Никтория Мазуровская
Стану Солнцем для Тебя
– Понимать не значит… Ей вообще хоть кто-то нужен?
Костя сам прекрасно знал, что ведет себя неправильно. Что нужно было ехать и говорить, рассказать или доказать, что у него не было другого выхода.
Но тот ее взгляд: презрительный и насмешливый, злой… Не давал и шанса ему собраться с мыслями и прекратить вести себя как трус.
И вопрос не по адресу задан. И глупый.
Чего собственно он ждал? Что Марина ему на шею бросится, и будет благодарить? Нет. Кажется, вообще перестал чего-либо ждать. Хорошего.
Вся та любовь и потребность в ней никуда не делась, и он хотел ее видеть, слышать, ощущать.
Но храбрости что-то резко поубавилось, и пусть это будет его слабостью и трусостью, но, если Марина ему в один прекрасный момент скажет: «ты мне не нужен», он не будет знать, что ей ответить.
Она ему нужна. Очень. Потребность на грани воздуха.
Какую роль она ему приготовила? Своего друга? Отца ее ребенка? Кто он ей? Кто он для нее?
Эти вопросы требовали ответа. Срочно. Немедленно. Прямо сейчас.
Но страшно было. До ужаса. И ему еще стоит рассказать про Разецкого, про Настю, про аварию. Признаться, и кем он станет тогда?
Марина его возненавидит? Запретит появляться рядом с ней? Рядом с Ильей?
– Ты меня слышишь?
Таня тихо подошла и тряхнула его за плечо.
– Извини, я задумался. Она понимающе улыбнулась, потрепала его по рыжей макушке.
– Я понимаю, почему ты здесь, а не там. Мне бы тоже было страшно. Но Костя, я видела тебя разным, и такого влюбленного наблюдаю впервые. Маришка будет полной дурой, если откажется от попытки создать с тобой настоящую семью.
– У нее уже есть семья, Тань, – приглушенно ответил, загоняя страх и пустоту подальше, вглубь сознания, и не стал ей напоминать, как совсем недавно она сама убегала и пряталась.
– Нет, у нее есть сын и близкие. А семьи нет. И поверь мне на слово, никто и никогда не доводил ее до такого состояния. Она неравнодушна к тебе, что уже огромный плюс.
– Хочешь сказать, что я зря тут торчу и лучше мне быть в другом месте?
– Прямо с языка снял, только… постарайся не кричать, ладно? Криком ты многого от нее не добьешься.
– Понял, спасибо! – он поцеловал Таню в щеку, – Диману привет.
– Можно подумать вы вечность не виделись, – фыркнула она и вернулась за стол к своим бумажкам.
Отвечать Костя не стал и просто вышел из ее кабинета и направился к лифтам. Поглядывал на сотрудников строго и со значением. Кажется, его они боялись гораздо больше, чем Маришку, если не считать ее секретарей, – те его обожали. Варили кофе, спасали от журналистов и их расспросов, – всячески берегли его нервы и неизменно каждый раз спрашивали, как там Марин Сана.
Если подумать, то коллектив хороший, профессиональный, каждый знает свое место и дело. Им просто надо было немного больше свободы и дисциплины, даже где-то субординации.
Все это он им обеспечил в избытке, теперь осталось проинформировать Марину и доказать ей, что больше не следует быть «затычкой в каждой бочке», они все и без нее справятся. Она должна только руководить, направлять и решать те вопросы, в которых её сотрудники не компетентны.
Так будет больше времени на семью и на отдых.
Кстати, хорошая мысль. Они ведь собирались в отпуск, но так и не съездили. Правда, у Ильи учебный год в разгаре, и надо бы узнать, что там с каникулами ближайшими, а еще и врачей спросить, куда можно Маришку везти: какой климат лучше подойдет для полной реабилитации.
Сегодня его выдержка закончилась.
Просто иссякла,– он уже не мог терпеть. Ему нужно было ее увидеть. Просто посмотреть. Можно даже молча. Даже лучше молча, чтобы снова не ругаться.
Она ему просто не верит. С чего бы, если вспомнить их общее прошлое?
Только как ей рассказать все, что он чувствует, если у самого не было слов? Лишь ощущения, для которых он описания и слов не находил.
Костя без нее задыхался. Не мог нормально думать, есть, спать. Ничего не мог. Это будет для нее критерием любви? Или нет?
Он даже сам не помнит того момента, когда в нем такие перемены произошли. Они общались, узнавали друг друга, учились доверять и быть родителями для сына. Да, Марина была в его мыслях, как женщина,– он ее хотел, жаждал. Кровь кипела от желания, но при этом хотел ее защитить и уберечь от всего: боли, разочарований, смерти. От всего! Не получилось… И он виноват, что не углядел. В тот момент, когда Разецкий сообщил про ее болезнь, про возможную смерть… тогда его шибануло, тряхнуло так, что чуть сердце не остановилось.
Тогда он ее уже любил?
Когда испугался? Когда понял, что если с ней что-то случится, его мир никогда прежним не будет?
Или на свадьбе Тани? Он смотрел на нее: как улыбается, как что-то говорит на ухо Золотаревой, склонившись к ней, или как отпихивалась от рук остальных, потому что не хотела идти ловить букет невесты? Точно помнил, что хотел, чтобы поймала и на него посмотрела, после, пытался ее взгляд поймать в тот момент, пусть и без букета.
Никогда и никого не любил, не с чем было сравнить, чтобы наверняка сказать. Но нутром чуял, что это то самое чувство, которое раз в жизни бывает, и не всем дано его пережить. Ему повезло, ему дано. Так стоит ли пугаться отношения Марины и ее ответов?
Наверное, нет. И Таня права.
Он уже сказал ей самое главное. Признался. Теперь осталось только заставить ее в это поверить.
Сложно, но выполнимо! Посильно.
Костя позволил себе два дня передышки, когда краны сорвало напрочь, и он мог дать волю всем своим страхам, сомнениям, чувствам.
И Марине, таким разбитым на глаза показываться было нельзя. В нем она должна видеть защитника, а не сомневающегося в своих силах юнца.
В больницу приехал довольно быстро, купил кактус с ярко-красным, пушистым цветком.
Решил пошутить и как-то помириться. А вдруг Марина швырнет в него кактусом, а потом пожалеет, когда иголки из него выдергивать будет?
Парни прохаживались мимо палаты, свою работу выполняли, как следует.
– Все тихо?
– Да, Константин Алексеевич, к Марине Александровне врач заглянула, еще не выходила.
Костя на минуту застыл и призадумался, глянул на часы на запястье. Почти девять, какой нахрен врач в такое время? Обход был давным-давно.
В палату он влетел с бешено стучащим сердцем и застыл прямо в дверях.
Две женщины сидели, и спокойно беседовали, пока он их не прервал. Посмотрели на него недоуменно, и дальше вернулись к своему разговору.
Если бы он не услышал этот голос, то и не сообразил бы кто перед ним сидит. Но голос он запомнил прекрасно, а теперь и лицо в памяти останется.
– Присаживайтесь, Константин Алексеевич, я уже ухожу, – коротко стриженая блондинка встала и направилась к нему, но Костя ей путь преградил, упер руку в стену.
– Что ты ей сказала? – рыкнул хрипло, а сам на Марину смотреть боялся. Ее осуждения его психика сейчас просто не вынесет, ему снова башню сорвет к чертовой матери.
– Костя, отпусти девушку, ты мне живой и здоровый нужен, а никак не покалеченный, – тихо попросила Марина, и ему пришлось опустить руку и отойти в сторону, чтобы эта «докторица» – санитар планеты всей смогла выйти.
Женщина с непрошибаемым спокойствием на лице вышла, и они с Мариной остались одни.
– Я даже спрашивать не буду, откуда у тебя такие знакомства и для какой цели ты ее наняла? Просто помни, что даже Сава тебя от реального срока отмазать не сможет.
– Опять собираешься меня жизни учить? – резко спросила она, а Костя, наконец, поднял на нее глаза и смог ее увидеть.
Охватил взглядом сразу всю, впитал этот ее образ: слабой и ранимой женщины, которая может себе позволить быть такой рядом с ним. Он запомнит этот ее растерянный взгляд, чуть приоткрытые розовые губки, бледную кожу и расслабленную позу. Запомнит, потому что скоро она снова станет непробиваемой бизнес-леди, не факт, что он ее увидит такой еще раз.
– Жизни учить нет, а вот кое-что рассказать и поговорить, да.
– Про что ты хочешь мне рассказать? Про Андрея? Я и сама сообразила, что это не он. Слить информацию, подставить – это да, но убить? Не смог бы решиться.
Этот ее презрительный тон по отношению к другому мужику задел, она не могла не замечать, что Разецкий в нее влюблен, а теперь с таким презрением говорит о человеке, с которым столько лет проработала бок о бок.
– Он в тебя влюблен, ты задела его самолюбие, потопталась на нем, и он взбесился.
– Тебе его жалко? – она вскинула на него очень внимательный взгляд, буквально прожигала его насквозь, пыталась в душу залезть.
– Мне нет, но отчасти я его где-то понимаю.
Марина на его слова лишь понятливо хмыкнула и села удобней, чтобы наблюдать за тем как он идет к столику, ставит дурацкий горшок и садится на стул совсем рядом.
А Костя смотрел на кольцо. Не сняла. Почему, интересно? Просто забыла или не захотела? Марина этот его взгляд определенно заметила, но свои действия комментировать не стала, только руку правую под одеяло убрала, будто спрятать от его взгляда хотела.
Они оба неловко замолчали. Впервые такое между ними. Было молчание, полное страстного напряжения, было умиротворенное, но вот такого, когда каждый чувствует себя не в своей тарелке, еще не было.
– Я тебе кактус купил, – сказал и только потом понял, какую глупость выдал. Дебил, блин, – Подумал, если ты будешь снова что-то кидать, то он подойдет.
– Тебе экстрима в отношениях не хватает, что ли? – Маришка говорила, а саму тянуло рассмеяться от нелепости их разговора. От того, как оба старательно подбирали слова, чтобы не сорваться опять в ссору.
– Решил, если швырнешь, то и иголки будешь сама доставать, твое каменное сердце дрогнет, ты меня пожалеешь…
– А дальше у тебя по плану что? Слезы, сопли и розовые платочки? Или бурный секс в честь примирения? – она ехидненько приподняла бровь и не стала скрывать саркастичной улыбки, – Извини, но реветь я не буду, а для секса пока не гожусь.
– Что значит, не годишься? – возмущенно запротестовал, а потом очнулся и понял, что она делает.
Шаг ему навстречу! Не выводит из себя, не провоцирует ссору, не кидается упреками, хотя он был уверен, что до сих пор еще злится на него, не смирилась и не поверила до конца. Но старается, дает им шанс.
– Костя, разуй глаза, я похожа на покойника, еще и со шрамами по всему телу.
Мужикам этого не понять, для них шрамы – это полная фигня, они их красят, делают мужественными и брутальными. А вот, когда женщина со шрамами на интересных местах… это катастрофа. Сразу появляется неуверенность в себе, в своей привлекательности, комплексы, и тому подобное.
Марина уже себя в зеркале видела. Эти продольные белесые сечения от груди до низа живота ее не красили. Складывалось ощущение, что ее хотели надвое разрезать, но кто-то помешал процессу.
– Для меня ты самая красивая, и шрамы тут не причем, – проговорил спокойно, не отводя своего взгляда от ее глаз, – Красота не то, за что я тебя люблю.
– А за что, Костя? За что любишь?
Она спросила и отвернулась. Боялась спрашивать об этом, но оно само с языка сорвалось, и теперь повернуть назад уже нельзя. Спросила, и замерла в ожидании ответа.
– Я люблю тебя за то, какая ты мать, подруга и друг. За то, что ты сильная, уверенная и непоколебимая. За то, что ты храбрая и невероятно умная женщина. Я запал на заучку с красным дипломом по экономике, Марина. Я люблю в тебе все: даже твое упрямство, твой твердолобый характер, желание быть главной. Я все в тебе люблю, и хочу, чтобы ты смотрела мне в глаза, когда тебе это говорю.
Он привстал со стула и пересел на ее постель. Протянул руку, погладил по щеке, провел большим пальцем по губам, мягко ухватил упрямый подбородок и повернул ее лицом к себе.
– Я тебя люблю, Марина, и хочу, чтобы ты в это поверила и дала нам с тобой шанс стать семьей.
Марина смотрела ему в глаза и видела, что не врет, что переступает через себя, говоря ей это, почти клялся между строк, что не уйдет больше никогда, что все для нее сделает, только бы она была живой и счастливой.
Ее начала бить мелкая дрожь, затрясло всю, и ком в горле стал, на глаза слезы навернулись, но она мужественно их смаргивала и делала вид, что ее ничуть это все не тронуло.
Она сильная и гордая, она не может плакать от того, что ей в любви признались. Не может. Она должна царственно кивнуть и разрешить ему ее любить. Вот как должно быть. Но сердце стучало бешено, и щеки начали краснеть, руки дрожали, и мыслей в голове становилось все меньше и меньше.
Как там пафосно звучит? Она тает?! Так вот, она растаяла от этого признания, от его тихого уверенного голоса, серых упрямых глаз, выедающих всю ее душу, переворачивающих ее жизнь с ног на голову.
– Я не буду прилежной женой-домохозяйкой! – упрямо заявила ему, – Я буду работать, заниматься делами.
– Но будешь работать меньше, Мариша, – заявил этот самоуверенный мужлан, – Иначе мы вернемся к тому, с чего начали. Ты снова будешь умирать, а второй раз мы с Ильей такого не выдержим. Побереги себя, милая! И наши бедные нервы!
– А кто будет беречь мои нервы? – воскликнула она.
– А твои нервы страдать не будут, если ты станешь относиться к своей работе немного проще, – Костя проговорил это со стопроцентной убежденностью в голосе и замер, глядя на ее губы.
– Целоваться мы не будем, даже не думай, я еще помню, к чему все это может привести!
– Ты меня даже первым супружеским поцелуем не одаришь?
– После того, как ты расскажешь, почему считаешь себя виноватым во всем! – уколола его. Кое-что все же следовало прояснить раз и навсегда.
Марина прекрасно видела в глубине серых глаз стыд и вину, пусть он пытался все это скрыть от нее и старательно не поднимал этой темы, но ему хотелось перед ней повиниться, и он испугался ее реакции на то, что могла рассказать Зима.
Она тоже стала его хорошо понимать,– не только он привык к ней и влюбился. Она ощущала тепло в груди, когда думала о нем, когда вспоминала. Начала разбираться в его характере: когда зол, когда смешлив и в хорошем расположении духа. Марина к нему привыкла и стала считать частью своего мира, и уже не представляла, что Костя может в один прекрасный момент исчезнуть, боялась этого в душе, но не представляла, что тогда будет с ней и с Ильей.
– А разве это не так? Я с такой легкостью поверил в ее смерть, что даже не подумал проверить и убедиться, если не лично, то хоть через Руслана. И мы бы избежали многих проблем, ты бы не пострадала.
Костя отвернулся от нее, убрал свои руки с ее лица и вообще отсел снова на стул, поставил между ними ненужные границы, которые сам же и ломал минуту назад.
– Предусмотреть и предугадать все – невозможно, как не старайся, уж я-то знаю, Костя. Я не считаю, что ты виноват. И я знаю, что ты бы никогда сознательно не подвергнул бы опасности Илью… – а потом она решилась добавить, – И меня. И бесконечно ценю тебя за это, за твою заботу о нас.
– Я вас люблю больше жизни, как иначе?
– Никак, – она кивнула и потянулась к нему, потянула его за плечо к себе, понукая его пересесть к ней на кровать, – Ты не виноват!
– Я больше двух месяцев жил в страхе, что ты умрешь, – вдруг выдавил он, – Больше так не хочу! Пообещай, что будешь аккуратной! Что будешь думать о своей безопасности! Пообещай мне это! -Костя практически заорал на нее, схватил больно за плечи и сильно встряхнул.
– Я буду, буду! Отпусти, мне больно, – Марина тихо гладила его ладони, успокаивала и отгоняла прочь эту вспышку злости и негодования.
– Прости, я не собирался…
– Я знаю, не страшно.
Марина прижалась к нему всем телом, пересела на колени, пришлось повозиться, чтобы было удобно, но Костя все прекратил: резко и сильно стиснул в своих руках, встал и положил ее на кровать ближе к краю, сам стянул с себя пиджак, сбросил черные ботинки и лег сзади, обнимая руками.
Она офигела от такого маневра, но было приятно и тепло. А еще очень спокойно и уютно, потому что она знала, что мужчина за ее спиной скорей умрет, чем позволит чему-то случиться с ней самой или с их сыном. Теперь она это знала и верила в это.
– Ты не виноват, – зачем-то снова повторила полушепотом, взяла его руку и прижалась к ней своими губами, целуя, – Не виноват.
– Но я ее до сих пор не нашел, Мариша, а она опасна для тебя.
– Илья под присмотром?
– Без охраны он из дома не выходит, я усилил ее везде, в школе он тоже с парнями. Я не думаю, что она полезет к ребенку, у нее были шансы навредить ему, но она предпочла устранить тебя.
– У нее не слишком получилось, – хмыкнула, переплела свои пальцы с его и сунула себе под щеку, удобно умостилась, – Ты останешься со мной сегодня?
– Я от тебя теперь ни на шаг не отойду! – пообещал, и крепче к ней прижался, был горячим как печка, и упирался возбужденной плотью ей в поясницу, но отпускать едкое замечание она не стала, не тот момент.
– Что ты хочешь делать дальше?
– Руслан предлагает ловить ее на живца, – недовольно проговорил. Этот план ему не нравился, слишком много различных факторов риска, которые они могут пропустить и не проконтролировать.
– То есть, на меня?
Марина спиной чувствовала, как он недовольно задышал, как сердце застучало сильней и быстрей.
– Да, но я не буду тобой рисковать, Марина, ни за что!
– А я не хочу всю оставшуюся жизнь прожить, оглядываясь себе за спину, – резко возразила, – Я уже жила однажды, опасаясь каждого нового дня, больше не хочу так.
– Я не хочу тебя потерять.
– Не потеряешь.
– Точно?
– Теперь я не хочу терять тебя, свою жизнь и свою семью. А я всегда получаю то, что хочу.
Он хмыкнул, зарылся носом в отросшие темные пряди, напряжённо выдохнул и глубоко вдохнул.
– Твоя Зима должна быть рядом постоянно, чтобы я был уверен, что при малейшей опасности та психичка будет ликвидирована.
Марина в его руках замерла, не зная, как реагировать на такое заявление. Из них двоих именно ее можно было назвать представителем незаконопослушных граждан. Костя действительно готов на все, ради ее безопасности, в том числе преступить закон, а может даже загреметь на нары.
– Даже Сава не спасет тебя от реального срока, Костя, – она повторила его же слова, и снова прикоснулась губами к их переплетенным пальцам.
Костя поцеловал ее затылок, подышал жарко, вызывая табун мурашек по коже.
– А мне плевать! Спи!
Ее действительно клонило в сон, и не было сил сопротивляться приятной неге, разлившейся по телу, но она еще была в состоянии думать.
– Я не буду тебе из благодарности говорить, что люблю.
– А я этого и не хочу, – тихо ответил, немного повозился у нее за спиной, чтобы лечь удобней, и коротко приказал, – Спи!
– Но когда-нибудь скажу.
– Из благодарности?
– Нет, просто так.
– А, ну тогда ладно, тогда я подожду! – он смеялся над ней, она его улыбку кожей чувствовала, и кровать вся задрожала от его сдерживаемого смеха.
– Долго будешь ждать! – заявила и сама расплылась в улыбке. Она ему устроит сладкую жизнь.
– Я терпеливый, подожду! – и снова короткий приказ, – Спи!
А Марина взяла и подчинилась, через минуту уже сладко спала, согретая теплом его тела, чувствовала себя счастливой, умиротворенной.
ГЛАВА 18
– Мам, я дома!
Внизу громко хлопнула входная дверь, послышались негромкие чертыханья охраны, потом что-то запричитала Любаша и, наконец, все стихло на несколько минут, точнее до тех пор, пока Илья не успел подняться на второй этаж и не заглянул в родительскую спальню.
Дверь открылась, и рыжая лохматая макушка заглянула в проем (надо его постричь, а то зарос, но Марина все забывала это сделать), Илья был радостным и веселым. Что ж ему не радоваться? Родная мать впервые с его появления на свет, больше трех недель сидит дома, не безвылазно, конечно, но каждый день, когда ее ребенок возвращается со школы, Марина дома.
– Я дома!
– Я слышу, что ты дома, милый, об этом уже все услышали, – не могла не подколоть сына, у него такое счастливое выражение на мордашке, что прям, хочется его немного приземлить, что ли, – Как в школе? Ты на тренировку сегодня поедешь?
Илья зашел в комнату и плюхнулся к матери на кровать прямо как был, в уличной одежде, паразит такой, прижал своим весом разбросанные бумаги и, чудом не задел ноутбук, но ему как-то было не до того. Мальчика волновало что-то другое, Марина четко видела, что он старается ради нее себя не выдавать: улыбался, уже что-то начал рассказывать про прошедший день, и что тренировку не пропустит, и что папа ему что-то пообещал, когда заедет за ним после занятий. Но при этом, Илья волновался, нервно теребил рукав форменной рубашки, не смотрел ей в глаза, и щеки у него были немного красные.
Да, Илья определенно был взволнован. Только говорить не хотел с ней, и Марина предпочла не заострять внимание и дать ему волю. За то время, что она дома, уже успела заметить или, скорей подтвердить то, что еще в больнице в глаза бросилось. Ее сын повзрослел и теперь не нуждался в ее гиперопеке и, при этом был счастлив и чувствовал себя прекрасно. Илья не стал ее избегать или что-то такое, просто он теперь больше общался со сверстниками, чувствовал себя более свободно, что ли, уверенней.
Марине это казалось странным и волновало ее не на шутку. Она даже пыталась с Костей об этом поговорить, но тот только сказал: «Марина, он уже не мальчик маленький, он прошел через такую мясорубку, что ничего удивительного в этом нет, отстань от пацана, а то вырастишь из него девку!»
И все, вот и весь разговор у них вышел.
– Мааам, ты меня слушаешь? – сын легонько тронул ее за руку, привлекая внимание.
– Да, милый, конечно, слушаю, так что там про дополнительные занятия? Они тебе разве нужны?
– Нет, – сын мотнул головой, а потом покраснел еще больше, – Но я хотел бы походить, можно?
– Можно, раз тебе хочется. Ты голодный?
– Еще как голодный, что-что, но в старой школе кормили лучше, в этой столовка так себе, – он забавно скривился и поднялся с ее кровати, – Пообедаешь со мной?
Марина отложила документы, что читала, поднялась и пошла следом за сыном.
Столовка ему не так, видите ли? А он думал, в обычной городской школе ему будут яблочный штрудель со сливками подавать? Интересный поворот!
В который раз она готова сказать Косте «спасибо» за обычную школу.
Только в этом и заключалась основная проблема. Она не могла с ним спокойно говорить. Не могла и все тут.
Марина была в смятении и не знала, как правильно ему все сказать, чтобы снова не спровоцировать новую ссору.
А еще не могла до конца его понять. И себя тоже.
Она к нему привыкла. Она в нем нуждалась. Беспокоилась о нем. Скучала, когда целый день его не видела. Ждала его звонков и сообщений. Ждала его на обед, когда он говорил, что днем у него будет время, и он заедет.
Боже, он же жил с ними. В одной квартире. Спал с ней в одной постели, но при этом не прикасался к ней и пальцем.
Скупой сухой поцелуй на ночь и пожелание «спокойной ночи». Это нормально? Начинала чувствовать себя какой-то ущербной и ненормальной.
Ну да, шрамы некрасивые, но пока их нельзя трогать, и никакие косметологические ухищрения не помогут, их надо выводить, но позже. Да, она еще пока не набрала свой нормальный вес и была немного бледновата, опять же не делала никакие прически, не видела смысла краситься: дома же сидит, какой резон?
Но Марина же не ходила целый день в пижаме, не прекратила расчесывать волосы или что-то такое. Она не превратилась в домашнюю клушу.
Только, сколько не смотри на себя в зеркало, а получалось так, что Костя ее не трогал. А спросить его, или самой проявить инициативу, почему-то было настолько унизительно, что хотелось закрыться в ванной и нареветься вдоволь от всего этого.
Она скучала по его рукам. По тому покою, что те ей дарили, просто обняв. Скучала дико и безумно. А Костя… он просто был рядом, звонил и интересовался. Был рядом и… не совсем.
Как это можно было объяснить?
В то, что он вдруг резко ее разлюбил после всего, что пережил, верилось слабо. А вот в то, что она у него сейчас больше вызывает жалость, чем желание заняться любовью… в это она вполне поверить могла.
И что тогда ей делать?
Бросаться на него с порога со словами: «Милый отлюби меня как следует!» Так, что ли?
Ну почему у нее не может все быть, как у нормального человека? Обязательно начнутся какие-то выверты сознания или что-то похуже.
Она ведь старалась исполнить то, что пообещала Косте и самой себе. Рассматривала варианты. Не смены деятельности, конечно, но развития нового направления для себя. Чтобы было больше времени на отдых и на семью, на себя саму.
Что бы Костя не говорил, но она не дура, чтобы профукать свой второй шанс. Будет жить и беречь себя, – ей слишком дорого то, что у нее есть.
У нее уже был хороший список кандидатов на место генерального директора «Reduction company», осталось только провести личное собеседование и проверить всех кандидатов по полной программе у безопасников. И тогда она возьмет отпуск, и они все втроем уедут отдыхать: море, солнце пляж и ее любимые мужчины.
Да-да, от себя скрывать глупо. Она влюбилась в Костю снова. Втрескалась так, что самой не верилось. Но так было.
Марина без него тосковала, сходила сума, если он не звонил долго. А еще, оказывается, ревновала. Вот как поняла, что к ней он не притронется, пока не поймет для себя, что она готова к таким «нагрузкам», так и начала ревновать.
Ее это злило и бесило. Но в еще большую ярость и гнев ее приводили мысли, что у него в офисе полным-полно длинноногих красавиц блондинок, и все они здоровые и без шрамов на теле, носят деловые костюмы и убийственные шпильки.
Марину эта гребаная ревность изнутри, как кислота разъедала, и вроде понимала, что Костя с работы такой убитый и упаханный приходит, что ему просто некогда, и сил нет на секс с блондинками, а ревновала по-черному, страшно, до тошноты и обиженных злых взглядов.
Господи, да она к нему принюхиваться начала, когда он обнимал ее при встрече. Пыталась уловить чужой запах на нем. Идиотка ревнивая. Понимала, что зря это делает. Но все равно делала. И ревновала. Себя ругала, а потом опять, по новой.
Не помогала отвлечься от таких мыслей, безумных и совершенно не нужных, даже новая предполагаемая сфера деятельности.
И тут тоже без Кости не обошлось.
Он подал ей идею, и Марина, надо заметить честно, не на шутку увлеклась ею.
Быть, не просто одним из благодетелей какого-то фонда помощи, а создать свой собственный, и начать в нем активно работать.
Ей повезло, что, когда она и ее ребенок нуждались в помощи, им помогли. Сколько таких мамочек по стране, как она? И не у всех есть такие друзья и знакомые, как тот же Артем или Сава. И не у всех есть силы для борьбы с врачами, с банками, с родными, и с самими собой.
Что, мало она примеров видела, когда мамочки своих же детей бросали в домах малютки или просто уезжали после родов без своих детей? Только из-за того, что их ребенок болен или ему поставили страшный диагноз?
Не все готовы бороться за своих детей.
Но она хотела помогать тем, кто не сдавался, но не имел финансовой возможности . А еще хотела помогать тем детям, от которых отказались.
Марина понимала, что снова влезет в такую кабалу проблем, что подумать страшно. Но если собрать хорошую команду, заручиться поддержкой нужных людей, то у нее все получится. Это было главным.
Она будет посвящать себя этой работе, иногда заглядывать к своим ребяткам в офис, но приоритетом станет семья.
Пусть Марина, сидя дома чуть не свихнулась от скуки и тоски, но видя, как ее сын каждый день с безумным счастьем в глазах влетает домой и кричит: «Мам, я дома», – разве она может теперь отказаться от такого?
Да, так будет не каждый день. Но уж точно чаще, чем было до этого.
Только надо бы еще придумать, что с Костей делать, и будет все вообще прекрасно и радужно.
Розовые сопли и единороги, ага. Как раз то, что она не хотела, но, кажется, в итоге собиралась получить.
***
Костя тихо вошел в квартиру, закрыл аккуратно дверь, стараясь сильно не шуметь. Думал, что домашние уже спят, он сегодня на работе застрял практически до ночи. Устал, как собака, голова гудела, в глаза, будто кто-то песка насыпал.
Устал.
Давно таких проблем в компании не было. Да что там давно? Никогда они не думали о промышленном шпионаже, но третий подряд, проигранный тендер на крупный госзаказ… это уже не просто плохо разработанная концепция и план. Это уже не случайность, мать их так. Это тенденция, и для них она была, мягко говоря, хреновой.
Служба безопасности стояла на ушах вторую неделю, они с Димой из офиса практически не вылезали, только чтобы семье уделить время, и все.
Отпуск он хотел? Уже там практически, ага.
Было интересно, что ж это за сука такая продажная у них завелась?
Вот, для абсолютно полного пизд*ца в жизни, ему не хватало только утечки информации в собственной компании.
Час от часу не легче.
А дома он полноценно расслабиться не мог.
С Ильей никаких проблем, у них было полное взаимопонимание.
Но Марина… он и не думал, что будет легко, не в их ситуации и не с их характерами, но все же рассчитывал хоть на какую-то попытку от нее наладить отношения. А вместо этого она злилась на него. Закрывалась и злилась. Костя уже не знал, с какого боку к ней подойти, чтобы по больному не топтаться.
Снял ботинки, куртку, и прошел в полутемную гостиную.
Да, все уже давно по койкам разбежались, время половина первого ночи. Илюхе завтра рано в школу, надо его самому отвезти, со всеми этими шпионскими играми он не успевал уделять сыну достаточно времени, а потом, может, и днем снова вырвется, и сводит своих в ресторан пообедать. Маришке будет полезно в люди выйти, а то ещё подумает, что он ее на домашний арест посадил.
Хотя, может она так и думает.
Не понимал, почему она на него злится. Все же для нее, для них. Все. Он для нее и Ильи жил, работал. Существовал для них.
А она на него злилась.
Костя не просил ее сидеть дома и не работать. Не просил.
Просто сказал, чтобы была аккуратней, чтобы думала о последствиях, когда собиралась проворачивать очередную сделку или договор. Чтобы не забывала о своем здоровье.
Мариша просто взяла и засела дома, обложилась бумагами и заперлась в четырех стенах.
Они жили вместе, спали вместе, но он чувствовал, что ее злило его присутствие, злили его действия или бездействия.
Пытался с ней говорить, а добивался в итоге: «Все хорошо, не волнуйся». Упрямица чертова.
Но любил же ее. Не мог уже представить без нее себя и своей жизни. Рвался к ней. Каждую свободную минуту рвался к ней, чтобы рядом была, чтобы прикоснуться можно было, своими глазами увидеть этот хмурый рассерженный взгляд…
– Привет!
В гостиной возле дивана мягко вспыхнул торшер, и он смог увидеть, сидящую на диване Маришку, в милой смешной пижаме то ли с зайчатами, то ли с кроликами, но выглядела она по-домашнему тепло и мило. Руки зачесались, так захотелось к ней прижаться всем телом, чтобы согрела его в объятиях, чтобы сама потянулась к нему.
