Никтория Мазуровская
Стану Солнцем для Тебя
Они выбрали парковку ее офиса, потому что там много камер слежений, много выходов, но каждый из них можно реально контролировать и проследить кто куда, и зачем ушел, или пришел.
Ее охрана проводила до офиса и там она усердно изображала грозного начальника и, видимо, кто-то по секрету позвонил Андрею и сообщил, что она таки выползла из своей раковины на свет белый, и он решил расставить все точки над «i». Не вовремя, скажем прямо, очень не вовремя.
Марина была уверена в своей безопасности, рядом стоял Костя, пусть и с поднятыми вверх руками, и Марина в такой же дурацкой позиции, но до появления Андрея она считала, что все под контролем, а теперь начала паниковать.
– Зря ты пришла Настя, я ни в чем не виноват перед тобой, и моя жена тоже, – Костя говорил с ней тихо и спокойно, отвлекал ее внимание, пока охрана во главе с Зимой окружали их со всех сторон паркинга.
– Да, ты никогда и ни в чем не виноват! В смерти своего сына тоже? О, я знаю эту печальную историю, – эта сумасшедшая перевела взгляд с Кости на нее, и Марина вздрогнула от того, что там увидела, – Как ты его терпишь после этого? Твой сын умер, а ты перед этим уродом еще и ноги раздвигаешь? Не понимаю!
– Мой сын умер из-за болезни, а не из-за своего отца, – выдавила из себя Марина спокойно, – Это была болезнь.
– Ты его оправдываешь, после всего? – женщина взвизгнула и у нее дернулась рука, но курок она не спустила, и Марина смогла перевести дыхание, и только, взглядом молила Андрея стоять молча и не провоцировать эту сумасшедшую на действия, – Ты такая же, как и он. Трясешься над своими деньгами, и идешь по трупам.
– По каким трупам, Настя? – Костя сделал шаг вперед и своим правым плечом сумел прикрыть Маринино сердце.
– А мой сын не считается?
– Я не знал, что ты была беременна от Лешки…
– Лешка, для тебя он всегда был Лешкой, не Лехой, не Алексеем, а именно Лешкой, его это унижало и бесило, а ты даже не замечал этого, ходил весь из себя такой правильный, поучал его жизни. А он просто хотел быть счастливым.
– Наркотики еще никого счастливыми не сделали, и тебя в том числе. Ты меня винишь в смерти своего ребенка, ладно валяй, а в смерти Лешки тоже я виноват? Мои родители тоже погибли из-за меня? – Костя говорил и аккуратно двигался вперед, закрывал собой Марину, кожей ощущал ее ужас и дрожь, не мог стоять на месте, хоть у самого сердце в пятки ушло, и биться перестало, а пот холодный по спине скатывался, – Это ты подсадила его на дурь! И если ты не в курсе, Настя, за рулем он был обдолбанный в хлам. Так скажи мне, кто виноват в его смерти? Кто виноват в смерти твоего ребенка? Я или ты?
– Заткнись! – она заорала, – Ты ублюдок, и родители твои такие же! Это они! Ты! Ты убил моего мальчика! Стой на месте или пристрелю!
Костя замер и больше не двигался, если Марину и заденет, то только по касательной, руку или ногу, но никаких важных органов, главное – не ее сердце.
– Я стою! Стою! И не двигаюсь! Но мне интересно, ты, в самом деле, считаешь, что я виноват? Ты принимала наркотики, нося ребенка под сердцем, травила свое и его тело дурью, а виноват я?
Женщину начало колотить, у нее задрожали руки и губы, казалось, она сейчас бросит пистолет и начнет кричать и рыдать.
– Да что с ней говорить, Костя, она же сама своего ребенка убила, а теперь просто ищет на кого бы вину свалить?!
Разецкий тоже сделал шаг вперед и заслонил Марину с другой стороны, и с этого его шага все полетело к чертовой матери.
Марина за мужчинами ничего разглядеть уже не могла, но сумела различить два оглушительных хлопка, а потом Костя повалил её на бетонный пол, все вдруг начали кричать, забегали, что-то ей говорили и поднимали с неё мужа, потом ее саму.
А она смотрела в мертвые глаза женщины и видела в них свою смерть. Настя ее бы убила, действительно убила бы.
Господи.
У нее в ушах звенело, пульс бешено стучал и адреналин в крови не давал возможности сосредоточиться на чем-то одном.
Костя держал ее лицо в своих ладонях и что-то говорил, спрашивал и внимательно ее осматривал. Откуда-то появился Артем, попытался тоже ей что-то сказать, а она как чумная видела только их лица перед глазами, что губы шевелятся, и больше ничего, пустота внутри была: и в голове, и в душе.
Марина отвернулась от их лиц, искала взглядом Андрея.
В один миг оказалась рядом с ним на коленях, смотрела во все глаза и смаргивала набежавшие слезы.
Там было два оглушительных хлопка. Два. Не один.
Над Разецким, склонившись, сидела Зима и зажимала ему шею своими ладонями, они окрасились кровью в красный цвет и были липкими.
Андрей непонимающе вращал глазами и что-то пытался сказать, порывался приподнять голову, а когда увидел Маринино лицо над собой, успокоился, и даже улыбнулся уголком губ.
– Я здесь, здесь, – Марина наклонилась ниже, стерла дрожащей рукой кровь с его губ, – Я цела, Андрюша, все хорошо.
– Т-ы, – он закашлялся, – Я… н-е… хо-т-е-л, – ему было сложно говорить и кровь снова на губах появилась. Марина ту стерла, и слезы с собственного лица сразу смахнула, не заметила, что кровью все испачкала.
– Тише, не разговаривай, тебе нельзя! – она старалась говорить уверенно и спокойно, но по взглядам Зимы и Кости понимала, что Андрей вряд ли дождется скорой помощи, – Молчи, береги силы, ладно?
Он грустно улыбнулся, смотря прямо ей в глаза, кричал ей взглядом, что любит, но в слова обличать не стал.
Марина и Зима сидели уже в приличной луже крови, и обе понимали, что осталось недолго.
– П-про-с…– Андрей снова закашлялся, с каждой минутой становился бледным, взгляд тухнул, как перегорающая лампочка.
– Т-сс, – Марина прижала палец к его губам, – Уже не важно, Андрюша, я всегда тебя прощу, ты же знаешь, всегда. Молчи, не говори ничего.
Андрей схватился за ее руку, сжал, что есть силы, и улыбнулся уголками губ, снова закашлялся густой алой кровью.
– Н-е п-п-лачь, Ма-а-ри-ш, – произнес, и замер на ней взглядом, а она даже не поняла в первый миг, что он умер, смотрела на него, в глаза вглядывалась и ждала, что дальше скажет.
– Марин, – Костя попытался ее поднять, но она всем телом дернулась и от Андрея взгляд не отрывала, ждала, что очнется и скажет еще что-то в своем духе, дурацкое и пафосное, – Он умер, Марина, вставай!
Она закрыла лицо окровавленными руками и начала рыдать, слезы душили, она вздохнуть не могла.
«Зачем же ты полез, дурной?! Зачем?! Как же так, Андрей?! Господи, как же так?!»
Она не могла перестать реветь, ее трясло и колотило, вся в крови измазалась, и когда медики приехали, они застали, наверное, жуткую картину. Косте таки удалось ее поднять и к себе прижать, а она в полы его пиджака вцепилась мертвой хваткой и ревела в голос, выплескивая весь свой страх и все свое горе. Какие бы поступки Андрей не совершал, она очень долгое время была с ним близка, знала его как облупленного, доверяла ему, и по-своему, все же любила.
– Ничего-ничего, так бывает Марин, не все мы можем предусмотреть и проконтролировать, – Костя укачивал ее в своих руках, как маленькую, шептал ей на ухо, успокаивал, – Поплачь – поплачь, станет легче!
Костя, взглядом попросил дать Марине успокоительного, потому что не был уверен, что она сумеет успокоиться сама, а такой сильный стресс – это последнее, что нужно ее организму.
У него у самого в голове не укладывалось, как такое могло произойти, и хоть на слезы его не пробирало, но он был в ступоре. Не мог понять, как Разецкий вообще тут оказался, почему под пули полез, хотя и было все понятно. Он, как и сам Костя, хотел закрыть собой самое дорогое, что у него было в этой жизни – Марину.
Не ожидал такого поворота событий, но и особо расстроенный не был, больше за Марину боялся, ее надо было отвезти домой, смыть с нее всю кровь и посадить возле сына, тогда она успокоится, возьмет себя в руки, чтобы ребенка не пугать.
– Руслан, организуй нам машину, я хочу ее домой отвезти, – Руслан кивнул, и пошел давать кому-то распоряжения. Через минуту вернулся, кивнул на подъехавшую тонированную BMW, – Сами тут разберетесь?
– Да, езжайте, если нужны будут показания для следаков, я позвоню, но думаю, тут и так свидетелей хватает.
– Ясно, звони, если что.
За рулем темной BMW сидела Зима и нетерпеливо постукивала пальцами по рулю.
Он, с Мариной на руках, сел на заднее сидение и, наконец, сумел выдохнуть в полную грудь, хотя от привкуса железа, во рту, не избавился. Марину нужно срочно вымыть: она на свои руки уставилась, и взгляд не отводит, молчит, уже не плачет.
– Вас домой?
– Да.
Зима молча надавила на газ и спокойно повезла их домой.
– Ваш сын будет дома через час, вы должны успеть успокоиться, не нужно пугать ребенка, это и так все будет в новостях еще неделю крутиться, но лучше ему не видеть вас обоих в крови.
– Знаю, думаю, успею.
– И уезжайте в отпуск сразу, ваши акулы юриспруденции все устроят, лишних вопросов ни у кого не будет, Саныч и я проследим, Татьяна Юрьевна за конторами присмотрит.
– Ты знакома с Таней?
– Знакома, – она кивнула и посмотрела в зеркало заднего вида прямо ему в глаза, – Она хороший человек, и Вы тоже. Не думайте о всяких глупостях, и не давайте о них думать Марине.
Костя весь застыл, когда услышал в ее голосе что-то похожее на человеческие эмоции, неприкрытую заботу о его сыне и жене, да даже о нем самом.
– Не верится, что я это говорю, но… Спасибо, ты спасла мою семью.
– Да, я знаю, не забудьте рассчитаться по чеку, – она ему подмигнула в зеркале и перевела взгляд на дорогу.
Больше они не говорили, добрались молча. Марина, к тому времени, смотрела уже на него, еще не осмысленно, но хоть перестала трястись. Сама вышла из машины, и сама дошла до квартиры, а там пусто: ни Любаши с Васей,– те еще отдыхали на даче,– ни Ильи, у него только должно было закончиться дополнительное занятие в школе.
– Пойдем, моя хорошая, пойдем, умоемся!
Костя на руках отнес ее наверх и поставил на пол только в их ванной комнате.
Марина стояла и не двигалась, лишь следила внимательно за всеми его действиями. А он ее раздевал, снимал одежду, сгибал ее колени и локти, чтобы было удобней стянуть брюки и блузу, включил воду в душевой кабине и быстро разделся сам. Взял ее за руки и втянул, следом за собой в кабину под горячую воду, прижал к себе, обнял, спрятал ее от всего мира.
Аккуратно водил руками по ее телу, гладил, смывал страх и горе, повернул ее лицо к воде, запрокинул голову вверх:
– Закрой глаза! – тихо скомандовал, и она послушалась, закрыла их и подставила лицо воде, позволяя той смыть с нее кровь.
Они стояли так минут пять, а может больше, ванная была полна пара, тяжело дышалось, но он держал Марину, не давал осесть на пол и снова начать рыдать.
– Мне холодно, – вдруг прохрипела она, – Мне так холодно, Костя, руки в крови и ледяные, представляешь?
Она вытянула перед ним свои руки, они дрожали, но были чистыми и горячими, покрылись морщинками от воды.
Костя взял ее руки в свои ладони и прижался к ним лицом. Поцеловал каждую дрожащую ладошку, подышал на них, а потом, видя, как ее глаза наполняются слезами, облизал каждый палец, без всякого сексуального подтекста, просто слизывал, своим ртом и языком с них холод и чужую кровь, давал ей волю, чтобы еще раз оплакать и выплакать всю ее боль и страх.
Марина задрожала всем телом, громко всхлипнула и прижалась своим лицом к его груди, спряталась там и прохрипела, едва дыша:
– Я плохой человек!
– Нет, Мариша, ты что?! Нет, родная, не вздумай себя винить, слышишь?!
Костя ее встряхнул, потом крепче к себе прижал и поцеловал в мокрые волосы на макушке, обхватил ее всю руками и начала убаюкивать.
– Я рада, – сипло выдохнула ему в шею, – Я рада, что это не ты!
– Что?
Он не понял, о чем она говорит, не осознал ничего.
– Я рада, что умер Андрей, а не ты… – она зарыдала снова, – Я плохой человек, потому что рада, что умер не ты!
Костя не знал, что ему нужно сказать или сделать. Мог только сжимать ее в своих руках и тихо укачивать.
Он, наверное, тоже плохой человек, потому что рад, что его жена практически только что призналась ему в любви самым странным способом, которым могла это сделать.
Они, наверное, оба плохие, но какие есть. И любят друг друга такими, какие они есть.
ЭПИЛОГ
***
Марина даже толком сообразить ничего не успела, уснула в руках Кости, растворилась в его теплоте и нежности, погрузилась в какой-то странный сон-забытье, а проснулась, по началу, даже понять не могла, кто она и где находится. Кровать пустая, Кости нет рядом, и это ее дико испугало. Кровь от лица отхлынула, и голова кругом пошла, темнело в глазах, стоило только вспомнить, что произошло вечером, и как… Пусть ее назовут хоть дважды эгоисткой, она могла вчера потерять Костю, раз и навсегда.
Дальше события развивались со скоростью света.
Спустилась на кухню, а там Илья спокойно завтракал и что-то клацал в телефоне. Любаша хлопотала вокруг ее сына и накрывала стол для завтрака старшего поколения семьи, видимо, а еще она заметила чемоданы, стоящие возле дивана, споткнулась о них взглядом.
Прокашлялась, подошла к Илье и потрепала его по макушке, чмокнула в щеку:
– Доброе утро! Мы куда-то уезжаем?
Вопрос взволновал ее конкретно, но еще больше она хотела понять, знают ли ее домашние о вчерашнем, и что именно им известно. Но никакой паники или печали в глазах она не увидела. Любаша ей улыбнулась и поставила турку на плиту, собираясь Маришку вкусным кофе побаловать, сын так и продолжал строчить кому-то сообщение в мессенджере.
– Папа сказал, мы едем отдыхать, – Илья отвлекся на нее, ответил, улыбнувшись, своим мыслям, – Я свои вещи собрал, папа собрал ваши.
– Но я потом проверила и доложила все, что нужно, Мариночка, так что можешь не волноваться, – продолжила за сына Любаша, улыбнулась по-доброму, – А то Костя там набросал вещей, и никаких кремов для загара и после, у тебя ж кожа чувствительная, сгоришь за день, так что я сложила все, как надо.
– Спасибо, конечно, только я так и не поняла, куда мы едем?
– Так в отпуск! Костя сказал, он обо всем договорился, в школу сейчас поехал, чтобы у Илюшки проблем не было.
То ли Марина не проснулась еще, то ли просто соображала туго с утра, но они ни в какой отпуск вчера еще не собирались, тем более вот так быстро.
А билеты? А номера? Когда он все успел то? Пока она спала, Костя им отпуск выбил? А его работа? Там же проблемы были большие, он же сам говорил, сам домой приползал к ночи. А теперь отпуск?
В принципе, Марина понимала почему так срочно и быстро муж решил уехать. Но что-то не давало покоя. Вроде, выдохнуть должна от облегчения, что закончилась эта история дерьмовая. А не получалось. И пусть, в слезы по Андрею ее больше не тянуло, и трясти, как припадочную не начинало, ей было больно и грустно от того, что из жизни ушел хорошо знакомый и дорогой в какой-то степени человек.
Разецкий сказал ей: «Не плачь!»
И она собиралась его послушаться. Может, позже ее снова накроет вина и горе, но сейчас определенно ей хотелось заняться семьей: накормить ребенка нормальным завтраком, а не хлопьями, и дождаться мужа, сказать ему «спасибо», не за что-то конкретное, а просто так, потому что захотелось это Косте сказать.
****
Таиланд, остров Пхукет.
Две недели блаженства пролетели как-то совсем незаметно, промчались мимо, как одно мгновение, полное счастья.
Марина, словами не могла передать, как за какие-то четырнадцать дней стала, если не другим человеком, то хоть испытала на себе все прелести полноценного семейного отдыха. Поменялось и отношение к работе.
И до этого, были мысли о незначительности работы, что она не главное, а жизнь вообще скоротечна. К таким выводам люди приходят с опытом и возрастом, постепенно.
Вот и настал ее черед переосмыслить всё и изменить себя. Не в угоду мужу или сыну, а в угоду самой себе.
Что она поняла про себя за эти дни отдыха и безграничного счастья и веселья, так это то, что не хочет больше упускать время. Ей нужны эти дурацкие мелочи, которые делают жизнь жизнью, превращают людей из работающих машин в живых: полных эмоций и ощущений.
Раньше для нее был сын и все, ее самой будто и не было. А теперь была. И наслаждалась своим существованием рядом со своими солнышками, – Костя же как-то раз сказал, что они ее два рыжих солнышка, и был прав. На нее, можно сказать, снизошло озарение, она прозрела (опять мозги в розовую сладкую субстанцию превращаются) и увидела свою семью и себя со стороны. Красивая семейная пара и сын отдыхают на пляже; мамочка загорает и, периодически поглядывает на своих дорогих мужчин, машет им рукой, а второй придерживает на голове белую широкополую шляпу, что-то им кричит и улыбается. Отец семейства, соблазнительный рыжеволосый мужчина выходит из воды, трясет головой как собака и тоже, с безумно счастливой улыбкой на лице смотрит на жену, потом что-то кричит сыну и идет к явно обожаемой женщине. Мальчик из воды выбежал, и рванул в сторону родителей, но тихо,– его об этом попросил отец, они оба подкрались к женщине и дружно над ней затрясли головами и на нее полетели капельки холодной воды, она взвизгнула, подскочила, а ее муж и сын заливисто расхохотались.
Этот миг был бесценным. Не имел сравнений или материальной оценки. Но был важным и неповторимым. То, как Костя ее приобнял и прижал к своему мокрому прохладному телу. То, как она вздрогнула и ущипнула его в отместку за эту шалость. То, как на родителей смотрел Илья: счастливыми глазами, и, казалось, что вот-вот расплачется, так у него глазки на солнце блестели, но если это и были слезы, то только счастья.
– Ты похожа на поросёнка, – тихо шепнул ей Костя на ухо, и прикусил мочку, вызвав во всем теле дрожь.
– Что?! – она возмущенно на него посмотрела, снова ущипнула его за руку, которая бессовестно начала оглаживать ее бока и спускалась на попу, – Поросёнка?
– Вся такая розовенькая, – снова прошептал, – Пойдем в номер, я тебе кремом спинку намажу, а?!
– Спинку мне намажешь? – хрипло переспросила и облизала, пересохшие в один миг губы, – Соблазнительное предложение, а как же Илья?
Она хотела было повернуться в сторону сына, но Костя ее удержал, наклонился к ее губам, и выдохнул прямо в них, смешивая их дыхание:
– А наш сын уже улепетывает с группой на экскурсию в национальный музей Бангкока и вернется только к вечеру…
И, конечно, Марина была не против не только, чтобы муж намазал ей спинку кремом, но и сделал массаж с эротическим уклоном.
А потом, лежа в кровати, и отходя от очередного, разрушающего их на молекулы оргазма, Костя начнет ее пытать:
– Давай, говори уже!
– Что говорить? – она лениво приподняла вопросительно бровь и скатилась с мужа, но глаз от его лица не отводила.
– Я же вижу, что ты хочешь мне что-то сказать, говори, а то смотреть уже не могу на то, как ты себя одергиваешь постоянно.
– Ты же сказал, что будешь ждать столько, сколько нужно, что ты терпеливый.
– А я терпеливый, но не настолько же! – буркнул он недовольно и повернулся к ней лицом, ложась на бок, – Говори!
– Я… – Марина приподнялась на локотке, наклонилась к мужу ближе, провела ладонью по его заросшей щеке,– он напрочь отказался бриться в отпуске, – Тебя… – наклонилась прямо к его губам, и выдохнула, едва сдерживая себя от того, чтобы не расхохотаться, – Просила побриться. А ты?!
Костя замер на секунду, блаженная улыбка слетела с самодовольного лица, и посмотрел на нее разочарованно, а потом расхохотался во весь голос:
– Ты невозможная женщина! Но я все равно тебя люблю и подожду этих слов от тебя еще чуть-чуть.
– Долго будешь ждать, дорогой, очень долго!
– Это что? Вызов?
Он мгновенно прижал ее, своим весом к постели, весело сверкал серыми глазами, но она уже чувствовала, что он вот-вот готов отлюбить ее во всех «мыслимых и немыслимых» позах.
– Если тебе так этого хочется, – она кивнула, коснулась губами его приоткрытого рта, – Да, вызов.
А дальше снова было море страсти и любви. Он не давал ей и шанса забыть о том, что любит, и никогда не даст, никогда не позволит ей забыть, что она жена своего мужа.
***
Три года спустя, Москва.
Константин Алексеевич, а именно так его в доме звала прислуга с подачи Любаши,– правда сама она его ласково звала «Костенька»,– пытался читать документы по новому выгодному контракту, но получалось у него плохо, он то и дело бросал на жену многозначительные взгляды и все хотел снова вернуться к работе.
В последние недели Костя старался проводить все время дома, в офис если и уезжал, то только на пару часов и не больше. Прилетал, всех строил, раздавал пиз**лей по делу, и просто, для профилактики, чтобы не расслаблялись, и с бешено колотящимся сердцем стремился домой, а то мало ли, что там могло случиться, пока его не было.
А вдруг?
Дима над ним, конечно, подшучивал и все на это Костино «вдруг», отвечал:
«А вдруг бывает только пук, Костян, не парься».
И этому человеку скоро будет сорок лет?!
И все же, Костя пытался заняться бумагами, но как, черт возьми, можно о чем-то думать, когда собственная жена в тебе, взглядом, уже пару дырок сделала,– в башке уж точно одна была.
Он вздохнул и отложил документы в сторону и посмотрел на жену.
За годы, что они вместе живут, Мариша не сильно изменилась, не избавилась от своих замашек лидера и «крутого бизнесмена», рулила своим фондом так шустро и привычно, что всего через год их работы они все могли пожинать плоды ее трудов: журналисты, телепередачи, телемарафоны и огромные сборы средств нуждающимся. Марина нашла свое новое призвание, если так можно сказать. Правда, и компанию свою не забросила, стабильно появлялась там раз в неделю и остальным не давала о себе забыть, иногда сама занималась сделками, но перед этим, очень сильно ему нервы на свои кулаки наматывала. А когда он срывался, брала его в оборот тепленьким, и вила из него веревки. Что тут сказать? Он знал, на ком женился и не ждал от нее сильных перемен, но Марина старалась и уже за это он ее боготворил.
Они переехали за город, поближе к Тане и Диме, что не могло не сказаться на спокойствии мужчин в целом и каждого по отдельности, а если учесть, что по соседству еще и Золотарева жила, то иногда можно было не приходить домой, а смело идти и вешаться.
Но они жили. Любили друг друга, воспитывали сына, навещали родителей и друзей, наслаждались каждым новым днем, старались отдать друг другу как можно больше себя самих.
Костя не ожидал, что все может быть так. Хотел, конечно, но не ожидал, что в кои то веки будет иметь настоящую семью, со своими проблемами, ссорами, спорами, а такое случалось регулярно, раз в два дня, – характеры то у обоих не сахар,– но они шли на компромиссы, искали выход вместе, а не по отдельности, шли на уступки. Это все и было их семьей, их жизнью. Счастливой и веселой, не без «грозовых туч» иногда, но без этого было бы что-то совсем идеальное и сопливо-розовое, как жена говорит, а им такое и не надо. Давно уже научились друг друга принимать такими, какие есть.
– Марина, считай я уже лежу дохлой кучкой на коврике, говори давай, – он не выдержал этого напряженного молчания первым, сдался, слабак, но чем быстрее жена получит, что она хочет, тем быстрей он вернется к работе.
– Позвони папе! – она ногой по полу даже топнула недовольно, на что, Костя только бровью повел, – Позвони!
– Я тебе уже говорил: я в это не полезу, пусть сам разбирается с Максом.
– Костя!
– Марина, я сказал: нет.
Сказал, как отрезал, и отступать был не намерен.
– Я тебя прошу, позвони, узнай, что там, а? Ты же знаешь, у него давление, я волнуюсь.
Марина добавила в голос трагизма и еще глазами так честно-честно захлопала, привстала со своего места, потянулась и решила дать кружок по кабинету мужа, спина, от долгого сидения, быстро затекала.
– Я знаю, что ты делаешь, моя хорошая, и я не буду ему звонить и решать этот вопрос. Твой отец прекрасно понимал, чей девичник будет, и кому он отдает на растерзание ресторан.
– Костя, я волнуюсь, у папы там такие бокалы были, а этот… этот сумасшедший… Позвони, узнай! – она настойчиво проговорила, но решила сменить тактику, подошла к мужу со спины и начала массировать плечи. Костя голову на спинку отбросил и блаженно выдохнул.
– А не фиг было вызывать стриптизёров! – муж отрывисто задышал, расслабляясь под ее руками, а потом внезапно фыркнул от смеха, – Хотя, ждал от вас чего-то более масштабного, а то как-то с мужским стриптизом мелко вышло.
– Я вообще его не увидела, так что не надо.
– Конечно, ты его не увидела, ты и бесишься на меня и на Макса от того, что вся свистопляска и основная программа без тебя прошла.
Марина недовольно фыркнула и убрала свои руки, отошла от мужа и даже смотреть в его сторону не стала, и так знала, что эту самодовольную улыбочку наблюдать будет.
– Это не честно, моя идея же, а я даже ее воплощение не увидела!
– Я даже не сомневался, что идея твоя.
– И не собираешься закатить мне ревнивый злостный скандал? – она удивленно на него посмотрела, покрутила пальцем у виска, – Ты не заболел?
– Я? Нет, а вот ты… это еще надо проверить, – Костя внимательно наблюдал за тем, как жена ходит по кабинету и массирует поясницу, морщится, – Болит?
– Тянет, – она подошла к нему ближе, – Ты совсем меня не ревнуешь, что ли?
– К кому? К этим латентным, накачанным силиконом, мужикам? Нет, не ревную.
– И что, скандала не будет?
– Дорогая, я с тобой живу каждый божий день, знаю тебя, как самого себя, а вот твой отец еще на эти манипуляции ведется, но только потому, что у него опыта жизни с тобой маловато.
– На что это ты намекаешь? – она в его руках застыла, а потом расслабилась и позволила дальше мужу разминать ноющую поясницу.
– Я не намекаю, я тебе прямым текстом говорю, что этот твой контракт может гореть синим пламенем, но я тебя на переговоры не пущу.
– Причем тут это? – она вздрогнула, когда муж ее к себе на колени усадил и заглянул в глаза.
– Моя хорошая, ты меня откровенно на скандал провоцировала только с одной единственной целью: я начну орать на свою глубоко беременную жену, ты кинешься в слезы, мне будет стыдно за то, что я сорвался на тебя, и ты снова начнешь вить из меня верёвки, умотаешь заключать тот самый контракт. Но я тебя знаю, поэтому говорю: нет. Тебе рожать через две недели, какой к черту контракт?
– Ну, Костя, мне скучно. Илья уехал в языковой лагерь, ты работаешь, мне скучно.
– Ничего, скоро скучно уже не будет.
– Ты невозможный, знаешь?
– Ты тоже, но я тебя люблю.
– Знаю, – она вздохнула, откинулась к нему на грудь, поцеловала в шею и со вздохом призналась, – Я тебя тоже люблю, но имей в виду, если они упустят этот контракт, виноват будешь ты!
– Хорошо, значит, не упустят, Таня проследит.
На этом и сговорились.
А через две недели, на свет, в положенный срок появилась Алина Константиновна, абсолютно здоровая и рыженькая маленькая девочка, которая стала для всей семьи еще одним солнцем.
Конец.
Июнь 2017.
