Наталья Свидрицкая
Хроники Нордланда: Кровь Лары
– О, остроухий! – Джо привстал. – Тебе чего? Заблудил… – В горле булькнуло, он вытаращил глаза на эльфа, вонзившего ему кинжал в горло, затрясся. Грег поднялся тоже, с ужасом уставившись на друга и неуверенно пятясь. Открыл рот для крика, но крикнуть не успел. А Шторм, вытерев кинжал об одежду Грега, выпрямился и посмотрел в сторону ворот. Там ждал своей участи еще кое-кто… Правда, он об этом еще не знал.
Эрл Еннер, узнав о произошедшем в Брэдрике, не медлил ни минуты. Со всей возможной в этом случае поспешностью, он собрал своих рыцарей и двинулся навстречу Корнелию. Нельзя было ни спустить расправы над вассалом и другом, ни допустить новых погромов и убийств.
– Они сошли с ума? – С тревогой спросила провожавшая его Луиза.
– Просто одурели от безнаказанности. – Хмуро ответил ее муж. – Мне давно следовало вмешаться. Ума не приложу, почему нет ответа от Гарольда, что творится там у них? Он давно должен был отреагировать, прислать кого-то… Я же ясно все изложил Девлину, расписал расклад, как есть… Но ждать реакции Хлорингов мы больше не можем, враги уже пришли в наши земли. Кровь уже пролилась. Что тебе, Гарри?
– Отец! – Юноша настроен был решительно. – Я должен поехать с вами! И Кирнан, он и его люди вам не помешают!
– Гарри, ты остаешься защищать Северную Звезду, мать и сестер. Не обсуждается! Ничего опасного там нет, озверевшее быдло, не более того!
– Гахи, – взяла его за руку мать, – ты нужен здесь. Твой отец все уладит.
– Тогда пустите меня разобраться! – Не унимался Гарри. – Что я, с быдлом не разберусь?!
– Я попробую обойтись без больших жертв. – Возразил Еннер, положив руку сыну на плечо. – Это одураченные, запутавшиеся люди, не от хорошей жизни они пошли за этим попом.
– Они убили дядю Кнуда! – Вскинулся Гарри. – Отец!!!
– Убийцы барона поплатятся. Их казнят. Но резню устраивать не стоит, нет, пока есть хоть малейший шанс обойтись малой кровью, я должен его использовать. Береги маму и сестер, Гарольд. Ты отвечаешь за них!
Гарри пришлось смириться. Отец в их семье был непререкаемым авторитетом, во многом благодаря именно жене, которая мудро, исподволь, с рождения внушала детям, что их отец – самый мудрый, справедливый, сильный и значительный человек, всегда при детях вела себя с ним ровно и уважительно. Впрочем, Лайнел Еннер отвечал жене тем же. Никогда дети этой семьи не слышали, чтобы родители ссорились, ругались, оскорбляли друг друга. А ведь огненный темперамент француженки порой давал о себе знать, и супруги ссорились, и ещё как! Но все это происходило за закрытыми дверями, без свидетелей, и даже слуги не знали всего, что происходит между Еннерами, когда они одни! Результатом была горячая любовь детей к своим родителям, и безграничное уважение. Спорить они с отцом и матерью решались, ослушаться – никогда. Гарри остался с матерью и сестрами, провожая отца и его рыцарей и кнехтов завистливым тоскующим взглядом. Ему все еще казалось, что война – это подвиги, героизм, красивые сражения, рыцарская доблесть…
– Ничего, мон шех. – Тихо сказала ему Луиза. – Совсем немного вхемени осталось до того дня, когда ты сам отпхавишься со своими хыцахями в поход, и твоя семья будет пховожать тебя. Идем. – Она потянула сына за собой, и он покорился, внутренне все равно полный разочарования и уверенности, что пропускает самые интересные события в своей жизни.
Поздно вечером Гэбриэл, собравшись с духом, все-таки пришел к брату. Дольше тянуть было нельзя – нужно было догонять Алису, объясняться с нею. Страшно было очень. И страшно именно от того, что можно было сейчас окончательно все испортить, разрушить все, что, может быть, еще осталось. Без брата Гэбриэл жизни своей больше не мыслил, и создавшаяся ситуация ужасала его. Гарет, конечно, сможет пойти на мировую, сделать вид, что ничего не происходит, и внешне они будут такими же, как прежде… Но будут ли по-настоящему вместе?! Гэбриэл думал, копался в себе несколько часов, и так ни к чему и не пришел, кроме осознания того, что он запутался. Без Алисы он тоже не мыслил себя, но и Мария стала для него дорога настолько, что от одной мысли… В общем, он бешено приревновал ее, вот в чем была проблема. Как объяснить это? Как извиниться, не прося прощения? «Это говорит ревность и страх. – Пытался справиться он с собой. – Это мои грехи, и я не должен им подчиняться. Знать о них, но не подчиняться… Черт, и как?!». Постоял перед дверью, аж холодея внутри от волнения, и все же вошел.
Гарет сидел за столом, ссутулившись и опершись локтями о стол, перед бутылкой портвейна и единственной свечой. В окно смотрела почти полная луна.
– В городе четыре убийства. – Сказал спокойно Гарет. – Завтра поедем туда. Убит Орвальд, бард, два школяра и стражник у Южных ворот. Какой-то бродяга видел убийцу, и говорит, что это эльф. Когда в городе об этом узнают, будет такое…
– Гарет…
– Я знаю, что ты скажешь. Прости, но я не хочу это слышать.
– Гарет.
– Все нормально. Ступай к себе. Или, если хочешь, езжай за Алисой, так будет лучше. Я один завтра разберусь.
– Нет. – Покачал головой Гэбриэл. – Не нормально все. И я не уйду.
– Тогда уйду я.
– Я поеду в Междуречье. – Сказал Гэбриэл, и Гарет, который уже поднялся из-за стола, замер.
– Я поеду туда, разбираться. Это же мой феод, как бы. Давно пора. Я решил, это окончательно.
– Сбежать собрался? – Голос Гарета мигом утратил спокойную ровность. – Удираешь?! Красавец!!! Шикарное решение!!! – В ярости смахнул со стола бутылку и свечу, пнул сам стол. – Ну, и сука же ты, Гэйб Хлоринг, драконоборец!!! А что с Алисой?! С Марией – что?! А я?! Отец?! Дочка твоя – с ней что?!
– Они не пропадут. – Ответил Гэбриэл, и Гарет ринулся к нему, схватил за грудки, впечатал в стену:
– Не пропадут?! Да, не пропадут!!! Мы позаботимся! Я – позабочусь!!! Ты будешь скакать по Междуречью, мечом размахивая, а потом явишься с победой домой, и отец тебе упитанного тельца зарежет, а?! Встречаем героя!!! Так тебе это видится?! – Отпустил, отступил на шаг. – Какая же ты сука…
– Я запутался. – С трудом преодолев обиду и раздражение, признался Гэбриэл. – Я сам не знаю, что мне надо. Не знаю, кого я люблю, на ком мне жениться, с кем быть… Как отпустить одну из них, когда мне обе дороги до безумия. Гарет, мне страшно. Если ты ее видел, ты понимаешь меня? Ты же – понимаешь?!
– Понимаю. – Проглотив ком в горле, тихо сказал Гарет. – В Междуречье мы поедем вместе.
– Мириэль сказала, что там ждет смерть.
– Но она же не сказала, – усмехнулся Гарет, и при виде этой усмешки Гэбриэл едва не прослезился от облегчения, – чья.
Посланные вперед разведчики вернулись с донесением о том, где сейчас Корнелий и его «ангельская милиция», и с Эддом, армигером Гирста, который привез для Еннера письмо от Еноха и его перстень с печатью в качестве доказательства, что именно племянник эрла прислал его.
– Где этот обормот? – Раздраженно спросил Лайнел, разворачивая письмо, с кляксами, помарками, закапанное чем-то. – Черт, ничего не разберешь! Где он?!
– Он ранен, мой эрл. – Ответил Эдд. – Лежит в трактире в деревне Сумки, это недалеко. Он был в Брэдрике…
– Вот дуралей! – Выругался эрл. – На кой его вообще куда-то понесло?! Сильно ранен?
– Он просил вас приехать, забрать его. Мальчишка перепуган до смерти, говорит, что верит теперь только вам.
– Хорошо. – Еннер позвал Ардо Бергквиста, отца Кирнана, и передал ему командование на время своего отсутствия. С двадцатью своими людьми он помчался вместе с Эддом в Сумки и там, на улицах словно вымершей деревеньки напоролся на засаду, организованную по всем правилам. Не оставляющую ни малейшего шанса на спасение.
Когда Енох протрезвел достаточно, чтобы проснуться и попросить воды, Гирст с сурово-печальным видом сообщил ему, что его дядя мертв. Енох сначала не поверил, но, поверив, расплакался. Он вовсе не хотел ничьей смерти! Он всего лишь хотел наказать дурную девку и доказать дяде и кузенам, что уже взрослый и имеет свои права!
– нужно сообщить твоей тетке, – настаивал Гирст, – и предупредить ее об опасности! Нельзя медлить, торопись, будь мужиком, Енох!
– Да… – У мальчишки тряслись руки, когда он начал надевать камзол. – Да… бедная тетя, она этого не переживет!
– Это уж точно. – Гирст переглянулся с Эддом, и тот за спиной Еноха глумливо осклабился.
Названия трактиров и харчевен в Элиоте были так же разнообразны и причудливы, как и их вывески. Например, «Счастливый поросенок» у Королевского Моста – дед нынешнего хозяина терпеть не мог свинину, и блюда из этого мяса при нем не подавались принципиально. В этот трактир, совершенно непонятно, почему, любили ходить торговцы рыбой и сами рыбаки. А трактир «Ученый карп» облюбовали низшие духовные лица. На вывеске «Счастливого поросенка» был, разумеется, улыбающийся поросенок. Художник был не ахти, если грубее не сказать, но узнать свинью в круглой роже с пятаком было не мудрено. Зато ученого карпа тот же «живописец» изобразил так, что непосвященные не в состоянии были установить связь между названием и чем-то сине-розовым, в пальто, с выпученными глазами и толстыми губищами. Люди с толикой логической мысли в голове подозревали, что это была попытка изобразить карпа в мантии ученого, но точно никто уже не знал, ибо «живописец» растворился в астрале, получив свою плату. И таких удивительных, курьезных и просто потешных примеров по всем Элиоту было, хоть отбавляй. Но трактир «У Красной Королевы» стоял особняком ото всех и был необычен по любым меркам. Вывеской ему служило изображение дракона, причем настолько мастерски исполненное, что служило достопримечательностью всего района, в котором находился трактир, и люди приходили порой, и приводили гостей, только чтобы показать ее. А тихая и приличная улица, в конце которой, под сенью древних буков, и находился трактир, из Фонарной давно уже превратилась в улицу Дракона. Какое отношение дракон и некая Красная Королева имели друг к другу, никто понятия не имел. А расспрашивать хозяина и постояльцев никто не решался. Невысокий, плотно сбитый, широкоскулый и узкоглазый, он встречал любого посетителя с непроницаемым лицом и взглядом, не выражающим абсолютно ничего, но заставляющим любого смутиться и почувствовать себя неловко. Интерьер в трактире был роскошный и необычайно уютный, кухня – великолепная, но случайные посетители чувствовали здесь себя незваными гостями и быстро ретировались под бесстрастными взглядами хозяина и немногочисленных завсегдатаев, по виду – соплеменников хозяина, таких же узкоглазых, скуластых, невозмутимых. Постоянно проживали здесь четверо, трое мужчин и одна женщина, с царственной осанкой и чеканным лицом, одевающаяся в огненные оттенки красного, и частенько захаживали еще несколько человек той же расы.
Устроились они в «Красной Королеве» с наивозможнейшим комфортом. Иосиф Райя, приходивший сюда первого и пятнадцатого числа каждого месяца, даже с некоторым завистливым чувством в груди посматривал на расположившихся в эркере, у изразцового камина, постояльцев, которые потягивали рубиновое вино из хрустальных кубков, инкрустированных серебром, и тихонько переговаривались на своем неведомом языке, не похожем ни на что, известное Райе – а он мог отличить один от другого почти все европейские языки, включая и славянские. И порой ему казалось, что огонь камина как-то очень уж странно отражается в их темных глазах. Райе очень хотелось бы знать, кто они такие, к какому сословию принадлежат, чем занимаются? Но ни спрашивать, ни, Боже упаси, отправить за кем-то из них соглядатая он не решался. Первого числа он забирал у хозяина «Красной Королевы» пару унций золота, отменного качества, в крупных, неправильной формы, гранулах, и четыре драгоценных камня, рубина или сапфира, чистейшей воды. И пятнадцатого числа приносил деньги. Главным условием их сотрудничества была секретность. Никто здесь, в Нордланде, не должен был даже видеть эти камни и это золото, и Райя отправлял их морем, в Византию, где тоже были отделения их банка. Отсутствие вопросов и попыток что-то разузнать было еще одним условием, которое Райя беспрекословно соблюдали. Люди здесь, в «Красной Королеве», были более, чем странные, и – Иосиф чувствовал это всей кожей, – очень опасные. Когда кто-то из них невзначай приближался к еврею со спины, у него все волоски на коже поднимались дыбом, пуская волну мурашек. В такие моменты ему казалось, что сзади него стоит не обычный человек, а нечто огромное и нереально опасное. Поэтому он не пытался ни следить за ними, ни хитрить. Но и не отказывался вести с ними дела – они были честны, пунктуальны, дотошны, и гешефт этот был, как ни крути, самым выгодным в Нордланде.
Получив обычную порцию золота и камней, и с неизменными улыбками попрощавшись с неизменно неулыбчивым хозяином, Иосиф повернул к двери, и вдруг опять же кожей ощутил НЕЧТО.
С виду ничего особенного не произошло: в трактир вошел стройный молодой человек, лет двадцати пяти-тридцати на вид, с пепельными волосами и синими, как у Хлорингов, глазами, одетый неброско, но добротно и очень дорого – Райя умел это определять мгновенно. А вот сословную его принадлежность определить было так же трудно, как и у постояльцев «Красной Королевы». Не горожанин, не рыцарь, не духовное лицо и не член гильдии. «Скорее, вельможа. – Машинально отметил еврей. – Но даже перстня с гербом нет».
В этом трактире любого посетителя с улицы встречали холодно. Но появление этого юноши произвело эффект грома с ясного неба. Все, кто был в зале и эркере, замерли, кто-то встал, а в воздухе возникло такое напряжение, что им трудно стало дышать.
– Здравствуй, Иосиф. – Поприветствовал Райю незнакомец, смутив его страшно: у банкира была абсолютная память на лица, и этого человека он совершенно точно никогда не видел, но тот смотрел, словно на старого доброго друга.
– Не волнуйся. – Похлопал он Иосифа по плечу. – Все в порядке, Иосиф, все в порядке. «Северная Дева» застряла в Дублине, будет здесь, думаю я, в конце июля. Расслабься, и просто жди.
– Господин?.. – У банкира перехватило дыхание. «Северная Дева», один из лучших их кораблей, с товарами из Византии, пропала уже полгода тому, и о ней не было никаких вестей. Убытки были серьезные, но куда больше Иосиф беспокоился о родственниках на борту.
– Все в порядке. – Повторил молодой человек. Райя глянул ему в глаза, и обмер. Глаза эти казались и пустыми, и бездонными одновременно. Тьма и свет, разум и безумие, юное озорство и печальная мудрость старца, и гораздо, гораздо более того. «Не смотри». – Отчетливо впечатались в голову слова, и Райя поспешно отвел взгляд. Пошел к выходу, натыкаясь на углы и стулья, и очнулся лишь снаружи, где его ждали слуги, вооруженные свинцовыми дубинками, с двумя огромными волкодавами на сворках. О том, что произошло и кто это был, Иосиф запретил себе даже вспоминать, не то, что гадать. Но в информацию о «Северной деве» поверил свято. То, что краткий миг смотрело в самую глубину его перепуганного этим сердца, могло сказать только правду.
– Что ж ты перестала играть, Огарь? – Юноша уселся за стол в центре зала. – Мне нравится твоя музыка. Налей мне своего розового, Стир. Во всем Нордланде нет напитка лучше.
Девушка в красном, с причудливой прической, коснулась струн арфы, действуя, словно в полусне, и вдруг отшвырнула арфу от себя, вскочила, несколько секунд прожигая гостя пылающим взором, и молча бросилась прочь. Тот, кого Дрэд и Лодо знали, как сэра Гохэна, принес вино.
– Составь мне компанию, Горн. – Синеглазый удобно откинулся на высокую спинку резного массивного стула, почти кресла, и тот послушно сел напротив. Остальные оставались на местах, но напряжены были так, что это напряжение делало сам воздух в трактире сухим и горьким.
– я слушаю тебя, Страж. – Сдавленно произнес Горн-Гохэн.
– мне приятнее обращение Арне Гуннар. Или, на худой конец, Странник.
– Ну, да. С некоторых пор ты же наполовину человек. – Чуть скривил губы дракон.
– Верно. – Арне Гуннар посмотрел вино на свет, понюхал, посмотрел, чуть покачав бокал, как оно стекает по стенкам бокала ровной маслянистой пленкой. – Отважное вы племя. Ты ведь даже постоять за себя не сможешь, если… ЧТО.
– эльфов в Элиоте нет. А дайкинам достаточно одного взгляда.
– Не все дайкины трусливы. Вашему племени ли не знать? – Он глянул на Горна искоса, и глаза его замерцали. – Ты пытаешься навредить моей семье, Горн.
– И что? – Глаза дракона стали золотисто-змеиными. – И что – Странник? Что может с нами случиться хуже того, что уже есть?! Ты знаешь, как мы живем. Знаешь, что запрет летать над островом вынуждает нас, добывая пропитание, вот в этом жалком облике бросаться со скал в море, и знаешь, сколько нас погибает при этом. Ты знаешь, как мы живем!
– Да, Горн, я знаю. – Отхлебнув вина и посмаковав его, признал Арне Гуннар, задумчиво изучая цвет вина на свет. Остальные драконы – это все были именно они, – гневно зароптали, но мгновенно замолкли, едва тот с легким стуком поставил бокал на стол.
– Значит, этим ты оправдываешь себя? – Спросил он задумчиво.
– Оправдываюсь? Я? Нет! Оправдания нам не нужны. Мы боремся за жизнь, как уж умеем, и будем бороться до последнего вздоха.
– Не избавившись от проклятия Лары, вам не начать большую игру. – Арне Гуннар так же задумчиво изучал Горна. – Ты знаешь, что ее кровь течет теперь не только в сыновьях, но и во внуках?
Горн судорожно сжал бокал, изменившись в лице. Остальные драконы вздохнули в унисон, неслышно, но по трактиру словно пронеслось дуновение теплого воздуха.
– Хлоринги еще не вступили в брак. – Еле слышно произнес Горн.
– С каких пор это стало помехой деторождению? – Усмехнулся Арне Гуннар.
– Матери – люди? – С угасающей надеждой спросил Горн.
– Эльдар. – Возразил Страж. – И та, и другая.
– Кто они?!
– Ты серьезно ждешь, что я скажу?.. Я тоже Хлоринг. Ты забыл?
Горн опустил голову, уткнувшись лбом в сжатые кулаки. Произнес с тоской:
– Сколько мы просили тебя!.. Сколько молили… Почему ты нас не слышишь?! Почему не хочешь помочь нам выжить?!
– Знаешь, сколько просьб обращены ко мне каждую секунду? Вы хотите избавиться от эльфов и людей, эльфы – от людей и от вас, люди… О чем только не просят люди! Косцы просят солнца, садовники – дождя. Влюбленные – долгих ночей, землепашцы – бесконечных дней.
– Ты издеваешься надо мной?! – Вскинулся Горн. – Какое дело МНЕ до людей и их жалких просьб?!
– А какое дело МНЕ, – подхватил его интонацию Арне Гуннар, – до ваших?! Разве я кукольник, а вы – марионетки?! Я смотрю на тебя, Горн, и вижу тебя от яйца до самой смерти, всю твою жизнь! И так – каждое существо, рожденное на этом Острове! Знаешь, как велик соблазн направить, отстранить от ложного шага, объяснить ошибку?! НО займись я этим, и во что превращусь? А вас и вовсе не будет – будет моя игра в вас, как в куклы. Но я уже сказал: я не кукольник. Я Страж. Моя забота в ином. Время, Горн, – это поток. И каждое живое существо в этом потоке – звено бесконечной цепи, из прошлого в будущее, великое путешествие во времени, залог бессмертия. Тот, кто не оставил потомства – выпал из потока, он уже мертв, хоть пока и не знает об этом. Я в начале и в конце этого потока, я во всем его движении. И я знаю, как мало значит отдельная особь и даже отдельный род… Как Страж, я не вижу большой беды в исчезновении драконов. Или эльфов, или людей… Но я отчасти человек. И как человек, я дал вам шанс. Не упустите его!
Погасшие было глаза дракона вспыхнули вновь, он подался к Стражу:
– Что мы должны сделать?! Это загадка?! В чем суть?!
– Суть в том, что вы хотите не жизни, а мести. Есть смерть, как одна из форм жизни, а есть конец, небытие. Не запутайтесь между ними! Станете помехой течению, останетесь прошлым, которое пытается впиться в горло будущему – исчезнете навеки. Поток снесет вас, ибо жизнь остановить нельзя.
– И кто же тогда будущее?! – Опершись о столешницу кулаками, нагнулся к нему Горн. Ноздри его дрожали, губы презрительно кривились, глаза горели. – Эльфы, твари бездушные?.. Грязные скоты дайкины?! Кто?!
– Не надо считать чужие грехи, Горн. – Арне Гуннар не дрогнул, не изменил позы, но голос стал ледяным. – Стража бухгалтерия ваших взаимных обид не волнует! Каждый ответит за свое. Все получат по заслугам, и вы, и эльфы, и люди. Пусть об этом у вас голова не болит. Думайте!
– То есть, забыть нашу боль, простить наши…
– Все, Горн! Ты не на рынке! – Страж мимолетно оглянулся, при этом заметив каждого из драконов, и все они ощутили это. – Я сказал, вы – думайте и решайте.
Горн несколько секунд смотрел на него, сверкая глазами и стискивая зубы, потом пнул стул и пошел прочь. Арне Гуннар проводил его взглядом синих глаз, которые казались и пустыми, и бездонными одновременно, и не в возможностях человеческого опыта и разумения было понять их выражение и эмоцию, заключенную в них.
4 июня 2018 года, Абакан.
Продолжение: «Пепел розы».