассмотреть в чернильной темноте, это яркие фонари, двигающиеся, будто светлячки у горного озера.
В очертаниях, которые можно было разглядеть благодаря им, угадывались братья, дворовые, батюшка и Варвара, которая шла, низко склонившись к земле. Парадные двери открылись, и к светлячкам внизу присоединились ещё несколько маленьких, которые несла изящная бледная рука, напряженно сжимая подсвечник в своей поспешности.
– Довольно, сударыня, – тяжело вздохнула нянюшка, снимая девчушку с подоконника. – Господа приехали, с утренней зорькой их расспросите. Ложитесь скоренько, пока дрёма не принесла вам страшилище неведомое, вместо покоя.
Изо дня в день Андрей писал научную работу, название которой Алёна даже произнести то не сумела бы. Что – то на языке умников. Она точно помнила, как тот хвастался матушке, что ещё немного и он отправит её в Императорскую Академию Наук.
Чернильные пятна совсем ей не шли. Совершивший данное злодеяние заслуживал порки, поэтому сейчас Алена пряталась под кустом малины в плодоносном саду, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Подол и ладошки всё ещё были чёрные, а подол платье к тому же теперь перепачкан.
Она так испугалась, что бежала из поместья не оглядываясь. Вспомнив, как дворовые стирают, она окунула подол в ведро с водой, которое стояло в конюшне. Лошади были такими высокими, одна из них заржала, начала брыкаться. Алёна испугалась и быстро оттуда удрала.
Пятна никуда не делись. Теперь матушка ей всыплет и за платье, и за испорченные бумажки. Ей стоило решить: дождаться, пока Андрей сам обо всем узнает и простит её, или во всем признаться самой, принеся извинения. Конечно, Алёна предпочла бы первый вариант второму, но в мокром платье было холодно. Ещё можно было врать и не признаваться до самого конца разбирательств, но батюшка взял с неё обещание, и теперь она не может врать.
Она уже собиралась уходить, дабы искать защиты у батюшки, как послышалась стройная и задорная песня. Трое дворовых девушек шли по тропинки, к кустам малины, где как раз притаилась Алёна. Их звонкие голоса наполняли воздух смехом и беззаботностью.
Но вот песня оборвалась звонким смехом. Девицы побросали корзинки на землю и стали рвать спелую ягоду.
– А господская – то дочь, говорят, оплакивает того попа, – насмешливо заметила одна.
– Да как такого злыдня оплакивать? – недовольно заметила вторая.
– Неужто по согласию с ним бежала? – ахнула третья. – Ах, какое горе для родителей, какое горе. Старшая дочь за попа подалась.
Многое было Алёне непонятно. Но то, что по приезду домой Варвара не снимала чёрных одежд, она заметила. Не это ли дворовые назвали оплакиванием. А что значит подалась?
– Варя, куда ты подалась? – спросила Алёна напрямую, застав сестру в компании потрепанной книжонки, которую та тут же спрятала под подол.
Заплаканные глаза сестры воззрились на Алёну удивленно и скорбно.
– Что ты такое говоришь? – вяло всплеснула она руками.
– Дворовые сказали, что ты подалась с попом, – наивно повторила Алёна.
Лицо Вари вдруг исказила гримаса страдания, и она тихо расплакалась. Алёна заволновалась, чувствуя себя ещё более виноватой, чем за испорченные рукописи брата, и поспешила успокоить сестру.
– Прости, – спешно заговорила она. – Прости, я не хотела тебя расстраивать.
Её глаза то же наполнились слезами, и подобно сестре Алёна была готова разрыдаться, что пришлось как нельзя вовремя.
– Вот ты где, шальной дух, – в гостиную ворвался Андрей, потрясая испорченными листами.
Вскоре к Варваре начал возвращаться аппетит, и семья немного приободрилась. Матушка, забросившая музицировали на время происшествия со старшей дочерью, вновь к нему вернулась. Её тонкие белые пальцы перебегали с клавиши к клавише, наигрывая то вальс, то соловьиную песнь.
Батюшка в шутку приглашал дочерей на танец, но теперь откликалась одна Алёна, так как Варвара всё чаще оставалась одна, больше стараясь отстраниться. Иногда с Алёной танцевал Лев, если располагал нужным настроением, и неизменным согласием отвечал Андрей, который после строгой беседы и угроз, великодушно простил младшей сестре замаранную работу.
В тот день они все собрались в зелёной гостиной, где стоял рояль, дабы вновь насладиться игрой матушки. Поварёнок принёс чаю и сушек к нему. Лев уминал их за обе щеки, настроение у него было не танцевальным, он бы с большим удовольствием шел сейчас по следам лося или кабана, чем присутствовал на музицировании.
Алёна заливисто хохотала. Батюшка поднял её над полом и кружил, кружил, кружил, добродушно смеясь, пока музыка внезапно не прервалась, обрушившись на головы танцующих протяжной нотой до. Душевный танец остановился, взгляды обратились к матушке, она сидела склонив голову, почти касаясь острым носом клавиш.
Батюшка опустил Алёну. Он заботливо взял матушку за плечи. Она тряхнула головой, словно стараясь сбросить давящий на голову обруч.
– Что – то мне дурно, – произнесла она, потирая виски.
Супруг взял её под руку, и помог встать из – за пианино.
– Приляг, – сказал он, и препроводил супругу до спальни.
Бывало, когда в доме собиралось большое количество людей, у матушки начинала болеть голова. Слишком много мыслей витало в воздухе, сталкиваясь и путаясь друг с другом. Матушка была к ним слаба, и обычно удалялась в середине вечера, принеся свои извинения.
В последнее кругом было маловато народу, лишь дети и несколько слуг, но голова у матушки болеть так и не прекращала. Она стала подолгу оставаться в постели, рано ложиться, иногда даже могла прилечь в середине дня. Обеспокоенный Володар Зарович позвал за Золоторёвыми.
После отъезда Елизара Агрофеновича слуги перебрали весь дом, заглянули в каждую щель, потревожили каждого паука в самом темном углу, и даже что – то искали в комнате Алёны.
– Алёнушка, ты ничего чужого не находила? Тот поп ничего тебе не оставлял, – нервно, но все же ласково интересовалась матушка.
Женщина была бледна, губы потрескались, а под глазами залегли круги. Но она старалась держаться стойко и не показывать мучений от недуга.
Матушка в очередной раз крутила в руках маленький портретик, стоящий на туалетном столике, но поставила обратно, так ничего и не найдя. Нянюшка аккуратно перебирала одежду в сундуках.
– Тебе никто, ничего не давал? Не просил спрятать? – задавала она вопросы.
Алёна разводила руками.
– Я хотела взять у Андрея перчатку, но он не дал.
– Какую перчатку?
– Красивую, ему сударыня Катя дала. Ну зачем ему эта перчатка, даже на руку не налезет.
Матушка слабо улыбнулась тонкими губами.
– Эту перчатку оставь у брата. Мы купим тебе другие.
Она коротко, но нежно погладила дочь по голове.
Алёна не знала, удалось ли матушки найти то, что она так усердно искала, но позже девочка слышала, как та кричала на Варвару. Впрочем, многого она не поняла. Появился батюшка, и взяв любимицу на руки, унёс.
– Смотри какое яблочко принёс Гаврюша, – он подал ей наливной фрукт. – В этом году большие поспели.
А вечером ей сказали собираться вместе с нянюшкой, они ехали на званный вечер к Яковенко.
Агрофена Яковенко была непоседой (так про неё отзывалась нянюшкой и просила не брать с девочки пример), она любила сунуть нос в чужое дело, и это очень нравилось Алёне. Подруга знала всё – все секреты, и охотно ими делилась.
– Батюшка сказал, – шептала она Алёне на ухо, – что Катенька будет жить у вас.
– Это что же, – удивилась Алёна. – Она выйдет за моего брата замуж.
Девочка перевела взгляд на бледную, тихую девушку, что наигрывала вальс на пианино. Её щеки чуть зарумянились, когда на инструмент вальяжно облокотился Андрей, и Алёна подумала, что лучше бы он взял в жены Агрофену, с подругой в имении Орловых стало бы веселее.
– О чём это вы шепчетесь, – вдруг влез в их разговор мальчишка чуть старше Льва.
Шаловливые глаза сверкнули из-под кудрявой челки. Младший сын Кириваткиных хитро оскалился.
– Матушка говорит, что подслушивать дурной тон, – нахмурила тонкие бровки Агрофена.
– Я между прочим, – подчеркнул Любомир, – хотел пригласить вас на танец.
Он подал руку, и Алёна тут же за неё ухватилась. Она так давно хотела станцевать на каком – нибудь приеме. И тут представился такой шанс. Сказки про медведей и красавиц, рассказанные нянюшкой ожили в памяти. Она представила себя со стороны, и даже Любомир показался не таким противным.
Алёне было так радостно, что она совершенно не понимала, почему Лев не танцевал, а сидел на софе и откровенно скучал.
Ещё Любомир станцевал с Агрофеной, а затем несколько раз с Алёной, только уже по просьбе самой девочки.
– Юные сударыни не должны выпрашивать танцев, – наставляла её перед сном нянюшка.
Но Алёна совершенно не понимала почему, она хотела танцевать, и она танцевала.
По приезду домой она все до последней новости хотела рассказать Варваре, но ту не выпускали из покоев.
– Сударыня очень больна, – сетовала ей дворовая приставленная к Варваре. – Как бы хворь не перекинулась и на вас.
– А когда она поправиться?
– Скоро – скоро…
Но её обещание растянулось на несколько дней, а когда Варвара всё же вышла, она была измучена, словно во время их отъезда сидела на воде и не видела солнечного света. Через тонкую кожу просвечивали линии голубых вен, глаз запали, губы пересохли и потрескались. Ей было не до веселья и рассказов о танцах. Она с трудом поднимала ложку и мало ела. Матушка не разрешала выходить ей из – за стола, пока тарелка бульона не будет вычерпана до самого дна.
– Кто же теперь возьмёт её в свою семью? – сокрушалась матушка в кабинете батюшки.
Алёна стояла за дверью с букетиком пёстрых осенних листьев, которые собрала вместе со Львом для Варвары.
– Не волнуй своё сердце, – батюшка гладил супругу по плечам. – Неужели теперь её удел это неволя до самой смерти?
Матушка всхлипнула и закрыла лицо руками. Мука отразилась на лике батюшки, и он опустил голову супруги себе на плечо.
– Моё бедно дитя, – рыдала она. – Почему она должна так страдать за свою ошибку.
Алёна просунула голову в дверь, но батюшка прижал палец к губам, и махнул рукой, чтобы она вышла.
– Матушка говорит, что ты теперь никуда из дома не уйдешь, – Алёна передала услышанное сестре.
Принимая ещё влажный от дождевых капель букетик, Варвара широко улыбнулась. В её глазах мелькнуло, что –то безумно – радостное.
– Разве это не прекрасно? – блаженно выдохнула она.
– Ну как же можно не хотеть замуж? – недоумевала Алёна. – Кто будет дарить тебе подарки и букеты? И… – она замялась. Алёна видела, как это делали Андрей и Екатерина. – И губами вот так, – она вытянула губы трубочкой, и показала руками соприкосновение двух горячих губ.
Варвара рассмеялась, но как – то грустно, словно вспомнив, что – то приятное и уже далёкое. С тех пор она предпочитала не покидать поместья, и открещивалась от всех приглашений. Матушка только досадливо кивала головой, но не настаивала.
Иногда, возвращаясь с приёмов, Алёна видела, как Варвара сидит под ветвями сирени на легком одеяле. На её коленях лежала старая Мокош, наслаждавшаяся лаской.
Алёна считала, что старшая сестра упускает лучшие годы своей жизни. Так бесполезно тратя их в глуши. Вот Алёна, наслаждалась своей юностью, прекрасно проводя время в светских кругах старого и изредка нового дворянства (тех приглашали, когда требовал случай).
– Как у тебя только ноги не отваливаются? – фыркал Андрей.
Теперь он был благочестивым семьянином, и не желал вспоминать, как раньше сам любил пуститься в пляс с хорошенькой девицей. Но сейчас, кружа Екатерину в танце, он не сводил с неё глаз, улыбаясь, словно мальчишка. Видеть подобное для Алёны было не в первой. Кавалеры смотрели на неё точно так же. Замечая это Алёна чувствовала гордость, но никогда не отвечала взаимность.
Как – то раз один ухажер из рода Сорокиных прислал ещё не появившиеся в лавках румяна и белила.
– Ты только посмотри. Какой же он дурашка. Но богатый дурашка, – хвасталась Алёна сестре. – Я не могу представить сколько такие будут стоить. Будь он нашего круга я бы тут же вышла за него замуж.
– Он сделал тебе предложение? – ахнула Варвара. – Не попросив разрешение у батюшки?
– Они все так делают, – махнула рукой Алёна.
Она окунула палец в рассыпчатый белый порошок, и мазнула по запястью.
– Не кожа, – продемонстрировала она сестре, – а холст. Посмотри на это, ну кровь с молоком.
– Да кто же на такой обман польстится, – покачала головой Варвара.
– Те, кто знаю толк в красоте, – хмыкнула Алёна.
Она показала дорогой подарок и братьям, и Екатерине. Последняя посоветовала:
– Лучше спрячь. Матушка не одобрит.
И была совершенно права. Узнав о белилах и румянах, та разразилась обвинениями в адрес Андрея Володаровича и дочери:
– Это ты её избаловал. Всё время потакал и закрывал глаза на шалости. Посмотри теперь, к чему это привело. Хвостом перед мужчинами крутит направо и налево. Стыд и позор. Теперь ещё и подарки от людей принимает. Вдумайся в мои слова, от людей. Да еще какие. Блажь, которую профурсетки мажут на лицо, – она так распалилась, что скулы её заалели.
Батюшка, в чьих волосах уже поселилась седина, тяжело вздохнул. Супруга, за ухо, притащила дочь в его кабинет. Он поднялся из – за стола и положил руки на плечи супруги.
– Ты права, – сказал он, прижима её к своей груди. – Алёнушка, – обратился он к тихо стоящей дочери, – больше ни от кого не принимай подарков.
Девушка кивнула, и после отмашки отца выбежала из кабинета, чувствуя себя обиженной. В слезах она жаловалась на матушку Варваре.
– И правильно все они сделали, – кивнул, услышавший разговор Андрей.
– Ах так, – нахмурилась Алёна. – Сам то, много подарков жене даришь. Небось ничего.
– Не твое это дело, – нахмурился он, щёлкнув младшую сестру по носу. – Ещё немного и о тебе каждая дворняжка говорить начнет. Остепенись.
И как Алёне было не остепениться, если матушка зачастую стояла возле неё. Количество танцев сократилось больше, чем наполовину, слыша от дочери громкий смех, она тут же её одергивала, молодые девушки смеются нежно и тихо, стрелять глазками то же нельзя, это неприлично, и никаких признаний в любви наедине. Устав от этого, Алёна решила завести себе постоянного кавалера, а дальше как пойдет.
Тогда среди всех прочих своей красотой и весёлым нравом выделялся Любомир Кириваткин. Всегда обходителен и любезен, слово плохого не скажет, табака не курит и алкоголем, как граф Горнилов не злоупотребляет. Душа в любой кампании, но главное щедр и умеет красиво ухаживать.
Во время вальса его тёмные глаза с хитрыми искорками, пытались заглянуть прямо ей в душу.
– Говорят, вам недавно сделали очень дорогой подарок, – его бородка дернулась.
– И кто же говорит, – усмехнулась Алёна, которой был лестен чужой интерес.
– Уже и не припомню, – он хитро улыбнулся. – В высшем свете слухи разлетаются быстрее, чем напуганные птицы.
Алёну это позабавило.
– О вас не меньше моего болтают, а то и в стократ больше.
– Так уж и больше, – усмехнулся он, ничуть не скрывая своей гордыни.
– Ну конечно. Молодая сударыня Грачевская хвасталась всем, что вы клялись ей в неземной любви.
– Ах, это, – хохотнул он. – Ничего не могу с собой поделать, меня так и тянет играться с девицами из нового дворянство.
– Не боитесь оказаться с петлей на шее? – Алёне хотелось громко засмеяться.
– Помилуйте, кто вешает за простое заигрывание, – фыркнул Любомир.
– Приближенные императора? – как бы невзначай предположила она.
– Покуда ваш батюшка стоит на страже, я могу не опасаться за свою жизнь, – уверенно сказал он, и решил перевести тему. – А что же у вас? Нравятся заграничные новинки? Не вижу на вашем прекрасном личике и грамма белил.
– Это развлечение для низших, – высокомерно заметила девушка.
– Но украшений от низших вы не чураетесь, – подколол Любомир.
– Драгоценные камни и металлы, останутся таковыми, хоть трижды обваляй их в навозе.
– А вы очень прагматична, – довольно заметил Любомир.
В этот вечер они станцевали ещё пару танцев (конечно под присмотром матушки), успев вдоволь по насмехаться над людьми из нового дворянства. Их нелепые обычаи, жизнь и ценности. Они высмеяли всё до чего смогли дотянуться. В конце приема они оба поняли, что встретятся вновь, дабы опять обсудить, что непросвещённые не видят ничего дальше собственного носа.
В день, когда Мокошь заснула навсегда под сиреневыми ветвями, Алёна впервые видела слёзы Льва. Смотря, как дворовые орудуют лопатами, покрывая знакомое тело землёй слой за слоем, он яростно оттирал их белыми рукавами. Дорогой сердцу друг, бывший с ним много лет, сегодня ушёл навсегда.
Батюшка потрепал сына по плечу, он и сам прослезился, вспомнив, как подарил ему щенка на день рождения. Тогда глаза Льва искрились ликованием. Он ласково прижимался щекой к скулящему комку шерсти, в голове подбирая ему имя. С тех пор минуло пятнадцать лет, и Мокошь покинула их дом. К сожалению – навсегда.
– Я могу помолиться за неё, – Алёна слышал, как Варя прошептала это на ухо Льву.
– Не надо, – поморщился он. – Она уйдет в навь, где мы рано или поздно встретимся.
С любимцем прощаться сложно конечно, но ещё сложнее с родителем. Матушка держалась стойко. Хоть её глаза полнились соленой влагой, но по щеке не скатилось ни капли. Она до порванных нитей сжимала платок в своих, побелевших от натуги руках. Дети и невестки собрались вокруг неё, дабы оказать поддержку и утешиться самим.
Прощание полнилось всхлипами и закушенными губами. Семьи старого дворянства собрались, дабы почтить память своего защитника. Может некоторые и не общались с ним близко, но не былого того, кто бы не знал о Володаре Заровиче Орлове.
Алёна тихо подвывала, уткнувшись Любомиру в плечо. Её глаза покраснели и опухли. Она просыпалась с мокрой подушкой и засыпала, кропя её слезами. Девушка понимала, что батюшке стоило уйти и он с достоинством встретил свою смерть, но принять подобное не могла.
Его улыбка, ласковые руки, лишняя ложка сахара в тайне от матушки, и никогда не смотрящие, на дочь с осуждением глаза. Все эго в одно мгновение отобрала смерть. Никогда она не приходит вовремя. Всегда не к месту.
Прошёл не один месяц, прежде чем Алёна вновь смогла вернуться в высший свет. Но танцы больше не манили её, и она отказывала всем кавалером. Их ужимки, и желание ухватить хоть кусочек внимания, теперь раздражали. Они напоминали ей назойливых мух, летящих на мёд.
– В прошлую среду… – шептала ей Антонина, скрывшись за веером.
Но Алёне было абсолютно всё равно, что случилось в прошлую среду, и в прошлый вторник, и в другие предыдущие дни. И на то, что у Венимида и Агрофены Золоторёвых появился первенец, ей то же было всё равно. Об этом в данное время говорило всё светское общество старого дворянства. Мальчика назвали Родионом, и лелеяли, как самую большую драгоценность.
– Не успел я переступить порог собственного дома, как мне сообщили, что вы сударыня бесстыдно скучаете, – под конец вечера явился Любомир. – Пропустите даже мазурку? – кивнул он на танцующих, притворно ужаснувшись.
– Я достаточно сегодня танцевала, – гордо вздёрнула нос Алёна, хотя весь вечер просидела в углу. – Так делала пируэты, что ноги заболели.
– Стареете, – поцокал языком Любомир. – Вот раньше, я помню, как вы могли кружиться по паркету весь вечер на пролет и даже не запыхаться.
– Какой же вы наглый, – фыркнула она.
– Спасибо, я знаю, – замечание ему польстило. Любомир подал ей руку. – Не хотите ли размять свои косточки?
Алёна хмыкнула и отвернулась.
– Не хотите? – удивился мужчина. – Может вас поразила болезнь.
– Подойдите вон к тем барышням, которые глаз с вас не словят, и кокетничайте с ними, а я хочу посидеть в тишине. От вашей болтовни у меня разболелась голова, – раздраженно бросила Алёна.
Не ожидавший подобного Любомир, отстранился. Он помахал девицам, на которых обратила его внимания Алёна, и вновь отвернулся.
– Кажется, я знаю какой у вас недуг, – сказал он без былой легкости. – Поверьте, она настигает каждого, и не единожды.
Он тяжело вздохнул. Некогда хорошие собеседники молчали.
– Это не первый раз и не последний, когда ваше любящее сердце терпит потерю. Поверьте. Говорят, ваш батюшка не мучился. Я считаю это уже благо. Неужели вы больше никогда не будите танцевать?
Алёна удивленно на него посмотрела.
– Конечно нет.
– А похоже, что да.
Девушка глубоко задумалась. В это мгновение Любомир взял её за руку и помог подняться.
– Помниться, вы говорили, что граф очень смешно танцевал мазурку. Со мной вы тоже не заскучаете, – он задорно улыбнулся и втянул Алёну в круг танцующих.
Любомир смешно подпрыгивал и корчил рожицы. Мужчина рядом с ним выпучил глаза и сбившись с ритма, чуть не сел прямо на паркет. Девушка по левую руку от Алёны громко ахнула, и смутившись отвела взгляд. Когда настала пора меняться местами, Любомир стал танцевать в присядку, и пара сударей столкнулась, и только присутствие женщин помогло им удержаться от залихватских выражений.
В тот вечер Алёна смеялась впервые с момента смерти отца, и мир словно вновь обрёл цвета. Она поняла, насколько устала от затянувшегося траура, испытав чувства облегчения, словно вернулась домой после долгих скитаний. Получая выговор от матушки, Любомир из-подтишка хитро поглядывал на девушку, которая пристроилась за шторой в пустой комнате, ожидая пока сударыня Кириваткина закончит поучать сына. До конца вечера осталось ещё несколько танцев.
В ужасные холода, дом Орловых согрело не только тепло каминов, но и прекрасная новость о пополнении. Андрей и Екатерина ждали первенца. По письмам старшего брата, который в силу обстоятельств вынужден был находиться в столице, было понятно, что он сильно скучает по молодой жене и дому. Особенно остро это ощущала Екатерина.
И то ли от тоски по мужу, то ли – как сказала матушка – приспешники Морены постарались. Но невестка слегла в жару, с трудом проталкивая воздух в легкие, который входил с хрипами и свистом. Это поселило тревогу и волнения в поместье. Тут же приготовили отвары, обеспечили уход, и конечно же позвали Илону Золотарёву, которая была уже в летах, и славилась в кругах старого дворянства тем, что ради целительской науки своего рода, отказалась от замужества.
– Дышать ей тяжело, – сказала она, после осмотра. – Вся грудь забита. Попробуйте сделать отвар их подорожника и алтеи. Но вряд ли она выкарабкается, да ещё и на сносях.
Матушка тяжело опустилась в кресло, и натужно вздохнула:
– Первенец и сразу мёртвый. Какое несчастье.
– Готовьтесь к худшему, – посоветовала сударыня Золотарёва, погладив матушку по плечу, и на следующее утро отбыла к себе в имение.
Узнав о плачевном состоянии жены, Андрей незамедлительно прибыл, бросив все свои дела в столице. Матушка не стала от него ничего скрывать, и тут же передала слова сударыни Золотарёвой.
– Но ведь надежда есть. Всегда есть место чуду, – утешал он больше себя.
Просидев несколько часов рядом с метающийся в бреду женой, Андрей закрылся в библиотеки, отказавшись от обеда и ужина. Всю ночь там горела свеча, помогая искать только хоть какое – то понятное средство. Утром он поцеловал жену в горячий лоб, и распрощавшись с родными, отбыл. Алёна тогда хорошо запомнила выражения его лица – бледное с горящими последней надеждой глазами.
Спустя некоторое время отбыл и Лев, дабы продать зерно, пока то не испортилось, и поместье осталось без мужчин. Помимо дворовых за Екатериной ещё ходили сердобольная Варвара, и имеющая мягкое сердце, но тяжёлую руку Мария. Они по очереди сменяли друг друга, помогая больной пить отвары, иногда менять компрессы и выслушивать её бормотания вовремя горячки.