Павел Викторович Норвилло
Знание! Кто «за»? Кто «против»? Воздержался?
Но кто бы и что бы ни думал по этому поводу, с точки зрения устойчивого и “безаварийного” продвижения вперёд практиков-первопоселенцев нормальным является только такое положение, при котором они никогда не будут приближаться к исследователям-первопроходцам, не говоря уже о том, чтобы поравняться с ними. Конечно, и на сегодняшний день имеется немало областей, где одни и те же люди занимаются и совершением открытий, и их освоением. Вот только такую ситуацию, свидетельствующую о том, что в этих областях граница неизвестного и граница освоения находятся близко друг от друга, в свете всего вышесказанного следует отнести не к достижениям, а к ещё не преодолённым слабостям современного уровня развития науки. И как раз это позволяет думать, что рано или поздно подобное состояние останется в прошлом, поскольку во всех секторах научно-хозяйственного комплекса будет обеспечен вывод теории в нормальный отрыв от практики и повсеместное чёткое разделение переднего края и второго осваивающего эшелона познания. Что, помимо всего прочего, приведёт к столь же чёткому разделению учёных на тех, кто занимается только разведкой и систематизацией новых данных об окружающем мире, и тех, кто разрабатывает способы практического применения добываемого знания.
И дело здесь, разумеется, не в том, что будет запрещён переход из второго эшелона на передовую или наоборот. Просто когда между загадками, с которыми сталкиваются учёные-разведчики, и задачами, над которыми работают учёные-освоители, будет лежать интервал в 15-20 лет, то люди – за исключением, может быть, самых гениальных – физически не смогут в должной мере сосредоточиться на тех и других проблемах одновременно. На этом уровне развития авангарды науки уже не будут сами “доводить” свои открытия до внедрения и даже не будут передавать их непосредственно освоителям. Разведчики будут просто оставлять ставшие известными явления и закономерности “за спиной” и идти дальше. А через положенное число лет, “переварив” ранее предоставленные в их распоряжение данные, за сравнительно новое знание будут браться исследователи-прикладники, чтобы ещё через несколько лет представить это знание производству в виде новых материалов, приборов, приёмов работы и т. д. Но передовые экспедиции к этому моменту уже снова уйдут вперёд на необходимое расстояние… извините, в смысле, конечно же, время.
Так что если кто-то из разведчиков пожелает лично поработать над освоением своего открытия, то единственным сдерживающим фактором здесь будет необходимость подождать до тех пор, пока развивающаяся с максимально целесообразной скоростью практика дорастёт до этого открытия. А если кто-то из освоителей захочет пополнить опыт работы над изобретениями участием в открытиях, то ему будет достаточно официально зафиксировать такое пожелание; дождаться, когда в передовых отрядах откроется подходящая вакансия; получить назначение; безусловно, потратить некоторое время, чтобы досконально войти в курс дела, и, наконец, проявить свои способности и первым установить то, что до сих пор не было известно ни одному человеку.
Очевидно, что в условиях выделения в армии знания двух в значительной мере самостоятельно наступающих эшелонов неизмеримо возрастут требования к согласованности, координированности усилий разведчиков и освоителей. Между тем в предыдущей главе мы выяснили, что, при всей важности в подобных вопросах мнений знатоков специфики научного поиска, силами одних лишь учёных действенная координация фундаментальных и прикладных разработок не может быть обеспечена. Чтобы наука в целом работала на практический результат, а вопросы перераспределения используемых ею материальных ресурсов решались максимально продуктивно и без пустых препирательств, ведущая роль в этом процессе должна оставаться за представителями той стороны, которая эти ресурсы поставляет, то есть в конечном счёте за хозяйственниками. Соответственно, в переводе на язык организационных схем это общее пожелание означает, что в центре работы по формированию и поддержанию оптимальной структуры знания должен стоять коллегиальный орган, включающий в себя:
а) учёных, имеющих возможно более широкое представление о состоянии не только “своей” дисциплины, но и науки в целом;
б) людей с квалификацией и полномочиями, позволяющими оперативно решать все финансово-экономические вопросы, связанные с поддержанием оптимальных темпов исследовательского процесса.
А поскольку главной функцией этого органа будет подготовка планов продвижения разведывающего и осваивающего эшелонов познания и контроль за исполнением этих планов, включая практическую помощь в случае возникновения каких-либо трудностей и угрозы срыва намеченных сроков, то такой орган с полным правом можно назвать штабом.
В рамках настоящего обзора едва ли есть смысл углубляться в хоть сколько-нибудь подробный разбор возможных способов создания и порядка функционирования научных штабов. Ибо попытки, опираясь в основном на общетеоретические соображения, расписать детальную картину внутренних и внешних взаимодействий органов централизованного управления различными эшелонами научного поиска в самом лучшем случае породят нечто весьма спорное, а в худшем – крайне не дружеский шарж. Гораздо надёжнее будет просто подождать, пока руководство хотя бы одной страны признает необходимым кардинально повысить согласованность работы учёных на всех фронтах и направлениях познания. Потому что когда задача реорганизации общего управления научно-исследовательским комплексом начнёт обсуждаться применительно к конкретным политико-экономическим условиям, людям, срокам и т. д., то для большинства связанных с этим вопросов ответы найдутся буквально сами собой. Ну а те проблемы, которые не удастся решить сходу, в такой обстановке можно будет разобрать гораздо более предметно и содержательно. Так что в заключение главы об управлении армией знания отметим лишь, что специалисты, привлекаемые для научно-штабной работы, будь то исследователи, производственники или администраторы, конечно же, будут должны проходить определённую дополнительную подготовку.
4. Общая организация армии знания.
Имя салдата просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от вышняго генерала даже до последнего мушкетера коннаго и пешаго.
“Устав воинский Петра I”
Добровольцы добровольцами, но ни одна регулярная массовая армия – а армия науки давно является если и не всегда регулярной, то точно массовой, – не может обойтись без той или иной формы мобилизации. При этом встречавшиеся в истории человечества способы привлечения в строй новых солдат по внешности могли отличаться значительным разнообразием, но по сути все они сводятся к двум базовым вариантам: мобилизация общая или выборочная. И если в современном военном деле первый вид мобилизации представлен достаточно широко, то на регулярную научную службу с момента её появления и по сей день рекруты привлекаются строго выборочно. В разные времена и в разных странах в число критериев, по которым отбирались будущие научные работники, могли входить не только показанные на экзаменах знания и способности, но также социальное происхождение, имущественное положение, национальная принадлежность, вероисповедание и т. д. Правда, современные хозяева жизни обычно предпочитают избегать подобной прямолинейности и стараются по мере сил замаскировать, ради каких результатов они готовы терпеть существование науки и образования. Тем не менее практические шаги распорядителей “народного просвещения” даже в самых цивилизованных странах с полной очевидностью показывают, каких подданных желают иметь под своей рукой реальные распорядители называемых так стран.
Более детально эти и другие вопросы, касающиеся этапов эволюции системы комплектования исследовательских сил общества и возможных вариантов её трансформации, изложены в ставшей самостоятельным смысловым блоком главе “Пожизненное рекрутирование или всеобщая обязанность?” (см. стр. 89 и далее). Поэтому здесь мы просто сошлёмся на результаты проведённых разысканий, согласно которым:
а) на современном этапе действующая практически повсеместно система организации армии научных работников полностью раскрыла свой потенциал, в связи с чем какие-либо принципиальные усовершенствования познавательной деятельности больших человеческих сообществ в рамках данной системы не могут быть достигнуты.
б) Сделать следующий шаг к повышению эффективности общественного познания и избавиться от ряда деструктивных свойств, неотъемлемо присущих пожизненному рекрутированию учёных, можно только за счёт возвращения – в перспективе всего человечества, но для начала хотя бы одной или нескольких достаточно заметных стран – к всеобщей познавательной обязанности.
На всякий случай, сразу оговоримся, что кое-какие доделки и изменения текущих настроек известного нам механизма пополнения научных кадров, несомненно, возможны, а с практической точки зрения даже необходимы. Но сколь бы разумными ни казались усилия по наладке отдельных узлов и шлифовке деталей данного механизма, на фоне его общих конструктивных ограничений результаты таких усилий всё равно будут оставаться лишь мелким тюнингом, никак не затрагивающим самого существа выборочной мобилизации учёных. Так что в этом разделе мы не будем пытаться найти какие-то сравнительно менее второстепенные подпорки для стратегически исчерпавшей себя модели, а сосредоточимся исключительно на всеобщей познавательной обязанности. Точнее, на тех её элементах, которые, опираясь на современный уровень представлений о науке и обществе, можно предположить с достаточной степенью уверенности.
Итак, подобно всеобщей воинской обязанности, состоящей – по крайней мере в теории – в обучении всего населения навыкам, необходимым для ведения войны25*, всеобщая познавательная обязанность предполагает обучение всех психически здоровых членов соответствующего человеческого объединения навыкам научной работы. Но если в военном деле практическое закрепление полученных навыков совершается только через участие в реальных боевых действиях и потому для процесса подготовки новобранцев является этапом скорее вынужденным, чем желательным, то в деле познания никаких противопоказаний к тому, чтобы каждый член общества некоторое время лично участвовал в научном поиске, нет. То есть в организационно-техническом плане необходимость совместить эффективное обучение рядового научного персонала с эффективной же реализацией исследовательских программ, причём в условиях регулярного обновления этого самого персонала, безусловно, поставит перед взявшимися за такой переход целый ряд не самых простых задач. Однако это будут задачи преимущественно технические и вполне решаемые, а самое главное, выгоды от возвращения к подлинно общественному изучению окружающего мира намного превысят потребные для этого затраты.
В самом деле, говоря о формировании оптимальной структуры знания, мы убедились, что для обеспечения устойчивого развития производства наука должна идти вперёд опережающими темпами. Но действующая система комплектования научных кадров тем и характерна, что в каждый данный момент времени позволяет распоряжаться строго определённым числом пожизненных учёных рекрутов, поскольку быстро это число не может быть увеличено. Так что если возникает какая-либо проблема или просто желание (естественно, соединённое с подобающей властью) привлечь в ту или иную сферу дополнительные исследовательские силы, то в современных условиях это делается за счёт ослабления или полного оголения других участков и никак иначе достигнуто быть не может. Совсем иначе будет выглядеть дело, когда по всему фронту научного поиска сформируются надёжные резервы обученных специалистов. В таких условиях где бы ни наметилась необходимость ускорить продвижение вперёд (неважно, из-за чрезмерного сокращения дистанции между авангардами знания и первопоселенцами или по какой другой причине), для решения этой задачи более не потребуется никого “обижать”, а достаточно будет, что называется, по разнарядке призвать в строй из запаса на указанный участок недостающий персонал.
На это, правда, можно возразить, что даже на войне не всё решает количество, а уж в науке правило “не числом, а умением” приобретает сугубый смысл. Ведь чисто механическое наращивание подразделений, занятых некоторой теоретической проблемой, порой не только не ускоряет, а напротив, затрудняет и замедляет процесс поиска решения. Между тем как раз к “умению” всеобщая обязанность не слишком снисходительна, и как бы прекрасно ни был выучен человек в ходе реальной службы, когда он уходит в запас и прекращает упражняться в приобретённых навыках, качество этих навыков с неизбежностью начинает чем дальше, тем всё более снижаться. Зато пожизненный учёный рекрут, не отвлекающийся ни на что другое, кроме выполнения “своей” функции, если и не становится выдающимся первопроходцем, в хорошего мастера за счёт богатой практики, как правило, вырастает. Так стоит ли ожидать ощутимой практической выгоды от наличия обширного резерва умеренно квалифицированных научных кадров, если в конечном итоге по-настоящему опереться можно будет только на гораздо более узкий круг специалистов действительных и реально действующих?
Разумеется, с тем, что любое переставшее использоваться умение постепенно угасает (хотя и не совсем до нуля), спорить трудно, ибо так оно и есть. Однако не менее верно и то, что навыки обращения с высокоспециализированным инструментарием и оборудованием – без которых в большинстве современных наук не сделать и полшага вперёд – это лишь техническая сторона исследовательского процесса. Главным же в нём, как и во времена Архимеда и Аристотеля, остаётся умение проводить общелогический анализ имеющихся данных, систематизировать факты, выявляя связующие их закономерности, формулировать конструктивные гипотезы, а затем грамотно корректировать их по результатам экспериментальной проверки и т. д. А такого рода навыками, уж коли они сформируются, их обладатели почти наверняка будут пользоваться (а значит, тренировать и поддерживать в рабочем состоянии) при решении не только научных, но и любых других задач, которыми им случится заниматься после завершения срочной службы в исследовательских формированиях. Так что прощание с унаследованными от самого что ни на есть Старого мира интеллектуальными сословиями повлечёт за собой не только укрепление позиций собственно науки. Плюс к тому отказ от якобы современной, а по сути феодальной системы комплектования исследовательских сил, на деле означающей недоразвитие умственных способностей большей части населения в пользу ограниченного контингента научных работников, сделает более осмысленным функционирование вообще всех отраслей общественной жизни.
Что же касается восстановления навыков работы со спецсредствами и знакомства с новыми их образцами, то для этого – опять-таки по аналогии с военным делом – вполне могут подойти более или менее кратковременные сборы, на которых резервисты будут практиковаться в знакомых и осваивать незнакомые им приёмы решения исследовательских задач. Впрочем, по какому бы пути ни пошли в этом вопросе будущие организаторы науки, представляется очевидным, что выбор методов переподготовки находящихся в запасе солдат истины есть опять-таки вопрос вполне технический и достаточно второстепенный. И можно не сомневаться, что обществу, которое сумеет перевести комплектование армии научных работников в режим всеобщей обязанности, тем более будет по силам изыскать достаточно продуктивные и экономичные способы поддержания дееспособности своих учёных резервов.
В полной мере это относится и к подготовке будущих исследователей, но всё же на этом предмете хочется остановиться немного подробнее. Потому что целый ряд и именно узловых элементов системы, которая должна прийти на смену современной практике обучения, уже сейчас можно обрисовать с высокой степенью определённости.
4а) Первая ступень образования.
Итак, исходным для эскиза перспективной модели общественного познания является тот несомненный факт, что действующая армия научных работников формируется из специализированных подразделений и частей. И возвращение из этого состояния во времена, когда один исследователь мог серьёзно продвигать вперёд целый ряд отнюдь не смежных дисциплин от оптики до медицины, не предвидится (по крайней мере при нормальном развитии человечества). А значит, подготовка научной смены, охватывающей каждое очередное подрастающее поколение в полном составе, тоже должна стать строго специализированной и, что называется, под ключ. Проще говоря, уже учебные заведения первой ступени (по современному – школы) вместо недоспециалистов во всех областях начнут готовить действительных специалистов в одной области, которые сразу после выпуска включались бы в практическую работу исследовательских подразделений соответствующего профиля.
Для решения этой задачи, во-первых, за каждым направлением знания, исходя из его удельного веса в общем комплексе наук и предполагаемых перспектив развития, закрепляется подобающее число заведений, так сказать, начального образования. А во-вторых, обучение в новых школах с самого начала ведётся не с “уклоном”, а на уровне, обеспечивающем профессиональное овладение заданной специальностью. Достигается это, в частности, за счёт того, что учащимся не приходится тратить время и силы на усвоение (а преподавателям – на вдалбливание в головы учеников) массы практически бесполезных сведений, поскольку все непрофильные дисциплины преподаются ровно в том объёме, который необходим для усвоения “своей” науки и для повседневной жизни. Так что по продолжительности “школьное” обучение будущего будет уж точно не длиннее, а скорее всего, даже короче современного. Другое дело, что сравнительно типовыми в нём останутся программы разве что первых двух-трёх лет, связанных с освоением грамоты, четырёх действий арифметики и иных базовых культурных явлений, но уже дальше дифференциация учебных процессов будет идти по нарастающей26*.
Закончившие учебные заведения первой ступени распределяются в научные подразделения и экспедиции для выполнения работ на первых порах достаточно простых и в основном вспомогательных. Но вместе с тем служба призывников организуется так, чтобы они могли получить целостное представление о том, на какие вопросы пытается ответить данная группа и то более широкое объединение научных работников, в которое она входит; какие методы для этого используются; какие ресурсы задействуются и т. д. И по мере того, как молодые специалисты вникают во всё это, им начинают поручать более ответственные участки; а те, кто выдвигает собственные интересные идеи по решению стоящих перед учёными коллегами задач, получают возможность проверить эти идеи на практике.
Само собой разумеется также, что при назначении на тяжёлые, вредные или опасные работы (каковых немало в той же геологии, химии, ядерной физике и ряде других дисциплин) будут учитываться не только собственные пожелания и уровень подготовки начинающих солдат истины, но ещё и общее состояние их здоровья и дисциплины. Так что управлять в одиночку сложным и дорогостоящим оборудованием вчерашнему новобранцу, конечно же, никто не доверит. А вот осваивать под руководством опытных наставников определённые позиции в расчётах и экипажах в том числе ускорителей элементарных частиц, глубоководных исследовательских комплексов, радиотелескопов и иных высокотехнологичных научных устройств каждая очередная смена рядовых армии познания, несомненно, должна.
На этом, пожалуй, можно остановиться, поскольку мы и так уже начали углубляться в те не самые принципиальные организационно-технические детали, которые собирались оставить на усмотрение будущих реформаторов науки. У нас, правда, остаётся ещё один сюжет, мимо которого никак нельзя пройти, говоря о первой ступени образования. Однако вопрос о критериях, на основании которых знания должны признаваться необходимыми для “повседневной жизни”, а стало быть, включаться в программы всех стартовых учебных заведений независимо от их профиля, касается не только будущей, но и современной школы. И потому этот вопрос определённо заслуживает того, чтобы посвятить ему особый раздел.
4б) Знания необходимые и излишние.
Продвигаясь от первобытного состояния к современному, человечество довольно давно миновало этап, когда масса накопленных предшествующими поколениями научных сведений об окружающем мире возрастает настолько, что ни один сколь угодно талантливый житель последующих времён уже не в состоянии усвоить всю эту массу. А когда даже очень любознательный человек убеждается, что знать “всё на свете” невозможно, то ему волей-неволей приходится браться за деление общечеловеческого архива на знания, нужные лично ему, и знания вообще, которые для кого-то, наверное, представляют интерес, но без которых он сам вполне может обойтись.
Вот, например, как относятся к географическому знанию наши самые что ни на есть нормальные и среднестатистически образованные соотечественники:
– не знать, сколько имеется на Земле океанов и континентов, считается неприличным;
– знать большинство европейских стран и столиц и основные азиатские, африканские и американские столицы считается нормальным;
– зная несколько самых (самых высоких, самых глубоких, самых длинных, самых больших или маленьких озёр, рек, морей, гор, стран и т. д.), вы имеете шанс прослыть эрудитом;
– но если вы в дружеской компании предложите быстро по памяти назвать действующие вулканы Анд, то это воспримут в лучшем случае как неудачную шутку.
К этому можно добавить, что если мало кто из носящих одежду из синтетических материалов разбирается в деталях стереорегулярного строения искусственных полимеров, то точно так же далеко не всякий сидящий перед телевизором понимает механизм формирования управляемых электронных пучков.
Очевидно, что такая беспечность основывается, во-первых, на том, что Анды далеко, а телевизор срабатывает от простого нажатия на кнопку; а во-вторых, на том, что где-то есть вулканологический атлас, который в случае необходимости можно взять и посмотреть, и есть специалист по телевизионным приёмникам, который в случае необходимости может посмотреть аппарат. Но зато когда дело доходит до вопросов, с которыми приходится сталкиваться регулярно, а перепоручить оценку обстановки и принятие решений по дальнейшим действиям некому, вот тогда люди, заинтересованные в оперативном и качественном разрешении таких вопросов, начинают стараться удержать в голове даже те сведения, которые, вообще говоря, имеются в справочниках, но которые приходится долго разыскивать.
И надо признать, что сформулированный в самом общем виде такой “регулярно-проблемный” критерий отбора нужных знаний выглядит вполне здравым и оставляющим очень мало места для каких-либо возражений или придирок. Однако из-за того, что на практике данный критерий применяется скорее интуитивно, нежели осознанно, для большинства наших современников круг “неотложно-неизбежных” проблем, к которым надо подходить во всеоружии знаний, ограничивается в основном или даже исключительно сферой их профессиональной деятельности. Хотя на самом деле этот круг гораздо шире, чем любая из существующих на сегодняшний день специальностей.
Например, человек не то что ежедневно, а ежечасно и ежеминутно и как нельзя более тесно сталкивается с функционированием своего организма. Так что, казалось бы, в вопросах анатомии и физиологии каждый человек просто обязан быть эрудитом. Тем не менее если бы не сугубо невежественное отношение очень многих и в том числе формально образованных людей к собственной телесной организации, то на лечение заболевших требовалось бы в десятки, а может, и в сотни раз меньше средств. Аналогичным образом ежедневно и ежечасно человек по различным поводам и в разнообразных форматах контактирует или, выражаясь по-учёному, вступает во взаимодействие с другими людьми. Но почему-то считается, что ориентироваться в базовых принципах построения человеческих отношений, то есть быть человеком, учёным в вопросах философии и психологии27*, – это право, а не обязанность, вопрос хобби, а не дело чести живущего среди людей.
В начале раздела мы говорили о том, что можно пользоваться освоенными достижениями естественных наук, совершенно в них не разбираясь. Отнюдь не застрахованы от подобного отношения и выводы общественных наук; можно жить при цивилизации, широко пользоваться её преимуществами и при этом совершенно не понимать, что есть цивилизация, чем она отличается от варварства и дикости, каковы перспективы нашей цивилизации и куда приведёт человечество выбор той или иной из имеющихся альтернатив. Но если попытки сделать всех одновременно физиками, химиками, математиками и т. д. способны принести только огромные хлопоты и неэффективные расходы, то с социальными дисциплинами ситуация иная. Потому что приобретение всеми членами общества – наряду со своей основной квалификацией – знаний, позволяющих объективно оценивать общественный смысл своих и чужих действий, во-первых, является делом гораздо менее затратным. А во-вторых, помимо исключительной моральной выгоды, такая мера даст и прямой материальный эффект, поскольку позволит существенно сократить или вовсе исключить издержки на публичное администрирование целых секторов общественных отношений, которые в былые времена могли обходиться без чиновного контроля, а значит, при подобающих обстоятельствах вполне способны вернуться в исходное состояние.
Заметим также, что для полноценного применения естественнонаучных фактов и закономерностей обычно бывает мало их просто знать. Гораздо чаще для того, чтобы найти более-менее практичный способ использования открытий в области физики, химии, биологии и далее по списку, требуются ещё время и средства и порой немалые. Так что всеобщее распространение углублённых знаний, скажем, по химии, но без столь же всеобщего доступа к специальному оборудованию, материалам, энергетическим ресурсам и проч., и с этой точки зрения будет мерой вполне бессмысленной. Напротив, для извлечения ощутимых выгод из накопленного человечеством опыта собственной внутренней организации надо совсем немного – знать реальную историю развития общественных отношений и хотеть у неё учиться. После чего при создании, перепланировке или ликвидации социальных институтов и учреждений можно будет, помимо благих намерений, руководствоваться ещё и ясным пониманием того, какие элементы и в каких сочетаниях следует брать, чтобы добиться такой прочности, гибкости, ремонтопригодности и иных эксплуатационных качеств возводимой конструкции, которые отвечали бы данному состоянию внешней среды и уровню готовности работающих с этой конструкцией людей. Что опять-таки не только позволит более эффективно расходовать материальные ресурсы, но и поможет формированию общего положительного настроя участников соответствующих человеческих объединений.
При этом, разумеется, собственно разведработами в области истории (психологии, философии) должен заниматься ограниченный контингент кадровых научных работников. Но вот стремиться быть в курсе добываемых этим контингентом сведений и опираться на них в своей повседневной жизни должны все члены общества, желающего состоять из полноценно мыслящих индивидов. Рассуждая же более широко, можно констатировать, что именно на этапе обучения гуманитарным наукам в значительной, если не в решающей мере определяется, насколько широко и продуктивно будут применяться данные этих наук в жизни отдельных людей и общества в целом. Иначе говоря, если граница освоения естественнонаучного знания проходит в основном в районе отраслевых институтов и исследовательских центров крупных компаний, то второй эшелон общественных наук находится, точнее, должен находиться в учебных заведениях первой ступени. А коль скоро это так, то и представлять ученикам результаты осознания человечеством самого себя и своего совокупного опыта должны не педагоги, попутно ознакомленные с историей или философией, а учёные-историки, учёные-философы, учёные-психологи, владеющие навыками работы с аудиторией. Потому что только такие специалисты смогут выпускать в жизнь не школяров-недоучек, а людей, действительно учёных в вопросах человеческих взаимодействий.
4в) Вторая ступень образования.
В новых условиях, как и в настоящее время, продолжение образования после завершения его первой ступени будет делом строго добровольным. При этом отслужившие срочную службу делу познания в дальнейшем, разумеется, будут иметь право поступать в “училище” любого профиля. В связи с чем вполне оправданным становится преподавание в учебных заведениях второй ступени всех специальных дисциплин именно с нуля или почти с нуля.
Другое дело, что те, кто пойдёт на вторую ступень по своей “рядовой” специальности, очевидно, смогут сэкономить какое-то время (вероятнее всего, от полугода до года). А вот те, кто со специальностью данного заведения близко не знакомился, должны будут начинать с некоторого дополнительного вводного курса и только после его завершения объединяться в общий поток с другими учащимися. Что тоже отнюдь не является каким-то потрясающим новшеством, поскольку аналогичный подход, т. е. предварительное “подтягивание” относительно менее подготовленной части будущих студентов до среднепотокового уровня практиковался, в частности, в советской системе образования в виде так называемых рабочих факультетов. И показал вполне приемлемые результаты. Потому что продуктивнее всего учебный процесс идёт при примерно равной подготовленности обучающихся, а попытки ориентироваться на сравнительно более слабую часть аудитории, как исчерпывающе доказывает опыт обычной школы, в конечном счёте сбивают с рабочего темпа не только нормально успевающую часть класса (не говоря уже об “умницах”), но и самих отстающих.
Что же касается отличий, то, пожалуй, главное из них связано с тем, что в привычной нам схеме учащиеся академических ВУЗов, осваивая последние достижения выбранной отрасли знания, приёмы и методы ведения исследований, используемые при этом технические средства и т. д., готовятся прежде всего к самостоятельной научной работе. Тогда как “студентам” эпохи всеобщего познания – наряду с элементами индивидуальной подготовки разведчиков неизвестного – предстоит детально изучать ещё и принципы и технологию организации коллективного научного поиска. Причём на таком уровне, чтобы они сразу после выпуска могли возглавить небольшие группы и подразделения научных призывников и обеспечить их эффективную деятельность как с точки зрения вклада в изучение нашего мира, так и в плане совершенствования знаний и навыков руководимых ими вчерашних “школьников”.
